Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

28 Дело закрыто

Чапмен представил, как его старый друг, сидя на развалинах когда-то роскошной жизни, пытается напиться до беспамятства. Он был тронут обещанием, данным ему фон Грёнингом. Его ответ гласил: «ПЛОХИЕ НОВОСТИ, СОЧУВСТВУЮ. НЕ ПЕЙТЕ СЛИШКОМ МНОГО. ЕДУ В МАНЧЕСТЕР, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ ЗАДАНИЕ. СМОЖЕТЕ ЛИ ЗАБРАТЬ МЕНЯ НА ПОБЕРЕЖЬЕ НОВОЙ АНГЛИИ? НУЖЕН АДРЕС КОНСПИРАТИВНОЙ КВАРТИРЫ ВО ФРАНЦИИ И РАДИОСВЯЗЬ, ЧТОБЫ ДЖИММИ ИЛИ Я МОГЛИ ОТПРАВИТЬСЯ ТУДА. ТАКЖЕ НУЖНЫ ФРАНЦУЗСКИЕ ДЕНЬГИ. ДАГМАР».

В послании фон Грёнинга содержался намек на то, что Чапмена собираются привлекать к шпионским операциям, «что бы ни случилось». Союзники отчетливо осознавали опасность нацистских групп сопротивления, которые могли поднять голову в Германии после окончания войны. Действительно, твердолобые фанатики из СС по наущению Гиммлера уже создавали партизанские группы, составлявшие так называемую организацию «Вервольф», предполагая вести партизанскую войну в случае оккупации Германии. Райд нехотя признал, что последнее сообщение фон Грёнинга означало новый поворот в деле Зигзага: судя по нему, у немецкого шефа Чапмена «был какой-то план, касающийся послевоенного времени, и теперь есть реальный смысл продолжать работу с ним», чтобы выяснить, собирается ли фон Грауманн продолжать свою деятельность после полного и окончательного падения Германии. Если Чапмен сможет заставить немцев организовать экспедицию, чтобы подобрать его где-нибудь в Северном море, можно будет, как полагал Райд, устроить засаду.

Фон Грёнинг, как и обещал, на следующий же день прислал полный список серийных номеров оборудования, снятого со сбитого британского самолета, — «набор слов, цифр, тире и прочих знаков препинания». Это была еще одна разведывательная удача. Министерство ВВС с энтузиазмом принялось идентифицировать технику. Монтегю из морской разведки был вне себя от радости: «Немцы сообщили агенту известную им совершенно секретную информацию… с ее помощью мы смогли понять, что именно им известно — в том числе такое, чего мы не знали ранее даже из „наиболее секретных источников“». Тем не менее план развертывания еще одной дезинформационной кампании на основе разведданных о ночном истребителе был отклонен под предлогом того, что «немцы и так знают слишком много, было бы опасно играть с ними в данной ситуации».

Райд кипел от злости. Чапмен вновь вывернулся, и, что еще хуже, Робертсон поручил Райду обсудить с этим неприятным парнем вопрос о денежной компенсации и решить, «следует ли нам выплатить из наших фондов ту сумму вознаграждения, которую З. получил от немцев». Деньги разлетались с невероятной скоростью. «Я уверен, что мы должны поступить с Зигзагом по справедливости, — писал Тар, — поскольку он проделал значительную работу для нашей страны». Было предложено выплатить Зигзагу 5 тысяч фунтов «в счет долга и чтобы дать ему понять, что мы ценим его работу, по крайней мере, так же высоко, как немцы ценят сделанное для них».

Однажды вечером в ходе напряженного разговора с Райдом Эдди заметил, что хотел бы видеть «честное отношение к себе» со стороны спецслужб.

— Не понимаю, о чем идет речь, — процедил Райд сквозь зубы.

— Когда я возвращался в Англию, немцы дали мне с собой шесть тысяч фунтов, — заявил Чапмен.

Райд ответил, что из 6 тысяч фунтов, которые вручили Чапмену немцы, тысяча была предназначена другому человеку, и, таким образом, он получил от них лишь 5 тысяч.

Райд не мог поверить, что ему приходится спорить с таким типом. Он указал, что Чапмен оставил себе деньги с прошлой миссии и должен быть за это благодарен. «Этот аргумент не произвел впечатления на Зигзага», заявившего в ответ, что все его дело «обошлось британскому правительству примерно в 200 фунтов».

