Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

3. Прямо сказать — стартовые условия не очень

Мордой в самое дерьмо!

Со всего размаха впечатался в зловонную жижу! Пожалуй, ни что другое более точно бы и не описало ту задницу, в которую попал Дмитрий.

— Няпутевый, как есть няпутевый. Батьку спроводить на тот свет и то ня может, — ворчала какая-то женщина, кутавшаяся в тряпье невообразимого вида. Под стать и выглядела — ведьма ведьмой. Косматые, нечесеные волосы свисали с головы грязными колтунами. Лицо все покрыто гнойными цыпками с оспинами. Руки, что выглядывали из рукавов дранной холщовой хламиды, были сплошь черными от въевшейся грязи. — Тьфу ты Гошподи… Няпутевый.

Сам же Дмитрий, сплевывая грязь, поднялся и встал на корточки. После принялся вертеть головой по сторонам, пытаясь понять, куда его отправил Дьявол. Первое, что бросалось в глаза, была кривая улочка небольшой деревушки, состоявшей из полутора десятка то ли домов, то ли полуземлянок. Замшелые, сплошь покрытые зеленым мхом, срубы изб вросли в землю. Еще пару лет и совсем исчезнут, оставив на белом свете лишь покосившиеся крыши, крытые гнилой соломой. О жуткой нищете, царившей здесь, говорил и внешний вид людей, что стояли вокруг. Небольшая толпа крестьян, среди которых были и мужики, и бабы, выглядели, словно погорельцы, после пожара вдобавок утопили в реки все оставшиеся у них вещи. На скособоченных фигурах с лицами землистого цвета висели, где ветхие армяки, где рваные рубахи, где, вообще, ничего надето не было кроме худых портов. Лапти-то не у всех были! Большая часть босыми ногами месила весеннюю грязь.

— Подымайся, сынок, — вдруг кто-то окликнул Дмитрий сбоку. Память сразу же откликнулась узнаванием, а в теле стало растекаться тепло. Видно, родной, близкий человек позвал его. — Потерпи немного. Знаю, что тяжко. Вот отца твоего, Александра, раба Божьего, проводим в последний путь. После же отдохнем.

Рядом стояла невысокая женщина в платке и темном платье, когда-то знававшем лучшие времена. Видно было, что ткань хорошая, только стираная-перестиранная. Узкое лицо, на котором выделялись большие покрасневшие глаза, еще хранило остатки былой красоты. Греческий нос, высокие скулы, четко очерченная линия губ с припухшими губами, и сейчас приковывали взгляд. Раньше же их обладательница, наверняка, сражала мужчин наповал лишь одним мимолётным взглядом.

— Вставай, горе ты мое луковое, — тянула к нему руку мать. Сейчас Дмитрий это знал совершенно точно. Ему помогала подняться на ноги его мама, Екатерина Андреевна Кобылина, что сейчас вместе со всеми провожала в последний путь своего мужа.

В памяти Дмитрия возникло знание и том, что батя его, Алексей Кобылин, последний год лихоманкой мучился. Прицепилась к нему проклятущая болезнь еще во время последнего похода на крымчака. Как вернулся воин домой, сразу же обезножил. Стал лежма лежать, к постели прикованный. Каждую ночь его судороги скручивали, хрипы в груди душили, вздохнуть не давали. И чего только супруга не делала, все было без толку. Припарки ставила, разными дедовскими отварами поила, знахарей и бабок-ведуний к нему водила. Даже вызвала из города иноземного дохтура. Целых три рейхсталера серебром этому нехристю отдала за горстку пилюль и баночку вонючей микстуры. Тоже не помогло.

Остальное Дмитрий додумал уже в дороге на кладбище, когда вместе с остальными помогал нести тяжелую дубовую домовину. Получалось, что именно продолжительная тяжелая болезнь отца, мелкопоместного дворянина, окончательно разорила их и без того хилое поместье. На пропитание и лечение мать спустила все, что было скоплено и привезено с войны в качестве добычи. Ничего ценного толком и не осталось кроме отцовского оружия и старого боевого коня, с которыми теперь он, новик поместной сотни, вместо отца должен был через год явиться на смотр.

— Совсем нихера нет. Гол, как сокол.

