Тусовщица

Глава 17

— Не хотите, чтобы на контракт взглянул ваш адвокат? — спрашивает меня Тим, откинувшись на спинку своего кресла и положив на стол ноги в кроссовках «Конверс». Мы сидим в его угловом кабинете в пентхаусе на Сансет, намеренно нероскошном и элегантном, уставленном книгами по СМИ и политике, большинство из которых, видимо, были написаны лучшими друзьями Тима. И даже то, что он надел прекрасный полосатый костюм от Армани с кроссовками «Конверс», нисколько не уменьшает мою симпатию к нему. Однако сейчас, когда остались считанные минуты до того момента, как он станет моим боссом, во мне что-то изменилось: он больше не сводит меня с ума.

Мне льстит, что Тим думает, будто я такая деловая значительная персона и даже имею собственного адвоката, но, если учесть, что у меня даже нет своего стоматолога, и я в любом случае с радостью поставлю свою подпись на пунктирной линии в контракте, я только качаю головой и знаком показываю, чтобы он дал мне ручку.

Тут в кабинет заходит издатель «Чэт», Джон Дэвис.

— Могу я одним из первых поздравить первую и единственную «Тусовщицу» «Чэт»? — спрашивает он, обнимая меня.

— Джон, вы даже не представляете, как я благодарна вам обоим за эту возможность, — отвечаю я. — Тим рассказал мне, что, когда ему пришла в голову мысль нанять меня на работу, вы сразу же ее поддержали.

— Не нужно меня благодарить, — говорит Джон. — Надеюсь, что я буду первым, кому вы пожмете руки, когда станете всемирной знаменитостью.

И хотя в данной ситуации я должна была бы ощущать сильнейшее напряжение, на меня почему-то снисходит странное спокойствие. Может, это потому, что я уже тридцать пять дней веду здоровый образ жизни — сроду бы не подумала, что такое возможно — но на самом деле я просто нисколько не сомневаюсь в своих способностях вести эту колонку. И то, что они собираются платить мне 2500 баксов в месяц, когда я буду писать, все что мне взбредет в голову — ни тебе интервью, ни прослушивания пленок — просто Божья благодать, хотя я ее вполне заслуживаю.

И пока Джон разглагольствует о том, какая это будет сенсация и что моя колонка побьет Кэндас Бушнелл, Хелен Филдинг и даже «Дьявол носит Прада», я в это время прикидываю, стоит ли говорить им о том, что я теперь веду здоровый образ жизни, поэтому не могу представить, как соединить мою новую жизнь со всеми этими безумными приключениями. С тех пор как я покинула реабилитационный центр, я только и делала, что играла со своими кошками, встречалась за кофе с Джастином и Рэчел и ездила на собрания в «Пледжс», но Тим совершенно четко дал понять, что нисколько не против, если я буду черпать материалы из своего прошлого.

— Мне безразлично, случилось это прошлой ночью или в прошлом году, главное — чтобы это было на самом деле.

Подписав контракт, я говорю Тиму, что сдам материал к концу недели, чувствуя себя при этом самой что ни на есть Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе», только без Маноло, прекрасной квартиры и трех повернутых на сексе лучших подруг.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — говорит Джастин, заказав двойное латте и закурив «Кэмел лайтс». Мы с ним сидим в «Старбакс», и каждый впервые после выхода из больницы готовится к встрече с друзьями, с которыми виделись в последний раз до нее.

Я собираюсь встретиться со Стефани, а Джастин хочет пообедать со своим старым товарищем Джейсоном, с которым они вместе арендовали квартиру, так что сейчас мы заняты тем, что Рэчел называет «взаимовыручкой», то есть вместе готовимся к чему-то значительному и важному, одновременно планируя обсудить это событие по его окончании. Я ощущаю странное спокойствие перед встречей со Стефани, а вот Джастин совершенно выбит из колеи из-за предстоящей встречи с Джейсоном.

