Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

8 Москиты

Однажды утром фон Грёнинг выдал Чапмену оружие — блестящий американский «кольт» с заряженным магазином. Раньше Чапмен никогда не носил оружия. На вопрос о том, зачем ему пистолет, фон Грёнинг туманно ответил, что «он может столкнуться с какой-нибудь неожиданностью, а в таких случаях без оружия зачастую не обойтись». Лео учил его целиться и стрелять по мишеням, установленным в парке виллы Бретоньер, и вскоре Чапмен уже хвастался, что способен попасть в монету с расстояния 50 футов.

Оружие было не единственным знаком растущего доверия фон Грёнинга. Бледнолицый Преториус больше не следил за каждым шагом Чапмена, ему было разрешено совершать прогулки в компании одного лишь Бобби, хотя их и просили не удаляться слишком далеко от виллы Бретоньер. Ему также позволили переехать из комнаты на верхнем этаже здания (где он предварительно заделал отверстия в полу) в спальню в коттедже садовника, где он мог в любое время практиковаться в составлении взрывчатых веществ и зажигательных смесей, пользуясь лабораторией, когда пожелает. Его самодельные бомбы становились все больше и сложнее. Он практиковался в изготовлении взрывателей, срабатывающих в воде, швыряя плоды своих экспериментов в пруд, где плавали утки. В саду было множество пней, и Чапмену было разрешено беспрепятственно взрывать их. Как-то раз он заложил слишком много динамита в огромный дубовый пень; тот взорвался с такой силой, что обгоревшие деревянные обломки попадали в сад соседнего дома, едва не задев хозяина. Фон Грёнинг был в ярости. Чапмен оказался не столь блестящим специалистом по взрывчатке, как он предполагал. Когда тот пытался создать запал на основе серной кислоты, летучая смесь взорвалась: ему обожгло руки, опалило клок волос, все лицо было в саже. Доктор-француз перевязал Чапмену руку, и тот отправился в постель. «Более всего я страдал от стыда», — признавался он позднее.

Разнообразные гости продолжали заезжать на виллу Бретоньер: одни — проследить за обучением Чапмена, другие — потолковать с фон Грёнингом или пройти тренировку. Как-то раз на виллу прибыл очередной визитер — француз, которого все называли Пьером, коллаборационист в круглых очках, по словам Чапмена, «умеющий в нужный момент прокричать „Хайль Гитлер!“». Пьер был членом бретонской сепаратистской группы «Бретань для бретонцев» и проходил подготовку для работы в «пятой колонне» на случай, если вторжение союзников вынудит германские войска уйти из Франции. В другой раз ему позволили присутствовать на встрече с двоими мужчинами, один из которых был представлен как «мсье Фердинанд», а другой, парень лет восемнадцати, казался настолько напуганным, что едва мог соображать. Это были члены голлистской ячейки, очевидно собиравшиеся покинуть Францию одним из отработанных маршрутов, чтобы присоединиться в Лондоне к «Свободной Франции». «Мсье Фердинанд», кажется, был готов протащить Чапмена вместе с ними по сходной цене. Однако фон Грёнинг явственно объяснял, что существуют и другие способы доставить его в Британию.

Отношения между фон Грёнингом и его протеже становились все более близкими. Отец Чапмена в тех случаях, когда не был в отлучке, держался с ним сухо и сдержанно, к тому же они не виделись уже с десяток лет. Фон Грёнинг, взяв его под свое покровительство, со всей возможной добротой принял на себя отцовскую роль. Их взаимная привязанность была совершенно непритворной. По вечерам фон Грёнинг попивал свой бренди, а Эдди с восторгом слушал его рассуждения об искусстве, музыке и литературе. Они оба обожали романы Герберта Уэллса и стихи Теннисона. Время от времени фон Грёнинг вдруг ударялся в рассуждения о политике или войне. Он был убежден, что Германия выиграет войну и что попытка союзников вторгнуться во Францию приведет к «ужасной бойне». Это была оценка опытного солдата, а не лозунги пропагандиста. К удивлению Чапмена, фон Грёнинг восхищался тактическим искусством союзников, проявленным при вторжении в Северную Африку, и оценивал налет британцев на близлежащий Сен-Назер как «отлично спланированный и прекрасно исполненный». В августе союзники потерпели сокрушительное поражение в ходе высадки в Дьепе, потеряв 4 тысячи человек убитыми, ранеными и пленными. В честь этого события на вилле Бретоньер было устроено празднество, в ходе которого, однако, фон Грёнинг поднял тост за «мужество и стойкость» союзнических коммандос.

