Тусовщица

Глава 3

Сижу, заканчиваю статью «Где они теперь?» про врача из «Любовной лодки», когда звонит Крис.

— Чем занимаешься? — спрашивает он, а мне непонятно, о чем он: что я делаю в данный момент или вообще?

— Пытаюсь пережить свой послесвадебный позор. — Отчасти это правда, отчасти — совершенная ложь. Я никому бы в этом не призналась, но мои мысли упорно возвращаются к тому инциденту, и мне интересно, чем бы все закончилось, если бы я не взбрыкнула и не убежала. И в то же время мне было противно, и, хотя звонок Криса меня слегка взбудоражил, до этого я надеялась, что он никогда больше не объявится, хотя прекрасно знала, что Крис живет в Лос-Анджелесе и у него есть мой номер. Вероятно, было бы гораздо умнее сперва удостовериться, что никто из участников групповухи не живет в моем штате, уж не говоря про город. Но разве кому-нибудь придет в голову тратить время на такие вещи?

— Не глупи, — говорит он. — Здесь нет ничего постыдного. Это всего лишь добрая старая забава.

— Ха, — отвечаю я полуутвердительно-полупрезрительно.

— Я давно уже хотел тебе позвонить, — говорит он. — Просто стеснялся. Знаешь, по-моему, ты — классная, и мне хотелось бы встретиться с тобой один на один, только…

И в ту же секунду у него из руки выхватывают трубку, и я слышу голос Митча:

— Я в городе, — говорит он. — Мне кажется, нам стоит встретиться всем вместе.

Ага. Вот мы, значит, как. И возможность увидеть, чем все закончилось бы, появилась сама собой. Пока я веду светскую беседу с Митчем, никак не могу решить, хорошо это или плохо, если наш триумвират воссоединится. «Это прибавит перцу статье про групповуху», — думаю я.

— Почему бы нам не встретиться у «Джонса» в восемь? — внезапно предлагаю я, удивляясь самой себе. — Если, конечно, вы, ребята, не против.

— Мы не против, — отвечает Митч, даже не спросив у Криса. — Значит, до встречи!

Первый лимонный леденец пошел хорошо, за ним следуют еще два. Слизывая сахар с губ, я роняю взгляд на свой сотовый, думая, а не позвонить ли мне Стефани. Она была в таком восторге от моего предстоящего свидания с моими поклонниками, что буквально умоляла взять ее с собой. Не для того, чтобы выпить за компанию, нет — для Стефани это было бы недостаточно эксцентрично, — а просто посидеть где-нибудь в ресторане и пошпионить за нами. Я сразу же отклонила ее просьбы, но сейчас начала подумывать, что в ее присутствии мне было бы немного комфортнее.

И вдруг, прежде чем у меня даже появился шанс позвать ее в качестве моральной поддержки, появляется Крис. Точнее, ко мне подходит парень, претендующий на то, чтобы быть Крисом. Неужели он и вправду такой маленький? И неужели месяц назад у него были такие же здоровенные залысины?

— Здорово, — щебечет он, неуклюже сжимая меня в объятиях. Потом он тянется поцеловать меня в щеку. Я настолько сбита с толку, что он даже успевает вдохнуть запах моих волос. У него что, после свадьбы появился этот ужасный запах изо рта или в ту ночь мое обоняние настолько притупилось? Надеюсь, мои волосы не пострадают и не станут источать зловоние. — Митч там со служащим договаривается.

Я подаю знак официанту прежде, чем он опускается на стул. И, потягивая свой «Лемон-дроп», все удивляюсь, как же надо было так напиться на свадьбе, что ничего этого не заметить.

— Как поживал? — спрашиваю я, пока он проскальзывает в кабинку.

Крис с широченной ухмылкой смотрит мне прямо в глаза, и в его взгляде читается излишнее напряжение.

— Господи, как же здорово, что мы встретились.

Я улыбаюсь, пытаясь стереть из памяти, как его язык снует у меня во рту, и делаю громадный глоток.

— Взаимно.

Мысли скачут туда-сюда, и я пытаюсь определить, что тогда мне взбрело в голову? Мне что, подсыпали наркотики? Но в таком случае разве мне не было бы приятно, если бы малейшие воспоминания о Крисе стерлись? Я делаю еще один глоток и убеждаю себя, что вот сейчас появится Митч, и Крис на его фоне сразу же станет симпатичным. Потому что воспринимались они тогда только вместе, а не как самостоятельные личности.

