Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

12. Решился… Теперь оставалось только на педаль газа давить

На третий день пребывания Дмитрия у Нарышкиных «нарисовалась» пара весьма специфических проблем. И, честно говоря, он даже не знал, как их воспринимать: печалиться или, наоборот, радоваться. Столь странное, противоречивое восприятие проблем было вызвано их неоднозначным содержанием.

Первая, и наверное, самая главная, проблема заключалась в дочке боярина Нарышкина, которая себе такого про Дмитрия напридумывала, что с него можно было смело икону писать. Похоже, она, как сильно впечатлительная и склонная к мистицизму особа, решила, что их раненный гость какой-то страдалец за веру, юродивый в квадрате, борющийся со страшными демонами.

Хотя, ничего в этом удивительного не было, если вспомнить, в каком состоянии парень попал к Нарышкиным. Ведь, вся эта история напоминала классический бразильский сериал, круто сваренный на средневековый московский манер! ОНА, наследница знатного боярского рода, увидела ЕГО, молодого героя-страдальца! Весь в крови, кусающий губы от крови, ОН умирал на ЕЕ руках! До этого ЕЕ никто здесь не понимал! А ей ведь хотелось чего-то высокого, романтичного! И как в такой ситуации не приключиться love-истории!

Парень, как-то в «пол уха» слышал, что Аленка про него своему отцу рассказывала. Нужно сказать прямо: фантазии девицы можно было позавидовать. Дмитрий в ее рассказе представал настоящим героем — отчаянным, храбрым, безрассудным и, конечно, молодым. Выходило, что парень обязательно был знатного происхождения, в огне спасал кого-то из близких. Мол, такого человека они просто обязаны были выходить и поставить на ноги.

Аленка, как кошка влюбилась в него, правда, сама не понимая этого. В любую свободную минутку старалась оказаться где-то рядом с его комнатой. Застынет в каком-нибудь углу каменной статуей, упрет в него свой взгляд и сопит негромко.

Парень же такому вниманию был не особо рад. Скажем больше: старался сторониться Аленки. Не дурак, понимал, что совсем не в его интересах «подкатывать» к боярской дочке. Сейчас за такое мигом отрежут все, что торчит, и скормят отрезанное собакам. Гормоны же унять можно и другим способом: служанки и горничные только и ждут, чтобы на них внимание обратили. Только глазом подмигни, сразу же прибегут. Такое время, такие нравы.

Вторая проблема и, вовсе, курьезной была! Как-то вечером Дмитрий почувствовал, что пьянеть на глазах начал. С каждой секундой его шатало все больше и больше, глаза в кучку собирались и ноги подкашивались. Хотелось свалится на ложе и отрубиться.

— Б…ь, как? Только что же ни в одном глазу был! Ни капли во рту не было! Откуда, вашу мать? — язык его еще слушался, хотя некоторые слова давались ему с особым трудом. Шатаясь, Дмитрий передвигался вдоль стены, осторожно ставя ногу на освободившееся место. — Ого-го, накрывает капитально! Как же это так случилось?

Позже, когда парень протрезвел, и смог нормального соображать, до него дошло вся соль ситуации.

— Я же, мать его, настоящий самогонный аппарат в ботах! Сатана, падла, ты что делаешь⁈ Какого хрена во мне спирт появляется⁈ Я что теперь — вечно пьяный и молодой?

Реальная «дичь» получалась! Способность превращать воду в спиртосодержащую жидкость снова вела себя так, как ей хотелось! Подумать только — обычная вода в его желудке стала алкоголем! Поэтому его неожиданно и скрутило!

— Как же все это некстати. Мне что теперь, все время настороже быть⁈ Может и воду, вообще, не пить⁈ — естественно, все эти вопросы остались без ответов. Дьявол, скотина, был явно не склонен к общению. Наделал дел, а тут разгребай за ним. — Лучше бы ничего и не дарил! Такая способность еще и боком выйдет…

Склоняя Дьявола по всякому, Дмитрий вдруг подумал об одной вещи, которая тут же ему подняла настроение.

— … Ха-ха-ха-ха! Я, дурак, всякие военные прибамбасы ищу, придумываю! Я сам, как оружие! Огнедышащий, б…ь, дракон! Со всех щелей могу зажигательной смесью плевать — спереди и сзади, сверху и снизу! Змей Горыныч, б…ь! Я ходячая тяжелая огнеметная система «Буратина»! Всегда готов к бою! Штаны снял, и пол войска сжег! Ха-ха-ха!