Если оценка фон Грёнингом военных действий была детализированной и взвешенной, то его заместитель смотрел на вещи совершенно иначе. Преториус и фон Грёнинг никогда не испытывали друг к другу теплых чувств. Преториус полагал своего шефа снобом, осколком старого мира, тогда как на либеральный вкус фон Грёнинга его зам был слишком уж очарован Гитлером. По мнению молодого офицера, масштабы потерь, которые несли русские на Восточном фронте, делали победу Германии неизбежной. По его прогнозам, Сталинград должен был пасть в 1943 году, а за этим последует «массированное наступление на Британию всеми силами, сосредоточенными в Европе и на русском фронте». Роммель сметет всех на своем пути, утверждал он, и перспектива «смертоносного блицкрига» в Британии, стране, которой он так восхищался, приводила его в экстаз: «Только представьте, как это будет, — все наши пикирующие бомбардировщики и все наши солдаты — обученные, крепкие, закаленные! — восклицал Преториус. — Что с этим смогут поделать американцы?» Чапмен с каждым днем находил его все более раздражающим.

Как-то утром в середине лета фон Грёнинг приказал Чапмену собираться: они с Томасом едут в Берлин для прохождения следующего этапа подготовки. В туманные утренние часы парижский поезд затормозил на небольшом полустанке в одном из пригородов немецкой столицы. Машина их уже ожидала. Чапмен спросил, куда они направляются. Преториус казался напряженным и нервничал: «Сейчас нам может сильно не повезти: если кто-нибудь поймет, что ты англичанин, нас тут же пристрелят». Произнеся это, он добавил вежливо: «Пожалуйста, не задавайте пока вопросов!» Кажется, они ехали через зеленые пригороды, однако на улице было еще темно, к тому же водитель, явно умышленно, приглушил свет фар, так что Чапмен почти ничего не видел. По слабому мерцанию закатных лучей на горизонте он догадался, что они едут в северном направлении.

Через двадцать пять минут они проехали через открытые створки металлических ворот, охраняемых тремя часовыми в военной форме. Они двигались по длинной дорожке, по обе стороны которой тянулись цветочные клумбы, проехали высокую каменную арку и наконец затормозили перед небольшим замком с башенкой, окруженным деревьями и опоясанным высокой каменной стеной и ограждениями из колючей проволоки. В дверях стоял мужчина средних лет, низкорослый, атлетически сложенный, державшийся гордо и величаво. Его жена, заметно выше его ростом, суетилась во дворе, на стенах прихожей висели фотографии их детей. Низкорослый мужчина представился как «герр доктор» и объявил, что Чапмену в перерывах между занятиями разрешается передвигаться по всему поместью, однако покидать территорию ему строго запрещено.

Войх был отличным учителем в вопросах диверсионной работы, однако новый преподаватель Чапмена явно был классом выше. В ближайшую неделю Чапмену предстояло пройти интенсивный курс изучения самых современных технологий взрывного дела под руководством опытнейшего специалиста. Позже МИ-5 идентифицировала его как некоего доктора Акермана, профессионального химика и одного из наиболее квалифицированных немецких экспертов по взрывному делу. Чапмену показали лабораторию, где стояли ряды тщательно закрытых пробками бутылок, пробирки, термосы, весы, пестики и ступки. Терпеливо и старательно новый преподаватель открывал перед Чапменом удивительный мир своей смертельной науки, раскрывая тайны взрывчатых веществ, зажигательных смесей, мин-ловушек и отсроченных взрывов.

