Тусовщица

Глава 7

Если перед ужином я фактически убедила себя в том, что Чэд Милан — вполне сексуальный и привлекательный парень, то это полностью сошло на нет, не успели мы даже заказать аперитивы. Не знаю, то ли это случилось из-за того, как он пробует вино (претенциозно прикрыв глазки, он болтает его во рту), то ли потому, что он провозгласил «Код да Винчи» лучшей из всех когда-либо написанных книг, и мне в тот момент захотелось перегнуться через столик и крепко стиснуть руками его шею. Ненавижу, когда люди, в особенности мужчины, ведут себя неестественно, пытаясь изобразить из себя что-то, что, по их мнению, вам должно очень сильно понравиться. Но еще сильнее меня вывела из равновесия его настойчивая рука, которая то и дело прикасалась то к моей руке, то к ноге, когда он хотел что-либо подчеркнуть. И, слушая о том, какие эмоции захлестнули его, когда он впервые увидел в «Вэрайети» свое имя, я понимаю, что он ничего из себя не изображает, он на самом деле такой.

— Слушай, Чэд, я хотела кое-что прояснить, — говорю я, сделав для куража глоток вина.

Он выжидательно поднимает глаза: любой парень прекрасно понимает, что означает подобное вступление: пора перестать распространяться по поводу того, какие эмоции захлестнули тебя, когда ты увидел в анонсах свое имя, и обратить на меня внимание.

— Я… я… — Мне бы очень хотелось сказать: «Мы с тобой можем быть только друзьями», но я почему-то не в состоянии выдавить из себя эту фразу. Потому что на самом деле я даже представить себе не могу Чэда в роли друга, особенно когда сижу здесь, в довольно романтическом ресторане, и распиваю с ним бутылку вина, которая, вероятно, стоит не меньше 75 долларов. И хотя в конце ужина, собираясь полезть за кошельком, я все-таки рассчитываю, что заплатит он, знаю, что приду в ужас, если он согласится с моим дерзким предложением поделить расходы. Ну и что мне ему сказать? Что я согласилась лишь потому, что у меня не было причин отказать? И мне было так одиноко, что я надеялась, будто после этого «свидания» я перестану ощущать, что отрезана от всего человечества?

— Я сейчас не готова к чему-то серьезному, — выдавливаю я из себя.

И жду, что сейчас лицо Чэда примет то выражение разочарования, которое тщетно пытается скрыть основная масса парней, когда понимает, что напрасно потратила двести долларов, так как продолжение вечера и не светит. Но, видимо, до Чэда не дошло, потому что он широко улыбается и говорит:

— Именно это мне в тебе и нравится.

— Что? — Это уже плохо.

— Ты такая искренняя, такая прямолинейная, — продолжает он. — Большинство женщин никогда не говорят то, что думают, но ты не такая.

Меня нередко хвалят за это качество, что обычно приводит меня в крайнее замешательство, потому что я почти никогда не говорю то, что думаю. И если мужская братия действительно так считает, то мне искренне жаль их.

— Не знаю, насколько я сейчас искренна… — начинаю я, но Чэд меня обрывает.

— На все сто процентов. И последнее, что я стал бы делать по отношению к тебе или к любой другой женщине, так это торопить. Мы сейчас просто пытаемся получше узнать друг друга. — Он заканчивает эту преисполненную оптимизма смехотворную фразу мощным аккордом: поднимает свой бокал и показывает, чтобы я взяла свой.

— Будем здоровы? — произносит он.

В колледже я встречалась с парнем, который любил говорить «будем здоровы». Был ли то кофе, вода или молоко — в общем, любая жидкость, в которой не плавали слюни, стоила того, чтобы произнести это. А я вот никогда не любила говорить: «Будем здоровы».

