Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

26. Последняя битва… Почти Армагеддон

Кирилов И. М. «Бунташный» век: социальные движения / И. М. Кирилов // Сборник статей по материалам Международной научно-практической конференции «Вопросы социальной модернизации в истории Российского государства: прошлое и настоящее». 2 апреля 2021 г.

«… XVII столетие неслучайно в отечественной историографии получило наименование 'бунташный» век. На этот исторически небольшой промежуток времени пришлось значительное число мощных социальных восстаний, выступлений и бунтов: Крестьянское восстание под руководством Ивана Болотникова (1608–1609 гг.), Соляной бунт в Москве, Воронеже, Курске и Козлове (1648 г.), Челобитные восстания в Новгороде и Пскове (1650 г.), Медный бунт (1662 г.), Восстание донских казаков под предводительством Василия Уса (1666 г.), Крестьянская война под предводительством Степана Разина (1667–1671 гг.), Соловецкое восстание (1667–1671 гг.) и многие другие. Народные выступления захватывали сотни тысяч простых крестьян, ремесленников, монахов, воинов, причиняли громадный ущерб хозяйству страны.

Особый интерес среди исследователей вызывает серия мощных социальных выступлений конца XVII в., названных пьяными бунтами. Это были сотни крупных и малых восстаний и бунтов на огромной территории от Полтавы и до Москвы, которые происходили на фоне резкого снижения стоимости «хмельных» напитков и едва не смели правящую династию с престола. Согласно источникам, в течение нескольких недель в десятках русских городов появилось очень много доступного крепкого алкоголя, цена которого опустилась ниже всех возможных пределов. «Хмельного пития стало як в море воды. За бочку полугара просили медную полушку, а после и вовсе за гуся или курицу отдавали. Про вино и говорить нечего. Кабатчики в городах вино прямо в грязь лили, чтобы бочки для крепкого пития освободить… Великая смута началась. Старцы, упившись хмельным, валялись на улицах. Отцы семейств продавали своих дочерей за гроши всем желающим. Расхристанные женщины предлагали себе подобно непотребным девкам…».

Так называемый «хмельной» вопрос, а именно причины кардинального снижения цен на алкогольные напитки, до настоящего времени вызывает в научном сообществе острые научные дискуссии. Чтобы продемонстрировать основные точки зрения исследователей, остановимся на некоторых из них. Так, историк-славист М. Н. Тихомиров, стоявший на позициях славянофильства, предлагал причины пьяных бунтов искать на условном Западе, который объективно был прямым выгодополучателем острого социально-экономического и политического кризиса в России в этот период. Ученый, анализирую польские хроники конца XVII в. и архивные книги немецких городских магистратов более позднего времени, рассказывает о значительно увеличившемся количестве торговых караванов в сторону Москвы. По его мнению, польские правящие круги, желая поставить на московском престоле своего человека, специально провоцировали в крупнейших городах России беспорядки, завозя туда значительные объемы алкоголя.

Иной точки зрения придерживался член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук Н. И. Костомаров, стоявший у истоков украинского национального движения. По его мнению, в указанный период на границах между Россией и Речью Посполитой существовало украинское государство «Запорожская Сiч», которое находилось в жесткое военной конфронтации со своими соседями. Отстаивая свою независимость, оно использовало все возможные способы и методы, чтобы ослабить и Речь Посполитую, и Москву: сотрудничество с Крымским ханством и Османской Турцией, открытые военные столкновения, сманивание крестьян из России и многое другое. Массовый завоз спиртного, считал Н. И. Костомаров, был одним из методов гибридной войны против России в тот период…'

-//-//-

Лука, старший рейтар первого Московского полка, важно прохаживался у Троицких ворот, преграждавших путь внутрь Китай города. Горделиво выпячивал широкую грудь, облаченную в ярко начищенную кирасу с вензелями, громко стучал по мостовой сапогами с набитыми на них железными набойками для форсу.