Он научил Чапмена собирать дистанционный взрыватель из дешевых наручных часов, для чего требовалось лишь вставить под их целлулоидный корпус маленькую отвертку с двумя гайками и затем подсоединить к механизму конец электрического провода, соединенного с батарейкой от карманного фонарика. Когда маленькая стрелка коснется отвертки, ток от батарейки потечет во взрыватель и подорвет заряд. Затем, взяв будильник, он показал, как отсрочить взрыв на время до четырнадцати часов, присоединив детонатор к часовой пружине. Если под рукой не было часов, замедлитель можно было сделать, наполнив бутылку из-под чернил серной кислотой и поместив кусок картона между стеклянным горлышком бутыли и крышкой. Понемногу кислота разъест картон и доберется до взрывателя, ввинченного в крышку бутылки; теплота, выделившаяся при реакции, вызовет взрыв.

Затем он взял из корзины большой кусок угля и показал, как просверлить в нем шестидюймовое отверстие и заложить туда взрывчатку и детонатор, замаскировав их с помощью пластилина, ваксы для ботинок и угольной пыли. Подброшенный в угольную яму паровоза или судна, он будет невидим и безвреден, — до того момента, как его подбросят в топку, пламя которой воспламенит взрывчатое вещество.

Чапмен научился взрывать поезда, перевозящие военные грузы, и склады горючего, минировать портфель, укладывая на самый верх пижаму или полотенца, чтобы заглушить звук тикающего будильника, играющего роль детонатора. Он научился собирать мины-ловушки в посылках, взрывающиеся, когда кто-нибудь перерезает бечевку, стягивающую пакет. Для этого внутри веревки нужно спрятать два изолированных друг от друга кабеля, тогда ножницы замкнут электрическую цепь, и прогремит взрыв. Акерман рисовал диаграммы, показывая, как устроить серию последовательных взрывов с помощью динамита и детонаторов, объяснял формулу расчета количества взрывчатки, необходимой для разрушения моста (для расчета необходимо было последовательно умножить длину моста на его ширину и высоту и удвоить полученный результат: на выходе получался необходимый объем взрывчатого вещества в граммах). Кое-какие находки Акермана отличались воистину дьявольским коварством: так, утверждал химик, если на детонатор, установленный на рельсах, положить дохлую бабочку, обычный обходчик ни за что не заметит ничего подозрительного, — а когда по рельсам пройдет поезд, заряд рванет, сметая локомотив с рельсов.

Низкорослый эксперт по взрывному делу не курил, не пил, делая перерывы в занятиях лишь для еды. Чапмен решил, что тот — несомненный перфекционист: «Он настаивал на том, чтобы все пропорции соблюдались с точностью, никогда не спешил, растирал все вещества в мельчайшую пыль и смешивал их с великим тщанием». Акерман утверждал: ингредиенты, необходимые для изготовления бомбы, можно купить в любой английской аптеке. Бертолетова соль повсеместно использовалась для уничтожения слизней, нитрат калия считался отличным удобрением, а перманганатом калия многие полоскают горло. С помощью оксида железа британцы красят полы, измельченный в серебряную пыль алюминий также использовался как краска.

Лекции начинались глубоким вечером. После ужина Акерман, поставив стул у камина, продолжал свои уроки, иногда привлекая Преториуса для перевода технических терминов.

Через пять дней доктор выглядел довольным, а Чапмен — измученным. Тот же водитель, прибывший поздно ночью, под покровом темноты доставил их на станцию.

На вилле Бретоньер Чапмена тепло приветствовал фон Грёнинг, объявивший, что подготовил для него небольшой тест. Его приятель, некто майор Мейер, отвечал за безопасность окрестных предприятий, включая расположенный неподалеку, в Батиньоле, паровозостроительный завод. Фон Грёнинг похвастался Мейеру, что занимается подготовкой профессионального диверсанта — бывшего грабителя, способного проникнуть сквозь любые двери. Он побился об заклад, что его ученик способен даже пронести муляж бомбы на паровозостроительное предприятие. Мейер принял пари. Несколько ночей спустя Чапмен и Лео перемахнули через заводскую ограду, опоясанную колючей проволокой, проскользнули мимо дремлющей охраны и оставили посылку, адресованную майору Мейеру, неподалеку от главной конторы. Фон Грёнинг был в восторге: на деньги, полученные в результате пари, он устроил очередную вечеринку в честь Фрица.