Парень с горечью оглядывал с кладбищенского пригорка свою деревушку. Покосившиеся избенки, пронзительно вопившие о безнадежной нищете, так никуда и не делись. Возле некоторых из них копошились сгорбленные крестьяне: кто чинил прохудившуюся крышу, кто подпирал оглоблей покосившийся сарай, кто собирал молодую весеннюю травку для похлебки. Еще с пяток мужиков с раннего утра ушли на озеро рыбачить. Глядишь полведерка карасей притащат, ушицу можно будет сварить. Только вряд ли с уловом придут. С их снастями — крючками из костей и корней, веревками из гнилых нитей — разве что наловишь. Пусто это.

А когда-то, как Дмитрию удалось узнать из своей «местной» памяти, сельцо было хоть и малое, но доброе. Жило здесь двадцать или тридцать крепких семей, которые и бортничали, и рожь сеяли, и зверя всякого били, и даже болотной рудой промышляли. Тогда дворянин Кобылин только-только привез молодую супругу на новое место, что было пожаловано ему за службу. Начали обживаться здесь: дом поставили, хозяйство наладили. С первого похода воин привез добычи и полон, а супружница подарила ему к этому времени дочку с сыном. Казалось бы, нужно было жить и радоваться. Только не случилось этого.

Живший у них в соседях, помещик, жадный до ужаса Федор Скуратов, глаза на их деревеньку положил. Раз и два он пытался купить ее у Кобылина. Сулил серебро, обещал со службой помочь. Без толку. Больно прикипел воин душой к этим местам. Супруга его тоже никуда уезжать не хотела. С той поры Скуратов и затаил на них злобы. Стал пакостить, благо был до этого дела большой охотник. То воеводе в город кляузу напишет, то заезжих купцов от соседа хитростью отвадит, то чужих крестьян до полусмерти излупцует. Как отце Дмитрия слег от лихоманки, вообще, худо стало. Скуратов сюда стал, как к себе домой ездить. По-хозяйски, во главе целого десятка военных воинов по этим землям приедет. Пугать начинает каким-то долгом, что он когда-то в незапамятные времена Кобылину дал. Про несусветные суммы вещает…

— Задница, б…ь! Вельзевул, твою мать, ты куда меня забросил⁈ Еще бы рабом для полного счастья сделал…

Сидел Дмитрий на бугорке свеженасыпанной могилы и загибал пальцы, считая свои первоочередные проблемы. Номер раз: на дворе весна, на носу посевная, а пахать не на чем и сажать нечего. Если на это махнуть рукой, то потом можно будет с голоду ноги протянуть. Зерно для посадки сейчас, перед посевной, выйдет поистине золотым, а денег для его покупки нет от слова «совсем». Из коней для пахоты имеется только боевой жеребец, который совсем не приучен к сохе. Проблема номер два: его крестьяне, да и они с матерью не доедают. Можно даже сказать, что голодают. Что это за еда пустая похлебка с травой и корешками, а иногда с парой дохлых рыбок? Про мясо уж и не вспоминали. Забыли, как выглядит и как пахнет. Время сейчас голодное: в лесу еще ничего не выросло, не созрело, зверье после зимы исхудавшее и осторожное. Продукты оставалось лишь купить, на что снова требовались средства. Деньгу нужны были и для оплаты мифического долга Скуратову, который уже совсем обнаглел. Грозился оставшихся крестьян забрать в счет уплаты долга. Словом, замкнутый круг получался, где одно увязывалось с другим, то — с третьим, а последнее — с первым.

Сидел на могиле в раздумьях, пока не замерз. Значит, пора было возвращаться. Сиди — не сиди, дела сами собой решаться не будут.

— Давай, сынок, тятьку твово и мово мужа помянем, — уже дома сели они за стол с немудреной едой: тюрей в большой миске, подгнившей репой кусками, пучками дикого лука, вчерашним куском личинки и маленьким караваем хлеба из последних запасов муки. Собственно, большего-то у них не было. Почитай и это было за счастье. Голодного весне было. — Я вина, что осталось с последнего похода мужа, а ты водички. Успеешь ещё зелена вина пить, — подвинула неказистую глиняную кружку. Мол, тебе это.

Парень, тяжело вздыхая от всего этого окружающего мира, поднял кружку и залпом опрокину в рот. Тут же едва с лавки не слетел! Рот и горло полыхнуло огнем! Какая к черту вода, спиртяга галимая! Причем градусов восемьдесят — девяносто не меньше.

— Ты что, сынок? Не в то горло попало али водица не свежая? — всплеснула руками женщина, видя отхаркивающегся сына. — Добрая ведь водичка была. Машка поутру на ключ ходила. Я сама пила.

