999. Последний хранитель

~~~

Рим

Понедельник, 5 марта 1487 г.

— Кто этот кавалер?

— Какой именно, барон? — спросил нотариус Меллини, не поднимая глаз от конторки.

— Но вы же не смотрите! — раздраженно ответил старик Франджипане. — Вон тот, высокий, в черном платье и красном берете.

Нотариус вздохнул, аккуратно положил перо на стол. Потом вытер его, закрыл чернильницу, снял с носа очки и посмотрел в направлении, которое ему указали.

— Кто, барон? Высокий, с бородкой клинышком?

— Он самый. Я его здесь раньше никогда не видел, но его лицо мне знакомо.

Нотариус вгляделся повнимательнее. Судя по строгому покрою одежды, это был не римский аристократ, но и не торговец, ибо массивную цепочку на шее и кольцо с рубином на большом пальце он носил, как бы это сказать, без хвастовства разбогатевшего торгаша.

Нотариус обвел взглядом весь зал для аудиенций в Латерано, чтобы определить, с кем бы можно связать этого человека, и покачал головой.

— Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство, барон.

— Говорят, что в эти дни в Рим прибывает сын Маттиа Корвино, — шепнул ему на ухо Франджипане.

— Самого венгерского короля?

— Да. Скорее всего, принц приедет, чтобы заключить с Папой союз против великого султана. С ним прибудет и посол.

Доминиканский монах, сидевший перед ними, скинул капюшон, нахмурил брови, сердито посмотрел на них и знаком попросил замолчать.

Ферруччо почувствовал, что привлек к себе внимание. Шепоток, пролетевший по залу, явно относился к нему. Когда кто-нибудь принимался его разглядывать, он снисходительно, но без вызова выдерживал взгляд. По большей части он улыбался краешком губ и не выказывал никаких признаков почтения, а потому все решили, что он иностранец.

Женщина рядом с ним все время что-то шептала ему на ухо. Голоса ее слышно не было, но всем стало ясно, что, поскольку он иностранец, она объясняет ему все, что происходит вокруг, на его языке. Черное платье, скромно уложенные волосы под единственной ниткой жемчуга придавали ей вид благородной вдовы, но не скрывали ее красоту и молодость.

Увидев, что к ней в дом входит кавалер де Мола, Леонора от удивления широко раскрыла глаза. Дело было в тот самый день, когда сожгли книги. Только она начала обдумывать, как бы его предупредить, как Ферруччо появился собственной персоной, словно его позвал ангел или демон. Она рассказала ему все, что знала о роскошной свадьбе сына Папы с Маддаленой Медичи в базилике Святого Петра, за которой наблюдала издалека. Такого праздника, как тот, что последовал за свадьбой, в Риме не видели со времен империи. Она пересказала все, о чем шептался народ, особенно о растущем влиянии кардинала Борджа, которого уже окрестили папским близнецом, о книжном костре и о том, что имя Джованни Пико теперь соединено с именами прочих еретиков. Однако де Мола, казалось, и так все знал.

Она не удивилась, когда он показал ей красивое платье с дорогой вышивкой и попросил сопровождать его в Латерано. Благородная пара без труда смешалась с толпой римских аристократов, собравшихся послушать сентенцию комиссии понтифика. Здесь Ферруччо и Леонора сами услышат все обвинения в адрес «900 тезисов» Джованни Пико и постараются понять, какая реальная опасность угрожает графу.

