999. Последний хранитель

~~~

Рим

Вторник, 19 декабря 1486 г., вечер

Иннокентий VIII уже снял короткую красную накидку и надел на голову бюста со своим изображением папскую шапочку с соболиной опушкой, которая помимо свидетельства о ранге своего владельца еще и согревала его лысую голову с венчиком седых волос. Паж снимал с него двойную длинную накидку, отделанную по краям кружевом, специально заказанным в Генуе, когда вошел дворцовый епископ, имеющий право в любой час входить в личные апартаменты Папы.

— Ваше святейшество, ваш сын Франческетто хочет с вами срочно поговорить, — взволнованно доложил он.

Иннокентий стоял с поднятыми руками, чтобы пажу было удобнее стаскивать с него накидку, и вдруг резко опустил их. Дорогое одеяние порвалось под мышкой. Папа в ярости переводил глаза с пажа на епископа, появившегося столь некстати.

— Belàn, figgeu! Poscito pigglà u canchero![21] He дадут Папе покоя! Скажи ему, пусть подождет в комнате. А ты заплатишь за починку платья из своего жалованья!

Франческетто был зелен от злости. О графе делла Мирандоле по-прежнему никаких вестей! А ведь выследить его проще простого: человека в богатом платье и с такой приметной белокурой гривой трудно не заметить. Он с трудом переварил свой промах, но интуиция подсказывала, что к нему в руки попало нечто куда более ценное и за это у отца можно будет выудить приличную сумму. Иначе ему никогда не вернуть те пятьсот дукатов, что одолжил этот рогатый сборщик податей Джулиано Медичи. Немного удачи — и день не потерян.

— Cossa ti veu, figgè?[22]

— Отец, пожалуйста, не говорите по-генуэзски. Я этот язык не понимаю и терпеть его не могу.

— Не понимает он! Баран! Что тебе надо? Откуда такая спешка?

— Я хотел предупредить вас, что приказал арестовать графа делла Мирандолу.

— Что?! — закричал Папа, побагровев. — Кто тебе позволил? Только я могу его арестовать. На основании каких обвинений?

— Имеется жалоба обманутого мужа, тоже благородного синьора.

Джулиано Мариотто состоял с флорентийскими Медичи в очень дальнем родстве, хотя и хвалился, что называет Лоренцо кузеном. До благородного синьора, особенно в сравнении с представителем дома Мирандола, ему было далеко. Однако пятьсот дукатов облагородят и горшечника.

Папа сразу заинтересовался. Пикантные истории были его страстью.

— Рассказывай все, и в подробностях.

Франческетто изложил суть дела. Медичи обвинил графа делла Мирандолу в том, что тот несколько месяцев тому назад похитил у него жену и стал ее любовником. Он опирался на показания нескольких благородных синьоров — сказать по правде, в его распоряжении были одни бандиты, но это мелочи, не заслуживающие внимания, — и на признания собственной супруги. Она уже многократно раскаялась и готова была признать, что демон околдовал ее и вынудил вступить в любовную связь. Франческетто знал, что это безобразная ложь. Настоящая история бегства донны Маргериты передавалась в Италии из уст в уста, но при виде дукатов сын понтифика сделал вид, что поверил в версию мужа-рогоносца.

— Отец, за этим стоит не только честь благородного господина, но и какое-то колдовство. Я счел нужным отреагировать сразу, причем от вашего имени. Нельзя допустить, чтобы знатный аретинец обратился к отцам-инквизиторам и к светским властям. Я ведь знаю, насколько вы печетесь о графе делла Мирандоле.

Иннокентий оперся на изящное мягкое кресло, в котором любил устроиться почитать, и принялся, ритмично постукивая ногами, терзать лица ангелочков на золоченых ручках. У его сына были потрясающие способности к вранью, и врал он столь виртуозно, что ему стоило поверить. Опрометчивый поступок Франческетто может оказаться на руку. Он снова допросит графа делла Мирандолу, но обращаться с ним будет хотя и уважительно, но уже как с арестантом, ожидая подтверждения обвинений. Папа даст понять, что он ему друг, и это должно еще больше напугать графа. Нет ничего хуже ощутить ласковое прикосновение перчатки палача: так и ждешь, что он вдруг переменит и выражение лица, и методы. И как ожидание наслаждения уже есть само наслаждение, так и ожидание зла есть худшее из мучений.

Но Папа чувствовал, что тут кроется еще что-то. Это читалось на лице сына.

— Ладно, — ответил он. — Я понимаю. Ты поступил правильно. Если есть хоть малейший намек на сделку с дьяволом, то надо действовать быстро. Учитывая положение графа, будет лучше, если им займусь я, а не инквизиция.

Теперь Франческетто предстояло изложить менее приятную часть событий. Он опустил голову и положил руку на грудь.

