Светлое будущее

ГИМН МОСКВЕ

По старой памяти потянуло меня на Старую площадь. Решил записаться к кому-нибудь на прием. К кому? Не знаю. Зачем? Тоже не знаю. Просто по принципу «авось», «а вдруг». Но потом передумал и побрел в центр. У «Метрополя» неожиданно встретил Виктора Ивановича. Он явно обрадовался встрече. Я предложил заглянуть в кафе, перекусить. Он сказал, что тут отвратно кормят, и предложил дойти до «Узбекистана». Я сказал, что туда идти бесполезно, там всегда дикая очередь. Он сказал, что очередь пустяки, что для нас это не проблема. И действительно, через полчаса мы уже сидели в «Узбекистане», Виктор Иванович делал умопомрачительный заказ угодливо изогнувшемуся официанту, а я испуганно шарил по карманам. Виктор Иванович сказал, чтобы я не беспокоился, сегодня он угощает.

Разговорились. Я начал жаловаться на Москву. Спешка. Давка. Серость. Скука. Раздражение. В общем, высказал все, что обычно говорят о Москве в интеллигентских кругах.

— Нет могу с вами согласиться, — сказал Виктор Иванович после того, как я выговорился, мы для начала осушили по рюмочке водочки и приобщились к царским закускам, каких я не видел со времен последнего визита к Корытовым. — Вы просто не знаете Москвы и не ощущаете ее реальной жизни. Москва — великий город. Один из самых великих городов мира во всех отношениях. А если учесть напряжение жизни, то, может быть, самый великий. Пульс мира бьется сейчас здесь, в Москве. Москва — все, что угодно, только не провинция, как вы заметили. Париж и Лондон теперь больше провинция, чем Москва. Я уж не говорю о Риме, Вене, Мадриде и прочих городах Европы. Нет, Москва давно не провинция.

Я слегка захмелел. Но не от вина, а от непривычно вкусной еды и от общего ресторанного возбуждения. Виктор Иванович обращался с винами, закусками и официантами как опытный завсегдатай ресторанов. В нем мало что осталось от былого сотрапезника в нашей Забегаловке.

— Вы думаете, я шучу, — продолжал Виктор Иванович. — Ни в коем случае. В Москве есть абсолютно все, что захотите. Любые вина. Любая еда. Любые девочки. Сейчас в Москве есть такие девочки, каких в Париже не сыщете. Любого вида, возраста, интеллекта, темперамента. В Москве есть все. Наркотики. Сифилис. Шпионы. Иностранцы. Валютчики. Проститутки. Буддисты. Гении. Проходимцы. Гомосексуалисты. Богоискатели. Парапсихологи. В Москве есть абсолютно все.

— Все равно это серо, скучно, бесцветно, — сказал я. — Разве сравнишь это, например, с тем образом жизни, какой описан у Бальзака и Мопассана...

— Что же, попробуем сравнить. Женщины? Уверяю вас, наши московские бабы не хуже. А есть и получше. Вы просто не имеете доступа к ним. Балериночек и артисточек у нас раз в двадцать побольше. И отбор идет из более обширного и разнообразного человеческого материала. И в этом самом деле, уверяю вас, прогресс большой произошел. Еда? Да если бы вы знали, что жрут в Москве, вы глазам своим не поверили бы. Вы даже названий того, что жрут в наших высших слоях, не знаете. Квартиры? Дома? Дворцы? Так ведь и бальзаковские герои не в Версале и Лувре жили. А у нас теперь по части квартир и дач дело обстоит не хуже, чем у французов в те злачные времена. Я ведь бывал в Париже. И в домах тех бывал. Никакого сравнения! Было бы время, показал бы вам такие московские квартиры, что вы бы ахнули. Ценности? Вы думаете, теперь их нет? Да у нас людей, которые живут на уровне западных миллионеров, не меньше, чем на Западе. Вон, взгляните! Видите, та жирная черная стерва? У нее в каждом ушке ценности — особняк можно купить. Посмотрите на ее лапы! А таких теперь пруд пруди. Развлечения? Дорогой мой, это вам недоступно. А тем, кто хочет и умеет это делать, им не скучно. Зрелищных учреждений теперь во сто крат больше. В Москве умеючи можно посмотреть любой заграничный фильм, прослушать любую западную музыку, прочитать любую книжку. Разговоры? Вы думаете, бальзаковские и мопассановские герои вели более интересные беседы, чем мы? Ерунда, я изучал этот вопрос специально. В Москве буквально сотни тысяч людей ведут беседы на гораздо более высоком интеллектуальном уровне. Бессобытийность? Да кто вам сказал, что московская жизнь лишена драматизма?! Походили бы вы хотя бы по судам! Почитали бы письма, приходящие в редакции газет! И московские драмы не мельче бальзаковских.