Герольд возвестил о прибытии комиссии, которая должна была занять места за большим деревянным столом, на пятнадцати стульях, расставленных в ряд. Теологи вошли в зал, и многочисленная публика почтительно встала. Многие члены комиссии носили доминиканские рясы, а значит, были опасными фанатиками. Среди них Ферруччо узнал Педро Гарсия, епископа Алесского. Этот человек служил капелланом у Родриго Борджа и слыл яростным преследователем альбигойцев.[54] Он занял центральное место и попросил слова.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — начал Гарсия, и все осенили себя крестом. — Именем его святейшества Папы Иннокентия Восьмого. По Божьей милости, сошедшей на комиссию, призванную изучить «Девятьсот тезисов» сиятельнейшего графа Джованни Пико делла Мирандолы и ди Конкордии. По воле собравшихся здесь славных священнослужителей, которые прочли, изучили и обсудили содержание означенных тезисов без отдыха, еды и питья, но только молясь всемогущему Богу, чтобы в милосердии своем ниспослал им уверенность и позволил с незамутненным и чистым духом прийти к суждению. При посредничестве и заступничестве Святого Духа, Святой Римской церкви, всех святых, архангелов, херувимов и серафимов, изгоняющих дьявольские искушения и внушения сатаны, властителя зла, данная комиссия вынесла свои определения.

— Наконец-то, — шепнул Ферруччо на ухо Леоноре, и ей пришлось закрыться вуалью, чтобы спрятать улыбку.

— Тезис о том, что душа Христа никогда не спускалась в ад, есть ложь, заблуждение и ересь! — загремел Педро Гарсия. — Тезис о том, что смертный грех не может быть наказан вечной мукой, — также ложь, заблуждение и ересь! Весьма скандален и оскорбителен для благочестивых ушей, к тому же противоречит традициям тезис о том, что не стоит поклоняться кресту. Тезис о том, что никакая наука, кроме естественной магии и каббалы, не может убедить нас в божественной природе Христа, также есть ложь, заблуждение и ересь. Кроме того, вразрез с мнением Церкви…

У многих присутствующих начали клониться головы, но не от благоговения, а от смертельной скуки длинных и нудных сентенций. Голос епископа Гарсия навевал сон, бубнил глухо и заунывно, однако временами, когда дело доходило до поистине острых аргументов, набирал высоту. Тогда тон его становился трагическим и торжествующим. Он принимался бросать короткие призывы к вере, к надежде на Бога, и ему удавалось разбудить разум, но не совесть.

Ферруччо рыцарски предложил руку Леоноре, и она с необыкновенной грацией на нее оперлась. Они вышли из Латеранского дворца и направились к Аппиевой дороге, потом свернули на старую улицу Вейо, давно превратившуюся в еле видную тропу. Там Ферруччо снимал жилье. Леонора опасалась излишнего внимания со стороны спутника, но охотно согласилась войти. В другое время и при иных обстоятельствах она была бы счастлива, что такой кавалер выбрал ее, чтобы провести с ней несколько приятных часов. Правда, девушке случалось отказывать мужчинам, которые вели себя слишком грубо, но перед лицом голода и нужды много не покапризничаешь. Ее обычными клиентами были торговцы, любители приключений, более-менее приличные солдаты и священники невысокого ранга.

Но теперь, когда де Мола, взяв на себя смелость, вывел ее в свет как благородную даму и вел себя по-рыцарски, она просто не могла предлагать ему свои услуги, да еще за деньги. От этого Леонора почувствовала бы себя еще грязнее, чем раньше.

С той минуты, как они вошли в дом, Ферруччо рта не раскрыл, и она еще больше зажалась, решив побыстрее уйти. Может быть, он ее поймет и отпустит. В Риме полно женщин, найдет себе другую.

— Тебе нельзя возвращаться домой, Леонора.

Щеки девушки порозовели, потому что голос Ферруччо прозвучал нежно, но тон был решительным, и глаза смотрели пристально и жестко.

— Почему нельзя? — Она подняла голову, а сама молила Бога, чтобы Ферруччо не заметил ее смущения.

— Потому что твой новый дом здесь, — улыбнулся де Мола. — Этот дом надежный, его владелец — друг графа, и он не станет интересоваться, что тут делается. Граф сам меня об этом попросил. Он не хочет, чтобы ты и дальше занималась… Ну, возвращалась туда, в привычное окружение.

На этот раз уже смутился Ферруччо, не находя слов, чтобы сказать ей такие вещи и не обидеть. Она это заметила и была ему очень благодарна, что придало ей смелости.

— Я сама могу за себя постоять, и до сих пор у меня неплохо получалось.