Но что мне оставалось делать? Я пыталась объяснить Чэду свои чувства, но его непоколебимая уверенность в том, будто ему удастся завоевать меня, свела любые мои попытки к нулю. Со своей стороны я сделала все, что могла, и теперь с чистой совестью имела право есть и пить. Я поднимаю свой бокал, чокаюсь с Чэдом, изображая на лице подобие улыбки.

— Будем здоровы, — говорю я.

Пока Чэд рассчитывается — придвигая к себе счет и качая головой, когда я пытаюсь протестовать, — меня начинает терзать беспокойство по поводу того, как мне избежать прощального поцелуя. И сколько бы вам ни твердили, что если парень угостил вас хорошим ужином, то он вовсе не считает, что в конце вечера вы обязаны сдать ему в аренду свои губы, все эти неловкие фразы о том, какая была великолепная курица и как рано завтра начинаются занятия йогой, говорят как раз об обратном. И в тот момент, когда я решаю, что, возможно, избавлю нас обоих от неловкости, если просто поцелую его в щеку и навсегда отделаюсь от него, Чэд предлагает поехать выпить куда-нибудь еще.

Я качаю головой, мысленно высчитывая, что если мне придется еще целый час вести с ним светскую беседу, то от волнения и горя я посдираю себе все заусенцы.

— Как насчет «Гайз»? — спрашивает Чэд, ударив по самому больному месту. Это единственный бар в Лос-Анджелесе, который мне по-настоящему нравится, в который так тяжело попасть и не помогает даже то обстоятельство, что ты — женщина. — Я есть в списке. — Я слегка удивлена тем, что Чэд имеет свободный доступ в «Гайз», хотя меня довольно сложно чем-либо удивить. Возможно, местный швейцар мечтает стать вторым Джонни Деппом и надеется, будто Чэд может ему в этом помочь.

Пока мы едем в машине, Чэд разговаривает по сотовому. Обычно это выводит меня из равновесия, однако сейчас я искренне благодарна человеку на том конце за то, что на целых пять минут избавил меня от необходимости что-то из себя разыгрывать. Судя по всему, это тоже был какой-то агент, так как Чэд говорил что-то про Эштона и Орландо Блума, но так, будто хотел произвести на меня впечатление. И, сказать по правде, если б он мне хоть немного нравился, то ему бы это вполне удалось.

Когда мы притормаживаем у «Гайз», Чэд передает машину на попечение служащего, а здоровенный черный привратник убирает бархатный канат и пропускает нас. Я замечаю у стойки своего друга Билла Киркпатрика, перед которым стоит колонна стопок, наполненных всевозможными жидкостями. Мы дружили с Биллом еще в колледже, но почему-то ни разу никуда не ходили в Лос-Анджелесе, о чем я весьма сожалею, так как он — единственный мой приятель со времен колледжа, с которым я до сих пор контачу. И Билл сейчас для меня — как огромный глоток свежего воздуха после двух часов общества Чэда Милана. Я пихаю Чэда и показываю на стойку.

— Это — мой старый друг, Билл, — говорю я, продираясь сквозь толпу к нему.

— Я знаю Билла Киркпатрика, — отвечает он. Потом делает паузу и продолжает: — И ненавижу его. — Что ж, ничего удивительного: Билл никогда не упускает возможности нахамить.

— Девушка, с которой я встречался, изменяла мне с ним, — продолжает Чэд, злобно глядя на Билла.

— Хреново, — отвечаю я. — Ну… — Я понимаю, что ответ довольно бессердечный, но, по правде сказать, мне нужно было немного отдохнуть от Чэда, и это откровение в этом поспособствовало. В этот момент, как нельзя кстати, какой-то парень в костюме-тройке — явно очередной агент — приветственно хлопает Чэда по плечу.

— Я только поздороваюсь с Биллом, — обращаюсь я к Чэду, когда тот заводит разговор с Тройкой. — Я буду там. — Чэд кивает, принимая от агента коктейль.

И я иду к Биллу, который смотрит мимо меня на Чэда.