— Ну, пшёл отсюда! — время от времени хрипло выкрикивал он в стороны стайки мальчишек-оборванцев, проносящихся мимо. Завидев его, а особенно его угрожающе шевелящиеся усы, беспризорники тут же с криками бежали дальше. Рейтар же, горделиво подбоченясь, довольно крутил ус. — Ходют тут исчо…

Завидев какую-нибудь молодку — кухарку или служанку погрудастее — Лука, напротив, принимал вид донельзя бравого молодца, что несет важную государеву службу. Выпрямлялся, грудь колесом становилась. Кожаная портупея с внушительным саксонским пистолем топорщиться начинала. Тяжеленный мушкет на плечо вскидывал. Прямо настоящий богатырь!

— А по какому-такому делу красавицы, как лебедки, плывуть? — подмигивал он, жадно пожирая молодку глазами. Лебедки с огроменными грудями, что тыквы, тут же строить глазки начинали, хихикали. — Не бунтовщики ли? Не заарестовать ли вас?

Те в ответ бледнели, краснели. Нередко многое чего обещали… Словом, как мог Лука службу нес и со скукой боролся. А что ему еще было делать? Ворья тут отродясь не было. Бунтовщики, что с Васькой Голицыным идут, далеко еще.

В этот момент его внимание привлек небольшой караван из шести повозок с бочками, неторопливо кативших в сторону ворот. Возница на первой повозке, старичок с седыми как лунь волосами и серой рубахе, был навеселе. Напевал себе что-то под нос и ногой, обутой в лапоть, притоптывал. С такого грех не поиметь немного грошей, встрепенулся Лука. Тем более он уже успел сговориться с одной кухаркой с купеческого подворья, а та полушку в задаток просила.

— Стоять! — Лука хлопнул по морде неказистой лошадки, заставляя ее отпрянуть назад. Грозно нахмурился и подошел к вознице. — Что везешь? Почто пошлину не платишь? Обмануть государя нашего решил?

Стал хвататься за пистоль, словно пальнуть решил. За рукоять палаша дергал. Того и гляди вытащит клинок из ножен и махать им начнет из стороны в сторону. Пугал, как всегда и делал, когда хотел немного «заработать».

Старичок, и правда, напугался. Побледнел страшно. Бороденкой затряс, выцветшими глазенками забегал.

— Так сплачено усе. Вот гумага от нашего игумена, — из недр своей рубахи старик вытащил кусок пергамента с какими-то письменами. — Здесь все чин чинарем писано, что государева пошлина сплачена…

Взяв пергамент, Лука даже носом по нему поводил, вроде бы читать начал. Только не разумел он грамоту. Однако грамота выглядела внушительно: написано изрядно, большая печать имелась, буковки красиво вились по строчкам. Сразу видно, большой человек писал.

— Так я к государевым людям со всем почтением, — не успокаивался старик, жалобно поглядывая на рейтара. Опять за пазуху полез за чем-то. — Вот полушка у мине даже имеется, — на подставленную Лукой ладонь тут же упала крошечная медная монетка. Рейтар сразу же повесел. Как говориться, с драной козы хоть шерсти клок. Теперь-то он повеселиться. — А исчо хмельным угостись за государево здоровье…

Возница уже тянулся со здоровенной кружкой, откуда тянуло чем-то пряным.

— За здоровье государя… Значит-ца, чтобы у няго деток много было, — продолжал старик, вытащив из-под соломы целый кувшин.

Лука быстро огляделся по сторонам. Не дай Бог их капитан увидит, что на посту хмельное пьют со свету сживет. Но за здоровье государя-то можно немного употребить. Кивнул он своим мыслям: Бог не выдаст, свинья не съест. И залпом выпил кружку.

— Хорошо пошла… Добрая, — крякнул он, широко улыбаясь. Жар быстро растекся по телу, настроение вмиг поползло вверх. Хорошо стало. — Давай, старый, езжай.

Старик что-то гукнул в ответ и тронул поводья. Лошаденка двинулась вперед. Путь его лежал на базар, где повозка должна случайно перевернётся, а хмельное начнет медленно вытекать из бочки.

… А через остальные ворота в Москву въедут еще повозки с бочками с крепким хмельным. И с каждой повозкой случиться своя история, после которой разведенный спирт «потечет рекой».