— Дело не в том. Мы с графом тобой восхищаемся. Сегодня ты была просто великолепна, во всех подробностях знала, как себя вести в подобных обстоятельствах. Должен сказать, ты меня убедила, но…

— Может, это тебя и насмешит, Ферруччо, но меня воспитывали монахини ордена Святой Клары. За это кто-то платил, может быть мой неизвестный отец. Пока поступали деньги, меня воспитывали так, словно готовили в жены какому-то уехавшему аристократу. А потом не знаю, что произошло. Наверное, мой благодетель умер или разорился. Когда мать-настоятельница велела мне уходить, кому-то это, возможно, было в радость, кто-то мне завидовал. Я оказалась на улице без гроша, но не забыла ни ласку, ни умение элегантно двигаться и владеть руками, лицом и глазами — словом, все те навыки, которые обязательны для будущей супруги аристократа. Монахини привили мне любовь к музыке, пению и танцам. Я умею читать и писать, могла даже вести беседу по-французски, хотя язык уже, наверное, забыла. Теперь не получится. Но что с тобой, Ферруччо? Я тебе наскучила или сказала что-нибудь не то? Может, я много болтаю, но мне так редко выпадает случай об этом поговорить.

У Ферруччо вдруг забилось сердце, и ему понадобилось перевести дух, чтобы ответить:

— Нет, Леонора, извини. Твои слова меня просто околдовали. Я очень редко слышал подобное от женщин.

— Видно, те, с которыми ты встречаешься, не особенно хорошо воспитаны, — заметила она не без лукавства.

— Сдаюсь! — ответил он, подняв руки. — Хотя сдаваться мне случается нечасто. Но ты сама сменила тему. Это тоже входило в систему воспитания у монашек?

— И это тоже, — улыбнулась она. — Обыкновенная женская хитрость. Сядь, пожалуйста, Ферруччо. Ты такой высокий и такой любезный, что с тобой невозможно разговаривать, не чувствуя себя в затруднении. Я помню обещание графа Мирандолы и очень вам обоим благодарна. Но мне нечего отдать взамен. То есть я никогда не предложу вам то, что имею.

Ферруччо опустил голову и не решался ее поднять, чувствуя на себе взгляд девушки.

— Ты много страдала, Леонора. Думаю, ты сполна заплатила все долги, что от нас требует жизнь. Никто ничего не просит у тебя взамен. Ты много нам дала, ничего при этом не получая. Теперь это твой дом. Он рядом с банком Медичи. Ты можешь снять со счета столько, сколько тебе нужно, чтобы жить, одеваться, нанять одну служанку, чтобы она повсюду тебя сопровождала, и другую для помощи по дому. Если хочешь, я останусь на несколько дней и помогу тебе привыкнуть к новой жизни. Проси чего хочешь, Леонора, только не отказывайся от того, что тебе предложено. Так хочу не только я, но и граф Мирандола. — Он осторожно взял ее за руку. — А теперь мне надо тебя оставить. Я должен завершить здесь кое-какие дела. Тебе со мной ходить не надо, это неуместно. В комнате есть одежда, примерь ее и… перестань беспокоиться.

Ферруччо поправил меч на боку и вышел, не оглядываясь. Леонора осталась одна в незнакомом доме. С тех пор как ее выгнали из монастыря, она ни разу не молилась, но сейчас молитва пришла сама собой. Обращена она была не к Богу, которого она давно не вспоминала, а к кому-то по-матерински ласковому и близкому. Девушка подумала о матери, и та снова склонилась над ней, как в смутном детском воспоминании. Скинув черное платье, Леонора подошла к шкафу, где висела одежда, и выбрала серое камчатое, отделанное по поясу и вороту синим бархатом. Потом, прижав руки к груди, вдруг расплакалась.

А на улице, в самых грязных закутках Рима, в кварталах, куда солнце заглядывает лишь в полдень, стали появляться группы солдат. У них с собой были цепи и приказ задержать как можно больше проституток, среди которых, конечно, будут те, от кого за версту несет колдовством.