Светлое будущее

НАШ ИНСТИТУТ И ОТДЕЛ

Наш институт занимает верхние этажи Желтого дома. Если смотреть от центра, то правое крыло верхнего этажа занимает наш отдел. Раньше, когда наступление коммунизма ждали со дня на день, а ежегодное снижение цен на копейку даже у неверующих вселяло надежду, что это вот-вот случится (чем черт не шутит, вдруг и в самом деле построят!), наш институт был очень маленький. При Никите, когда наступление коммунизма чуточку отодвинули на жизнь неопределенного «нонешнего поколения», институт увеличился вдвое. А после того, как Никиту скинули, цены стали неудержимо расти и обещания бесплатных благ стали восприниматься всеми чисто юмористически, институт дважды удвоили. В связи с известными всем событиями создали и затем укрепили сектора по борьбе с антикоммунизмом и ревизионизмом, по развитию марксизма братскими компартиями Запада, Востока, Севера и Юга. И теперь наш институт но числу сотрудников (одних аспирантов из союзных республик больше сотни!) стал одним из мощнейших научных учреждений страны. Пятьсот авторских листов ежегодно! Если среднюю книгу считать в двадцать листов, то это

значит двадцать пять объемистых книг ежегодно. Двести пятьдесят книг в десять лет!

— Теперь понятно, почему у нас такой острый дефицит бумаги, — сказал по этому поводу Сашка, мой сын от первой (но, увы, не последней) жены.

— Печатают всякое г...о, на приличные вещи бумаги не хватает.

— Ты наивный теленок, Саша, — сказала Тамурка (моя теперешняя жена Тамара). — Если бы ты знал, сколько бумаги идет на издания классиков и на речи наших руководителей, ты бы на такой пустяк, как двадцать пять книг в год, даже не обратил бы внимания.

— Но это же макулатура!

— Конечно макулатура. А мы заранее и планируем это как макулатуру.

— Так зачем же бумагу портить? — удивляется Ленка, моя дочь от второй жены (от Тамурки то есть).

— Глупенькая! А тиражи?!

— Так вы тиражи объявляйте большие, а печатайте поменьше. Что вам стоит?

— Повыгоняют с работы, а то и посажают. Раз речь, значит, гениально. Значит, двадцать миллионов тираж. И он должен пройти через торговлю. И по отчетам должен быть реализован.

— Неужели расходится?!

— Конечно. Сеть политпросвещения. Вечерние университеты марксизма-ленинизма. Библиотеки, кабинеты. А сколько у нас студентов. И все должны зачеты сдавать.

Прослушав такой разговор, можно впасть в пессимизм, относительно масштабов нашего института. Так что уж говорить о нашем отделе?! Всего полсотни человек. Впрочем, смотря с какой точки зрения. Отдел - мое детище. Я потратил на его создание почти двадцать лег. Когда я пришел в институт молодым кандидатом философских паук, туг методологией теории научного коммунизма занимались всего три сталинских кретина и холуя в секторе научного коммунизма. Этот сектор сейчас тоже вырос в отдел, но им далеко до нашего отдела. Одного из этих болванов я с большим трудом выжил из института (удалось поймать на аморальных поступках). Остальные двое оказались толковыми ребятами и легко перевоспитались. Причем один из этих двоих так полевел, что мне его постоянно приходилось сдерживать. Я ему не раз откровенно говорил, что критику Сталина не следует принимать всерьез, но он не послушал моих советов. Потом его крепко били за уступки югославским ревизионистам. Из института его убрали, использовав в качестве повода какое-то неосторожное замечание о китайцах. И следы его затерялись. Слухи были, что он попал в психиатрическую больницу. Теперь в нашем отделе народу столько же, сколько было во всем институте, когда я в него пришел. Поговаривают о превращении отдела в самостоятельный институт. Но я не спешу. Боюсь, как бы не получилось то же самое, что с социологами: как только отдел социологии раздулся сначала до восьмидесяти человек, потом, отделившись от нас в качестве самостоятельного института, до пятисот, социологам устроили грандиозный погром. Тут нужна осторожность. Дело слишком серьезное, чтобы рисковать без надобности. Но и затягивать нельзя. По каким-то неведомым законам пашей жизни, если хочешь сохранить достигнутое, иди дальше вперед, т. е. требуй дополнительные ставки, планируй новые книги, добивайся новых секторов. Иначе обвинят в бездействии и отсталости. Где тог момент, когда можно сказать, что пора?

Наш отдел многие путают с отделом научного коммунизма. Л па самом деле между нами огромная разница. У них собрались самые мрачные фигуры пашей философии. Старики — «недобитые» сталинисты (звучит смешно, ибо сталинистов никогда не били; над ними немножко поиздевались в стенгазете, и все). Молодежь — циничные карьеристы, готовые на что угодно. И все как один круглые невежды. У нас же в отделе собрались самые светлые и способные личности нашей философии. Ступак, Никифоров, Новиков, Тормошилкина, Булыгин. Такого созвездия имен нет ни в одном философском учреждении Союза. Не случайно пас так ненавидят в Академии общественных наук (АОН), в ВПШ и многих других местах. Они чувствуют себя по сравнению с нами провинциалами и обвиняют нас в попытке превратить марксистскую теорию в нечто элитарное. А кто им мешает самим писать хорошие книги?!

Заведует конкурирующим с нами отделом научного коммунизма самая гнусная тварь в нашей философии — сука Тваржинская. Больше пятнадцати лет она была объектом насмешек нашей институтской прогрессивной молодежи. Но время это ушло в прошлое. И вот уже несколько лет Тваржинская — одна из ведущих фигур! Когда-то она была близким человеком Берии и активным функционером органов госбезопасности. Теперь она регулярно ездит за границу. И не было ни одного случая, чтобы ее где-нибудь отказались принять. Даже видные западные социологи беседуют с ней как с коллегой.