— Благодарю, отец. Но пока граф, к сожалению, ушел от преследования, хотя я надеюсь, что не позже нынешнего вечера он будет пойман.

Иннокентий вскочил на ноги.

— Ушел? Как ему удалось? Что за баранов ты послал его ловить?

Франческетто стиснул рукоять меча, силясь сохранять спокойствие.

— Я послал лучших людей, отец. Но в церкви Святого Духа, где я соорудил западню, затаился один человек, настоящая бестия, бессовестный убийца. Он помог ему бежать и уложил на месте троих, а может, и четверых.

— Ты что, потревожил меня только затем, чтобы наговорить этих басен?

— Нет, отец, — ответил Франческетто не то с обиженной, не то с довольной миной. — Дело в другом. Когда мы за ним гнались, обнаружили его дружка, поэта Бенивьени, который забавлялся с каким-то парнишкой.

— Да ну? В самом деле? Говорят, это очень распространено даже среди всеми уважаемых священников, — ухмыльнулся понтифик. — Хотя я не понимаю, что они в этом находят. В какое сравнение может идти мальчишка с умелой ловкостью женщины и с ее тепленькой щелкой?

— Я тоже не понимаю, отец, — осклабился Франческетто. — Хорошая кровь не лжет. Но это еще не самое достойное внимания открытие.

— Ну так рассказывай дальше! Чего ты тянешь?

— Я знаю, как вы заинтересовались писаниями графа и его «Тезисами»…

— Да, — буркнул Иннокентий. — Он желает занять место Папы… Мое место!

— Так вот, я обнаружил не только множество экземпляров «Девятисот тезисов», опубликованных этим печатником-евреем, но и…

— Перестань улыбаться и говори, что ты нашел, сукин сын, при всем уважении к твоей бедной матери!

— Две рукописи, отец. Я вам их принес. Думаю, они стоят гораздо больше самого графа. Вот! Они ваши.

Иннокентий взял из рук сына пакет из нескольких десятков страниц и взглянул на титульный лист, где красными чернилами было написано и несколько раз обведено:

— Что это такое?

— Если учителя, которых вы ко мне приставили, не были ослами, то это означает: «Последние девяносто девять выводов, или Тайные тезисы».

— Я пока не разучился читать по-латыни! Я хочу знать, что за штука эти тайные тезисы! — загремел Иннокентий, стукнув кулаком по ручке кресла.

Франческетто знал, в каких случаях отцовского гнева следовало опасаться по-настоящему. Момент был тот самый. Он, как в детстве, изобразил на лице раскаяние, прижал кулаки к губам и опустил голову.

— Отец, я действительно думал, что вы это знаете. «Тезисы» нашли в потайном ящике секретера. Я полагал, вы их ищете… и они представляют для вас большую ценность.

— Я даже не знал об их существовании. Ты, наверное, уже прочел от корки до корки, а?

— Нет, отец, — совершенно искренне ответил Франческетто. — Только заглавие. Какой рукопись мне отдали, такой я вам ее и принес.

— Дай-ка взглянуть. Что за шутки? Страницы склеены. Что ты с ними сделал?

— Ничего. Клянусь Мадонной, они такие и были.

Иннокентий попытался открыть страницы, но они были соединены в единый блок. Тогда он попробовал просунуть между страницами кончик стилета, а потом подцепить уголок длинным ногтем мизинца, но ничего не получилось.

— Сколько, ты говоришь, сделано копий?

— Две, отец. Одна сейчас у вас в руках. Есть другая, но у той тоже склеены страницы.

— Оставь, не трогай грязными руками! — крикнул Папа и снова забубнил себе под нос: — «Тайные тезисы»… Еще одна новость об этом одержимом… Демон поначалу ввел его в экстаз, а потом закрыл страницы… Специально закрыл, чтобы никто не смог открыть.

— Отец, можно позвать брата Лоренцо, алхимика. Он откроет.

Иннокентий огляделся и сверкнул глазами в сторону сына.

— Не говори чепухи, Франческетто! Какой еще алхимик? Разве ты не знаешь, что вот уже два века, как это занятие запрещено Святой Римской церковью?

— Я хотел сказать химика, отец.

— Молодец, это хорошая идея. Вели позвать брата Лоренцо. Жду его через пять минут.

Монах вскоре явился. Его почти волоком притащил Франческетто, который, увидев реакцию отца, уже отчаялся выжать из своей находки хоть один грош. Сутана на монахе была покрыта масляными пятнами и во многих местах прожжена.

— Брат, я вижу, ты еще больше растолстел с тех пор, как мы встречались в последний раз. Значит, я тебе слишком много плачу. У тебя появилась возможность показать свое мастерство и не дать мне повода об этом пожалеть. Взгляни на эту рукопись и скажи, что ты о ней думаешь.