В центре он часто вспоминал про Джейсона, в особенности, что тот терпеть не мог, когда Джастин выпивал, из-за чего дело чуть ли не доходило до драки. И хотя Джастин пока еще находился в Доме Трезвости близ «Пледжс», он планировал обсудить с Джейсоном возможность его переезда к нему.

— Ты хотел мне что-то сказать?.. — спрашиваю я, обмакнув палец в латте на предмет проверки его температуры. — Черт, — говорю я, облизывая с пальца горячую жидкость.

— Я о… — Джастин как-то мнется, таким я его еще не видела.

— О чем? — меня тут же охватывает паника. А вдруг он сейчас сознается, что периодически убегает из Дома Трезвости, чтобы покурить метамфетамин. — Ты сорвался?

— Господи, забери свои слова обратно, — отвечает Джастин, покачав головой.

— Ну, а что тогда? — спрашиваю я. — Что бы это ни было, вряд ли это так уж плохо. Помнишь, что говорил Томми? Все в этой жизни банально.

Джастин кивает и опускает глаза.

— Мы с Джейсоном не просто вместе арендовали квартиру, — начинает он, и не успел он договорить последнее слово, как я уже знаю, о чем будет его великая исповедь, и, в общем-то, меня это даже не удивляет.

Я должна была догадаться. Потому что, когда Джастин рассказывал про свои свидания, он всегда говорил не «он» или «она», а «этот человек». И, разумеется, несколько странно, что тридцатипятилетний мужчина живет вместе с другим мужчиной, уж не говоря о том, что они с ним вечно скандалят. И хотя еще в первую нашу встречу я почему-то фантазировала, что когда-нибудь наша дружба трансформируется в настоящую любовь, что-то внутри меня изначально опровергало подобный поворот событий, видимо, какое-то шестое чувство подсказывало, что он «сориентирован» несколько в ином направлении.

— Я знаю, — говорю я.

— Правда? — спрашивает он с огромным облегчением. — Но как ты догадалась?

Я улыбаюсь.

— Солнышко, я ведь живу в Вест-Голливуде, а выросла на окраине Сан-Франциско. Так что мы, натуралы, здесь, скорее, в меньшинстве.

Джастин смеется.

— Я знаю, иногда действительно создается такое впечатление, — соглашается он. — Но я нисколько не стыжусь. Хотя Джейсон считает, что мне стыдно. Но я думаю, это только потому, что у меня низкий голос и я не ношу облегающей одежды, поэтому все и принимают меня за натурала. — Он качает головой. — А натуралы говорят: «Ничего себе, ты совершенно не похож на гомика», — будто комплимент отвешивают.

— Ясно, — говорю я. — Когда кто-нибудь узнаёт, что я еврейка, я обычно слышу следующее: «Ты — еврейка? Но ты такая симпатичная!» И никогда не знаешь, то ли спасибо сказать, то ли послать ко всем чертям.

Джастин снова смеется.

— Я рад, что смог тебе это рассказать, — мягко произносит он, перестав смеяться.

Я широко улыбаюсь.

— Я тоже.

Он отпивает свой латте и слизывает с верхней губы пену.

— Хочу, чтоб ты знала: если мне когда-нибудь захочется переспать с женщиной, то это будешь ты.

— Что ж, если я когда-нибудь захочу переспать с геем, то хочу, чтобы это был ты.

— Заткнись! — восклицает он, бросая в меня салфетку. — Я серьезно.

— И я, — говорю, тоже швырнув в него салфетку.

— Мы точно ненормальные, — констатирует он, и мы оба хохочем, будто вынюхали несколько цистерн закиси азота. Мне на ум приходит выражение «под жизненным кайфом», и я хочу поделиться им с Джастином, но сквозь хохот мне не удается выдавить из себя ни слова.

Мы со Стефани встречаемся у подножия Раньон Каньон. Это она предложила совершить пешую прогулку. И, если раньше я попыталась бы убедить ее заняться чем-то другим, то теперь знаю наверняка, что в Лос-Анджелесе — да и в целом мире — есть столько всего, чего я никогда не видела и о чем даже не знала, потому что выпивка доставляла мне гораздо большее удовольствие.