— О господи. Только не говори мне, что ты здесь с Чэдом Миланом. — Билл любит разыгрывать из себя моего покровителя, но обычно это выражается в том, что он поливает грязью парней, с которыми я встречаюсь. — Он же самец.

Я не делаю попыток опровергнуть это утверждение, так что Билл соскальзывает с табуретки, чтобы уступить мне место у стойки, и кивает в сторону парня, который сидит к нам спиной.

— Я с другом, Риком. Сыграем в рюмочку? — Билл показывает на стопки, большая часть которых еще не выпита. Рик оборачивается, и тут у меня внутри что-то екает, и я понимаю, что этот Рик — не кто иной, как Рик Уилсон. Рик Уилсон, бывший ребенок-звезда, по которому я буквально сходила с ума в восьмом классе.

— Вы Рик Уилсон? — невольно вырывается у меня. Просто считается, что, общаясь со знаменитостями, нужно вести себя так, будто вы понятия не имеете, кто это, или уж если имеете, то вам совершенно безразлично то, чем они занимаются, но весьма интересно узнать, что это за люди. Если человек очень популярен, то это сделать очень легко. Но если же это кто-то гораздо менее известный, то мне тут же начинает казаться, что я с ним давно знакома. Как-то в Нью-Йорке на улице я увидела Грегори Хайнса[23] и помахала ему рукой, крикнув: «Привет, как дела?», решив в ту минуту, что он… ну, скажем, один из моих школьных учителей.

Но Рик, судя по всему, весьма обрадовался тому, что его узнали. Вполне возможно, что он нигде и не снимался с середины 80-х.

— Да. — Он улыбается, между его полными губами показываются белые крошечные, но великолепные зубы. — Хотя я вас и не узнал, но мне очень хотелось бы с вами познакомиться, — говорит он. И он наклоняется мимо Билла, чтобы потереться губами о мои щеки. Билл переводит взгляд с Рика на меня.

— Рюмочка? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, подталкивает одну рюмку мне, другую — Рику. И почему-то, когда Рик говорит: «Будем здоровы», меня это не раздражает.

И вот в этот момент мое сознание начинает мутнеть. Возможно, это случилось после второго или третьего круга стопок. Но я знаю лишь то, что мы все-таки опустошили все рюмки на этой стойке, которые некогда были полными. В баре толпится просто невероятное количество народу, который затем начинает рассасываться. Интересно, почему это Чэд не удосужился подойти ко мне, и я решаю, что он — хам. И Билл с готовностью поддерживает мою гипотезу.

— Привел тебя сюда, а у самого даже смелости не хватило оторвать свою задницу, подойти и выпить с нами? — спрашивает он. — Ну и осел.

Рик кивает, не отрывая от меня пристального взгляда. И тут мне приходит в голову идеальное решение: вместо того, чтобы целоваться с Чэдом Миланом, поцеловаться с Риком Уилсоном.

— Почему бы мне не сказать Чэду, что я его везде искала, но не нашла? — говорю я Биллу, когда Рик уходит в туалет. «Гайз», конечно, не такой уж большой ночной клуб, по сути, в нем один-единственный зал, но тем не менее Билл согласно кивает.

— Конечно, — говорит он. — Рик определенно на тебя запал. Позвони Чэду, когда приедешь домой, и скажи, что не смогла его отыскать, поэтому уехала домой одна.

Я пока еще толком не знаю, как именно посвятить в наши планы Рика, но следующее, что я делаю, это иду в туалет, стараясь при этом не попасться на глаза Чэду, потом выхожу через черный ход и крадусь вдоль стены здания, как обезумевшая Дженнифер Гарнер в «Прозвище» или как он там называется, впрочем, не важно.

