Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

10. Пошла веселуха

-//-//-

В сторону Китай-городе катилась карета. Явно французской работы, в чем убеждали и слишком плавный изгиб дуг у основания, и излишняя вычурность накладных украшений из красного и черного дерева, и более высокий порожек. Сопровождали ее аж шестеро верховых стрельцов, с важным видом поглядывавших на расступающихся перед ними прохожих.

— Хозяин, — к дверце с козлов перегнулся возница, мордатый парень с неприятным лицом. Одетый в добротный армяк, с дорогим ножиков за поясом и наглым взглядом, он явно не был простым слугой. — Шумят что-то впереди. Уж не чернь ли буянит. Можа в переулок свернем, а после через Яшкин овраг проведем?

Из окошка кареты высунулась крупная голова в боярской бархатной шапке с крупными жемчугом по ее краям.

— И что? Боярин Воротынский воров и голытьбу испугался? Ты что говоришь такое, пес? — рявкнул Михаил Петрович на своего личного слугу. По краю окошка настойчиво постучал ствол богато украшенного пистоля: боярин явно требовал ехать вперед. — Трогай, а плетьми прикажу приголубить. А вы в оба глядайте! Чуть что саблями рубите! Быдло только этого и страшится…

Стрельцы в ответ понимающе кивнули. Потянулись к рукоятям сабель, проверяя легко ли они выходят из ножен.

— С Богом, волчья сыть! — криво усмехнулся Воротынский, всегда бывший не робкого десятка. Что ему были волнения черни, коли он в одиночку на целый десяток осман выходил. Тьфу и растереть! А ежели смерть, то и ее с честью примет. — Гони! Гони!

Хлестко ударил кнут по крупу одной из лошадей, тут же жалобно заржавшей. Карета резко дернулась и понеслась, стуча колесами по вывернутой брусчатке.

Когда же оказались у первых базарных рядом, то их взглядам предстала удивительная картина, не очень похожая на волнения городской бедноты. Конечно, все шумело, бурлило, кому-то со смаком били морду.

— … Ах ты, сукин сын, поервой меня лезешь! На, получай! — хрипел кто-то из-за людских спин. Явно один из дерущихся. — Мы, Зарайские, всегда выше вас стояли! Ваши деды и прадеды нашим ноги мыли и навоз убирали…

— Что⁈ Козолуп ты драный! Это мы попервой вас завсегда были! — в ответ возмущенно орал другой, похоже, соперник первого. — Пошел прочь от товара! Я первый яго увидал!

Вокруг громко кричали, подбадривая дерущихся. Драка тут была, а не восстание, дошло, наконец, до Воротынского! Кажется, двое купчин какой-то товар не поделили. Бывает, усмехнулся боярин.

— Так… — хотел было уже сказать, чтобы ехали дальше, как передумал. Решил посмотреть, что это за товар такой. Все-таки не каждый день купцы дерутся. — Стенька, пошли, поглядим.

Слуга прыжком слетел с козлов и, выхватив, деревянную дубинку, пошел вперед, в сторону толпы. По бокам от боярина встали спешившиеся стрельцы. Таким клином, раздвигающим толпу, они и вышли к двум дерущимся.

— Стоять! Стоять, вашу мать! — грозно крикнул Воротынский, решив, прекратить готовящееся смертоубийство. Распалившиеся драчуны уже за ножами потянулись. Не дай Господь в дело их пустят. — Стенька! Вежи этих подлецов! Потом в холодной пусть посидят пару ден, чтобы впредь умнее были. Ну, собаки!

Рукоятками бердышей стрельцы быстро навели порядок. Пару раз по хребтине двинули, и все успокоилось. Стенька еще своей дубиной кое-кому для вразумления добавил. А что, ему не жалко.

— Из-за чего тут… — Воротынский огляделся по сторонам. Толпа, и не думавшая расходится, внимательно следила за ним. — Ну⁈ Или кто на дыбу захотел? — люди колыхнулись назад. Кто-то вытянул руку в сторону небольшой навеса, что стоял в пяти — шести шагах отсюда.