Мы ели одуряюще вкусные азиатские блюда, пили вина, которые давно нельзя купить в магазинах, пьянели и теряли постепенно связь с той нашей слякотной жизнью, какая была, есть и будет за стенами этого злачного места.

— Москва стала центром притяжения для многих миллионов людей, — продолжал свой гимн Москве Виктор Иванович. — Знаете, сколько людей ежегодно вливается в Москву, несмотря на всяческие запреты? И очень многие добиваются успеха. Посмотрите наших государственных деятелей, генералитет, видных писателей и художников, артистов, спортсменов... много ли среди них коренных москвичей? В Москве сейчас происходит не просто нечто аналогичное бальзаковскому и мопасса- новскому Парижу. Тут творится тысяча таких Парижей. В этом, может быть, и дефект нашей жизни: слишком много этих Парижей. Нет ощущения исключительности. Но это уж другой вопрос.

Просидели в ресторане мы до самого конца. Выпили уйму всяческих вин, а уходили совсем трезвыми.

— В этом все дело, — сказал Виктор Иванович. — Главная причина алкоголизма — плохая выпивка и отсутствие приличной закуски. Того, что мы с вами сейчас тяпнули, хватило бы свалить с ног десяток уличных алкоголиков.

Ночная безлюдная Москва выглядит совсем иначе, чем днем. Слабоосвещенные улицы кажутся красивыми и многообещающими. Освещенные окна (боже, сколько их!) создают иллюзию тайны.

— В одном вы, пожалуй, правы, — сказал Виктор Иванович. — Москве не хватает своих поэтов. Таких, как Бальзак и Мопассан. Появись у нас литература такого масштаба, и московская жизнь представилась бы совсем в ином свете. И действительно стала бы иной. Мало хорошо одеваться, пить, жрать, спать с красивыми бабами, развлекаться в зрелищных предприятиях, вести душещипательные разговоры. Это — необходимое условие хорошей жизни. Но это еще не все. Нужно еще определенное осознание всего этого добра в общественно-признанных формах. Вот мы сейчас с вами здорово поели. Но, увы, это факт лишь физиологический, а не социальный. Он не есть факт литературный, в частности. Москве нужны свои великие поэты. Только появятся ли они? А жить- то все равно надо! Надо жить, понимаете? Жить!

Мы вышли на улицу Горького, прошли через Красную площадь и вышли на набережную.

— Приходилось ли вам наблюдать человека, нагло и успешно делающего карьеру? Вы видите, что он — циник, интриган, проходимец, ловкач. Вам противно. Но вас тянет к нему. И временами вы даже восхищаетесь: вот, мол, мерзавец дает! Москва очень напоминает такого человека. Она нагло и уверенно делает карьеру. Серенькая-серенькая, а вылезает-таки в фигуру номер один. А кто из наших вождей поначалу не казался сереньким?! Пройдет каких-нибудь сто лег, и история Москвы нашего периода будет интриговать человечество не меньше, чем история Парижа времен Великой французской революции. Биографию Брежнева изучат по минутам. А Солженицына забудут.

Он прав, мой собеседник. А жаль!

— Что жаль?

— Жаль, что биографию Брежнева изучат, а Солженицына забудут.

И это говорю я, человек из партии Брежнева!

— Что поделаешь! Такова жизнь.