Я не знаю, как все пройдет: захочет ли Стефани обсудить со мной мое поведение с Гасом или будет вести себя так, будто ничего не произошло, но я точно уверена, что в любом случае попрошу у нее прощения. Теперь, когда у меня началась новая жизнь, я понимаю, как ужасно себя вела. И это началось гораздо раньше поцелуя с Гасом той ночью и на этом не закончилось. Теперь я начинаю понимать, что думала, будто мне все должны, если я чего-то хочу, и что я почти не соблюдала дистанции, общаясь с друзьями. Но я также научилась не бичевать себя за это. Рэчел постоянно напоминает мне о том, что алкоголики и наркоманы — эгоцентрики, и что я не плохой человек, а просто «больной». А сейчас выздоравливаю.

— Привет, — говорит Стефани, неловко обнимая меня, когда я подхожу ко входу в Гарден, где она меня уже ждет. — Прекрасно выглядишь.

— Ты тоже, — искренне отвечаю я. Я ведь раньше и не замечала, какая она симпатичная.

Мы идем в ногу, и я обращаю внимание на то, что наши шаги совершенно одинаковой длины. Я вспоминаю о том, что у женщин, которые много времени проводят вместе, одинаковый менструальный цикл. Это кажется мне отвратительным — ведь получается, что их организмы начинают друг под друга подстраиваться — и несмотря на то, что мы некоторое время не общались, наша со Стефани жизнь по-прежнему протекает по одной и то же колее.

— Стефани, я хочу извиниться перед тобой за то, что повела себя как последняя сука, — вдруг говорю я.

— Амелия, я тебя умоляю. Это же я написала то мерзкое письмо. Почему бы нам просто не забыть о случившемся и спокойно жить дальше?

Я останавливаюсь.

— Один момент. Сначала позволь мне сказать, что я очень сожалею о том, как себя вела… ну… я ведь делала только то, что хотела. Ходила, куда считала нужным, выбирала тех собеседников, с которыми хотелось, говорить именно мне. А тот поцелуй с Гасом был вообще верхом эгоизма, поэтому мне очень жаль.

У Стефани приятно удивленный вид.

— Я по тебя соскучилась, — произносит она, вновь возобновляя шаг, я следую за ней чуть поодаль. — Мне было очень тяжело не общаться с тобой. Ну, а потом, когда я услышала, что у тебя произошло на работе и тебя отправили в реабилитационный центр и все такое прочее, я буквально не смогла удержаться. И позвонила.

— Я тоже по тебе соскучилась, Стеф, — говорю я. Мы останавливаемся, и я крепко ее обнимаю. — Я очень сожалею о своих поступках, — повторяю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Она тоже меня обнимает.

— И я. Мы можем снова стать подругами? — Я киваю, зная, что она почувствует мой кивок, потому что я сейчас уткнулась ей в шею. Через несколько секунд мы разжимаем объятия, и я осведомляюсь о Джейн и Молли.

— У Молли все хорошо, а вот Джейн с головой ушла в коку, — отвечает Стефани, качая головой. — Мы почти не общаемся.

— Как грустно, — искренне говорю я, надеясь, что Джейн отыщет какое-нибудь место вроде «Пледжс». Хотя в то же время понимаю, что если она ничем не отличается от тех наркоманов, с которыми мне доводилось общаться, то мои звонки и уговоры ее только разозлят.

Мы со Стефани поднимаемся все выше на Раньон. Мне уже приходилось однажды совершать подобную прогулку, но тогда я была с тяжелого похмелья и даже не обратила внимание, что отсюда, сверху, виден почти весь Лос-Анджелес.

— Господи, какая красота, — восторгаюсь я.

Стефани кивает с несколько рассеянным видом. Потом говорит:

— Кстати, я сама стала пить намного меньше.