-//-//-

Молва о самозванце на московском троне разносилась все дальше и дальше, уже начиная жить своей собственной жизнью. Слухи о подмене царевича менялись, нередко принимая по-настоящему гротескные формы. В народе говорили то о подкидыше с улицы, то о плоде кровосмесительной связи царевны Натальи Кирилловны со своим родным братом, то о каком-то безродном монашке. Неразбериху множили и противоречивые вести о войске Голицына, что возвращалось с Крыма. Болтали о несметным крымских и османских полчищах, что ведет с собой Василий Голицын. Все чаще рассказывали о странном колдуне, что был взят воеводой к себе на службу.

Все это вкупе с обещаниями о едва ли не райской жизни после победы открывало перед воинством Голицына любые ворота. В одних крепостях гарнизоны, соблазнившись красивыми посулами, сами сдавалась на милость победителя, в других крепостях это делали местные жители. Почти везде одетого, как царевича, Дмитрия встречали громкими здравницами, подносили хлеб-соль. Ну, естественно, он и не скупился на новые обещания про подати, про свободную землю, про богатые пушниной леса, про соляной промысел. Едва ли не каждому человеку обещалось что-то свое — богатой, хорошее и доброе.

В какой-то момент, во время очередного застолья с открывшими ворота горожанами, он сравнил себя с кандидатом в депутаты изсвоего времени, обещавшим избирателям все блага земные и небесные. Ведь он не делал ничего нового, не изобрел какого-то особенного способа. Просто говорил то, что от него хотели услышать.

— … А хотите варить соль беспошлинно и безнадзорно? — кричал он подвыпившей толпе, рассевшейся за длинными столами на городской площади. Огромная масса людей тут же отозвалась оглушительным одобрительным ревом. Конечно, хотели! Не дураки же они, в самом деле⁈ — Будет вам такая милость, как на троне окажусь! А желаете пушниной торговать, как вздумается? — раздался еще больший рев. Многие даже с мест повыскакивали от возбуждения и желая еще как-то выразить свое желание. — И эта привилегия будет вам дарована!

В новом городе история повторялась с точностью до запятой. Накрывались столы, выкатывались бочки с водой, которая тут же оказывалась каким-нибудь алкоголем, и начиналось гуляние. Дмитрий же во время все этого налево и направо раздавал обещания, одно краше другого.

— … А недоимки прощать буду! Плохо, когда последние соки из простого люда тянут! — орал он, перекрикивая толпы. Сидевший рядом с ним Василия Голицын все чаще и чаще начинал морщиться. Ведь, обещания Дмитрия начинали попахивать антифеодальными. Так дело может и до богачей дойти. — Всем недоимки прощу! Все отобранные земли назад верну! Никого не обижу!

Города, крепости и остроги, один за другим признавали его своим государям. Москва становилась все ближе и ближе, а никакого противодействия им и в помине не было. Казалось, Нарышкины, сидевшие в столице, были настолько растеряны, что не знали, как быть дальше. А может и сбежали уже давно на север, в Новгород, или к ляхам.

Воинство Голицына давно уже расслабилось. Казаки забыли, когда выезжали в разведывательный поиск. Войны сильно обросло барахлом, который с трудом помещался в огромном обозе. Многие даже брони уже не надевали, складывая всю эту тяжесть в телеги. Пьяных было столько, что дороги за ними были усыпаны храпящими телами. Рядом постоянно кружились какие-то цыгане, скоморохи, гулящие девки. Словом, войско, теряя дисциплину, постепенно превращалось в самый натуральный сброд.

В конце концов, их и подловили.

В один из дней, когда войско еще только неспешно вытягивалось из какого-то городка, прямо к Голицыну подлетел бледный, как смерть, всадник на взмыленном черном жеребце. Пуча от возбуждения глаза и попеременно тыкая руками в сторону востока, он рассказывал о большом московском войске, что поджидало их на поле.