Дмитрий же, широко открыв обожжённый рот, пытался продышаться, напоминая брошенную на землю рыбу. В голове же крутились самые разные ругательства, которыми он по-всякому поминал Дьявола. По всему выходило, что этот рогатый посмеялся над ним. Пообещал одно, дал другое. Что, выходит, способность его толком слушать не будет? На какой хрен тогда это ему нужно?

— Горе ты моё луковое… Непутёвый… Водички-то выпить не можешь… Все у тебя вкривь и вкось, — причитала тем временем женщина, ещё прикладываясь к бокалу с вином. Потом с печалью смотрела на образа. — Что же нам таперича делать? С голову помирать, сложив руки, али на паперть идтить? Совсем ведь житья не стало. Что же так, Господи? То засуха и земля не радит, то лихоманка привяжется, то соседушка со своим паскудством… — вздыхала женщина, жалуясь на свою судьбу. — Эх, судьбинушка моя горькая…

Смотреть на убивающуюся женщину, было невыносимо. Бедная женщина вытерпела за эти месяцы столько, сколько не каждому здоровому мужику выпадает. Дмитрий терпел, сколько мог, пока его не прорвало.

— Матушка, матушка, — он схватил ее ладони и крепко сжал их в своих. А голосу придал столько уверенности, сколько мог. — Все обязательно изменится. Слышишь меня? Все обязательно изменится. Я клянусь тебе всеми святыми, что ты не будешь больше голодать. Я… Я все исправлю.

Екатерина Андреевна удивленно вскинула брови. Видимо, не ожидала такого порыва от непутевого сына. Все время был телок телком, от которого лишнего слова не дождешься. Она в ответ тепло улыбнулась. Протянула руку и, как в детстве, взъерошила волосы на его макушке.

— Я достану деньги, — с этими словами он выскочил из избы на улицу.

В его голове уже созрел план, как заработать начальный капитал для старта. Память реципиента, услышанное от матери и додуманное самим быстро сложились в довольно четкий и стройный план по решению одной из самых насущных на этот момент проблем — проблемы с продовольствием. Раздобыть продукты решил самым немудренным и, главное, простым способом — продать алкоголь. В принципе, все казалось понятным и ничего не обещало проблем: превратил воду в нечто алкогольное и пьющееся, отвез это в ближайший кабак (про их существование узнал в доме) и продал. Решил — сделал.

— Михайло, запрягая лошадь! В телегу бочку положи, — ища взглядом одного из боевых холопов[1] отца, что последние лет пять сопровождал его в походах. Михайло, крупный бородатый детина лет сорока, в этот момент сидел на завалинке и, щурясь от удовольствия, подставлял лицо весеннему солнцу. — Давай, давай, поднимайся! Засветло до города добраться нужно!

Тот и не думая вставать, недоуменно посмотрел на него. Мол, какая лошадь? Какая бочка? И, в конце концов, какой город? Чего там делать? У них все равно везти на рынок нечего, а для покупок нет денег. Все эти вопросы он очень талантливо и изобразил на лице.

— В пути расскажу, — Михайло даже ухом не повел, продолжая греться в солнечных лучах. — Ладно, ладно, уговорил. Есть у меня кое-что для тебя. Есть, говорю, выпить, — мужик сразу же оживился: глаза заблестели, кадык забегал.

Выпить он был силен. Как подсказывала Дмитрию память, Михайло пил страшно, запойно. В кабаке пропивал все, что у него было: деньги, одежду, сапоги. Даже оружие закладывал кабатчику, за что не раз был нещадно бит своим хозяином.

— Не вру. От батьки осталось бутылочка. Тебе отдам, если поможешь в одном деле, — уговаривал его Дмитрий, прекрасно понимая, что без напарника в его деле не обойтись. Сам он был еще слишком юн. Чуть позже, когда немного заматереет, можно будет действовать самостоятельно. — Ну? Так напою, что самого себя забудешь. Батькино вино просто амброзия. Запросто с ног сшибает, — мужик уже на ноги вскочил, жадным взглядом обшаривая одежду парня. — Сначала дело…

Через час скрипучая телега с водруженной на нее двадцативедерной бочкой и тянувшая все это доходного вида лошадка уже двигались в сторону уездного городка, где Дмитрий намеревался «заработать свой первый миллион». В бочке пока была самая обычная вода, в городе должная превратиться в нечто алкогольное.