— Я думал, вас это должно только радовать, — ответил Райд со всей возможной язвительностью.

Однако Чапмен не придал его словам никакого значения. Дискуссия зашла в тупик, оставив обоих в раздражении и лишь усилив их взаимную антипатию.

Немцы были гораздо более щедры. Чапмен отправил радиограмму, потребовав «сбросить ему с парашютом по крайней мере 6 тысяч фунтов». В ответ немцы предложили отправить деньги через Лиссабон, возможно, с помощью «надежного моряка», который доставил им фотоснимки. Однако, если это окажется невозможным, они были согласны доставить эту сумму и по воздуху. «Подобные обещания обычно ничего не стоят», — настаивал Райд, вновь изыскивающий возможность хоть как-то избавиться от своего агента.

В прошлом абвер часто снабжал своих агентов фальшивой британской валютой. Это было разумно с точки зрения экономии, но в целом глупо: несколько немецких агентов попались, пытаясь расплатиться фальшивыми купюрами. «Я полагаю важным, закрывая дело Зигзага, разрушить его веру в немцев, — писал Райд. — Зигзага в его работе интересуют лишь деньги, и, если бы мы могли получить предназначенную ему валюту, а затем убедить его, что посланные купюры были фальшивыми, мы всерьез пошатнули бы его высокое мнение о Грауманне и компании… Если деньги окажутся фальшивыми, Зигзаг, возможно, пошлет своим немецким хозяевам какое-нибудь нецензурное послание, и дело закроется само собой».

Тем временем Зигзаг радиограммой сообщил фон Грёнингу, что отправится в ливерпульские доки и постарается подыскать курьера, который смог бы забрать деньги.

Райд мечтал выгнать Чапмена без единого пенни. Он хотел, чтобы он вылетел из дела без возможности вернуться, требовать чего бы то ни было от разведки и вообще работать в качестве агента. Для этого требовалось разрушить доверие к Эдди. Один серьезный промах — и с Зигзагом будет покончено. И в конце концов, Райд отыскал целых два повода, которые предоставили ему приятели Зигзага: фон Грёнинг, бездомный аристократ, и Джимми Хант, недавно освободившийся бывший заключенный.

Райда удивляли близкие отношения между Чапменом и фон Грёнингом: «Зигзаг всегда говорил о Грауманне в превосходной степени, испытывая к „старику“ что-то вроде страсти». Однако было в этом что-то помимо взаимного восхищения, что-то, о чем Чапмен предпочитал умалчивать. Райд был сноб и резонер, но он также был талантливым разведчиком, способным интуитивно чуять ложь.

Как-то утром, на конспиративной квартире, после утренней радиограммы Чапмена немцам, Райд ловко перевел разговор на «доктора Грауманна», поинтересовавшись, «нет ли у немцев хоть малейшего подозрения, что он работает под контролем». Еще до того, как Чапмен смог ответить, Райд продолжал, как бы думая вслух:

— Если бы Грауманн подозревал нечто подобное, он вряд ли поделился бы с кем-нибудь своими подозрениями: ведь в его интересах продолжать работу как можно дольше.

Чапмен согласился без малейшего колебания.

— Грауманн — моя лучшая страховка, — заявил он.

— Почему же? — удивился Райд.

— Он неплохо на мне зарабатывает. К примеру, если я прошу шесть тысяч фунтов, он, вполне вероятно, запрашивает двенадцать тысяч, а разницу кладет к себе в карман.

Мало-помалу Райд начал понимать, что Чапмен этими словами затянул веревку на своей шее. Если Чапмен и фон Грёнинг на пару присваивали деньги немецкой казны, возможно, Чапмен признался тому в своей работе на британцев. В этом случае фон Грёнинг, из-за жадности и амбиций, мог предать свою страну, работая с агентом, который, как он точно знал, был «двойником». Признание в финансовых махинациях, писал Райд, «заставило меня еще сильнее подозревать, что он, как минимум, сообщил Грауманну, своему немецкому боссу, о своих контактах с нами».

Заметив выражение лица Райда, Чапмен сменил тему.

«Мне показалось, что Зигзаг в точности угадал мою мысль, однако не желал признаваться, и мои подозрения еще более укрепились».