— Доигрались, б…ь! — с чувством выругался Дмитрий, услышав о почти двадцатитысячном войске противника. Казалось бы, немного, но им должно было с лихвой хватить и этого. — Проспали…

— Сказывают, что Нарышкины выставили полки нового строя[1]. Нам ведь для похода на крымчака дали один сброд. Кого не жалко… — потемнел лицом Голицын. Будучи при государыне Софье, он отлично знал, насколько боеспособны эти части. В отличие от поместного ополчения и иррегулярной кавалерии татар и казаков, в полках нового строя была жесткая дисциплины, единообразие в вооружении и тактике боев. На командных постах здесь служили опытные наемники и солдаты удачи из зарубежья. — Дело плохо… Не думал, что эти части сохранят верность. Могли ведь и отсидеться в посаде…

Честно говоря, в их расчетах полки нового строя не значились. Планировалось, что из-за массовых волнений эти части Нарышкины будут держать при себе. А получилось вон как.

— Плохо, очень плохо, — качал головой Голицын, когда они оказались со своим воинством с другой стороны поля. — Смотри, колдун. Весь центр занимают полки нового строя. По бокам рейтары — примерно по две тысячи всадников.

Про полки нового строя Дмитрий слышал немало. Рассказывали, что набирали туда только бывалых солдат. Европейским наемникам, знакомыми с иноземными военными приемами, еще и приплачивали за опыт. Много разговоров было и про суровую дисциплину в строю, за нарушение которой секли до потери сознания. В бою же могли и жизни лишить. С ними психологические шутки из будущего могут и не пройти. Хотя убедиться в этом можно было лишь одним способом.

— Сильные воины… а у нас после твоего начала всего этого одна пьянь осталась. Остальные у баб под юбками сидят. С кем воевать-то будем?

— А вот сейчас и проверим, какие они сильные воины! — скрипнул зубами Дмитрий. Что-то его начало доставать все это скуление. К черту все! Ему остался лишь один шаг до завершения этого чертового задания! Неужели он не сделает этот шаг⁈ — Стой здесь воевода и не мешай — рявкнул он на опешившего Голицына и стоявших рядом с ним ближников. Те аж отпрянули от парня. Сразу видно, побаивались его. Как говориться, кто знает, что колдуну в голову взбрядет? Вдруг, в жабу превратит⁈

Парень же со всех сил ломанулся к обозу, где везли его изобретения. Чай не все время пил и веселился. Делом тоже занимался.

— Народ, к бою! — заорал Дмитрий, едва показались первые повозки и сидевшие на них мальчишки. Малолетние пилоты его боевых дельтапланов тут же повыскакивали с мест и вытягивались во весь рот. — Засиделись⁈ Полетать охота⁈

Пацаны моментом заорали от восторга. Те, что помладше даже прыгать начали, как сайгаки от радости. Ведь, небо, оно такое. Запросто от себя ни когда не отпустит. Вот и эти мальчишки, что поднимали в небо дельтапланы, окончательно и навсегда заболели им. По глазам было видно. Совсем отмороженные психи получились…

— Собирай дельтапланы! А, вы мелочь пузатая, что спите⁈ — весело прикрикнул он на совсем уж мелких, которые только готовились стать пилотами и вечно канючили по этому поводу. — Бегом готовить боеприпасы! Гранаты! Побольше!

Оставив всю эту «банду», к которой даже взрослые воины уже боялись подходить, Дмитрий побежал в самый конец их гигантского обоза. Здесь, на почти трех десятках повозках у него хранились то, что он сам называл «говенным» танком, а остальные — сатанинской повозкой.

— Что расселись⁈ — орал уже на других. Мордастые возницы расслабленно валялись в траве у повозок, что-то ели, пили. — Давно жабами не были⁈ Могу устроить! Мигом превращу! — грозно нахмурил брови Дмитрий. Честно говоря, в эти мгновения и сам верил в свои угрозы. Возбудился, видимо, излишне. А как иначе? Жизнь на кону. — Пора готовить шайтан-мобили! Что зенки лупите на меня? Чему я вас учил? Танки собирать к бою будем? Б…ь, быстрее, быстрее! Наши московские друзья уже заждались! Косорукие черти! После сегодняшнего боя каждый по пол фунта золота!

