Светлое будущее

КНИГА

Написать книгу одному куда легче, чем авторским коллективом в несколько человек. А если авторский коллектив перевалил за сорок человек, то написание книги превращается в кошмар. Только полгода ушло на то, чтобы составить примерный план и проспект. А нас еще похвалили за то, что мы быстро сделали это. Причем в Отделении намекнули на то, что спешка нужна только при ловле блох, что надо бы обдумать план более обстоятельно. В ЦК тоже поинтересовались, не очень ли легкомысленно выглядит такая поспешность. В АОН прямо обвинили нас в авантюризме. И мы, естественно, попросили у дирекции еще пару месяцев на доработку. За это время мы доведем свой план до такого идиотизма, что даже кафедра научного коммунизма философского факультета нас похвалит. План будет утвержден и обретет силу закона. И потом за рамки его не вылезешь ни при каких обстоятельствах — не позволят. Кто? Да мы сами: авторы, участники обсуждений, члены дирекции, рецензенты и т. п. — огромная армия лиц, кровно заинтересованных в том, чтобы ты не сказал что-нибудь умное, талантливое, оригинальное, правдивое.

Теперь — распределение обязанностей авторов. Началось кипение страстей по каждому пустяку. Даже абсолютно невозмутимый Антон и корректный Ступак слегка поругались. Оба они захотели написать раздел о развитии науки, но никак не хотели писать совместно. Пришлось разделить: одному дать развитие естественных наук и техники, другому — гуманитарных наук (исключая, конечно, философию и политэкономию). Среди авторов оказалось два членкора, восемь докторов, три профессора без докторской степени (но старости и по глупости), около двадцати кандидатов, десяток аспирантов, которым участие в книге гарантировало успешную защиту, несколько младших научных сотрудников без степени (считывать цитаты и проверять сноски) и пара научно-технических сотрудников (перепечатывать рукопись, мотаться по авторам, но инстанциям и в издательство, готовить документацию). Эти последние двое работают в самом тяжком смысле слова, получая гроши. Что их удерживает на этом месте — трудно сказать. Иногда — перспектива перейти в младшие научные. Иногда — получить копеечную надбавку, премию. Иногда — ожидание пенсии. Я эту категорию сотрудников почти не знаю. Я даю им задание и требую исполнения. И к тому же обычно через заместителя. Работа младших научных сотрудников без степени легче, но эго все же работа. Часть из них стремится опубликоваться и защитить диссертацию. Остальные остаются в этом состоянии навеки, приспосабливаясь как-то к своим условиям: надбавки, премии, льготы. Они врастают в бытовую жизнь института (жилищная комиссия, касса взаимопомощи, путевки, экскурсии со скидкой) и играют временами заметную роль. Прочая орава творческих работников (исключаю отсюда внешних авторов, не работающих в отделе) влачит довольно вольготное существование. Эта книга для них — возможность на вполне законных основаниях ничего не делать или обделывать свои побочные делишки, которые для многих являются неизмеримо более существенными, чем участие в книге. И наконец остаюсь я — руководитель авторского коллектива. Но это — особая статья.

Затем начинается авторская работа или, точнее говоря, работа с авторами и работа за авторов. Работа за авторов — это еще полбеды. В книге с большим авторским коллективом обычно участвуют лица, которые сами по своему положению никогда не пишут своих кусков (за них пишут другие, которые, как правило, работают аккуратно), которые подсовывают какую-нибудь халтуру («рыбу») или которые не могут сочинить даже «рыбу». Участие последних заранее принимается в расчет. Они полезны с какой-то иной точки зрения. Материал за них пишет обычно один из ведущих (и работающих) авторов или сам редактор. Так, Серикову его куски нишу я сам. Предпоследние же образуют довольно неопределенную категорию. Иногда в эту категорию попадают приличные авторы, по каким-то обстоятельствам схалтурившие на сей раз. Попадают и люди типа Серикова, относительно которых до этого было ложное представление, была надежда. Все материалы таких авторов приходится переписывать ведущим автором книги заново. Работа с авторами — самая трудная часть работы над книгой. Среди самостоятельно работающих авторов выделяется ядро ведущих авторов, которые пишут прилично (одно и то же, конечно, но это одно и то же делают профессионально) и аккуратно. Главное в отношениях с ними — добиться единодушия. И потому заранее сектора, отделы и авторские коллективы и подбираются с таким расчетом, чтобы это было. По крайней мере, чтобы была взаимная терпимость. Если возникнет в этом ядре расхождение, книги не будет. Остается самая большая часть авторского коллектива. Здесь царствуют все отрицательные качества советского научного работника в области гуманитарных наук, распределенные в тех или иных комбинациях по отдельным лицам: лень, халтура, разболтанность, ненадежность, склочность, самомнение, спесь, амбиция, беспринципность, зависть. И здесь же (и только здесь!) попадаются самые отвратительные качества упомянутых научных работников: эрудиция, оригинальность мышления, талантливость, смелость. Правда, к счастью, в очень малых количествах. И большой и дружный авторский коллектив старается их не замечать и активно игнорировать, а если это невозможно — поставить соответствующих выскочек на место. Талант, оригинальность и смелость допустимы только в отношении группы ведущих авторов, где они, к счастью, не встречаются.