Чапмен вернулся к своим зловонным зельям в коттедже садовника. Успешный рейд на локомотивный завод доставил ему удовольствие, однако после пяти месяцев на вилле Бретоньер он начинал скучать, к тому же его удручало вынужденное целомудрие. Не считая шлюх в Нанте, он практически не видел женщин. Его товарищи отпускали шуточки по поводу отсутствия женской компании, утверждая, что их жизнь напоминает существование «каких-то чертовых монахов».

Однажды вечером Чапмен, Альберт и Войх, отправившись повеселиться в Нант на служебной машине, подобрали каких-то девиц. Увы, случайно оказавшийся неподалеку гестаповский офицер заметил, как женщины садятся в машину, и написал официальную жалобу. Когда она легла на стол фон Грёнинга, тот был в ярости. «Это создало нам чертовски много проблем», — вспоминал Чапмен. Больше всех пострадал Войх: полноватый диверсант с жемчужиной в галстучной булавке был переведен в охранную команду в отдаленном Роканкуре рядом с Парижем. Больше Эдди его не видел. В письме своему руководству фон Грёнинг аккуратно заметил, что Фриц, идеальный в любом другом отношении, несомненно, склонен к тому, что его шеф назвал «нежелательной эмоциональной активностью».

Как всегда с ним случалось в периоды скуки и отсутствия сексуальной жизни, Чапмен впал, как он это называл, в «нигилистическое расположение духа». Его настроение еще ухудшилось, когда он, затронув вопрос, волновавший его с самого отъезда из Роменвиля, попросил разрешения написать Тони Фарамусу. Фон Грёнинг отказал ему, но пообещал отправить юноше посылку с продуктами. Позднее Чапмен вновь поднял эту тему, спросив, можно ли чем-то помочь его товарищу. Фон Грёнинг заявил, что это «невозможно», и заговорил о другом. После этого Чапмен впал в глубокую депрессию. Он часами лежал на кровати и курил, уставившись в потолок. Как-то раз он даже спросил, нельзя ли ему вернуться в Роменвиль. Фон Грёнинг понимал: если он как можно скорее не пристроит Чапмена к делу, он рискует потерять своего неустойчивого чудо-агента.

29 августа 1942 года Чапмена вызвали в кабинет фон Грёнинга, где ему был вручен лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке. Ему велели внимательно прочесть его и, если он согласен с предложенными условиями, подписать. Это был контракт, который официально подтверждал обязательство Чапмена шпионить против своей страны. Этот документ, вероятно, не имел аналогов в мировой юридической практике. В первом разделе перечислялись всевозможные запреты: Чапмен брал на себя обязательство не раскрывать имена своих германских контрагентов на Джерси, во Франции и Германии, не сообщать о местах, которые он посещал, и не разглашать сведений, полученных в ходе учебной подготовки. Наказанием за нарушение любого из перечисленных пунктов контракта должна была стать смертная казнь. Чапмену предписывалось осуществлять шпионаж в пользу германского высшего командования и честно выполнять любую миссию, которая будет ему поручена абвером. В качестве компенсации он будет получать 12 тысяч франков в месяц все то время, пока остается во Франции. С момента засылки на задание ему будут причитаться 300 рейхсмарок в месяц, причем выплаты будут продолжаться, даже если его схватят. По возвращении, если его миссия будет выполнена и абвер останется доволен результатами, ему выплатят 150 тысяч рейхсмарок. Чапмен подсчитал, что эта сумма эквивалентна 15 тысячам фунтов стерлингов, тогда как реальная ежемесячная оплата составляла порядка 250 фунтов (или 7300 фунтов в сегодняшних ценах). Это не был контракт с германским правительством — его заключали лично Чапмен и его шеф фон Грёнинг, который подписал его уже привычным именем — «доктор Штефан Грауманн».

Последний же пункт контракта был шедевром немецкой бюрократической мысли: Чапмену вменялось в обязанность выплачивать во Франции все необходимые налоги с получаемых сумм. Германская секретная служба собиралась послать его с предательской миссией, в ходе которой он, скорее всего, будет убит при выполнении задачи или казнен в тюрьме, — и при этом они заботились об уплате им налогов!