На какое-то мгновение мордовороты, лениво поднимавшиеся на ноги, окаменели. Пол фунта золота — это охрененно немыслимая сумма для сегодняшнего времени! Это как деревеньку со всеми ее жители, коровами, овцами и курами пообещать! Даже, пожалуй, две деревеньки дворов на сто — сто пятьдесят.

— Пол фунта золота, когда мы раскатаем москвичей! Слышите⁈ От вас только зависит…

Возницы моментально ускорились, словно приняли волшебного эликсира, приготовленного одним друидом. Мигом повозку освободили от поклажи, начав спора укреплять ее каркас. Молотками лупили по железным ребрам, вставляя их в специальные пазы. За какие-то минуты самая обычная повозка обросла железным скелетом, на который тут же стали крепить металлические листы брони.

— Соколы! Орлы, б…ь! Давно бы так! — восхищенно прокричал Дмитрий, едва не хлопая в ладоши. Первый танк просто на глазах вырастал, становясь похожим на металлическую черепаху. — Трубу ровнее! Ровнее, говорю, а то сгорите с этим говеным огнеметом, к черту! Орлы! За золото пирамиды построят… или, б…ь, разберут по камешку… Давай, давай, а я к воеводе.

Вскочив на свою лопоухую лошадку, он с силой воткнул ей в бока каблуки своих сапог! Четвероногое животное едва удар не хватил от такого издевательства. К другому привыкла: к ласке, к сладкой морковке по утрам, доброму почесыванию за ушами.

— Гони, б…ь! — парень еще и хлестанул вдобавок плетью по хребтине. — Молнией… Ух!

Лошаденка в ответ и вспомнила молодость, рванув с места в карьер. Дмитрия чуть вкинуло из седла от немыслимого рывка. Еле-еле удержался, вцепившись изо всех сил в гриву лошади.

— Ну⁈ — у ног Голицына, стоявшего с подзорной трубой на небольшом пригорке, парень свалился с лошади и покатился кубарем. Правда, тут же вскочил на ноги и уставился в сторону противника. — Что там?

— Ничего, — меланхолично пробормотал воевода. Смирился, походу, уже с поражением и мысленно примерял на себя или дыбу, или веревочную удавку. — Парламентера, наверное, готовят, а может резервы ждут… Какая, собственно, разница? Они нам все равно не по зубам.

Внимательно рассматривая боевые порядки врага, Дмитрий недовольно покачивал головой. Враг, и правда, выглядел очень внушительно. Дальняя часть поля была занята пехотинцами, выстроенными в идеально стройные каре. Приковывали взгляд изумрудно-зеленые мундиры, ярко блестели начищенные панцири, колыхались на ветру разноцветные знамена. На одинаковом удалении от пехотных рядов стояли пушки с застывшими возле них расчетами. На флангах виднелись рейтары с выставленными к небу пиками.

— Красиво, конечно, — проговорил парень, оценивающе скользя взглядом по идеально выровненным воинским порядкам. — А сейчас мы посмотрим, как эта вся красота на авиацию и танки реагирует…

Дмитрий вытащил из наплечной сумки небольшую пороховую ракету, обычный фейерверк. Ловко приладил ее на палку и поджег. Продолговатое брюхо ракеты с угрожающим шипением тут же рвануло в небо, где через секунду расцвело красивым красным цветком.

— А теперь смотри, воевода, что дальше будет, — парень махнул рукой в сторону противника. — Моим архаровцам на всю эту красоту плевать с высокой колокольни…

Едва остатки фейерверка растворились в воздухе, в небе послышались непонятные трубные звуки.

— У-у-у-у-у-у-у! — гудело в небе, заполняя воздух тяжелым гудящим звуком. — У-у-у-у-у-у-у!

Один за другим воины начали задирать головы, пытаясь что-то рассмотреть в небе.

— У-у-у-у-у-у! — продолжало реветь в небе. — У-у-у-у-у!

Вдруг, из ближайшего облака, нависшего над самыми деревьями, вынырнул первый дельтаплан, словно хищная птица тут же рванувшая на добычу. Через мгновение появился второй, затем третий, четвёртый.

— У-у-у-у-у-у! — ревело все громче и громче над их головами. Кое-кто из воинов по обеим сторонам поля уже сидел на заднице, закрывая уши руками. — У-у-у-у-у-у!