— Держи, как и договаривались, — Дмитрий зачерпнул из бочки кувшином воды и принюхался к мгновенно изменившейся жидкости. Тянуло откровенной сивухой, напоминавшей очень и очень плохой самогон. Способность, дарованная ему Дьяволом, сделала очередной финт: вместо хорошего вина получился плохой самогон. — И как? — Михайла, жадно присосавшись к кувшину, мычал что-то одобрительное.

Самогон ему явно пришелся по вкусу. Опустошив кувшин, он пришел в благодушное настроение, чем Дмитрий сразу же воспользовался. Решил, пока есть возможность, расспросить Михайлу о смотре поместного войска, который должен был состояться через год. Для его понимания текущей ситуации ему очень не хватало знаний, подробностей, словом. А кто, как не Михайла, боевой холоп и участник военных походов, сможет рассказать ему обо всем лучше. Только он. Не маму же расспрашивать о бронях, пистолях и схватках.

— … Пустое, господине. Ни в жисть тебе не собраться, — с первых же слов огорошил его Михайла новой проблемой. Оказывалось, смотр поместного войска был не просто формальностью, а очень и очень серьезным делом. — С поместья ты должон выставить цельных четырех оружных и конных воинов в бронях. Только нет у нас ничего. В последнем походе, когда батьку твого лихоманка схватила, почти добычи не взяли. Зато двух холопов потеряли с бронями и оружьем. Исчо мой жеребец захромал и таперича для боя он совсем не годен…

Загибавший пальцы парень мысленно охреневал. Обрушившийся на него вал проблем лишь ширился, совсем не думая уменьшаться или ослабевать. Получалось, к следующему годы ему, как наследнику поместья, нужно явиться на смотр поместного войска вооруженным, в броне и на коне. Вдобавок, с ним должно было быть четыре вооруженных боевых холопа на конях. Нужно было купить, как минимум, трех хороших коней, три более или менее пригодных нагрудника со шлемами, пики, сабли. Не помешал бы и хороший пистоль, а лучше два. В целом, за все это нужно было заплатить просто какую-то несусветную сумму!

— … Коли же не явишься на смотр или воев своих не представишь согласно государевой росписи, то поместье отберут, — продолжал рассказывать Михайла, время от времени кидая многообещающие взгляды на бочку. Взгляды были такими, что с легкостью прожгли бы дерево, если бы смогли. — Можно мне еще кувшинчик, а то в горле пересохло. Пожалуйста… — сморщил он умоляющую мину на лице. Только Дмитрий был непреклонен. — Лучше, господине, самому в разрядный приказ явиться и сказать, что по малолетству и оскудению не можешь служить.

Парень покачал головой. То, что предлагал его холоп, ему никак не подходило. Дмитрию, наоборот, нужно было обязательно попасть на поместный смотр, чтобы потом отправиться в поход. Иначе Дьявол расторгнет договор.

— Не бойся, Михайла. Прорвемся, — пробурчал Дмитрий, хлопая товарища по плечу. — Только бухать бросай! Что, что, — передразнил он его. — Пить горькую, говорю, бросай! И меня держись, тогда не пропадешь.

За разговорами дорога пролетела быстро. Бока только синяками покрылись от колдобин, что во множестве покрывали дорогу.

— Пошлину, господине, платить придется, — вдруг огорошил Михайла при подъезде к раскрытым воротам, что находились в невысокой квадратной башне уездного городка. Кивнул на бочку в телеге и выразительно потер пальцами. — Двойную пошлину — за проезд и за торговлю.

Дмитрий даже присвистнул от удивления. Еще ничего заработать не успел, а уже тратить начал. Он полез было за пазуху своего овчинного полушубка, где в тряпочке у него хранилось несколько медных полушек, но остановился.

— Хрен им, — пробурчал парень, делая «морду кирпичом». И, вообще, горделиво привстал, сидя на передке телеги. Мол, не бродяга какой-то едет, а дворянин со своим боевым холопом. Ты, Михайла, сиди смирно и рот закрой! Я буду говорить.

Под башней, выстроенной из внушительных обожжённых дубовых бревен, им перегородили дорогу пара городовых стражников, кряжистых дядек в потрепанных тигеляях с плохо чищенными железными пластинами, кое-где нашитыми на груди. С шерстяными шапками вместо шлемов на головах, с дубинами в руках и кислыми немытыми рожами, они больше напоминали бандитов «с большой дороги». Первый из них, почесывая выпиравшееся брюхо, выразительно вытянул вперед руку и потряс ею.

