Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

24 Обед в «Лютеции»

Зигзаг исчез; все считали его мертвым. Когда «наиболее секретные источники» перехватили радиограмму с просьбой к лиссабонской штаб-квартире абвера «подыскать конспиративную квартиру для Фрицхена по просьбе из Берлина», появилась небольшая надежда. Однако эта просьба не имела продолжения, и упоминаний о Фрицхене больше не встречалось. Радиооператоры и расшифровщики из Блетчли-Парка продолжали прочесывать радиоэфир в поисках любых следов агента. Черчилль лично просил информировать его, когда (точнее, если) Зигзаг вновь проявится. Однако в эфире стояла тишина: не было ни информации от самого Чапмена, ни информации из «наиболее секретных источников» о деятельности агента Фрица, ни данных о нем от агентов подразделения специальных операций, действующих во Франции. Подразделение абвера в Нанте, похоже, закрылось, и в радиосообщениях абвера больше не встречалось упоминаний о фон Грёнинге. Быть может, Чапмен выдал себя во время допроса. Возможно, неудача со взрывом на «Ланкастере» заставила немцев подозревать его, или его сдал кто-то из секретных агентов немцев в Британии. Люди вроде Мастермана или Робертсона не были сентиментальны, однако мысль о том, что ожидало Чапмена перед казнью, заставляла умолкать даже их.

Зябким весенним утром охотник на морских котиков заметил на скалистом исландском берегу троих мужчин, чей вид и действия показались ему подозрительными. Они не были похожи на охотников на морских котиков и не охотились на них, — а ради других целей ни один нормальный человек не стал бы утруждать себя долгой и утомительной прогулкой в снежные рассветные часы при десяти градусах ниже нуля. Охотник оповестил местного шерифа, тот проинформировал американского командующего, чья база располагалась неподалеку. Американцы направили на место поисковую партию, чтобы разобраться в происходящем. Троих мужчин быстро нашли — к счастью для них, к тому времени чуть не замерзших насмерть. Руководителем незадачливой экспедиции оказался немец, два его товарища были исландцами. После недолгих возмущений и протестов они сообщили свои имена: это были Бьорнссон и Юлиуссон.

Немец, Эрнст Кристоф Фресниус, заявил, что они собирают информацию для немецкого судоходного института. Однако очень скоро туповатого Бьорнссона убедили сознаться, что они спрятали неподалеку, в пещере, радиопередатчик и педальный электрогенератор. Всех троих отправили в Лондон, в «лагерь 020», где Стефенс быстро выведал всю правду, настраивая Фресниуса против его «бестолковых подчиненных». Уже через несколько часов Стефенс выяснил, что троица должна была следить за передвижениями войск и докладывать о происходящем, тем самым подтвердив, что немцев «беспокоит возможное использование Исландии в качестве плацдарма для вторжения на континент».

До этого момента дальнейшее казалось предсказуемым, однако, когда Бьорнссон и Юлиуссон стали рассказывать о своей подготовке в шпионской школе в Норвегии, Стефенс внезапно стал внимательнее прислушиваться к рассказу. Как они сообщили, их инструктор по радиосвязи в Осло был «таинственный человек, говоривший на плохом немецком, с громким, пронзительным голосом, в летнем костюме цвета соли с перцем, с двумя золотыми зубами, большой сибарит и владелец частной яхты». На свете существовал лишь один человек с подобными стоматологическими приметами и вкусами в одежде. Пойманным показали фотографии Чапмена: оба, Бьорнссон и Юлиуссон, опознали своего радиоинструктора из Осло без колебаний. Команда «XX» была вне себя от радости. Даже сухой, не склонный к эмоциям Джон Мастерман в своей монашеской келье в «Реформ-клубе» радовался информации о «старом друге». МИ-5 вновь поймала след Зигзага. Но что у него — владельца нового модного костюма и частной яхты — было на уме?