Пятый дельтаплан, появившийся последним, выглядел просто настоящим монстром. Это был один из уцелевших прототипов бомбардировщика, поднимавший почти сотню килограмм полезного веса помимо самого пилота. Все остальные громадины, к сожалению, разбились в горах при последней атаке на столицу Крымского ханства.

Было видно, как от дельтапланов, скользящих над московским войском, начали отрываться и падать вниз небольшие мешочки. Касаясь земли, они тут же взрывались, разбрасывая вокруг горящую жидкость.

— Смотри, смотри, воевода, сейчас гигант бомбить начнет! — Дмитрий едва не приплясывал от возбуждения. — Ты такого еще не видел!

Дельтаплан-гигант должен был опробовать одну новинку — гранаты с горючей жидкостью, подрываемые в воздухе. Пороховой запал у этих изобретений был особенно короткий, буквально на секунду-полторы горения.

— Гляди!

Со стороны казалось, что гигант застыл в воздухе. Из его объемного брюха вырвалось множество черных точек, которые начали взрываться, не долетая до земли. Разливавшийся спирт мгновенно превращался в огненные капли, которые лились вниз настоящим дождем.

— А теперь на сцене появляются шайтан-мобили! — вскричал Дмитрий, словно опытный дирижер размахивая руками.

Бодро катившие по полю повозки совсем не походили на те неуклюжие поделки, которые применялись против крымчаков. Здесь уже был крепкий металлический каркас, широкие колеса с шипами и здоровенная труба огнемета впереди. Увидишь такое, мигом холодным потом покроешься.

— Мои драконы… — потирал руки парень, не сводя восхищенных глаз с быстро набиравших скорость повозок.

Время от времени то одна то другая повозка окутывались дымом, из ствола вырывался длинный сноп пламени. Настоящее апокалиптическое зрелище!

Наконец, полки нового строя, весь бой казавшиеся монолитной стеной, дрогнули. Ряды пехоты, ощетинившейся длинными пиками и мушкетами, начали медленно пятится. То в одном, то в другом месте строй ломался из-за падающих на землю убитых и раненных. Десятки пехотинцев, затравленно глядевших на приближавшегося невиданного врага — неторопливо ползущие огнеметные танки-повозки и парящие в воздухе дельтапланы, громко звали своих командиров — поручиков и капитанов. Только тех уже не было: побросав знамена, наемники — немцы, датчане, поляки — неслись что было сил прочь от поля боя. В самом деле, не дураки же они были, помирать в дремучей России за очередного королька. Лучше пересидеть бучу, а после выбраться из убежища и предложить свои услуги победителю. Жизнь опытного наемника дорога и ценна для любого правителя.

— Братцы, командиров немае! — истошно орали в строю. — Сбегли! Сбегли, паскуды! Христопродавцы! Уходь, братцы! В Москву!

В строю появлялись новые бреши. Бросали оружие целыми десятками, тут же бежавшими в сторону видневшегося неподалеку леса.

Со стороны солнца вновь раздался громкий жужжащий звук, под облаками показались тени, стремительно скользившие по воздуху. Пилоты дельтапланов, ринувшихся в атаку, изо всех сил дули в пищалки-рога, издавая устрашающие звуки.

Над разорванными в клочья полками нового строя пронесся вопль страха. Солдаты уже знали, чем им грозило приближение этих странных летающих птиц.

С неба то и дело летели глиняные горшочки с порохом и спиртом, оглушительно разрывавшиеся над головами солдат. Множество острых каменных осколков веером разлетались по сторонам, калеча людей и лошадей.

— Спасайся, братцы! Христа ради, спасайтесь…

Рейтары, прикрывающие фланги московского войска, заметались на месте. Не будь дураки, понимали, что представляют собой наилучшую цель для адских птиц. Мотали головами в шлемах по верхам, высматривая приближавшуюся опасность. Тыкали в небо пистолетами и мушкетами. Кто-то, не выдерживая напряжения, уже палил в белый свет, как в копеечку.

