999. Последний хранитель

~~~

Флоренция и Рим

Воскресенье, 7 августа,

и понедельник, 8 августа 1938 г.

Джакомо де Мола высунулся в трифору, трехарочное окно на колокольне Джотто. Поднявшись на четыреста ступенек, он совсем запыхался, но чувствовал себя хорошо и пребывал в полном ладу с самим собой. Он стер со стекол очков капли пота и с удовольствием вдохнул струю легкого бриза. Вниз он не смотрел, чтобы не закружилась голова, и окинул взглядом черепичные крыши, простиравшиеся до самой башни Палаццо Веккьо. Над залитой солнцем Флоренцией царила тишина, которую нарушали только далекие отзвуки голосов да собачий лай. Де Мола вытащил черную книжечку, куда каждое воскресенье записывал все значительные события недели. Там не было ничего личного и опасного. Это на случай потери или конфискации. В череде зафиксированных событий, наблюдений и различных «memento» стороннего человека озадачила бы только одна вещь. Каждое воскресенье было отмечено номером по нарастающей. Нынешнее обозначалось числом 23 503. Джакомо улыбнулся: двадцать три тысячи пятьсот три воскресенья прошли с тех пор, как его семья вступила во владение книгой. Целые поколения де Мола много путешествовали, чтобы ее сохранить, но всегда стремились возвратиться во Флоренцию. С того самого благословенного дня 1487 года, в течение тысяч воскресений общество «Омега» веками не изменяло своей функции тихой и надежной гавани, прибежища и заслона. Да, Флоренция была любящей матерью, совсем как…

На оконную раму уселся голубь, и де Мола размышлял, оставить его в покое или прогнать. Голубиный помет уже разъел часть мраморных завитков на трифорах. Джакомо перестал писать, с улыбкой представил себе, сколько поколений голубей и представителей его семьи могли встретиться здесь, и не стал прогонять птицу. Он не знал, сколько живут голуби, зато ему было известно, что, считая от Ферруччо, он являлся двадцать вторым хранителем книги из семьи де Мола. Ему бы, конечно, хотелось стать и последним, но он понимал, что и в прошедшие века, и теперь нельзя было ее обнародовать: времена не те. Не те времена были в эпоху Возрождения, с непрерывной войной между могущественными семейными кланами Италии и Европы. Эпоха Просвещения тоже не годилась, ибо тогда между собой воевали уже целые страны. И еще менее годились недавние годы, когда последняя война, вместо того чтобы преподать уроки ужаса, заронила в души семена опасного безумия. И более всего его пугало вот что: в Испании и Италии в сознание обывателей постепенно вводили культ вождя, человека-провидца. Правда, это пока происходило на уровне парадов и собраний, то есть событий внешнего порядка. В Германии же, напротив, этот культ проявлял себя как новая религия, в которой Гитлер был уже не жрецом, а богом. Обнародовать книгу сейчас означало бы добиться результата, абсолютно противоположного тому, ради которого она писалась.

«Но тогда сколько же еще представителей семьи станут хранителями после меня? Джованни, который вскоре сменит фамилию Вольпе на де Мола, продолжит традицию, но и его время пройдет. Может, в новом тысячелетии?..»

Три колокола зазвонили двойными ударами, возвещая, что через четверть часа начнется послеобеденная месса. Голубь улетел, и де Мола подумал, что было бы разумно тоже удалиться, пока Соборная площадь не заполнилась народом. Он посмотрел на часы, было без четверти пять. Джованни уже, должно быть, в Риме, в гостинице. Он был доволен, что на этот раз тот сам нашел покупателя, способного заплатить полторы тысячи лир за словарь германской латыни XVI века. Джованни становился все самостоятельнее, и это было хорошо, потому что через несколько лет на него ляжет еще одна ответственность, гораздо более серьезная, чем управление книжным магазином.

Парк виллы Волконского, где располагалось в Риме немецкое посольство, кишел серыми мундирами офицеров вермахта и черными — СС. Штатские, сновавшие вокруг, все были членами тайной полиции, гестапо. Джованни сразу узнал виллу, украшенную добрым десятком огромных красных знамен с крючковатыми крестами.