По сравнению с предыдущим визитом Чапмена Берлин был страшно изуродован продолжительными жестокими бомбардировками. Чапмен и фон Грёнинг едва узнавали город, двигаясь по разрушенным улицам, усыпанным грудами камня, сквозь зловоние от вытекающего из труб газа, дыма, гниения. «Город пропах огнем и дымом. Это было похоже на руины Помпеи», — вспоминал Чапмен. На лицах берлинцев лежал отпечаток смирения и страдания.

Чапмен и фон Грёнинг поселились на Фридрихштрассе, в отеле «Метрополь». После скудного обеда, состоявшего из консервированного мяса, они сели в машину и поехали, мимо разбомбленных зданий Берлинского банка и отеля «Кайзерхоф», в штаб-квартиру люфтваффе — огромное здание из монолитного бетона на Лейпцигштрассе. На пятом этаже капитан люфтваффе продемонстрировал им фрагменты приборов, снятые с британского самолета, в том числе вмонтированный в приборную панель экран, на котором, как пояснил капитан, враг мог «без проблем видеть наши истребители и бомбардировщики». Офицер разведки весьма смутно представлял себе, где искать эти приборы, посоветовав лишь попытаться обнаружить их на военном заводе «Коссорс оф Хаммерсмит» либо найти какую-нибудь авиабазу и попытаться завладеть прибором с помощью кражи или подкупа.

Чапмен вновь был поражен непоколебимой верой в его криминальные таланты: «Немцы всецело полагались лишь на мою смекалку и на то, что при выполнении задачи я смогу заручиться помощью бывших приятелей». Более того, на каждой встрече с очередным официальным лицом содержание его британской миссии становилось все шире. Его представили очередному офицеру, по словам которого командование люфтваффе было уверено, что бомбардировщики на каждой из английских авиабаз нацелены на вполне определенные города Германии. В качестве дополнения к основной миссии Чапмену (или кому-нибудь из его людей) предлагалось следить за авиабазами, расположенными в Кембриджшире, и попытаться выяснить расписание бомбардировок. Затем некий гражданский по фамилии Вайс прочел Эдди четырехчасовую лекцию о радиоуправляемых ракетах и летающих бомбах. Чапмен впервые слышал об ужасных беспилотных снарядах, призванных разбомбить Британию до основания. Вайс пояснил, что все страны сейчас стремятся обладать этим оружием, которое может поставить пылающую точку в текущей войне. Задачей Чапмена будет выяснить, развернуто ли уже в Британии производство планирующих бомб и когда англичане собираются пустить их в ход.

Той ночью Чапмен и фон Грёнинг смотрели из окна отеля «Метрополь» на Фридрихштрассе, единственного сохранившегося здания в округе, острова в море руин. Измученные лица берлинцев, ужасные разрушения в городе, фантастические ожидания, возлагавшиеся на миссию Чапмена, — все это наводило их обоих на одну и ту же мысль: Германии грозит поражение, и она отчаянно пытается изменить ход событий перед неотвратимым вторжением союзников. Фон Грёнинг уже не скрывал своей уверенности в том, что Германия проиграет войну: он признался, что начал конвертировать деньги в ценности, скупая предметы, которые можно будет легко унести с собой в неизбежном хаосе, который наступит после поражения, и припрятывая их в своем особняке в Бремене. Летающие бомбы были последней безрассудной ставкой в игре, утверждал фон Грёнинг, хотя нацистская пропагандистская машина все еще кричала о предстоящей полной и окончательной победе. «Если это оружие не принесет успеха, реакция будет ужасной», — трезво добавил он.

Чапмену и фон Грёнингу приказали отправляться в Париж и ждать инструкций. Чапмена вновь поселили в «Гранд-отеле», тогда как фон Грёнинг остановился в «Лютеции», штаб-квартире СС на бульваре Расиай. Продолжались ужасно надоевшие проволочки. Фон Грёнинг разочарованно объяснял, что задержка вызвана «неспособностью или нежеланием люфтваффе найти самолет». Чапмен мерил шагами парижские улицы, созерцая город, сломленный морально и духовно. Среди французов росло возмущение бомбардировками союзников, во время которых гражданское население гибло наравне с немцами. Особого энтузиазма по поводу вторжения союзных войск не наблюдалось. Сидя за столиками в кафе, люди ворчали: «Уж лучше жить под немцами, чем вовсе лишиться дома».