— Летять! Демоны! Демоны! — завопил кто-то нечеловеческим голосом. — А-а-а-а-а! Демоны идуть за нашими душами!

Это стало последней каплей! Немилосердно хлестая плеткой коня, умчался один всадник. За ним последовал второй, третий, четвертый. Вскоре уже вся лавина рейтар пустила коней вскачь! Пики были выброшены! Кое-кто избавился и от тяжелого мушкета с пистолями, оставив лишь палаш!

Конная лавина неслась не разбирая дороги. Разлетались в клочья лагерные шатры, сметались повозки с припасами! Затаптывались в землю, не успевшие убраться с дороги пушкари!

Бегущих в ужасе людей было уже не остановить. Они уже не были солдатами, превратившись в раздавленную паникой массу. В их головах было только одно — бежать, бежать, скрыться, как можно скорее и забиться в какую-нибудь нору или пещеру.

А на другой стороне поля, где наступали полки Голицына, уже праздновали победу.

— Виктория! Виктория! — радостно орали пушкари, подбрасывая вверх свои шапки. Победа! Победа! — вторили им казаки, размахивая обнаженными саблями. — Ура! Ура! — орали мальчишки-пилоты, еще нее успевшие подняться в воздух. — Виктория!

Голицын все еще с изумлением рассматривал в подзорную трубу бегущего врага. До сих пор никак не мог поверить, что им удалось, толком не сделав ни единого выстрела, опрокинуть знаменитые полки нового строя.

— Все-таки ты точно колдун, — потрясенно проговорил воевода, отрываясь от подзорной трубы. В его взгляде, брошенном на Дмитрия, плескалось искреннее изумление. — Как же так получается? Как они могли испугаться? Я знаю Воротынского, что командовал ими. Это кремень, а не человек. Под его началом опытные наемники, прошедшие в Европе не одну войну. А полки нового строя? А иноземные офицеры? Почему они бежали? Ведь и потерь-то толком не было…

Дмитрий в ответ лишь усмехнулся. Что ему было ответить, если он и сам все видел⁈ Разве только рассказать о психологии средневекового сознания, зашоренного, замкнутого, боящегося всего нового и объявляющее все незнакомое чуждым или сатанинским. Напомнить ему о сожжении Джордано Бруно, которым первым публично высказался о множественности миров во вселенной? Или поведать про бунты в России против посадок картофеля[2] и врачей во время эпидемии холеры[3]? Ответ, по сути, был до смешного прост. Человек этого времени, а нередко и любого другого времени, был неимоверно стоек в преодолении привычных и знакомых ему трудностей и препятствий. Он будет бесконечно терпеть, страдать или бороться ради привычных ему ценностей. С радостью умрет за веру, государя. Однако, выдернутый из привычного ему окружения или поставленный в необычные условия, сразу же теряется. Из-за мифологичности своего сознания все новое в его голове мгновенно приобретает черты невероятного, божественного или дьявольского. Неспроста дьявольским назывались первое огнестрельное оружие, первый воздушный шар, первый самолет, первая подводная лодка,… первое клонированное животное.

Не мог же Дмитрий рассказать Голицыну все это. Поэтому сказал проще:

— За нами правда, воевода. Тот за кем правда, тот и сильнее… Нам осталось совсем чуть-чуть. Пока в Москве не опомнились, пойдем туда…

Ему казалось, что он уже победил. Задание почти выполнено. Еще немного и Сатана отправит его обратно. Наконец, он сможет увидеть дочь. Боже, чего же Голицын ждет⁈ Нужно же на всех порах нестись в Москву.

— Не спеши, колдун. Все успеется. Прежде нужно собрать оружие, порох, добро, что они бросили. Нам все пригодится, — воевода махнул рукой в сторону лагеря, что раскинулся на той стороне поля. — А пока примем по чарке за такую небывалую викторию! Еще внукам будет рассказывать, как сопливыми мальчишками на летающих птицах и казаками в железных повозках целое войско разгромили. Не хмурься, по чуть-чуть примем. Пошли в шатер.

Дмитрий со вздохом последовал за воеводой. Совсем не хотел пить. Знал, что в алкогольном беспамятстве чудить начинает. А этого сейчас совсем не нужно было.