— Здорово, — слышу я низкий голос. Это Митч. Он забирается в кабинку, садится рядом со мной и обнимает меня за талию.

— Ну, разве не отрада ты для усталых глаз[6], — продолжает он, глядя на меня так, будто я невероятных размеров сандвич, и он только что решил нарушить свою годовую безуглеводную диету. А Крис, который сидит по другую сторону от меня, придвигается настолько близко, что его дыхание буквально вытесняет собой весь оставшийся здесь кислород. Я замечаю, что лицо Митча изрыто оспинками, как у подростка, который постоянно давит прыщи. Тут же меня переполняет благодарность, что у «Джонса» приглушенный свет.

— Выпьете? — спрашиваю я их, подзывая официанта. Оба с энтузиазмом кивают. Крис и Митч сидят так близко, что мне кажется, будто мы чуть ли не единое целое. Они что, заранее договорились вести себя как можно вызывающе, или еще настолько маленькие, что понятия не имеют о такой вещи, как «личное пространство»? У меня был только один способ с этим справиться: распоясаться как следует, чтобы узнать, не похорошеют ли они.

Через час я, спотыкаясь, выхожу из «Джонса», пораженная тем, что мои партнеры оказались такими отвратительными и убогими. Ну почему я всегда попадаю в такие ужасные ситуации?

И в ту секунду, когда служащий стоянки вручает мне ключи, я слышу мужской голос:

— Вау, да тебе нельзя за руль. — Поднимаю глаза и вижу Гаса, низенького толстенького тусовщика, с которым иногда встречается Стефани. Он подходит ко мне вместе с каким-то своим приятелем и выхватывает у меня из рук ключи.

Я в порыве ярости выдергиваю их обратно.

— Не дури, — говорю я. — Я в полном порядке. — Даже я слышу, насколько у меня неуверенная речь, и меня это раздражает. Тогда я бросаю ключи на землю, раз уж пользы от них все равно никакой, но тем не менее мне неприятно, что Гас меня осуждает, потому что он — самый заядлый пьяница из всех, кого я знаю.

— Я живу в восьми кварталах отсюда, — говорю я.

— Наибольшее количество аварий происходит в двух кварталах от дома. — Это говорит уже не Гас, а его друг, темноволосый лысоватый парень в очках. Он протягивает мне руку. — Здравствуйте, я Адам. Мы встречались с вами на вечеринке в Беверли в прошлом месяце.

Я киваю и пожимаю ему руку, хотя никак не могу вспомнить ни его самого, ни то, что я вообще в прошлом месяце была на вечеринке в Беверли. К тому же меня сильно раздосадовала фраза, которую мы все слышали не одну сотню раз, будто он — инструктор по вождению. А тот факт, что он совершенно трезв, окончательно выбивает меня из колеи.

— Так, ребята, я ценю вашу заботу, но мне необходимо отсюда убраться. — Я бросаю взгляд на парковщика, который все это время терпеливо стоит рядом. Я понимаю, что он вряд ли говорит по-английски, но язык слишком-пьяных-чтобы-садиться-за-руль универсален. Поэтому я перехожу на шепот, чтобы он не услышал, несмотря на то что не знает английского. — Там внутри эти парни, с которыми мы в прошлом месяце устроили групповуху на свадьбе в доме моей матери, я им сказала, что мне нужно поехать навестить больную подругу, чтобы отделаться от них. Мне правда нужно как можно быстрее отсюда убраться, пока они не вышла.

У Адама слегка отвисает челюсть, а вот Гаса это нисколько не смутило. Гас обращается к парковщику:

— Ее машина остается здесь, — говорит он. — Она заедет за ней завтра. — И поворачивается к Адаму. — Можешь отвезти ее домой? На меня уже экстази[7] подействовал.

— Можете оставить любую волну, — говорит Адам, но тем не менее торопливо переключает радио с NPR[8] на какую-то уж совершенно безжизненную станцию. — Хотя должен признать, что мне лично нравится вот эта, наверное, потому, что здесь проигрывают все то же самое, что постоянно звучит у меня в голове.

Ха. А он забавный, несмотря на свой приличный до тошноты вид. Я замечаю в держателе лекарство от астмы, и мне почему-то снова становится смешно, пока наконец я совершенно отчетливо не понимаю, что похожа сейчас на хрюкающую пьянчужку.