Вперед выскочил низенький плюгавенький мужичок с помятым картузом на грязной голове и начал низко кланятся.

— Надежа боярин, я все знаю, видел. Я все покажу, — он удивительным образом умудрялся и низко кланяться и одновременно заглядывать по-собачьи в глаза боярину. Видимо, сказывалась долгая практика. — Там все! Вона! Невиданный товар! Купчики, как яго углядели и распробовали, так и в них, словно бес вселился. Морды красные стали, лаяться пошли. А после в драку полезли.

Нахмурившись, Михаил Петрович повернулся в сторону навеса, за которым стояла какая-то странная Боярин недоуменно сдвинул брови, ни чего не понимая. Продавец, старик с раскосыми глазами, был одет в какое-то платье, напоминающее то, что носят в жарких странах. Это был длинный свободный балахон, без какого бы тони было намека на талию, пояс. На голове находилось некое подобие чалмы, особым образом свернутое длинное полотно. Руки старик непрестанно перебирали четки из крупных черных камней.

— Хм… — Воротынский подошел к самому прилавку, продолжая внимательно разглядывать старика. Много повидавший гостей из чужих стран, он никак не мог понять, откуда этот продавец прибыл в Москву. Чалма намекала на страну у Хвалынского моря, длинное платье из темной парчи — на османскую Порту. Четки из черного дерева могли прибыть только из египетского бейлика. — Чем торгуешь, гость[1]?

Старик, лицо которого казалось вырезанным из камня, молча поклонился, и поднял с прилавка широкий кусок ткани. Внизу оказались маленькие, с детский кулачок, бутылочки или даже кувшинчики из непрозрачного зеленого стекла, сверху закрытые пробками и залитые сургучом.

— Что сие? — начал терять терпение боярин, тыкая толстым пальцем в прилавок.

Опять ничего не говоря, продавец откуда-то вытащил початый бутылек и осторожно поднес к лицу Воротынского. Тот хотел было отшатнуться. Кто знает чем могли в лицо ткнуть.

— Ну-ка, ближе, — дрогнул голос боярина. Его ноздрей коснулся чудесный цветочный аромат. Казалось, он был огромном поле, заполненном самыми разными цветущими цветами. Хотелось снова и снова вдыхать этот аромат, наслаждаться им, «купаться» в нем. Он с трудом оторвался от бутылька. — Что сие за благость такая? Словно Боженька в душу почеломкал. Вся дурнота мигом прошла.

Он повел носом и поморщился. Зловонные запахи базара вновь начали возвращаться, отступив на какой-то миг.

— Откуда привез ароматные масла? — догадавшись, быстро спросил Воротынский. Конечно, это были масла, что везут с Востока. Он и сам не раз брал себе и своей супруге. Только те почему-то было по слабее запахом. Разводили, наверное, водой, собаки. Шкуру бы с них спустить. — От осман? С Персии? А-а! С Индии, вестимо, — старик, наконец, кивнул.

Воротынский наклонил вперед и глубоко вдохнул, надеясь снова почувствовать тот чудесный аромат. После оперся руками на прилавок.

— Слушай, чужеземец. Я боярин Воротынский. Вся Москва меня знает, — внушительно начал он, подбоченясь и выставив вперед живот. — Весь товар мне продашь. Не обижу. Много, очень много получишь. Все, что будет, сразу же мне вези. Слышишь меня? Все возьму.

Старик щурил узкие глаза и кивал.

Воротынский же мысленно потирал руки, понимая, что з атакой подарок к своим именинам государыня ему простит любое прегрешение. Последних же у него, как и любого другого, было немало.

-//-//-

Еще учиться толком не начал, а его уже привлекли к работе. На третий или четвертый день, как он начал в Славяно-греко-латинскую академию ходить, ему уже послушание дали, словно настоящему монаху. Оказалось, здесь порядок монастырский такой. По словам ректора академии, ученики должны и земными трудами заниматься, а не только «грызть» гранит науки.