В середине апреля стало известно, что Чапмену предстоит вылетать из Брюсселя. Они с фон Грёнингом добрались на поезде до Бельгии, где узнали, что полет отменен из-за высокой опасности быть перехваченным истребителями. Разочарованные, они вернулись в Париж. В мае вновь началось оживление: Чапмену сообщили, что он будет выброшен неподалеку от Плимута в ходе бомбежки, организованной немцами, однако все вновь застопорилось. Вторжение союзников могло начаться в любой день, сообщил ему фон Грёнинг, и, если ему удастся попасть в Англию до его начала, его первой и важнейшей задачей будет выяснить дату и место высадки. Хотя фон Грёнинг и считал, что в конечном итоге Германия проиграет войну, он, подобно большинству немцев в оккупированной Франции, беспечно полагал, что немецкие укрепления на Ла-Манше способны выдержать любую атаку.

Вдобавок ко всем треволнениям, к Эдди приставили нового соглядатая — юного субтильного парнишку из «Лютеции» по имени Краус, или Крауснер. Фон Грёнинг предупредил Чапмена, что Краус — гомосексуалист и завсегдатай парижских злачных мест — заработал репутацию лучшего охотника на шпионов, поймав больше вражеских агентов, чем любой другой немецкий контрразведчик, и что он очень ловко умеет задавать бесцеремонные вопросы. Как и любой другой германский офицер на его пути, Краус тоже имел задание для Чапмена — тот должен был передать камеру и деньги агенту, уже действующему в Британии.

Как-то вечером, после ужина, Краус невзначай спросил, знаком ли Чапмен с Дэннисом Уитли, английским писателем, автором остросюжетных романов. Чапмен признался, что встречался с ним.

— Он ведь работает на британскую разведку? — поинтересовался в ответ Краус.

Зигзаг прикинулся возмущенным:

— Мне-то, черт возьми, откуда знать?

Эдди, в отличие от Крауса, не знал, что Уитли стал ключевым сотрудником Лондонского контрольного центра, совершенно секретного подразделения, занимающегося стратегической дезинформацией противника. Руководил им подполковник Джон Биван.

Воскресным утром на Пляс-Пигаль Чапмен узнал в толпе молодого алжирца по имени Амалу, знакомого по тюремным казематам Роменвиля. Тем же вечером в кафе «Ла Рефюж» в Латинском квартале Амалу рассказал ему, что был освобожден сразу после Чапмена — не зная почему, — как, впрочем, не знал он и о причине своего ареста. Когда Чапмен спросил его об Энтони Фарамусе, Амалу лишь с грустью пожал плечами: Фарамуса увезли из Роменвиля через несколько месяцев после освобождения Чапмена, и никто не знал, жив он или мертв.

В это время Фарамус находился в концентрационном лагере Маутхаузен. До этого он был в Бухенвальде, где голодал, отчаянно мерз в своей эрзац-рубахе и ботинках на деревянной подошве, подвергался побоям и работал в рабских командах до полного изнеможения. «Если — или когда — я умру, — думал он, — мои останки протащат по навозу и сбросят куда-то, где их заберет тележка, присланная из крематория». Фарамус подсчитал, что жить ему осталось примерно полгода, когда, по неизвестной ему причине, его загнали в очередной поезд и перевезли в Маутхаузен, огромный рабочий лагерь в Верхней Австрии.