Пока Чапмен переваривал содержание этого необычного документа, шеф поинтересовался: если его схватит Скотланд-Ярд, сколько лет ему придется провести в тюрьме? Чапмен, сам неоднократно задававший себе этот вопрос, признался, что, по его прикидкам, приговор потянет на пятнадцать-двадцать лет. Фон Грёнинг, обернувшись к Преториусу, заметил на это: «Да, в этом случае сдаваться полиции ему вряд ли придет в голову!»

Чапмен подписал контракт, однако позднее поймал себя на том, что не может забыть этот неожиданный комментарий. Грауманн, человек, которым он восхищался, взял его в дело не из-за его собственных талантов, а лишь из-за его криминального прошлого — столь солидного, что ему никогда не придет в голову отдаться в руки властей. Он всегда знал о расчетливости немцев, однако обидная реплика не выходила у него из головы.

Убрав в папку контракт, фон Грёнинг в первый раз заговорил о предстоящей Чапмену миссии. Через несколько недель его забросят в Великобританию, куда ему предстоит десантироваться с парашютом. С собой у него будет рация и достаточно денег, чтобы продержаться в течение долгого времени. Он должен будет найти надежное укрытие и достать большое количество взрывчатки — если понадобится, задействовав при этом свои криминальные связи. Для Чапмена в Британии было много важных задач, но главной была диверсия на авиастроительном заводе в Хатфилде, графство Хертфордшир, который производил бомбардировщики «москито».

«Москито» работы Де Хавилланда — Анофелес Де Хавилландус, как называли его армейские остряки, — с самого появления в войсках в 1940 году стал истинным бичом для нацистов. Германское военное командование тряслось от него в настоящем малярийном ознобе. Созданный на предприятии авиастроительной компании «Де Хавилланд» неподалеку от Лондона, он был воистину революцией в конструировании военных самолетов. Построенный практически целиком из дерева, с экипажем из двух человек, лишенный оборонительного вооружения, этот самолетик легко доносил до Берлина 4 тысячи фунтов бомб. Снабженный двумя двигателями «Мерлин» производства компании «Роллс-Ройс» и развивающий скорость до 400 миль в час, он легко уходил от вражеских истребителей. «Москито», прозванный «деревянным чудом», могли легко и недорого собирать мебельщики и плотники. Его можно было использовать для воздушной разведки, ночных боев, охоты за подводными лодками, минирования и перевозок, однако его главной задачей были прицельные бомбардировки: легкий и аккуратный, он мог разрушить одно-единственное нужное здание, нанеся минимальный вред гражданскому населению. Так, в ходе войны именно «москито» участвовали в налетах на штаб-квартиру гестапо в Осло, офис компании Shell в Копенгагене и тюрьму Амьен.

«Москито» — «Деревянное чудо» — готовится к рейду на Германию.

Рейхсмаршала Германа Геринга, шефа люфтваффе, настырные маленькие «москиты» приводили в бешенство: одно лишь упоминание этих самолетиков вызывало у него вспышки ярости. «Я прихожу в ярость, когда вижу „москито“, — однажды разглагольствовал он. — Я желтею и зеленею от зависти. Британцы, у которых алюминия гораздо больше, чем у нас, собрали прекрасный деревянный самолет, который способна производить каждая фабрика по изготовлению фортепьяно, и умудрились придать ему скорость, кажется, увеличивающуюся день ото дня. И что с этим делать? У британцев есть все, что заблагорассудится. У них есть гении, а у нас — одни идиоты. После войны куплю себе британский радиоприемник, — тогда у меня, наконец, будет хоть одна вещь, которая работает и всегда будет работать».

Как по политическим, так и по военным причинам у абвера ушли месяцы на то, чтобы разработать план борьбы с «москито». Если бы на заводе компании «Де Хавилланд» удалось разрушить паровые котлы и генератор, производство остановилось бы. Это могло повернуть ход воздушной войны в пользу Германии, продемонстрировать ценность нового агента фон Грёнинга и поднять акции абвера на новую высоту. Заодно это успокоило бы нервного рейхсмаршала.

В день подписания контракта фон Грёнинг отправил в Париж радиограмму, полную ликования, в которой сообщал, что провел с Фрицем «подробное предварительное обсуждение» и убедил его подписать договор. Послание было перехвачено британцами, и офицер МИ-5, отслеживающий радиопереговоры по поводу Фрица, мрачно заметил: «Кажется, события вступают в решающую фазу».