Монах взял блок страниц из рук Иннокентия и поклонился, продемонстрировав Папе живописную тонзуру. Остатки волос были местами сожжены, местами ярко окрашены какими-то ядами, а череп сверкал неестественной зеленью. Он вытащил из кармана пару сильных линз и принялся изучать странную рукопись.

— Бумага флорентийская, — пробормотал он. — Чернила венецианские, возможно полученные из сурика. Но листы склеены, ваше святейшество!

— Браво, брат мой. Я вижу, от твоих исследований есть хоть какая-то польза. Сукин ты сын! Ясное дело, склеены, затем я тебя и позвал. Ты сможешь разъединить страницы?

— Попробую, ваше святейшество, — ответил монах, удаляясь с бумагами под мышкой.

— Куда это ты собрался?

— В лабораторию, ваше святейшество. Там у меня все инструменты, растворители…

— Даже и не думай. Иди и принеси все это сюда. Книга не выйдет за пределы комнаты.

Монах бегом бросился из комнаты и сразу вернулся, принеся с собой и разложив на столе несколько ампул и какие-то цветные брусочки с кислым запахом. Франческетто уселся на ступеньку под окном и принялся ножом остро затачивать кончик палочки, которую нашел в дровах возле камина, при этом рассеянно наблюдая за движениями монаха. На лице его играла угрожающая улыбка. Монах побледнел, весь затрясся и уронил одну ампулу. Ее содержимое, шипя, разлилось по столу.

— Осторожно, скотина ты этакая! — крикнул Иннокентий.

Монах вытер стол тряпочкой, но при этом обжег себе руку. Затем он стал растворять один цветной брусок в какой-то жидкости. Обожженная рука покраснела и, видимо, сильно болела.

Наблюдая за движениями монаха, все более слабыми и неуверенными, Иннокентий нахмурил брови.

— Постой, — сказал он. — Что у тебя с рукой?

— Ничего, ваше святейшество, благодарю вас, не беспокойтесь.

— Я волнуюсь не за тебя, а за книгу. Покажи-ка!..

Монах протянул понтифику руку, и у того от изумления расширились глаза. С ладони свешивались лоскутки кожи, а под ними обнажилось мясо.

Иннокентий поморщился, отвел взгляд и приказал:

— Уйди, брат мой, пока еще чего-нибудь не натворил.

— Ваше святейшество, я… — Брату Лоренцо не удалось закончить фразу, потому что он потерял сознание.

Франческетто царственным жестом велел двум слугам очистить стол и унести прочь тело монаха. В воздухе повис кислый запах, смешанный с вонью обожженного мяса.

— Откройте окна, — приказал Папа. — Здесь дышать нечем.

— Отец, я думаю…

— Не мешай мне, а прежде всего — не думай! Вот в чем твоя ошибка. Размышлять надо поменьше!

Тот взглянул на отца с явной ненавистью, но Иннокентий не обратил на это внимания. Он привык к подобным выходкам. Его абсолютно не трогало то, что взгляд был брошен собственным сыном.

— А теперь уходи и вызови ко мне Христофора, — продолжил понтифик. — Пусть приедет скорее.

— Христофора? Зачем? — удивился Франческетто и тут же об этом пожалел.

Всем было известно, что Христофор — самый любимый племянник Папы. Именно так называли незаконных детей понтифика. Когда похотливый Джованни Баттиста Чибо, едва достигший восемнадцати лет, обрюхатил младшую дочь некоего Перестрелло из Генуи, его отец, сенатор Арано, замял дело и отправил сына ко двору неаполитанского короля. Со временем этот тайный ребенок становился все более дорог будущему Папе еще и потому, что необыкновенно походил на него. Он не упускал случая удержать его возле себя. Франческетто не опасался за наследство, но страшно ревновал и в конце концов возненавидел Христофора.

Папа взглянул на него со свирепой ухмылкой.

— Зачем я его зову? А такова моя воля, сынок.

Франческетто не помнил, чтобы отец когда-нибудь называл его так. Но в этом обращении не было ни тени родительского чувства, и он бегом бросился из комнаты.

— Погоди!

— Да, отец.

— А где сейчас этот Бенивьени, дружок графа делла Мирандолы?

— В башне Нона, отец.

— Хорошо. Сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Я имею в виду его извращенный вкус. Вот увидишь, он попытается договориться с соседями по камере. Так что пригляди, чтобы ему не отвернули голову.

Франческетто кивнул и открыл дверь.

— И помни, что за ним стоит Лоренцо Медичи, который, может статься, скоро будет тебе тестем, — продолжил Иннокентий, улыбаясь двойному смыслу, заключенному в его словах.

— Что?!

Франческетто резко обернулся и стукнулся головой о дверь.

— Всему свой срок и нужное время. Не волнуйся. А теперь иди. Я хочу видеть Христофора и требую, чтобы мне доставили графа делла Мирандолу. Постарайся на этот раз не оплошать.