— Две полушки, — протянул он, презрительно окинув взглядом их старую телегу и тяжело дышавшую конягу. — Что в бочке? — второй, не дожидаясь ответа, уже тянулся руками к крышке. Сильным ударом вышиб деревяшку и едва не всей башкой залез внутрь. — Чаво там?

— Тьфу! Вода! — недовольно бросил второй и тут же удостоился удивленного взгляда Михайлы. Ведь, он точно знал, что там было. До сих пор облизывался, вспоминая вкус того поила, которым его потчевали. — Дурни, воду в город везут! Ха-ха-ха! Еще был земли или навоза набрали! Все лучше было бы…

Тут-то знаменитая выдержка парня и дала трещину. Такое его зло взяло, что просто держись. Дмитрий резко встал и с места огрел ржущего стражника плетью. Что надо получился удар. Тот аж задницей в лужу брякнулся, разбрызгивая в разные стороны грязь.

Не давай никому опомнится, парень спрыгнул с телеги и, выпятив вперед грудь, «буром попер» на второго стражника. С глаз едва молнии не метал, так «накрутил себя». Ведь, эти уроды не знают, с кем связались. Да, самим Дьяволом накоротке общается! Что ему эти два барахольщика⁈

— Ты, козявка земляная, с кого пошлину требуешь⁈ — во все горло гаркнул Дмитрий. Получилось звучно, внушительно, словно от большого начальника исходило. — Совсем ослеп⁈ — остолбеневший стражник, никак не ожидавший такого напора от простых с виду путников, начал пятиться назад. — Не видишь, кто стоит перед тобой?

В таком деле главное напор и уверенность в себе и своих словах. Чтобы все это «перло» от человека так, словно жар от хорошо растопленной печки. Чтобы этот посыл на подкорке ощущался. Тогда и результат будет.

— Ты, червяк в шапке, самого Дмитрия Алексеевича Кобылина, дворянина, члена поместной сотни, остановил и деньги с него требуешь. Мой батька кровь за государя нашего и веру православную проливал, а ты тут в это время штаны протирал, — уже не сдерживаясь, орал парень. Ошарашенные стражники уже и не рады были, что остановили их. — Уж не выше государя ли себя ставишь⁈ Он меня за воина и дворянина почитает, а ты жалким крестьянином считаешь⁈

А вот это уже было очень серьезно. Обвинение в неуважении или того хуже в оскорблении особы великого государя почти равнялось доказательству. Дмитрий где-то и когда-то читал, что за такое можно было без всяких разговоров на дыбе оказаться. Пока будут разбираться, если будут, из обвиняемого все жилы вытянут и все сустав переломают. Иди потом доказывай, ищи правду.

Оба стражника, переглянувшись, мигом повалились на колени и заголосили. Просили не губить их, дурней, что бельма свои толком с утра не открыли еще. Про малых деток кричали, обещали за него Бога всю жизнь молить, и т. д. и т. п.

Грозно сверкнув глазами напоследок, Дмитрий залез в телегу и кивнул холопу. После в полном молчании, хотя вокруг уже столпилось десятков пять простого люда, покатили в город. Себе же в уме парень сделал зарубку про этот случай. Больно уж интересный инструмент влияния на людей получался, если к нему с умом подходить.

— … Ты, головка… куды смотрел? Так и головы можно лишиться… — донеслись до Дмитрия обрывки ругани стражников. Вроде бы дело и до драки дошло: начали за космы друг друга таскать, да рожи бить. — С такого чоловика пошлину драть… С пьяну что ли? Опять вчерась кабаке всю ночь гулеванил… В рожу твою свинячью бы плюнуть… Что? Ах ты, сучья отрыжка, плюнуть?

Удовлетворенно хмыкнув, парень засвистел что-то веселое. Дело вроде бы начало налаживаться: деньги сохранил, харизму «прокачал», авторитет свой повысил.