Я киваю: я ожидала услышать от нее нечто подобное, ведь если бы она не боролась со своими привычками, теперь я бы, наверное, осудила ее.

— Пожалуйста, не думай только, будто я превратилась в ярую ненавистницу людей, которые употребляют спиртное.

Я много об этом размышляла, потому что, когда только попала в центр, без устали трубила всем и каждому, что я думаю о законченных алкоголиках. Однако потом поняла, что и алкоголизм, и наркомания — это болезни, с которыми надо бороться. Просто алкоголики — это люди, не представляющие своей жизни без выпивки, а наркоманы — без дозы. Но сколько бы мы со Стефани ни кутили, в реабилитационном центре оказалась я, а не она. Именно в «Пледжс» я узнала, что существует большая разница между алкоголиками и людьми, которые просто много пьют.

Мы идем дальше, и вдруг Стефани останавливается.

— Да, кстати, чуть не забыла — меня же повысили, теперь я главный редактор.

— Господи, это потрясающе! — Я настолько привыкла принимать успехи других людей за личное оскорбление — будто они получили то, что по праву должно было принадлежать мне, неважно даже, обладаю ли я достаточными навыками или нужно ли мне это вообще — что мне самой как-то непривычно искренне радоваться за другого. — Поздравляю.

— Это просто какое-то безумие: чем больше я плюю на все, тем больше меня хвалят. Я же неудачница по определению.

И тут мне приходит в голову, что, возможно, Стефани гораздо более амбициозна, чем хочет казаться, и ругает себя в моем присутствии, так как знает, что я сравниваю себя со всеми, и мне это доставляет боль.

— Это просто смешно, — говорю я. — Да ты в двадцать раз умнее каждого из твоих коллег и тебе даже не надо пытаться это доказывать. Поэтому тебя постоянно и повышают.

Стефани улыбается, в то же время глядя на меня с недоумением.

— О’кей, может, скажешь наконец, кто ты такая и что ты сделала с Амелией? — спрашивает она, и мы обе начинаем смеяться.

— Поздравляю, — слышу я, вновь подходя к своему складному стульчику. Прошло несколько часов после нашей со Стефани прогулки, и мне только что вручили значок в «Пледжс» за два месяца здорового образа жизни. — Результат неплохой. — Пока остальные получают свои значки, я украдкой смотрю на говорившего и понимаю, что стою лицом к лицу с Дэмианом Мак-Хью, соседским мальчиком-звездой, игравшим в дурацких комедиях, у которого проблемы с алкоголем, и он потратил на это больше денег, чем на карьеру. Ему пришлось пережить публичный бой с бутылкой — его рвало в барах, он облизывал лица репортеров — пока я тут мучилась в «Пледжс». Тогда мы еще в шутку говорили, что «припасем» для него здесь место, поэтому я совершенно не ожидала, что однажды он появится здесь и пожмет мне руку, когда мне вручат значок.

— Я — Дэмиен, — говорит он, протягивая мне руку.

Я уже собралась сказать «я знаю», но вовремя вспомнила, что это не круто. — Амелия. — И с улыбкой пожимаю ему руку, но он не выпускает мою ладонь. — Рада познакомиться, — добавляю я, пытаясь вырвать руку.

Собрание в этот момент сворачивается, и люди наперегонки мчатся наружу, чтобы накачаться как можно большим количеством никотина, насколько позволяет человеческий организм.

— Курить хочешь? — спрашивает он. Я киваю и выхожу вслед за ним, поражаясь тому, каким нереальным кажется происходящее: всего месяц назад я писала статью про знаменитостей, потом попала в реабилитационный центр, а сейчас вот курю рядом с Дэмиеном. Он проходит мимо толп курящих через парадный вход по направлению к баскетбольной корзине, прикуривает сигарету и протягивает мне зажигалку.

— А ты знаешь, что, когда некоторые люди бросают пить, их сильно разносит? — спрашивает он вдруг. — У тебя явно все признаки.