Он только представил, как со спущенными штанами выходит к вражескому войску, и его тут же скрутило от дикого хохота. Дичайшая картина выходила! Настоящий сюрреализм! Двумя руками держит инструмент, из которого в сторону противника хлещет струя огня!

Ржал так, что на пол упал и кататься по нему начал. От шума в светлицу тут же вбежал кто-то из дворни — то ли дворовая девка, то ли бабка-кормилица. Увидела валявшегося на полу Дмитрия и сразу же вой подняла. Так голосила, что весь дом на ноги подняла.

— Ой, падучая! Падучая! Матушки! Падучила замучила! — кричала женщина, выбегая из светлицы. Топот поднялся, стук по полу и ступенькам. Какие-то люди стали бегать туда и сюда. — Ой, мамочки! Падучая!

Через пару минут в светлицу влетела Аленка с выпученными глазами. Смотрит на парня, как телок на мамку. Того даже дрожь пробрала.

— Ой! Так юродивый же он! — та женщина все никак успокоиться не могла. Руками махала, глазами сверкала. — Гляньте, юродивый!

Вот так, Дмитрий еще стал и юродивым. Почетно, конечно. Ведь, юродивый — это не «местный дурачок», а человек «не от мира сего», близкий к Богу. Такого человека никто не трогал. Бояре, и даже сам царь, опасались трогать юродивых, как находящихся под защитой Господа. Говорят, даже сам царя Иван, прозванный Грозным, не связывался с теми, кто был отмечен Господом.

Дмитрий даже слова против сказать не успел, как этот слух о молодом юродивом начал жить своей жизнью. Аленка, дуреха, свою лепту тоже внесла. Своей кормилице рассказала «по секрету», что их гость пару дней назад кровавыми слезами плакал. Мол, демоны его душу рвали, а он с ними боролся. Кормилица, слушала все это, охала и ахала. После сама пошла про то рассказывать: сначала шепнула поварихе, потом ткачихе, затем богомольным бабкам у церкви. Вскоре, в дом Нарышкиных повадились гости ходить, чтобы на юродивого мальца хоть одним глазком поглядеть. Приходят, встанут у приоткрытой двери и смотрят на него воловьими глазами. Одна дура-бабка, вообще, медяки ему совать в руку начала. Помолись, говорит, за меня Господу. И смех, и грех…

— … Интересно получается, — после одной такой встречи разговаривал Дмитрий сам собой, обдумывая происходящее. — Ведь даже не думал, что так могло получиться. Охренеть! Красота! Я же теперь в авторитете у всякого богомольного люда… Может мне для поддержания имиджа полусвятого воду в красное вино превратить, как Христос? И после начать пророчить — про крымчаков, про поход? — пришла ему в голову очередная мысль. Но после недолгого размышления, он оставил эту мысль. — Чего это я? Нельзя так светиться. Не дай Бог, за какого-нибудь колдуна примут. На костре, б…ь, сожгут… Тут нужно в оба глядеть, чтобы впросак не попасть.

Однако, образ юродивого и божьего человека, за которого его теперь начали принимать, ему все же помог. Дмитрий, когда начал на ноги вставать, смог по всему поместью свободно ходить. Никто ему слова против даже сказать не решался. Ходил, куда хотел: в амбары залазил, в хозяйскую часовенку захаживал, около конюшни отирался.

Парень, видя такое к нему отношение, еще больше «туману напускал». Делал особенно загадочное лицо, когда по двору ходил. Увидев какого-нибудь слугу или горничную девку, тут же начинал руками махать, словно кого-то от себя отгонял. Руками машет, а сам в этот момент что-то невнятное бормочет — обычно какую-нибудь «галимую» попсу. Заметил, что самое жуткое впечатление на дворню производили почему-то песни Киркорова.

— … Цвет настроения — черный, — бывало заводил он эту тягомотину, и люди, заслышав его завывания, начинали истово креститься и прятаться по углам. Тот же, кто не успевал сбежать с его пути, вжимался в стену и тихо-тихо трясся. — Черны-ы-ы-ы-ый! — с такого воя и самому становилось не по себе. — Ы-ы-ы-ый!