Немало позабавили его и изумленные, а в чем-то даже настороженные, взгляды Михайлы. Его боевой холоп выглядел ни мало, ни много потрясенным, что прекрасно читалось на его лице. На его глазах, сын покойного хозяина, Митька Непутевый, два слова связать не могущий, отчудил такое, что впору было бежать в церкву и свечку ставить во здравие. Где это было видано, чтобы так городовую стражу отчитывали и пошлину за проезд не платили? А как он лаялся на оружных воев! Глаза огнем горели, орел орлом. Сразу же его батька, покойный Александр Филиппович вспоминался. Тот тоже бывало в броне, с саблей и на коне настоящим орлов выглядел. Неужто Господь вразумил Митрия Александровича…

Все это Дмитрий на лице своего холопа читал невооруженным взглядом. Больно уж ярко его эмоции проявлялись. Не надо было быть никаких физиономистом, чтобы «читать» Михайлу.

— Дале куда ехать, Митрий Алексеевич? — Дмитрий едва не заржал, отметив, как изменилось к нему отношение со стороны боевого холопа после этого небольшого концерта.

— Давай, правь, к ближайшему кабаку, что попроще. Выгодное дело у меня к кабатчику есть, — усмехаясь, проговорил парень, неопределенно взмахнув рукой.

Холоп кивнул и уверенно направил коняку в одну из кривых улочек. Сразу было видно, что эта дорога «старому» выпивохе очень хорошо знакома. Видать, немало здесь покуролесил, погулял.

— Вот, господине, — телега остановилась возле довольно большой избы. Неопрятный, совсем без окон, кабак прятался в самой дальней части проулка. Весенняя распутица превратила эту часть улицы в непролазное болото, местами кое-как прикрытое дубовыми досками. Ходить здесь нужно было с особой осторожностью, если не желаешь с головой нырнуть в грязную жижу. — Кабатчик Емелька Кривой здесь кабак держит. Пройдоха знатный, самого Сатану вокруг пальца обведет… А зачем, Митрий Алексеевич, он нам нужон? В бочке же вода. Нежто обмануть его хочешь?

Холоп решил, что кабатчику решили «кинуть» и вместо вина всучить ему воды. Он тут же замахал руками. Мол, даже думать не надо об этом. За кабатчиком непростые люди приглядывают, могут после за обман спросить.

— Хватить балаболить. Быстро иди за своим Емелькой. Скажешь ему, что есть отличное поило, и пусть готовит звонку монету, — улыбнулся Дмитрий, кивая на избу. Оттуда, как раз, выкинули какое-то бесчувственное тело, что, поднимая брызги, ухнуло в самую грязь. — Давай, давай, шевели батонами! Время деньги. Нам нужно до ночи из города убраться. Лучше в лесу переночуем…

Вот тут его план, казавшийся раньше цельным и реальным, дал трещину. Как выяснилось, Дмитрия подвела специфика времени и вопроса. Не оказалось у него под рукой грамотного информатора. Михайла больше по верхам горазд был хватать, поэтому на роль советчика на особые темы годился не очень. Получалось, что Дмитрий пытался продать суперэксклюзивный товар первому встречному кабатчику, не оговорив предварительно условий, цены. Словом, показал себя простаков, не знающим местных реалий. И это вышло ему боком…

Появившийся кабатчик оказался весьма колоритным дядькой. Внушительных статей, с выпиравшим из под расстегнутого полушубка пузом. По правой щеке тянулся глубокий, давнишний шрам, перекосивший все лицо. Казалось, что кабатчик постоянно недобро прищуривается и готовится воткнуть тебе в брюхо ножичек. Под стать внешности был и голос — неприятный, скрипучий и откровенно наглый.

— Чаво надоть? — что-то жуя, пробурчал Емелька Кривой, бросая неопределенные взгляды то на парнишку, то на стоявшую в телегу бочку. Явно не понимал, что от него нужно. — В долг не дам, — сразу же добавил кабатчик. Похоже, подумал, что в долг пришли просить.

Дмитрий смерил взглядом кабатчика и после недолгого молчания заговорил. В двух — трех словах объяснил, что к нему пришли не просители с паперти, а серьезные люди с хорошим предложением. Мол, они ему бочку с вином, а тот им денег.

— Вино просто амброзия. Такого нигде больше не найдешь. Его лишь на стол самим боярам ставить нужно, — расхваливал Дмитрий свой товар, мысленно молясь, чтобы его способность сейчас не подвела. — Михайло зачерпни-ка кувшинчик и мне подай.

Михайло с широко раскрытыми от удивления глазами полез к бочке. Видно было, что никак в толк не возьмет, откуда в бочке вино возьмется. Он же сам туда воду наливал из ручья.

