999. Последний хранитель

~~~

Прато

Среда, 27 октября 1938 г.

В репродукторе гремел голос Бенито Муссолини:

— Товарищи по оружию! Дипломаты напрасно стараются спасти Версальский мир. Европа, созданная в Версале с ужасающим непониманием географии и истории, агонизирует. Ее судьба решится на этой неделе. В ближайшие дни появится новая Европа, где будут царить всеобщая справедливость и согласие между народами. Черные рубашки! Мы, представители фашизма, — за эту новую Европу.

Грохот аплодисментов, казалось, никогда не кончится, и Клык воспользовался паузой, чтобы пропустить стаканчик вина. Когда он вернулся к приемнику, аплодисменты еще гремели. Наконец они затихли, и диктор объявил о смене программы.

— А теперь послушайте новинку, имевшую большой успех в Италии. «Ты вернешься» маэстро Дино Оливьери прозвучит в исполнении Галлиано Мазини.

Клык убавил звук. Он не переносил слащавых песенок, поэтому почесал в голове и отправился на кухню, где что-то рисовал Трензель. Этот медведь не мог поддержать разговор, но если брал в руки карандаш, то у него получались такие красивые картинки, что от фотографии не отличишь.

— Ты что рисуешь?

Трензель улыбнулся, как улыбается гордый собой ученик перед учительницей.

— Этот дом, деревья вокруг. А тут в окно выглядываешь ты.

— Дай посмотреть.

Да, из окна высовывался человек, который будто наблюдал за рукой, рисовавшей его. Это был действительно он. Вытянутое лицо, белобрысые патлы… Все это каким-то чудом изображено буквально двумя-тремя линиями.

— Ну ты даешь!..

— Спасибо, — отозвался Трензель, продолжая рисовать.

Клык не знал, что и сказать. Ему хотелось поболтать, отвлечься, но с напарником этот номер не проходил.

— Я слышал речь Муссолини, — сказал Трензель, не отрывая глаз от листка бумаги.

— Он, конечно, молодец. Вовсе я его не критиковал. Просто так сказал, чтобы сказать. Мы уже целую неделю держим здесь этого парня, и мне это не нравится.

— Шесть дней.

— Какая разница? Почему Цугель до сих пор не говорит, что с ним делать?

— Может, он и сам не знает?

— Ты мне очень помог. Вот возьму и выгоню его отсюда.

— Если надо, я тебе еще помогу.

— Конечно. А ты как думал? Что можно в одиночку? Тихо! Опять дуче говорит.

Клык бегом вернулся в гостиную и пытался прибавить звук, но у него ничего не вышло. Похоже, проблема заключалась в приемнике. Он хорошенько стукнул по бокам деревянного ящика, и звук появился.

Вождь фашизма уже заканчивал речь:

— Мы не должны заключать оборонительных соглашений. Это нам ни к чему, потому что на тоталитарные государства никто не собирается нападать. Мы хотим создать союз, чтобы изменить географическую карту мира.

Снова загремели аплодисменты, и на этот раз приемник выключился.

— Ничего не понимаю! Сначала он говорит о всеобщем мире, а потом — о перекраивании географии.

— В школе у меня с географией был порядок.

Клык посмотрел на приятеля и покачал головой. Здоровенный, как запряжной конь, но и рассуждает, как животное. Он попытался подначить парня:

— Слушай, Трензель, нарисуй мне голую бабу.

Тот залился краской до корней волос и ответил:

— Нет, голую бабу не буду.

— Тогда подвигай ушами.

Несколько месяцев назад они ходили в кино на комедию про Стенлио и Оллио. Когда вышли из зала, Трензель продемонстрировал, что умеет шевелить ушами не хуже маленького худышки из комической пары. Он улыбнулся и подвигал ушами.

— Здорово, — сказал Клык.

Но ему стало скучно, и он решил пойти поглядеть на пленника. Взяв пистолет, он спустился в подвал, где сидел связанный Вольпе. Не похоже было, что тот может отколоть какой-нибудь номер, но осторожность никогда не помешает. Если хочешь сделать карьеру в OVRA, надо, чтобы тебе доверяли. Любой промах с немецкими братьями по оружию мог все испортить. Он повернул выключатель, и лампочка, свисавшая с потолка, тускло засветилась.

— Эй, ты, вставай!

Джованни Вольпе был пристегнут цепью к висящей на стене железной балке. Длины цепи едва хватало, чтобы он мог вытянуться на старом, изъеденном мышами матрасе. Пленник не пошевелился.