Райд пришел к выводу, что возможные риски от тайного сотрудничества Зигзага и его немецкого шефа были весьма ограниченны, поскольку забота о собственных интересах заставила бы фон Грёнинга хранить тайну Чапмена. «Если Грауманн действительно знает о том, чем занимается Зигзаг в Британии, он вряд ли сообщит это кому-либо еще, и в настоящий момент риск для нас минимален». Однако с точки зрения кампании, организованной Райдом, важнее всего было другое: если Зигзаг открылся перед своим немецким шефом, скрыв этот факт от англичан, это была бы огромная брешь в системе безопасности и доказательство того, что Зигзаг лжет. Райд торжествовал: «Это может означать, что Зигзаг утаил от нас чрезвычайно важную часть информации, а работа с человеком, который не желает быть абсолютно откровенным с нами, противоречит нашим принципам».

Если Чапмен рассказал фон Грёнингу, что работает на британскую разведку, с кем еще он мог поделиться этой тайной? Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать.

Райд еще не решил, как лучше использовать это новое свидетельство ненадежности Чапмена, когда, совершенно случайно, решающий удар нанес Джимми Хант. Однажды вечером, в конце октября, заместитель Райда, офицер МИ-5 по фамилии Рейсен, нанес незапланированный визит на квартиру Чапмена и обнаружил, что там идет настоящий дебош. Персонажи его темного прошлого и сомнительного настоящего в различной степени алкогольного опьянения развалились в гостиной. Среди них были боксер Джордж Уокер, Фрэнк Оуэнс, подрабатывающий статейками, и прочие представители злачного мира Сохо. Стоило Рейсену войти в комнату, огромный детина, чей облик безошибочно свидетельствовал о долгих годах, проведенных в тюрьме, пошатываясь, поднялся на ноги. Это был Джимми Хант — взломщик сейфов, сыгравший столь значительную роль в начале криминальной карьеры Чапмена, а затем — став фантастической фигурой, рожденной воображением сотрудников МИ-5, — и в его шпионской работе.

«Собираетесь забрать Эдди поработать?» — понимающе ухмыльнулся Хант. Рейсен ответил уклончиво, стремясь лишь не выдать своего удивления перед толпой людей. Смысл реплики Ханта был совершенно ясен, и Рейсен «был убежден, что Хант знает, о какой именно работе идет речь». Чапмен не просто проболтался: он выдал себя перед только что освобожденным, в стельку пьяным преступником — и тем самым подписал себе приговор.

Райд, торжествующий и мстительный, подготовил свои свидетельства и приготовился к атаке — столь жестокой и безжалостной, как будто ему предстояло уничтожить вражеского агента. В прошлом Чапмену не раз приходилось подвергаться суровым допросам: его допрашивали Оловянный Глаз Стефенс, Преториус, фон Грёнинг, Дернбах и красотка в дизайнерском пальто в тюремных казематах Роменвиля. Он благополучно пережил допросы в гестапо, абвере, МИ-5; провокатор в баре в Осло, пытливый эсэсовский контрразведчик в Париже, разнообразные агенты, притворяющиеся шпионами, — все они пытались загнать его в ловушку. А поймал его в конечном итоге счетовод из Уайтхолла.

Донос Райда был настоящим шедевром. «Я давно подозревал, что Зигзаг и не думает о необходимости сохранять в полной тайне свои контакты с нами», — писал он. Рассказав обо всем Ханту, «Чапмен нарушил элементарные правила безопасности». Райд зло и методично выстраивал обвинение: Чапмен однажды уже раскрыл себя перед человеком, который не имел право знать о его работе, — перед Дагмар Лалум, и, вполне вероятно, состоял в сговоре со своим немецким шефом. Он пытался тянуть деньги из МИ-5, играл на собачьих бегах, результат которых был жульнически подстроен заранее, водил дружбу с профессиональными преступниками. Он грозился предложить свои услуги конкурирующей секретной службе, а его образ жизни с непременным шампанским и в окружении падших женщин, обходился в целое состояние. Не считая фон Грёнинга, естественным образом заинтересованного в его успехе, немцы сомневались в его лояльности, а парламентское выступление Дункана Сэндиса, в любом случае, подорвало доверие к его сообщениям. Но самое ужасное — в конечном итоге он сообщил известному преступнику о своей работе на британскую секретную службу. «Данное деяние Зигзага, безусловно, дает нам повод закрыть его дело в связи с его неподобающим поведением, а также объявить ему строгий выговор, — радостно писал Райд. — В связи с опасной ситуацией, сложившейся из-за признания Зигзага, сделанного его весьма сомнительному другу… я считаю, что мы должны уволить его, объяснив, что с этого момента он не может рассчитывать на нашу поддержку при решении любых проблем, с которыми он может столкнуться в будущем».