Работа авторского коллектива над книгой, подобной нашей, — это месяцы и годы напряженной жизни, о которой можно написать романы действительно пострашнее романов Достоевского и Бальзака. Десятки и сотни заседаний секторов, отдела, дирекции, групп, группок, активов, партбюро секторов, отдела, института... Сколько собраний, выступлений, докладных записок, отчетов, планов, индивидуальных и общих обязательств, доносов, анонимок... Телефонных звонков, личных встреч, групповых встреч, консультаций, приемов, заявлений, просьб... Добавьте к этому перемены во внешней и внутренней политике, перемены в руководстве, заседания Секретариата и Политбюро, Пленумы ЦК, совещания в ЦК, в горкоме, в Отделении, в президиуме... Интриги. Склоки. Слухи. Внимание со стороны конкурирующих организаций... Боже мой, если бы только кто подсчитал, сколько моральных, духовных и физических сил уходит на то, чтобы через пару лет (слишком быстро! это несерьезно!) собрать пухлую и рыхлую холуйски-бессодержательную рукопись и выдать ее на обсуждение в целом! Это пока еще на уровне отдела. А до этого — обсуждение статей и разделов по отдельности в секторах, педколлективах, комиссиях... Но вот рукопись перепечатана в нескольких экземплярах и сдана для обсуждения в дирекцию и на ученый совет (теперь объединили, а раньше дважды обсуждали — на совете и на дирекции). И все эти титанические усилия потрачены на то, чтобы выдать очередного пухлого кандидата в макулатуру. Да такую муть я один с парой помощников (один — научный, один — технический) мог бы накатать от силы за полгода. Но это невозможно, ибо это не соответствует советским принципам коллективного труда. К тому же если один, так и получше можно написать. Слава! Положение! Нет, это недопустимо. А что будут делать остальные?! Вот будешь академиком, займешь пост повыше, тогда и пиши сам. Тогда все равно будет ясно всем, что либо тебе написали другие, либо ты написал пустую болтовню (как академик Блудов, печатающий одну и ту же трепотню о Менделееве по три раза в год под разными названиями), либо то и другое. Это нормально будет. А пока изволь руководить дружным творческим коллективом.

Вы думаете, это уже все? О нет! Еще предстоит издательство. Закрытие рецензии. Новые установки. Возврат рукописи на доработку. Замена кусков и авторов. Доделки. Переделки. Претензии редакторов всех рангов. Склоки в издательстве, в которые рукопись вовлекается как повод. В конце концов книга, конечно, выходит. И надо организовать рецензии. И ждать, не придерется ли кто- нибудь в соответствии с новыми веяниями, которые в свое время не мог предвидеть никто.

За каким же чертом, спрашивается, я надел этот хомут на свою шею? Во-первых, все равно взвалили бы, и то, что я проявил инициативу, очко в мою пользу. Во-вторых, какой-то хомут надо все равно надевать по плану, а этот полегче и повыгоднее, чем тот, который нам собиралась надеть дирекция. Опять-таки выигрыш. В-третьих, если я хочу иметь то, что имею, и если хочу большего, то я по своим качествам не располагаю иными средствами. Это — моя нормальная, привычная жизнь. Наконец, я делаю доброе дело. Да, да! Представьте себе! Как-то пустили слух, будто я ухожу на новую должность не то в ЦК, не то в Отделение, не то за границу. Так в наших кругах такое началось твориться, что мне даже немного стыдно стало. Целые делегации приходили и уговаривали не бросать «дело» и их всех. Некоторые даже обвиняли в предательстве: мол, они мне вверили свою судьбу, а я их бросаю на произвол васькиных! Все-таки есть разница между такими, как я (а их не так уж много), и такими, как Васькин (а их подавляющее большинство), т. е. между нами — «либералами» и ими — «мракобесами» («консерваторами», «реакционерами»). Все-таки идет в глубинах нашего общества какая-то серьезная борьба, отражающаяся в наших взаимоотношениях. Какая именно?

— Банальный вопрос, — сказал об этом как-то по другому поводу Антон. — Две традиционные тенденции — западническая и самобытная. Западническая немного мягче, ярче и веселее. Самобытная — жестче, серее, серьезнее (мрачнее). Обычно туг ссылаются на Китай, с одной стороны, и на Запад, с другой. Но эти две тенденции обе имманентны нашему строю жизни. Они в натуре людей. Я помню, когда я во время войны учился в авиационной школе, встал вопрос о собственной гауптвахте. О каком Западе и Китае могла тогда идти речь? Все, принимавшие участие в решении про-блемы и ее обсуждении, без всяких внешних влияний разделились на две враждебные группы — «курортников» и «каторжников». Заметь, никто не сомневался в том, что гауптвахта нужна. Спор шел лишь о том, какой вид она должна иметь.