— За викторию! — громко провозгласил Голицын, залпом выпивая из бокала вино.

— За победу, — вяло отозвался парень, с подозрением поглядывая на красную жидкость в кубке. Ничего не поделаешь, придется пить. От таких предложений не отказываются. — За победу…

Выпил. По телу тут же побежала горячая волна. Во рту появился необычный остро-пряный вкус, словно кто-то швырнул перца в вино.

— Что вино твое, воевода, щиплет, — пробормотал Дмитрий, начиная чувствовать в теле какую-то непонятную слабость. Кубок внезапно потяжелел настолько, что пальцы его не смогли удержать. С грохотом выпал и покатился куда-то под лавку. — Черт… Выпил совсем чуть-чуть, а ноги уже не держат…

Покачнулся и сделал шаг назад. Руками уперся в высокую спинку кресла и медленно опустился в него. Даже не сел, а почти лег. Тело стало аморфным, почти без костей.

— Б…ь, траванул что ли меня? — наконец, пришло к Дмитрию понимание происходящего. Он с трудом поднял головы и наткнулся на торжествующий взгляд Голицына. — Вот же ты… падла… За что? Я же тебе… победу принес…

Воевода с иезуитским интересом наблюдал, как Дмитрий все ниже и ниже сползает с кресла. Отвечать не торопился: подлил себе еще вина, с удовольствием пригубил его. Наслаждался.

— Ты слишком многое о себе возомнил, колдун. Ты никто и звать тебя никак, — широко улыбаясь, говорил Голицын. — Больше ты мне не нужен. До монастыря, где держат мою Софьюшку, осталось всего-ничего. К вечеру доберусь. А после уже и в Москву отправимся за троном… Про тебя же скажем, что ты тайными тропами уже туда отправился.

Парень, напрягая последние силы, попробовал приподняться. Бесполезно. Руки его совсем не слушались.

— Без меня… вас же схарчат, — выкрикнул Дмитрий из последних сил, глядя, как воевода покидает шатер. — Вы же все просрете… Уроды… — Голицын так и не обернулся. — Неблагодарные уроды…

Через полуопущенный полог шатра Дмитрий видел, как их войско начинает сворачиваться. С гиканьем помчались всадники. Поднимая пыль, пошла пехота. Шумело уходящее воинство: доносились здравницы воеводе, выкрикивали приказы командиры, орали на коней возницы.

— Походу, все, Димон… — прошептал парень, уперев взгляд в сторону пробивавшегося из-под полога лучика солнца. — Кончился ты… Б…ь! Нужно было эту паскудину еще в Крыму придушить… Сам бы дошел до Москвы… Может никакой Голицын и не нужен был… Может нужно было просто государю об окончании похода доложить… Вдруг, тогда бы все и закончилось…

Мысль об этом заставила его поморщиться.

— А вот теперь можно и напиться, брателло, — усмехнулся парень, понимая, что приходит конец. — Куролесить-то уже поздно… Сейчас-сейчас…

Он чуть пошевелил кисть руки.

Отрава, медленно расползавшаяся по крови, мигом превратилась сладкий-сладкий вишневый ликер… Отрава, ведь тоже жидкость…

[1] Полки нового строя (полки иноземного строя) — особые воинские части русской армии, сформированные на новой организационной форме в ходе военной реформы 1630–1632 гг. По сравнению с поместным войском они имели более чёткую структуру, однообразное вооружение и форму одежды, определённую систему иерархии командного состава, проходили систематическое военное обучение. В ходе русско-польских воин середины XVII в. показали высокую боеспособность.

[2] Картофельные бунты в России — массовые выступления удельных и государственных крестьян в 1844–1846 гг. в губерниях Севера, Приуралья и Поволжья, вызванные насильственным введением посадки картофеля. По самым скромным прикидкам в волнениях участвовало более 500 тысяч человек.

[3] Холерные бунты — массовые выступления в крупных городах Российской империи в 1830–1831 гг., во время которых горожане и крестьяне громили больницы, убивали врачей. Люди считали, что врачи специально отравляют воду в колодцах и источниках.