Кроме того, Чапмену предлагалось запретить работать в качестве агента любой другой разведки: «Мы должны довести до сведения Зигзага, что мы будем всеми возможными способами противодействовать любым его попыткам связаться с секретными службами США, Франции или любой другой страны». По мнению Райда, Зигзаг не должен был получить более ни пенни: «Я против любых дополнительных выплат ему, — иначе мы обрекаем себя на то, что он будет обращаться к нам снова и снова… Теперь мы можем сказать Зигзагу, что больше не будем оказывать ему поддержку, ни финансовую, ни юридическую: благодаря нам он свободен от полицейского преследования, к тому же у него есть значительная сумма денег, которую он никогда не получил бы без нашей помощи. Но он сильно подвел нас».

Райд считал, что радиообмен с Германией от имени Зигзага не следует продолжать в отсутствие Чапмена, указывая, что любая попытка подделать его стиль передачи будет «крайне рискованной, поскольку у Зигзага весьма характерный стиль». С разрывом отношений работа должна полностью прекратиться: пусть немцы считают, что Зигзаг пойман. «По мнению немцев, Зигзаг отправился искать курьера. Если он больше не выйдет на связь, они решат, что он арестован».

Ознакомившись с обвинительным досье, собранным Райдом, руководство МИ-5 могло лишь согласиться с его выводами. Адмиралтейство неохотно уступило, хотя операция «Кальмар» еще не была окончена. «Я полагаю, — писал Мастерман, — что нам следует закрыть дело, больше не выплачивать Зигзагу денег и информировать о происшедшем Скотланд-Ярд». Тар Робертсон не возражал: «Мы должны распрощаться с ним». 2 сентября 1944 года Чапмен получил копию Официального акта о секретности. Не зная обо всем происшедшем, он подписал его, согласившись тем самым со следующим: «Я осознаю, что любое разглашение мною сведений о деятельности, в которой я принимал участие в ходе или по окончании текущей войны, карается по закону тюремным заключением». Так МИ-5 заткнула Чапмену рот, — а затем отправила его в отставку.

Увольнение Зигзага было поручено Райду, — и он выполнил поручение со всей возможной жесткостью, выставив его с квартиры на Хиллз-стрит, прочтя перед этим яростную лекцию о совершенных им проступках и предупредив, что, стоит ему заикнуться о том, чем он занимался во время войны, он тут же будет подвергнут уголовному наказанию. Одержав победу и отряхнув прах Чапмена с ног МИ-5, Райд торжествовал и не считал нужным проявлять благородство и удержаться от угроз: «Ему следует понимать, что отныне он должен заботиться о себе сам, и, если он снова придет к нам, мы уже будем решать, следует ли его интернировать или избавиться от него иным образом».

Чапмен не раз рисковал своей жизнью ради британской секретной службы. Он поставлял бесценную разведывательную информацию, помогавшую военным усилиям союзников, он проник в высшие эшелоны германской секретной службы и помог спасти центр Лондона от бомбардировок «Фау-1». В тот момент, когда Зигзаг покинул службу, немецкая разведка все еще изучала присланные им документы с описанием несуществующего противолодочного оружия. Он выманил около 7 тысяч фунтов из германской государственной казны, что равно примерно 230 тысячам в современных ценах, и почти ничего не стоил британскому правительству. Однако он был преступником, «расходным материалом» и, в глазах многих, совершенно не тем человеком, которого можно было бы представить героем. Он был тем, от кого МИ-5 готова была избавиться, если он дерзнет еще раз побеспокоить службу.

Дело Зигзага было закрыто. В тридцать лет карьера Чапмена в качестве секретного агента оборвалась резко и окончательно. Тем же вечером за ужином с коллегами майор Райд рассказывал о падении Эдди Чапмена с безмятежным самодовольством, заключив в конце концов, что «Зигзаг должен еще быть благодарен, что мы не собираемся отправить его за решетку».