Подойдя к воротам, он предъявил документы, и его высокомерно оглядел полицейский в черной форме с красной повязкой на рукаве. Джованни обиделся и бесстрашно уставился на этого типа. С хорошо видной петлицей, вручаемой каждому гостю, он направился по аллее к огромному козырьку-балдахину на четырех колоннах белого мрамора, под которым скрывался подъезд. Перед ним возвышался внушительный двухэтажный фасад, и Джованни ощутил себя варваром, явившимся к римскому императору. Едва он шагнул за порог, как сотрудник посольства, видимо предупрежденный стражей у входа, проводил его на верхний этаж и предложил подождать в просторном зале, обставленном мебелью в стиле конца XVII века. Джованни залюбовался комодом и тут почувствовал, что у него за спиной кто-то есть. Обернувшись, он увидел массивную фигуру посла фон Макензена. Тот шел к нему, улыбаясь и протягивая руку.

— Герр Вольпе, рад вас видеть. Как вы добрались?

— Прекрасно, господин посол.

— Вот и отлично. Я вижу, вам понравилось мое последнее приобретение.

— Да, вещь отменная.

— Уж вы-то в этом понимаете, герр Вольпе. Это работа вашего знаменитого краснодеревщика Джузеппе Маджолини. Вещь уникальная, неповторимая, с клеймом мастера.

— Мои комплименты, господин посол, — почтительно произнес Вольпе.

— Ja-ja, но теперь прошу вас, пойдемте в мой кабинет.

Едва войдя в комнату, Джованни застыл на месте: у большого окна стоял человек и бесцеремонно курил. Увидев посла, он щелкнул каблуками. Несмотря на штатскую одежду, это выдало в нем военного.

— Герр Вольпе, позвольте вам представить: герр Цугель. Теперь и в дальнейшем мы будем держать связь через него. Не смотрите, что он так молод. В Берлине этот юноша имеет вес, ему доверяют. Как и мне, — прибавил он со зловещей улыбкой.

Цугель загасил сигарету и вытянул вперед правую руку, заложив за спину левую. Вольпе знал, что этот жест еще со времен убийства Цезаря означал, что правая рука свидетельствует о лояльности, а в левой спрятан нож. Он сразу почувствовал антипатию к парню в штатском. К тому же напомаженные черные волосы Цугеля были по моде зачесаны назад, а Джованни ненавидел эту прическу.

— Значит, господин посол, я могу говорить свободно? — спросил он, тоже закуривая сигарету.

— Конечно, дорогой друг, — ответил посол, откинувшись на золоченую спинку массивного кресла и сложив руки на объемистом животе.

— Тогда сразу перейду к делу. К сожалению, я все еще не пользуюсь полным доверием учителя, но мне известно, где находится книга. По крайней мере, я знаю, как добраться до того места, где она хранится, поскольку имею точные инструкции на случай его смерти.

Фон Макензен и Цугель обменялись быстрыми взглядами.

— Думаю, однако, что дело решится в течение нескольких месяцев, — продолжил Вольпе. — Де Мола все больше волнует политическая ситуация в Италии. Необходимость полностью довериться мне возрастает. Да и еврейский вопрос его тоже…

— Де Мола еврей? — перебил его Цугель.

— Нет, он итальянец, с отдаленными французскими корнями.

— Жаль, — улыбнулся Цугель.

— Дело в том, что у нас не так много времени, — сказал фон Макензен, поднимаясь. — Видите ли, герр Вольпе, мы находимся здесь, в Риме, в вашей прекрасной Италии, где все смягчает прелестный климат. Но в Германии совсем другая ситуация. Там не знают слова «покой», зато хорошо известно понятие «ожидание». Открою вам маленький секрет. Наш рейхсфюрер Генрих Гиммлер лично в вас заинтересован. Своим предложением вы, так сказать, пробили его сердце. Как и все великие вожди, он наделен многими добродетелями, но только не терпением. Как только ему стало известно о существовании этой книги, он только и знает, что требует и требует ее от нас… Понимаете?

Джованни Вольпе нервничал, но изо всех сил старался не подавать виду. В этой игре он желал оставаться на паритетных началах, хотя бы для того, чтобы не быть раздавленным.