Его способность, вдобавок, сюрпризы приносила. Бродит, бывало, по закоулкам поместья, никого не трогает, высматривает что-нибудь интересное. Вдруг, его начинает «накрывать»: чувствует, что пьянеет. Естественно, у него и походка меняется, и на смех пробивает, и прикалываться хочется. Иногда даже боксировать с тенью начинал с «пьяных глаз». Со стороны такое особенно жутко смотрелось. Дворня потом целыми вечерами обсуждала, как Митька-юродивый с «Диаволом на кулачках дрался, за вихры его таскал». Как-то вечером один из холопов, здоровый дядька с пудовыми кулаками, набрался смелости и подошел к нему. Спросил дрожащим голосом, а силен ли Враг Человеческий на кулачках биться? Дмитрий, как раз будучи под хмельком, такого ему наговорил, что тот аж рот раскрыл. Мол, Сатана здоровый, как бык. Шею не обхватишь, грудь колесом, рога острые, руки и ноги с бревно толщиной. Такого только хитростью победить можно. Сатана, балаболил он, подслеповат немного. Пока черт будет глаза щурить, ты, советовал Дмитрий, резко садись и хватай его за волосатые яйца. Дергай к низу со всей силы, а потом по глазам его, падлу, бей… С той поры здоровяк сильно его зауважал.

— … Б…ь, страна непуганых детей, — закатил глаза Дмитрий, как «навешал лапшу» очередному простофиле. — Рай для мошенников. Тут языком можно на каменные хоромы намолотить… или на плаху… Не дай Бог!

Почти седьмицу так Дмитрий «чудил»: отсыпался, отъедался, шутки шутил. Между делом пытался планы строить, как ему дальше быть. Все никак решиться не мог, на кого ему ставить: на царевну Софью или Нарышкиных, родню будущего Петра Великого. Ведь оба варианта были плохими, так как не позволяли ему исполнить договор с дьяволом.

Но в один прекрасный день случилось то, что помогло Дмитрию, наконец, определиться. Произошло вот что.

Парень вечером, как обычно, вышел побродить по поместью. К его удивлению, вокруг все бурлило. Дворня «на ушах стояла»: носилась, как угорелая, новое и чистое на себя надели. Двор метлами так мели, что пыль столбом стояла. Оказалось, батя Аленки сегодня встречал свою сестру, матушку Петра Алексеевича, будущего Российского императора.

Узнав об этом, Дмитрий тут же «сделал стойку»: он должен, «кровь из носа», узнать, о чем будет разговор. Нутром чуял, что узнает что-то очень интересное и нужное. Ведь, встречались матушка и дядя будущего императора, который мог и не стать правителем.

— Здесь явно пахнет заговором, — хищно улыбнулся Дмитрий, пробираясь по полутемному коридору. — Наталья Кирилловна, не будь дура, обязательно будет против царевны Софьи «топить». Скорее всего, специально пришла к брату, чтобы он ей помог переворот «замутить».

С этой мыслью парень прошмыгнул в большую комнату, где боярин всегда гостей принимал, и «затихарился» в закутке у русской печи. Ждать пришлось не долго. Ноги даже затечь не успели.

— Проходи, сестрица, — вскоре послышался густой бархатный голос Нарышкина, троекратно поцеловавшего сестру. — Не часто ты меня балуешь своим вниманием. Как твое здоровьице? Все ли хорошо?

— И тебе поздорову, братец. Да вот, тяжко, братец, — с тяжелым вздохом отвечала Наталья Кирилловна, обладавшей мягким грудным голосом. — Нонче совсем тяжко было. Спать плохо, в голове бухает…

— Погода, видать, сестрица, — утвердительно кивал боярин.

Долго еще они жаловались друг другу на болезни, на неласковую походу. Дмитрий, честно говоря, даже зевать начал от этой болтовни. Одно и тоже бубнят. Переливают из пустое в порожнее. Уже стоять было тяжело: ему тут в углу не присесть, не прилечь. К счастью, их разговор свернул в другую сторону.

— По Петруше, сестрица, соскучился, — с грустью говорил боярин. — Совсем уже взрослый стал. Вытянулся. Батюшку своего, покойного государя, живо напоминает…

— Да, братец. Большенький он уже стал. Только беспокойный сильно, — женщина махнула рукой. Мол, и не спрашивай. — На месте совсем не сидит. Бегает и бегает, как дворовый. Совсем степенства в нем нет. С голытьбой водится стал. С утра и до ночи пропадает то в кузне, то конюшне, то в оружейной, — она опять махнула рукой. Полные губы скривила. Видно было, что недовольна. — Совсем от рук отбился. Не знаю, что с ним и делать. Как и не государь вовсе…

— Не дело для будущего государя с дворней возиться, — тоже сокрушался боярин, качая головой. — Не гоже. Государю править потребно только, а не по улицам бегать.