Во время работы в монастырском хозяйстве с ним приключилась довольно занимательная история. Хотя, правильнее даже сказать, курьезная. Понадобилось ему во время уборки территории отлучиться по малой нужде. Забежал он быстро в закуток, что находился между монастырской овчарней и конюшней. Думал здесь по быстрому все свои дела сделать и вернуться к работе. Только развязал шнурок и приспустил порты, как в голову ему пришла, глупейшая, как поначалу показалось, мысль.

— С этой способностью я же готовый огнеметчик! Вот тебе и супер оружие для войны с крымчаками! Ха-ха-ха! — из стороны в стороны водил «оружием», словно уже обрушивал на врагом зажигательную смесь. — Бред какой-то! Встали напротив друг друга два войска — русское и крымско-турецкое. Тут я вперед вышел со спущенными портками и готовым «оружием» в руках. Поднес свечку и как начал… Ха-ха-ха-ха!

Парень едва не свалился с ног от напавшего на него дикого ржания. Хрипел, сопел, пытался кусать губы, но сумасшедшая картина с голозадым огнеметчиком никак не выходила из его головы. В его мыслях фигура с интересным «оружием» с немыслимой беспощадностью жгла орды крымских воинов, превращала в пепел их крепости и укрепления, уничтожала османский флот. Успел даже представить, как за его ратные подвиги ему на грудь лично государыня Софья вешает только что утвержденный орден «Ссаного енерала». На реверсе ордена располагался он во всей красе…

— Вот же, б…ь, отлучился называется по нужде. Что за бред в бошку лезет? — качал Дмитрий головой, когда немного успокоился и перестал задыхаться от ржания. У него аж скулы стало сводить. — Проблем что ли мало?

Проблем же хватало. Один сынок Воротынского чего стоил. Этот толстяк, недавнюю их стычку воспринявший неимоверным унижением для своей «боярской чести», буквально преследовал парня. Вместе со своими прихлебателями — двумя крепкими оболтусами — не давал ему прохода в школе: подстерегал у школьных келий, пытался столкнуть с одной из многочисленных лестниц, норовил напакостить во дворе. Дмитрию, не будь дураком, держался, стараясь не раздувать конфликт. Проблема с великовозрастным болваном, сынком очень важного здесь человека, могла серьезно помешать его планам.

— Мать твою! — фыркнувший парень едва успел пригнуться, когда увидел летящий в его сторону комок. Пролетело мимо и шмякнулось в стороне. Оказалось, кто-то кинул в него слегка подсохшей коровьей лепешкой. — Вот же уроды!

Возле коровника маячили три довольных рожи с палками, которыми, похоже, и кидали в него навоз. Точно. Толстяк снова подцепил здоровенную лепешку и с силой замахнулся палкой, но кусок навоза сорвался и упал на соседа. Тот тут же начал отряхивать испачканную одежду, что-то жалобно вереща.

— Отведал говнеца? — ехидно крикнул Дмитрий, сопровождая вопрос обидным жестом. — Если мало, то у коровы под хвостом еще пощупай. Чай, не откажет.

Полаялись, конечно, немного, пока не пришел надзиравший над ними монах. Схимник, весьма суровый дядька, одним своим видом все прекратил. Даже слова не сказал. Только зыркнул на них пронзительным взглядом из под седых бровей, сразу же у них мороз по коже пошел. Такого разве не послушаешь, если только от одного взгляда душа в пятки уходит.

— Все, все, — парень примирительно развел руками, показывая, что все понял. — Я уже работаю, — схватился за метлу и продолжил подметать монастырский двор.

Метла была здоровенной: ручка едва ли не два метра, прутьев огромный пучок. Такую не каждый мужик использовать сможет. Видно, был тут монах-богатырь, который под себя этот инструмент делал.

Хотя, вскоре Дмитрий приноровился мести. Нужно было не сильно загребать. Замахнулся и чуть ручкой двинул, еще замахнулся и снова двинул. Так, понемногу, дело и пошло.