— Ну что, давай отвезем тебя домой? — с улыбкой говорит Рик, выходя на улицу. И, схватив меня за руку, подводит меня к черному БМВ, припаркованному в глубине площадки, и распахивает передо мной дверцу. Я проскальзываю внутрь, открываю дверцу с его стороны, вспомнив, как один парень как-то сказал мне, что, если девушка открывает ему дверцу, значит, она точно хочет с ним переспать. Увидев, что дверь с его стороны открыта, Рик подмигивает мне, садится на водительское сиденье и заводит машину.

— Хвоста нет? — спрашивает он. — Твоего парня не видно?

Я оглядываюсь и вижу только парковщиков.

— По-моему, все в порядке, — отвечаю я. — Но просто на всякий случай… — И я опускаюсь с сиденья на пол так, что мои ноги и попа оказываются на полу машины, а голова — на сиденье. И под таким углом я не могу не заметить, как выпирает у Рика под джинсами. Рик смотрит на меня сверху вниз и, заметив, что я тоже смотрю, подмигивает. Я все еще смеюсь, когда он, как шпион, начинает озираться, и мы отъезжаем от «Гайз» и направляемся в Беверли.

— Мы это сделали, — говорит он, изображая, будто вытирает со лба пот. — Не так-то легко вырваться из лап вкрадчивого агента ССА[24].

Я снова сажусь на сиденье и выпрямляюсь.

— Что ж, отчаявшаяся дева благодарна вам за чудесное спасение.

Когда мы притормаживаем у моего дома, он тут же начинает искать свободное место.

— У тебя есть разрешение на ночную парковку? — спрашивает он.

Вообще-то, в мои планы не входило приглашать его домой. Можете назвать меня кокеткой — и, поверьте, многие так и делают, — но если парень мне нравится и мне кажется, что у нас вполне может что-то выйти, то я ограничиваюсь поцелуем, конечно, если не напилась настолько, что уж совсем ничего не соображаю.

— Не нужно парковаться, — говорю я. И его лицо принимает раздосадованное выражение.

— Что же, мне выйти из машины, и пусть она едет восвояси? — спрашивает он, я наклоняюсь и в ответ выключаю зажигание, потом придвигаюсь к нему, и мы начинаем целоваться. Это была фантастика. Довольно скоро мы уже страстно ласкаем друг друга, я попеременно дышу ему то в ухо, то целую в шею, и тут мне приходит в голову, что, возможно, Рик — именно то, что мне нужно.

Отстранившись от него, я спрашиваю низким сексуальным голосом:

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

Он смотрит на меня с таким ужасом, будто я спросила его, мастурбирует ли он, рассматривая семейные фотографии.

— Вау… умеешь ты настроение испортить, — говорит он, откидываясь на спинку сиденья, чуть ли не впихивая обратно прикуриватель.

— Я не собиралась испортить тебе настроение, — говорю я, проклиная себя за столь несвоевременный вопрос, но прижимаюсь к нему поближе и достаю у него из пачки еще одну «Мальборо Ред». — Просто интересно, потому что ты — крутой парень. — И только эти слова вылетели у меня из глотки, наступает полная тишина, и я понимаю, какую чушь только что сказала.

Рик зажигает сигарету, затягивается и выпускает дым.

— У меня нет девушки, если ты про это.

Я улыбаюсь и тоже затягиваюсь, а Рик пускается в чудовищно непоследовательные рассказы о девушке, с которой он встречался, но которая вечно все портила своими попытками перевести их отношения в более серьезное русло. И слово «серьезное» произносит так, как, наверное, вегетарианец произносит слово «стейк». А я сижу, курю и жалею о том, что довела его до таких мыслей, когда слышу, как он промурлыкал:

— Не правда ли, любопытно, что одним и тем же словом — неистовый — называют и тех, кого сдают в психушку, и тех, кто завязывает серьезные отношения?