В какой-то момент Наталья Кирилловна всплакнула. Вынула шелковый платочек, расшитый яркими золотистыми петушками, и начала вытирать слезы.

— ….Что ты заладил, братец, государь да государь? Сам же знаешь, что пока еще никакой он не государь, — продолжала вытирать слезы, что никак не прекращались. — Все Сонька-дура в своих руках держит. Все она, гадина подколодная! Совсем стыд потеряла! С Васькой Голицыным запирается в палатах и непотребство творит! Людишки сказывают, что хочет она ребеночка зачать. Слышишь, братец? Мол, коли от Васьки будет у нее ребеночек, то станет она полновластной государыней.

Нарышкин наклонился вперед. Брови у него сдвинулись. Высокий лоб морщины прорезали.

— Чует мое сердце, что теперь решила она извести сначала меня, а потом Петрушу, — уже и платок ей не помогал. Плечи бедной женщины сотрясались от рыданий. — Изведет, Сонька-стерва! Чувствую, изведет. Подсыплет яду, а может уже и подсыпала… Вчерась, вона квас сильно у меня горчил. Нехорошо даже стало. А третьего дня от пирогов с потрохами нехорошо стало. Скушала-то всего ничего, а совсем худо было… Точно, змея подколодная, отравит.

Наталья Кирилловна упала на руки брата и забилась в рыданиях. Сама себя так накрутила, что ей жутко стало. Показалось, что вот-вот ее, правда, отравят.

— … Что ты такое говоришь? — успокаивал сестру боярин. — Сонька трусиха! Васька Голицын тоже побоится руку на Петрушу поднять. Господь за такое покарает…

Он еще долго убеждал в том, что никто не посмеет отравить ее и сына. Мол, Петр Алексеевич всегда на глазах. Никто чужой и подойти к нему не сможет. Еда тоже вся проверяется. Каждое кушанье сначала особый человек из дворни пробует, а затем ближние люди из свиты. Только потом сама Наталья Кирилловна кушать изволила.

Рыдания, бормотания и причитания прервались лишь тогда, когда слуги на стол начали кушанья нести. Пахнуло разнообразными ароматами, от которых слюна сама собой выделяться стала. Дмитрий тут же сглотнул вставший в горле ком и со всей силы ущипнул себя за руку, чтобы не отвлекаться от размышлений.

— Почти готовый заговор… Их только немного подтолкнуть нужно. Самую крохотульку, — шептал парень, и так и эдак «пережевывая» в голове только что услышанный разговор. Он все более склонялся к тому, что персоны Наталья Кирилловны и ее сына Петра Алексеевича более всего удобны для его планов. Если он сможет помочь им прийти к власти, сможет в какой-то степени надеяться на благосклонное к себе отношение. От царевны Софьи такого ждать не приходилось. Ведь у нее все и так уже было. — И как же?

Под отвлекающие звуки весьма обильного застолья — смачное чавканье, сытое рыганье, хруст разгрызаемых костей и тому подобное — парень пытался собрать воедино всю доступную ему информацию о Петре Алексеевиче, его матери и царевне-регенте Софье. Пока все это ему виделось сложным мозаичным пазлом, к которого было начало и конец, но не было содержания.

— … Банальный переворот ни с того ни сего не происходит. Нужны соответствующие условия — ситуация, люди, финансы и много чего еще другого. Пока все это не очень наблюдается, — прикидывал он имеющееся и необходимое для воцарения на престоле юного Петра Алексеевича. — Скажем больше, ни хера пока нет. Военной силы нет. Все стрельцы под Софьей ходят. Чтобы перекупить их любовь и внимание, нужны немалые средства. Поддержки среди боярства тоже не особо заметно. Те выжидают. Наконец, никого законного повода для свержения регента не было. Ведь Петр еще «сынок». Пятнадцать лет! До его совершеннолетия царевну Софью даже пальцем тронуть нельзя. Вот, если бы Петруша немного повзрослел как-нибудь… Хм… В паспорте же пару лет ему не впишешь. Да и паспорта нет… Женить бы Петрушу[1]…

А вот тут у него пазл и сложился. В голове, словно чертик из табакерки, выскочило слово «эмансипация», которое и подтолкнуло его мыслительный процесс. Получился эдакий смачный интеллектуальный пинок. Раз, и дело пошло!