— Благодарю, — ошарашенно отвечаю я. «Это что, новый метод съема?» — думаю я, решив, что если бы это было и не так, то все равно неплохой вариант. Видимо, в качестве обмена любезностями я должна ему сказать, что его тоже «разносит», но это неправда, а лгать с такой легкостью, как прежде, мне уже тяжело. — Так ты прошел тридцатидневный курс? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Да. — И уставился на сигарету, будто не я, а она задала этот вопрос.

— Ну и? — спрашиваю я. — Как тебе?

Он выпускает изо рта кольцо дыма.

— Лучше бы мне сделали операцию на сердце, — отвечает он.

И я не могу удержаться от смеха. Если подумать, то аналогия вполне понятная, но у меня почему-то такое ощущение, что Дэмиен брякнул это просто так, не задумываясь.

— Даже так? — спрашиваю я.

— Если бы операция на сердце была вопросом жизни и смерти, — добавляет он, поморщившись.

— Понятно, — говорю я. — Жуткая вынужденная мера.

— Что-то вроде того, — отвечает он и, не отрывая от меня глаз, швыряет на землю окурок и придавливает его подошвой своего «Найк эйрмакс». — А тебе как?

— Вообще-то, — говорю я, — мне понравилось. Я как будто заново родилась. — Я понимаю, что это — избитое выражение, но я не знаю, как еще объяснить произошедшие со мной перемены.

— В самом деле? — спрашивает Дэмиен, скептически меня оглядывая. И жестом показывает в направлении зала для собраний. — Тебе не кажется, что все это похоже на… ну, не знаю… на что-то вроде секты? Такое ощущение, будто нам здесь промывают мозги.

Я пожимаю плечами. Конечно, я не раз слышала подобное от других людей, и у меня выработался стандартный ответ.

— Думаю, — отвечаю я, — мои мозги нужно было как следует промыть. — И я улыбаюсь, чтобы хоть как-то сгладить свои слова, которые, возможно, прозвучали резковато, ни на минуту не забывая, однако, что говорю с парнем, которому за каждую секунду в эфире платят около 10 000 долларов.

Он улыбается и делает шаг ко мне.

— Одно твое слово — и через десять минут мы будем плавать голыми в моем бассейне, — говорит он.

Я настолько ошарашена, что даже сомневаюсь, что не ослышалась.

— Что? — спрашиваю я.

— Одно твое слово — и ты оглянуться не успеешь, как мы окажемся в моем бассейне, — повторяет он, опустив на этот раз эротическую подробность. И до меня доходит, что Дэмиен только что предложил мне, девушке, с которой он познакомился буквально пять минут назад и чье имя наверняка даже не помнит, сбежать со встречи выпускников и поехать к нему домой. Видимо он решил, что его имени и упоминания о бассейне будет вполне достаточно для того, чтобы я на это купилась.

— Благодарю, — отвечаю я, — но я вынуждена отказаться.

— Никто не узнает, — продолжает он. — Разве тебе не хочется убежать подальше от этого места и от всех этих людишек? — И он прикуривает еще одну сигарету.

Я поднимаю глаза и вижу, что к нам подходит Томми, за спиной которого плетется Вера. Потом снова обращаю взор на Дэмиена.

— Знаешь, нет. — И я показываю в сторону группы курильщиков, целиком состоящей из женщин. — Но я не сомневаюсь, что кто-нибудь из них наверняка согласится.

Дэмиен кивает.

— Круто, — говорит он, нисколько не смутившись моим отказом. И я с улыбкой иду прочь. — Эй, поздравляю с двумя месяцами, — добавляет он, помахав рукой. «Неужели все так просто?» — думаю я, глядя, как он идет к курильщицам. Когда же я оглянулась и увидела, как ему с улыбкой кивает какая-то блондиночка с шарфом на голове, то прихожу к выводу, что, видимо, так оно и есть. Хоть это и Калвер-сити, но мы все-таки в Голливуде.