Пока мел, не переставал размышлять о своем положении, которое, если честно, было немного «мутноватым». Учеба в академии, сначала показавшаяся ему трамплином для прыжка «под очи государыни», оказалась весьма нудным и совершенно бесполезным занятием. Подумать только, почти весь световой день его и еще двадцать таких же «гвариков, заставляли зубрить сначала латинские слова, затем греческие. 'Вбивали» в них знание грамматики, которая казалась «темным» лесом. Ни о каких современных педагогических технологиях, облегчающих обучение, здесь и слыхом не слыхивали. Единственным и главным инструментом, побуждающим к учебе, здесь были розги, про которые ко второму дню учебы парень уже мог написать целый трактат: какие прутья самые гибкие, как и сколько их нужно вымачивать, сколько соли кидать в раствор, как лучше стегать и многое другое.

— Не-е-ет, — чертыхался он, продолжая мести двор. Местный учебный процесс приводил его в настоящее уныние. — Это я тут буду целых четыре года стихи учить? Тонны церковных гимнов на старославянском заучивать? Зачем? На какой, значит-ца, хрен мне все это?

Реальная дичь. Прямого выхода на государыню эа все это время он так и не увидел. А часики-то неумолимо тикали! Он же ни на шаг не приблизился к своей цели.

— Может на прямую попробовать? Чего огород городить? Подойду к ректору и скажу, что я гений, что учеба эта мне ни к чему. После на экзамене такое выдам, что все ахнут. Возьмут меня под белые ручки и поведут к царице. Та же, увидев меня, скажет — «das ist fantastisch!. Komm zu mir».

Государыня, которую он никогда в глаза не видел, почему-то представилась рыхлой лебедой бабищей с огромной, просто выдающейся грудью. Она в одном тесном халатике (откуда в этом времени халатик? — спросит внимательный читатель и будет абсолютно прав), через который просвечивали все ее прелести, возлежала на диване и призывно махала рукой. Причем, делал это с такой неимоверной женственностью, что все на теле дыбом вставало. Хотелось, как, почуявшему текущую сучку, кобелю все бросить и задрав хвост бежать к царице.

— Мать вашу, мальчик-то созрел, — брякнул Дмитрий от таких фантазий в голове и почему-то покраснел, как варёный рак. — Совсем крыша едет. Царицу в пеньюаре представил. Хоть стой, хоть падай… Б…ь, как будто проблем больше нет.

Словно реагируя на эти слова, бугорок спереди на штанах еще подрос. Мужавшее тело переполняли гормоны, и оно определенно хотело… бабу. Свое коварное дело делали и воспоминания взрослого «Я» Дмитрия, которые наполняли эротические образы излишне яркими красками: звуками, ощущениями и прикосновениями.

— Как же не вовремя все это. Ой, Димон, не вовремя, — застонал он, чуть не выронив из рук метлу. С гормонами здесь и сейчас бороться было крайне сложно. К «веселым вдовам» не пойдешь. Не было на Руси официальных борделей. Да и страх нарваться на какую-нибудь срамную болезнь и сгнить заживо останавливал. Купить чью-то конкретную любовь вряд ли позволили бы финансы, которые «пока еще пели романсы». Оставалось только идти легальным путем — жениться, что «похерило» бы все его планы. — Надо скорее активизироваться с моими делами. Чую, дальше будет только хуже…

Под эти разговоры с самим собой, Дмитрий не заметил, как и выполнил послушание. Часть двора, примыкавшая к монастырской едальне или столовой, оказалась полностью подметенной.

— А теперь надо возвращаться к занятиям. Как раз колокол ударил, — положив в сарай метлу, парень направился в сторону учебных келий, куда уже бежали другие ученики. — Сейчас, кажется, география будет. Отец Гавриил за преподавателя будет. Опять, будет «пургу гнать» про твердые небеса с сидящими на облаках ангелами и адские ямы за океаном… Черт, быстрее бы все закончилось. У меня там дел немерено…

До конца занятий Дмитрий еле дотерпел. Сидел на лавке, как голой задницей на раскаленной сковородке: вертелся, чесался. Быстрее хотелось вернуться к своему маленькому бизнесу, на который он возлагал очень большие надежды.