— Женить на какой-нибудь дурочке, чтобы тихо-тихо серой мышкой сидела и рта не раскрывала. Мало ли сейчас захудалых дворянских родов, — у Дмитрия загорелись глаза, что происходило всякий раз, когда ему удавалось распутать какую-нибудь необычную загадку. Была у него такая страсть — загадки и головоломки разгадывать. — После этого Петр свет-Алексеевич автоматом становился дееспособным со всеми причитающими.

Он еще некоторое время сидел и «обгладывал» эту идею. Получалось очень даже хорошо. Царевич женится и предъявляется свои права на престол. Софье волей неволей придется как-то на это реагировать: или уходить, или сражаться. Судя по всему, добром царевна Софья не уйдет. А, значит, он сможет «половить в мутной воде свою рыбку». Глядишь что-то и выгорит.

— Так… Теперь пора устраивать концерт по заявкам трудящихся, — парень многозначительно фыркнул и потер руки. — Вижу, братец с сестричкой все свои шансы прожрут и пропьют. Этих товарищей толкать нужно, чтобы они зашевелились.

План его был прост и незамысловат. Слава юродивого, то есть божьего человека, которая «гуляла» по поместью, должна была сейчас сыграть в его пользу. Ведь, в этом времени любое слово юродивого почиталось особо. Некоторые даже считали, что так с обычными людьми говорит сам Господь. Почему бы этим не воспользоваться⁈

Дмитрий выдохнул воздух, набираясь решимости, чтобы начать «свое представление». Адреналин наполнял его кровь, быстро приводя парня в нужную кондицию. Едва кровь начала стучать в висках, он начал.

— Ай, люли-люли! Ай люли-люли! — рявкнул парень максимально гнусавым голосом, выпрыгивая из своего убежища прямо к столу с кушаньями. Боярин с сестрой от такого эффектного появления едва с лавок не свалились. Сам Нарышкин еще сдержал порыв, а Наталья Кирилловна все же не удержалась и испуганно взвизгнула. —

— Кушали — кушали и дитятю скушали!

Ай, люли-люли, ай, люли-люли!

Софка на перине почивает, а дитяте под лавкой горевает!

Ай, люли-люли, ай, люли-люли!

Кушали — кушали и дитятю скушали!

Ай, люли-люли, ай, люли-люли!

Дитяте подрасти бы, да на трон взойти бы!

Лихо выделывая коленца, словно укуренный на дискотеке, Дмитрий несколько раз прошелся вдоль стола. Судя по охреневшим лицам брата и сестры эффект был достигнут. Следовало, явно, поднажать.

— Возрастом мал, зато корнем велик!

Ай, люли-люли, ай, люли-люли!

Кушали — кушали и дитятю скушали!

Ай, люли-люли, ай, люли-люли!

Ему кралю найти, да на трон взойти…

Темнеющий лицом от гнева, боярин резко вскочил с места и замахнулся тяжелым серебряным кубком, чтобы кинуть в скачущего козликом парня. Еще пара мгновений и массивный снаряд бы отправился в полет. Только Наталья Кирилловна почему-то схватила брата за рукав камзола и сильно дернула к себе.

От неожиданности Нарышкин опешил. Обернулся к сестре, которая тут же начала ему что-то горячо шептать. Видимо, до женщины уже дошел более чем призрачный намек Дмитрия, который он коряво замаскировал в частушки.

Лицо у Нарышкина на глазах поменялось. Только что было искаженным, злым. И, вдруг, подобрело: морщины разгладились, глаза заблестели, борода торчком встала. До него тоже, видимо, дошло.

— Подь сюды! Подь, подь! Не бойси! — махнул он рукой Дмитрию, который замер у печки. Готовился, уже стрекача дать. Вдруг, боярин окажется тугодумом и решит наказать его. — Подь, говорю, сюды. Кубком тебя жалую!

Довольный Нарышкин протянул ему тяжелый, почти на кило, серебряный кубок.

— Что ты там еще рёк? Повтори-ка…

Схватив кубок, парень опустил голову, словно кланялся. Правда, он больше усмешку прятал, чем выражал благодарность. Ведь, его неуклюжая провокация достигла своей цели. Теперь все должно было ускориться.

— Давай, а мы с боярыней послушаем… божье слово.

Дмитрий и «дал стране угля» так, что еще не родившийся Стаханов застонал от зависти.

[1] В реальной истории женитьба Петра Алексеевича на мало кому известной Евдокии Лопухиной задумывалась с этой же целью. Таким образом, он становился совершеннолетним, и потребность в регенте полностью отпадала.