Оловянный Глаз Стефенс был о Зигзаге другого мнения: он полагал, что Чапмен — худший тип человека, которому война помогла раскрыться с лучшей стороны. Много лет спустя Стефенс писал: «Ни один писатель не сумел и, вероятно, не сумеет придумать шпионскую историю более поразительную и невероятную, нежели истинная история Эдварда Чапмена, которого лишь война наделила достоинством, причем лишь на то время, пока она длилась». В Германии Штефан фон Грёнинг зря ждал весточки от своего агента и друга. Он ждал, пока нацисты отступали, и, даже когда гитлеровский режим рухнул, он все еще не терял надежды.

Чапмен мог возмутиться своей отставкой — это было в его характере, и он был бы в своем праве. Однако вышло иначе: столь неблагодарно распрощавшись с ним, МИ-5 наконец-то подарила ему свободу. Он больше не был рабом ни британской, ни немецкой секретной службы. От первой ему досталось неформальное прощение всех прошлых грехов, от второй — деньги и медаль: ни один секретный агент не мог похвастаться подобными наградами от обеих воюющих сторон. МИ-5 грозила ему всяческими карами, если он решится обнародовать свою историю, однако он знал, что когда-нибудь она станет широко известна.

Эдди вернулся к тому, с чем был знаком лучше всего: благо, в Британии к концу войны преступники чувствовали себя вольготно. Через старые связи он связался с Билли Хиллом, владельцем ночного клуба и боссом преступного мира, называвшим себя «королем Сохо». Во время войны он весьма выгодно занимался кое-какими делами на черном рынке, не брезгуя и рэкетом. На взгляд Чапмена, он был «серьезным человеком, в нужной мере наделенным и решительностью, и силой» и идеальным союзником. Делать деньги, пичкая борзых собак снотворным, было лишь веселым времяпрепровождением. Новые схемы заработка казались более заманчивыми. Хилл и Чапмен стали партнерами.

Отставка с государственной службы позволила Эдди вновь заняться своими сердечными делами, тем более он уже занялся решением новой романтической задачки. На сей раз она касалась не Дагмар (которая ждала его в Осло), не Фриды (которая все еще получала пособие от МИ-5), не его бывшей жены Веры и не Аниты, португальской проститутки из бара «Джорджес». Теперь Чапмен мечтал найти Бетти Фармер, девушку, которую он оставил в отеле «Де ла Плаг» шесть лет назад. Быть может, она погибла, вышла замуж или переехала. Однако Чапмен знал, что, если он найдет Бетти, она поможет ему многое исправить.

Эдди связался с Полом Бэквеллом и Алланом Тусом, двумя отставными полицейскими, бывшими когда-то его телохранителями, и попросил у них помощи. Кроме того, он нанял частного детектива по имени Дафи Бейкер. Эти поиски стали для Чапмена навязчивой идеей, отодвинув на задний план остальные мысли — и остальных женщин: «Главным для меня было найти Бетти, мою девочку, которую я видел в последний раз, когда выпрыгнул в окно отеля перед арестом». Бэквелл и Тус проследили путь Бетти вплоть до отеля «Остров Мэн», где она остановилась в 1943 году. Ее семья считала, что она работает на фабрике где-то в окрестностях Лондона. Один из ее приятелей сообщил, что она сбежала с пилотом «Спитфайра», которого потом сбили над морем недалеко от Маргейта.

Чтобы обсудить поиски Бетти Фармер, Чапмен значил бывшим полицейским встречу. За ланчем в шикарном отеле «Беркли» (Чапмен был, как всегда, расточителен и щедр) полисмены объяснили, что искать одну-единственную женщину в хаосе послевоенной Британии — очень сложная задача, особенно если нет фотоснимка: «Быть может, ты видишь здесь кого-нибудь, кто похож на нее?» Чапмен оглядел ресторанный зал: время было обеденное, и за столиками сидели привычные клиенты заведения: юные светские девушки, гвардейцы, банкиры и гангстеры. Он показал на тоненькую блондинку, сидящую за угловым столиком спиной к залу.

— Эта девушка со спины — вылитая Бетти, — сказал он.

В этот момент девушка обернулась.

— О боже! — закричал Чапмен. — Это и есть Бетти! Извините меня, джентльмены.

Тактичные Бэквелл и Тус выскользнули из ресторана, а официант вытирал остатки кофе из чашки, выпавшей из пальцев пораженной Бетти Фармер в тот момент, когда мужчина, которого она в последний раз видела в зале суда на Джерси, потрепал ее по плечу. Чапмен пододвинул стул к ее столику.

— Я должен уйти, — говорил он ей давным-давно, еще до войны. — Но я всегда возвращаюсь.