— Слушайте, я вовсе не такая пьяная. — С этими словами я поднимаю глаза на уличные фонари, которые слепят глаза, как те световые вспышки, которые мы использовали на танцевальных шоу в школе, и у меня начинает кружиться голова.

Адам ничего не отвечает. «С виду он такой милый мальчик, — думаю я, — вроде тех, которые обязательно понравились бы маме, и она бы удивлялась, почему они не привлекают меня. Наверно, он решил, что я — отпетая шлюха».

— Понимаете, все, что я говорила про свадьбу и про групповуху, — несерьезно. — Интересно, а почему это меня волнует его мнение?

— Да бросьте, я вас не осуждаю. — Он сказал это таким тоном, которым мои школьные подружки, бывало, говорили: «Только не обижайся, но…» Другими словами, он, скорее всего, как раз меня осуждает.

— Так где вы работаете? — спрашиваю я, чтобы поддержать беседу, хотя догадываюсь, каков будет ответ. Потому что все друзья Гаса претендуют на то, чтобы называться актерами, сценаристами, режиссерами, продюсерами или чем-то вроде того, несмотря на то что аренду жилья им оплачивают чересчур избаловавшие их родители или какие-нибудь жалкие биржи труда. Прожив в Лос-Анджелесе всего полтора года, я успела распрощаться с мечтами о Голливуде. Неужели они и вправду не понимают, что на этой стезе добиваются успеха лишь немногие и что нельзя приписывать себе подобную карьеру до тех пор, пока она не принесла тебе каких-либо существенных денег?

— Я актер.

— Правда? — спрашиваю я. — Где-нибудь снимались?

— В одном эпизоде в фильме Криса Каттана, — отвечает он, — но его вырезали.

— О! — И мне почему-то становится его жаль.

— А сейчас я работаю официантом в «Нормс».

— В Долине?

Мне становится еще хуже.

О господи. Я наугад переключаю радио на другую волну, и из колонок начинает звучать «Сесилия». Я всегда любила эту песню. Просто имя Сесилия всегда казалось мне похожим на Амелию, и иногда мне удавалось убедить себя, что это поют про меня. Я начинаю подпевать в такт, вспоминая пьяную забаву, которую мы с моими однокурсницами придумали на старших курсах колледжа: если мы слышали, что певец пропел женское имя, то тут же должны были выпить. «Моя Шарона», «Ну же, Эйлин», «О, Сесилия» — почему-то нам больше всего нравилась музыка восьмидесятых.

— О, Амелия, я стою на коленях и умоляю тебя вернуться домой, — пою я. Господи, лучше уж просто взять и расслабиться. Адам неловко улыбается, но мне наплевать, так же как и на сотни людей в барах с караоке, которые обвинили меня в отсутствии слуха. Потому что пение — единственное приятное ощущение за весь вечер, если не считать коктейлей. Я пою до самого конца нашей поездки, представляя себе некого таинственного идеального мужчину, который немного похож на Джуда Ло[9], за исключением того, что он не спал с монахиней и не был женат, но который, однако, умоляет меня вернуться домой, к нему, пока он…

— Амелия. — Адам трясет меня за плечо. — Амелия. — Я открываю глаза.

— Вау, — говорю я. — Я пела.

— Да, но одновременно и спала. Сказать по правде, это было необыкновенно мило. — И хотя ухмылочка на его лице явно пытается убедить меня в том, что не я — причина его веселья, я настолько унижена, что предпочла, чтобы меня сбила машина, чем пережить подобное. Адам прокашливается.

— Вы здесь живете, правильно? — сфокусировав на нем взгляд, я замечаю, что он крайне взволнован. — Вы хорошо себя чувствуете? — спрашивает он.

Я ослепительно улыбаюсь, чувствуя себя предельно уязвимой.

— Как никогда. — И я открываю дверцу со стороны водителя. — Спасибо, что подвезли.

— Пожалуйста. Я вылезаю из машины на тротуар, спотыкаясь в своих лодочках «Miu Miu»[10], и добавляю: — Хотя это было совершенно лишнее. — И мысленно отмечаю, что никогда больше не надену эти туфли.

Адам улыбается и заводит машину. Глядя ему вслед, я думаю о том, какой же дурой иногда бываю. Ну, разумеется, подвезти меня было необходимо. Потому что я представляла из себя шатающуюся одурманенную пьяную массу. Я преисполнена решимости запинать саму себя за то, что оказалась такой дурой, что меня даже не удивляет, как Адам узнал, где я живу.