В низкое грязное оконце с треснувшим стеклом заглянула чья-то развесёлая физиономия.
— Эй, ты, полоумный! Если захочешь, то иди в крайний дом, там тебе что-нибудь с праздничного стола перепадёт!
Мелис густо покраснел, а обладатель физиономии продолжил:
— Да у тебя, никак, гости? И кто это приволокся к такому придурку, как ты?
У Нелли от возмущения округлились глаза. Она уже упёрла руки в бока, готовая разразиться гневной тирадой, но Эйлин сделала ей знак, призывая к молчанию.
— Это… Это мои дальние родственники, — запинаясь, произнёс Мелис.
— Да ну? — продолжал издеваться пришелец. — И откуда же они такие взялись?
У Мелиса вид был совершенно затравленный. Видимо, его здесь недолюбливали. Эйлин решила вмешаться:
— Мы приехали из Загорья, от его отца.
Она не успела закончить фразу, как заметила, что пришедший изменился в лице. Он с нескрываемым страхом воззрился на Эйлин:
— Откуда? Из За…? — голос его прервался.
— Именно, — спокойно продолжала лгать Эйлин. — Я решила навестить своего м-м-м… племянника, не обижают ли его здесь. И что же я вижу? Я вас спрашиваю, что это такое?
Незваный гость поспешно ретировался, а Мелис вздохнул:
— Зря вы так, госпожа. Он теперь расскажет всей деревне, что у меня гости из-за гор, их здесь боятся…
— Ну так и что! — перебила его Нелл. — Пусть боятся!
— Нет, вы не понимаете… В Загорье полно всяких чёрных магов и прочих… Теперь мне и вовсе тут житья не будет…
— А что, это такое у тебя житьё? — воинственно осведомилась Нелли. — Всякий обормот приходит, хамит тебе… Кстати, почему это?
Мелис немного помялся, а потом сказал:
— Понимаете, это из-за родителей и дедушки. Отец у меня в Загорье сгинул, а дедушка всегда отличался от наших, деревенских… Он всегда говорил, что у некоторых есть своё, особое предназначение. Он сам как будто искал что-то всю жизнь, мне разные истории рассказывал о своих путешествиях, о древних пророчествах… А потом вдруг, знаете, пропал… Все в деревне надо мной смеются, считают полоумным, потому что вот скрипку эту хранил, словно ждал чего-то. И дождался! — торжествующе закончил юноша. — Ведь вы пришли!
Эйлин продолжала недоумевать. Он говорил так, будто ждал их прихода всю жизнь. Непонятно, впрочем, как они сюда попали и откуда у неё, Эйлин, такие способности. Да и Нелли ранее не блистала такой игрой на скрипке. Стоя посреди грязной полутёмной горницы, Эйлин пыталась уложить в голове все факты. Но факты, как известно, — вещь упрямая. Они никак не складывались в какую-то цельную картину.
А в это время нахальная Нелли уже требовала от Мелиса какой-нибудь еды. Он смущённо покивал головой, краем глаза поглядывая на Эйлин. Та, наконец, оторвалась от своих мыслей:
— Что, Мелис, от меня что-то нужно?
— Госпожа, я, наверное, схожу туда, в крайний дом, принесу что-нибудь съестное…
Эйлин остановила его:
— Подожди, не ходи. Тебя сейчас могут плохо встретить. Найди что-нибудь у себя, и мы перекусим, а потом надо подумать, как нам вернуться домой.
Мелис кивнул и вышел. Нелли, подойдя к одному из окошек, наблюдала, как он копается в огороде.
— Ну не знаю, не знаю, что за сорняки он там выковыривает, — проворчала она.
К удивлению обеих женщин, это были совсем не сорняки, точнее, не совсем сорняки. Мелис принёс какой-то чан, наполовину наполненный мелкой, корявой картошкой. При взгляде на неё Нелли фыркнула, но Эйлин мужественно попыталась почистить её. Ножи в доме тоже оставляли желать лучшего, и Эйлин бросила свои попытки со словами:
— А я-то жаловалась, что у меня в доме ножи тупые! — поглядев на разочарованные лица молодых людей, она весело добавила. — Но вы не отчаивайтесь! Если здесь не готовят картошку в мундирах, то мы её изобретём!
И примерно через час они уже уплетали эти корнеплоды кошмарной формы, обмакивая их в щербатую солонку, извлечённую Мелисом из какого-то очередного пыльного угла.