— Эй ты, я сказал встать!

Ему ответил голос, абсолютно равнодушный ко всем угрозам:

— А если не встану? Что, убьешь?

Клык остался на безопасном расстоянии.

— Я только проверяю, жив ты или нет. А решаю здесь не я.

— Верно. Ты исполнитель, лакей при великом товарище по оружию. Как ты его называл? Ах да, как положено по рангу, герр Цугель.

Джованни вытянул руку в фашистском приветствии, звякнув цепью. Клык почувствовал, как в нем закипает гнев, и стиснул в кулаке пистолет. В этот момент случилось нечто совсем непредвиденное. Вольпе вскочил и бросился на него, хотя и понимал, что все равно не достанет. Перепуганный Клык выстрелил, целясь ему прямо в грудь. Джованни закричал, но не от боли. Это был победный вопль человека, выигравшего свой последний бой. Потом голова его свесилась, тело дернулось.

Клык выстрелил еще раз, в голову. В рыжих волосах расплылось темно-красное пятно. Пуля двадцать второго калибра пробила череп, но не снесла его. Клык попятился, повернулся и побежал вверх по лестнице. Он дрожал, ему нечем было дышать.

Напарник увидел его, ничего не сказал и снова принялся рисовать.

— Слушай, Трензель, — с трудом выдавил Клык. — Я натворил делов! Убил Вольпе, но не нарочно.

— Это ты зря. Надо было подождать, пока Цугель прикажет. А потом мы его вместе завалили бы.

Трензель даже не поднял глаз от рисунка, словно это его не касалось.

— Господи, Трензель, я и сам это знаю! Нам надо избавиться от трупа, спрятать его так, чтобы никто не нашел.

— А что мы скажем Цугелю?

— Не знаю. Но его никто не должен найти.

— А ты уверен, что он мертв?

Клык снова увидел темное пятно в рыжих волосах.

— Еще как, черт побери! Куда бы нам его вывезти?

— А зачем? Можем закопать прямо в подвале.

Все это время Трензель не отрывался от рисунка, но его лошадиный мозг выдал правильную вещь.

— Ты гений!

— Я просто хочу тебе помочь. Тем более что почти закончил рисунок. Гляди, вот подвал и этот тип. Тебе нравится?

Клык заметил, с какой точностью был изображен Вольпе в цепях, и похолодел от ужаса. На черно-белой картинке угадывалась даже рыжина волос. Он выхватил листок из рук Трензеля и порвал в клочки.

— Мой рисунок!..

Трензель посмотрел на клочки бумаги, рассыпанные по полу, и выражение его лица поменялось. Глубокая печаль сменилась в его выпуклых глазах бешеной ненавистью.

— А вот этого не надо делать было… — произнес он бесцветным голосом.

— Глупое животное! Подумай!.. Если бы кто-нибудь нашел твой рисунок? Дай-ка мне лучше руку.

— Этого не надо было делать, — повторил Трензель, встал со стула и угрожающе двинулся на приятеля.

— Ты что делаешь, жирное безмозглое животное! Убери руки!

Но было уже поздно. Огромные ладони Трензеля как клещи стиснули ему горло. Клык попытался закричать, но мертвая хватка лишила его дыхания. Он заметил в глазах напарника безумный огонек и понял, что выбора у него нет. Он упер дуло «беретты» Трензелю в живот и выпустил последние пули. Сильные пальцы все еще сжимали ему горло. Клык почувствовал, что теряет сознание. Потом хватка ослабла, и Трензель упал навзничь. На лице его застыло удивление.

Клык пришел в себя и, пошатываясь и кашляя, выбрался из дома. Рядом никого не было. Он сел в машину и повернул ключ в замке зажигания. Мотор сразу заработал, и «балилла» понеслась по немощеной улице, поднимая тучу пыли. Впереди был закрытый поворот. Клык затормозил и правильно сделал, потому что иначе налетел бы на телегу, запряженную быком. Крестьянин поднимал солому, упавшую на землю. Клык несколько раз нажал на клаксон, но тот не обратил на сигнал ни малейшего внимания. Тогда он открыл окно и нацелил в крестьянина «беретту», вынудив его быстро отвести телегу к обочине.

Машина умчалась, но крестьянин успел разглядеть надпись «Рим» и пятизначный номер. Этих он хорошо знал, с ними приходилось считаться. Он провожал машину взглядом, пока она не скрылась за поворотом, потом сплюнул на землю.