— Вы должны знать, — продолжил посол доверительным тоном, — что герр Гиммлер еще сильнее, чем фюрер, если только такое возможно, убежден в великой миссии тысячелетнего рейха. Он полагает, что эта высокая цель была предсказана с незапамятных времен, но нужны, скажем так, особые знаки, которые бесспорно подтвердили бы ее. Для вас, видимо, не секрет, что копье Лонгина, пронзившее Христа, с большими почестями перевезли из Вены к нам, в Нюрнберг. Может быть, вы не знаете, что мы вот-вот станем обладателями святого Грааля, находящегося, как нам известно, в Испании. Все эти символы очень важны. Скажу вам больше. Это инструменты, которыми должен обладать рейх, чтобы реализовать свой исторический проект и прийти к конечной цели! Следовательно, мы не можем больше дожидаться вашей книги и того, что в ней должно содержаться. Ее обнародование станет бомбой, которая взорвется и сметет последнее сопротивление тому, что наш рейхсфюрер называет религией рейха. Я говорю «должно содержаться», потому что вашу книгу пока никто не видел. Если она окажется благом для рейха, то и для вас тоже. Вы меня поняли, герр Вольпе?

Последние слова были произнесены решительно и угрожающе. Джованни с показным спокойствием загасил наполовину выкуренную сигарету и спросил:

— Следовательно, смерть де Мола была бы своевременной?

— Да, — сказал фон Макензен, улыбаясь и разводя руками. — Весьма.

— Я понимаю, — холодно отозвался Вольпе, — но я вовсе не расположен…

— Нет-нет, — перебил его Цугель и совсем не по-дружески вцепился ему в локоть.

Джованни с содроганием посмотрел на руку Цугеля, покрытую розовато-коричневыми пятнами, похожими на чешую.

— Нет, — продолжал тот. — Вы ученый. Этими маленькими проблемами займемся мы. Вы только объявите нам когда и как.

— «Как» меня не интересует, но не забывайте, что сейф останется запертым еще на двадцать лет, если смерть маэстро не будет выглядеть естественной.

Вольпе высвободил руку.

— Я только хочу… чтобы все прошло в соответствии с нашим договором.

— Будьте спокойны, — произнес фон Макензен. — Доктор Гиммлер уже отдал распоряжение об оплате. Сказать по правде, он был слегка удивлен и раздражен, когда узнал, что вы запросили доллары вместо наших марок, отдав предпочтение Америке. Но все пойдет по плану. Как только де Мола умрет и вы доставите нам книгу, ваш швейцарский счет пополнится двумястами тысячами долларов. Но предупреждаю вас! Если книга того не стоит, вы не воспользуетесь ни единым центом.

— Стоит, стоит, и намного больше, я уверен.

— А что вы будете делать с такой кучей денег?

— С вашего позволения, поеду именно в Соединенные Штаты, потому и прошу доллары.

— Прекрасно, герр Вольпе. Вы вольны отправиться куда пожелаете. Но учтите, если доктор Гиммлер будет недоволен, то мы вас все равно найдем, даже если вы измените внешность и заведете себе новый паспорт. У нас и в Штатах есть много друзей.

— Когда вы предполагаете все осуществить?

— А вы так спешите? — спросил Цугель с двусмысленной улыбочкой.

— Нет-нет. Но мне казалось, что это вы торопитесь.

Вольпе посмотрел ему прямо в глаза.

— Очень скоро, — сказал посол и протянул ему руку, давая понять, что разговор окончен.

Джованни Вольпе открыл портфель, вытащил оттуда книгу в красном сафьяновом переплете с золотым обрезом и положил на стол.

Посол на миг застыл от изумления, но тут же улыбнулся и провел рукой по лбу.

— Герб принца Конде, — сказал он, погладив титульный лист.

Затем достал из ящика стола конверт и протянул Джованни. Тот засунул его во внутренний карман пиджака.

— А сосчитать не хотите? — спросил Макензен. — Две тысячи долларов — это немало.

— Нет, — серьезно ответил Вольпе. — Я вам доверяю.