Светлое будущее

КОРЫТОВЫ

Корытовы получили новую квартиру в «Царском селе» (так называют район Москвы, где строят дома для чиновников аппарата ЦК). На новоселье собралась публика такого ранга, что я и Фрол оказались самыми маленькими. Был и Канарейкин, который весь вечер источал слезливые комплименты моим способностям и красоте Тамары. До него, очевидно, дошли слухи о том, что мы на пути к разводу, и он всячески уговаривал меня беречь такое сокровище, поносил современных ветреных девиц («хищниц»), пел о моральном облике советского ученого. А сам, мерзавец, женился трижды и в свое время переспал со всеми уборщицами, экспедиторшами и секретаршами всех ведомств, где он был начальником. На полчаса заехал даже сам вице-президент Академии наук, а потом — заведующий отделом науки. Все время, пока последний был в квартире, мы все (включая вице) стояли по стойке «смирно», маслено улыбались и внимали его идиотскому лепету по поводу западной клеветы насчет якобы пошатнувшегося продовольственного положения страны: стол Корытовых ломился от продуктов, о существовании которых я давно забыл. Я даже и названий-то их не помню. Особенно меня поразила свежая великолепная клубника (в это время года!). А ведь Корытов — всего лишь мелкая сошка в аппарате ЦК.

Когда самые важные гости разъехались, Корытов увел меня в свой роскошный кабинет, показал свою библиотеку, неслыханную по нынешним возможностям, и под большим секретом сообщил, что в АОН собираются обсуждать мою последнюю статью.

— Зачем? — удивился я. — Ее же обсуждали. И рецензии были. И времени столько прошло.

— В связи с твоим выступлением на конгрессе, — сказал Корытов. — Это твой друг Баранов старается. А Васькин и Тваржинская его подзуживают. Ты не бойся, это все пустяки. Тебя поддержат Канарейкин, Афонин. Сам Митрофан Лукич, кажется, не в восторге от их затеи. Рецензия Еропкина, конечно, поддержка мощнейшая. Но будь готов. Наша жизнь полна неожиданностей, сам понимаешь.

— Послушайте, — сказал я, — нельзя ли отложить это обсуждение недельки на две-три. У меня обострение, завтра или послезавтра ложусь в больницу. А я хотел бы, естественно, быть на обсуждении.

Корытов сразу понял мою мысль. Через месяцы выборы в академию. Если оттянуть обсуждение недели на две, то оно автоматически оттянется месяца на два: перед выборами всем будет не до обсуждения, Баранов сам рвется в академики, Васькину надо будет поить и кормить членов отделения, чтобы они голосовали за него, и т. п. В общем, ход верный.

— Попробую, — сказал Корытов. — Думаю, что выйдет. Между прочим, мне дают отпуск для докторской. Смешно сказать — всего три месяца. Это вы в академии живете как у Христа за пазухой. А нам тут вкалывать приходится с утра до ночи. Я намек Корытова тоже сразу понял. Сказал, что мы в отделе сделаем все от нас зависящее, чтобы провернуть защиту в кратчайшие сроки. Корытов дал мне папку с рукописями.

— Посмотрите там у себя, выскажите замечания, обсудите, — сказал он. — А потом позвони. Обсудим.

Было поздно. Метро уже не работало. И мы с Тамарой полчаса ловили такси. Таксисты отказывались везти в наш район, требовали двойную плату. Наконец мы уговорили «частника». Я чувствовал себя так, как будто меня выкупали в г...е. Тамара была злая, как собака. Великолепие корытовской квартиры и стола ее выбило из колеи. На некогда красивом ее лице (говорят, она и сейчас ничего) было написано полнейшее презрение ко мне как к ничтожеству, не способному выбиться даже в членкоры.

Корытов сдержал свое обещание. Обсуждение отложили на послевыборное время. Теперь этому хитрому кретину надо будет делать докторскую. Кому же это поручить? Кому-нибудь из младших, конечно, пообещав в ближайшее время провести в старшие. Пожалуй, надо дать Канцевичу. Парень толковый, такую муть он накатает за месяц. И по справедливости ему пора в старшие. В младших он уже больше шести лет ходит.