Я киваю, впервые задумавшись над своей способностью принимать спонтанные решения, которая проявилась в последние несколько часов. И хотя эта тирада помогла мне совершено ясно понять его отношение к данному вопросу, мне хочется знать, нравлюсь ли я ему еще, и будем ли мы встречаться или мое знакомство с Риком Уилсоном окажется столь же эфемерным, как и успешная карьера в Голливуде. Кинув взгляд на часы и увидев, что уже полвторого ночи, я решаю, что пора сваливать.

Я быстро наклоняюсь к нему, целую и отстраняюсь со словами:

— Если захочешь со мной пересечься, Билл скажет тебе мой телефон. — Открываю дверцу с пассажирской стороны, выхожу, твердо встаю на асфальт в своих лодочках «Miu Miu» и слышу, как Рик говорит (видимо, самому себе):

— Господи, ты — самая резкая телка из всех, которые мне встречались! — Я с улыбкой захлопываю дверцу. Мне нравится слышать слово «самая», пусть даже оно сопровождается таким нелицеприятным, как «резкая».

На следующее утро я просыпаюсь около шести и уже не могу снова уснуть. В такие дни от меня совершенно никакой пользы. Знаю, что устают многие, но я буквально схожу с ума. Такое ощущение, что мой IQ опускается на несколько сотен баллов, я плохо вижу, и единственное, что помогает мне как-то прожить день, это мысль о том, что ведь когда-нибудь эта пытка закончится и я снова смогу лечь в постель и уснуть.

Но раз уж я встала, и у меня еще целых два часа, прежде чем я даже подумаю о том, что надо идти на работу, я решаю отправиться в спортзал. Может, пропотев там как следует, я смогу прийти в себя. Понимаю, что это нелепо, но в таком состоянии я просто не могу мыслить здраво.

Оказавшись в спортзале, я заставляю себя влезть на беговую дорожку. В зале никого нет, чего никогда не бывает в спортзалах Лос-Анджелеса, где все поголовно подсели на спорт. Должно быть, сегодня какой-нибудь еврейский праздник или что-нибудь вроде этого. И я настолько углубилась в эти мысли, что не сразу заметила, как в зал вошел кто-то еще. Тут я поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с этим человеком и тут же молю Бога, чтобы он послал мне машину времени и возможность оказаться где-нибудь в другом месте.

— Привет, Чэд! — ору я Чэду Милану таким фальшивым радостным голосом, что сама в шоке от того, что он может так звучать. В голове бешено вертятся смутные воспоминания о том, как сегодня утром я пришла домой после того, как меня высадил Рик, и натирала свой потрескавшийся подбородок увлажняющим лосьоном. Позвонила я Чэду, как планировала, или совершенно об этом забыла? И внезапно преисполняюсь твердой уверенностью, что я все-таки это сделала. Помню, я чуть ли сознание не потеряла от облегчения, когда отправила ему сообщение на голосовую почту. Все эти мысли молниеносно пролетают у меня в мозгу за то время, что я обращаюсь к нему с милой улыбкой:

— Ты получил мое сообщение?

Чэд кивает, остановившись подле моего тренажера.

— Получил, — говорит он. — Извини, что не ответил.

Я уже собираюсь сказать, что все в порядке, когда он подходит к «Стейрмастеру» и добавляет:

— Просто, учитывая, что я вышел на улицу, надеясь разыскать тебя, и увидел, как Рик за руку ведет тебя к своей машине, твое сообщение о том, что ты меня повсюду искала, показалось мне не очень убедительным.

Тут он взбирается на «Стейрмастер» и начинает заниматься. Я молчу. Мне нечего ему ответить. Я вижу только Чэда Милана, пустой зал, и меня охватывает неподдельный ужас. Чэд не произносит больше ни слова, и, даже несмотря на это жуткое унижение, я не могу не восхищаться тем, что у него хватило отваги поставить меня таким образом на место. «Теперь-то я понимаю, чем он может привлекать женщин», — думаю я в следующую минуту, выскальзывая из зала.