— … Эй, нищеброд, ходи и оглядывайся, — раздавался откуда-то сбоку противный шепот сынка Воротынского. Толстяк все никак не прекращал своих попыток достать парня. — Кликну моих гайдуков и они с тебя шкуру с живого спустят. Я же сольцой буду сыпать, чтобы ты, гад, знал, перед кем кланяться нужно…

Парень даже ухом не повел. Эти угрозы уже порядком ему надоели. Толстяка он уже раскусил. Записной трус. Храбрый только тогда, когда за его спиной толпа слуг стоит с оружием.

— … Поклонись мне в ножки, тогда прощу… Сапоги поцелуешь, на коленях поползаешь… Коли же упрямиться станешь, с живого не слезу, — ни как не мог успокоиться толстяк, которого, видимо, зло брало, что на него внимания не обращают. — Оглох что ли?

В шею Дмитрию прилетел камушек, черканувший его до крови. Парень почувствовал, как кровавая струйка скользнула по шее и устремилась за воротник.

Больно. Дмитрий зашипел, прикрыв рукой шею. Едва стерпел, чтобы не вскочить с места.

— Поцарапался, нищерод, — издевательски засмеялся боярыч, когда занятия, наконец, закончились и их распустили по домам. Стоя в окружении своих прихлебателей, он кривлялся, показывая, как кидал камни. — К лекарю сходи, чтобы тебя полечили. Ха-ха-ха, — ломающимся баском его поддержали оба прихлебателя. — Ха-ха-ха. Откуда у нищеброда деньги на лекаря? Поплюй лучше туда. Ха-ха-ха! Лучше…

Уже вышедший было из учебной кельи, Дмитрий резко развернулся и, сделав два быстрых шага, смачно харкнул в толстяка. Ювелирно попал. Харкотиной прямо в глаз залепил!

— А-а-а-а! — толстяк вдруг согнулся пополам и начал дико тереть место, куда попала слюна. Верещал визгливо, по-бабьи. Рядом непонимающе топтались мордастые прихлебатели. Ничего понять не могли. Чего так орать-то? Слюна ведь, вода, считай. — А-а-а-а! Жгет! Жгет! А-а-а-а-а! Больно! А-а-а-а-а!

Свалился на деревянный пол и начал кататься по нему, не переставая визжать при этом.

У Дмитрия при этой картине тоже удивленно вытянулось лицо. Даже подумал, не переигрывает ли толстяк.

— Что это еще за херня? — недоуменно пробормотал парень, смотря, как визжит и вертится от боли тушка ученика. — Это же слюна… Хм… Вроде, слюна…

Увидев, что все внимание досталось орущему толстяку и на Дмитрия никто не смотрит, парень незаметно подошел к окну и плюнул на пол. Слюна, оказавшаяся странного оранжево-желтого цвета, коснулась потертой дубовой доски и… В этом месте дерево зашипело, словно сюда попала царская водка[2]!

— Вот же, б…ь! Да, ты, вообще, охренел, Сатана… Сначала кровь превратилась в синею незамерзайку, потом моча — в спирт, теперь вот еще слюна — в царскую водку.

В некоторой прострации Дмитрий выбрался из монастыря и пошел в сторону Китай-города, где находился его новый дом. В себя пришел в каком-то темном переулке, перекрытом в трех стороны высоченными воротами. Ни единого огонька вокруг не горело. Темно, хот глаза выколи.

— Черт, куда это я забрался… О, прохожий. Эй, земляк! Как к Яшкиной яме выйт…

Но за спиной вдруг выросла крупная фигура. Дохнуло тошнотворной смесью гнили, чеснока и пота.

Хрясть! Дмитрия так по голове врезали, что в глазах искры появились. Ноги тут же подогнулись и он мешком осел на землю.

— Этот вроде. Если кабатчику другого притащим, он с нас бошки снимет… Живой, ади пришиб? Не дай Бог пришиб…

[1] Гость — так могли называть иноземного купца, особенно из восточных стран.

[2] Царская водка — смесь концентрированных азотных и соляных кислот.