Черпанул и тут же повел носом. В кувшине была вода, никаким вином не пахло. Холоп дрожащими руками протянул кувшин парню.

— Чудо, а не вино, — Дмитрий, едва коснувшись руками глиняных стенок, понял, что способность сработала, как надо. Его нос учуял восхитительный аромат, показавшийся ему поразительно знакомым.

Он поднес кувшин к лицу и снова вздохнул. Плескавшееся внутри вино рубиново-красного цвета пахло безумно пахло фруктами. Улавливались сочные оттенки пряной вишни, винограда и лакрицы.

— Итальянское Mezzanella Amandorlato… — прошептал он, узнавая одно из своих самых любимых вин. В свое время попробовал его на юге Италии и сразу же влюбился.

С недоверием на лице принял кувшин и кабатчик, сразу же присосавшийся к нему. Оторвался с трудом, едва не допив все полностью.

— Откуда? — хрипло проговорил он, с плохо скрываемой жадностью пожирая глазами бочку. Такого вина он никогда не пробовал. Даже то, что втридорога привозили заморские купцы из Испании, не стояло рядом. У кабатчика даже слов не находилось, чтоб описать вкус. В голове крутилось лишь одно: огромная сумма серебра, что он готовился выручить за такое вино у одного боярина. — Я заплачу… Много, очень много.

Дмитрий, улыбаясь, вытянул руку, словно нищий на паперти. Мол, плати за товар прежде.

Емелька Кривой тут же унесся в кабак.

— Михайла, рот закрой! Быстро забей крышку на место! Сильнее бей, чтобы не открыть сразу, — начал командовать Дмитрий, почувствовав какой-то беспокойство. Кто знает этого пройдоху кабатчика. Вдруг решит что-нибудь нехорошее сделать. — Сам бронь одень и саблю приготовь. Давай, давай, черт косорукий, — сам тоже накинул на себя отцову кольчугу. Пусть большая и дырявая, но это была хоть какая-то защита от холодного оружия. — Идет…

Подошедший кабатчик передал ему холщовый мешочек с чем-то позвякивающим. После кивнул пришедшим вместе с ним мордоворотам, которые тут же начали стаскивать бочку с телеги.

— Эй! Что это за херня⁈ — Дмитрий возмущенно тряс мелочью, высыпанной из мешочка. Даже навскидку, было не больше полтины серебром и медью. Сумма, конечно, большая по этим временам, но совсем не равная стоимости бочки вина. Тут должно было быть не меньше пяти рублей, минимум. Ведь, предлагался товар, которого даже в мире еще не было. — Обмануть меня решил, харя кривая?

Заржавший кабатчик уже отходил к своим людям, что тащили бочку.

— Убирайся, паря, отсюда подобру — поздорову, пока бока тебе не намяли, — издевательски скалил зубы Емелька. Его аж распирало от радости, что сумел обмануть очередного простофилю и неплохо нажиться на этом. — А то сейчас кликну стражу и скажу, что ты вор и обманщик.

Провожая кабатчика ненавидящим взглядом, парень резко вскинул руку в известном всем жесте. Мол, Земля круглая, свидемся еще.

— Михайла, залазь и правь из города. Нечего нам здесь делать. Только к другим воротам давай…

Уже обустраиваясь в лесу у костра, Дмитрий подвел итог своему первому дню в этом новом мире. Получалось, на троечку с плюсом, «если по честноку». Сильно поспешил он со своим первым выездом «в люди». По-хорошему не так нужно было действовать, иначе. Следовало, первоначально все продумать, взвесить, провести тщательную разведку. Цены, в конце концов, узнать хотя бы попробовал. Или в разные кабаки попробовал «удочку закинуть». Он же сразу же поперся напролом. Вот и получил по носу щелчок.

— Ничего, ничего, Димон… Дальше пойдет лучше. Должно пойти… Михайла, пропустить стаканчик нет желания? Сейчас тебя таким коньячком угощу, ум отъешь. Только помалкивай. Слышал что-нибудь про Хенесси? Ха-ха-ха! Это не ангела так зовут, дурень! Хенесси — это, мой друг, вершина коньячного искусства. Держи… Б…ь, залпом-то зачем⁈ Это смаковать нужно.

[1] Боевой холоп — вооруженные слуги, занимавшие промежуточное положение между крестьянами и дворянами. Составлял вооруженную охрану землевладельцев.