Здесь условия были, насколько это возможно, еще хуже, чем в Бухенвальде: по словам Фарамуса, это был «лагерь уничтожения, настоящее кладбище». Комплекс лагерей Маутхаузен-Гузен был самым ужасным из существующих: здесь врагов Рейха, включая интеллигенцию, уничтожали работой до смерти. Болезни, насилие, жестокость и газовые камеры убивали жестоко и неотвратимо. В Бухенвальде погибло около 56 тысяч человек, в Маутхаузене — примерно 300 тысяч. Многие из тех, кто был еще жив, искали смерти: живые скелеты, рабы каменоломен Маутхаузена, выждав, пока охрана отвернется, они хватали самый большой камень, который могли поднять, и проламывали себе острой гранью голову. Другие, подобно Тони Фарамусу, с изъязвленными, гниющими ногами, с телами, изгрызенными болезнью, апатично ждали конца. В то время, когда Чапмен интересовался судьбой своего друга, того тоже мучили вопросы: «Все это время я думал — почему? Откуда такое зверство? Какова цель всего этого?»

Через несколько дней после встречи Чапмена с Амалу Краус походя заметил, что хотел бы зайти в кафе «Ла Рефюж» в Латинском квартале. Чапмен был поражен. Он начал лихорадочно размышлять. Следили ли за ним в кафе? Сказал ли он Амалу что-нибудь, что могло выдать его? Подверг ли он дополнительной опасности себя или Фарамуса, интересуясь судьбой своего друга? Был ли Амалу стукачом? Чапмен предложил лучше пойти в «Лидо», и на лице Крауса появилась неприятная понимающая улыбочка.

Вскоре пришло письмо от Дагмар, в котором говорилось, что она «хорошо проводит время, недавно познакомилась с одним штурмбаннфюрером…» Это была кодовая фраза, означающая, что ей продолжают платить и ни в чем не подозревают. Чапмен заметил, что письмо уже было кем-то вскрыто.

6 июня союзники вторглись в Северную Францию. Началась крупнейшая в истории операция вторжения с моря. Операцию «Оверлорд» обеспечила операция «Стойкость» — крупнейшая дезинформация, организованная командой «XX». Многие месяцы двойные агенты поставляли немцам сведения, из которых явственно следовало, что союзники вторгнутся на континент через Па-де-Кале. Однако войска союзников высадились в Нормандии, запутав врага дезинформацией с таким успехом, какого не удавалось добиться ни одной разведке за всю историю войн.

Высадка изменила все, включая и миссию Чапмена. МИ-5 полагала, что он может добиться невероятного; что же касается абвера, похоже, там все больше верили в то, что он может творить чудеса. В лихорадочные дни после начала вторжения шефы немецкой разведки всерьез обсуждали идею о том, чтобы забросить Фрица на нормандский береговой плацдарм для действий в тылу противника. Он мог выбрать любую маскировку (предлагался даже костюм падре), получить любую запрошенную сумму денег и помощь других агентов. Согласно инструкциям, полученным из Берлина, Чапмен должен был узнать код, которым пользовались при радиообмене корабли союзников «при обстрелах прибрежных городов для поддержки сухопутных сил». Однако этот план стал рушиться на глазах, стоило кому-то заметить, что даже шпион со способностями Чапмена вряд ли сможет в самом эпицентре кипящего боя подплыть к кораблю в гриме военного капеллана и стащить оттуда совершенно секретные коды.

В итоге было решено поручить Чапмену подготовку членов «пятой колонны» в Париже на случай, если немцам придется оставить город. Он учил азбуке Морзе двух женщин-добровольцев, которые, казалось, совершенно не способны справиться с поставленной задачей. Одну из них, нервную итальянку, бывшую балерину, звали Моника, другой была бывшая машинистка по имени Гизелла. Зигзаг с удовольствием взирал на ямочки на щеках у Моники, однако все больше подозревал, что безнадежно запутался в сетях безумной германской военной бюрократии.

Фон Грёнинг тоже пребывал в депрессии. Он сообщил Чапмену, что убежден в своей собственной непотопляемости, однако у него были иные причины для печали: абвера больше не существовало. Получив очередные свидетельства антинацистской деятельности офицеров абвера, Гитлер взъярился. Вызвав Канариса, он обвинил его в попустительстве, из-за которого секретная служба «совершенно развалилась». Канарис язвительно ответил, что в этом нет ничего удивительного: ведь Германия проигрывает войну. Гитлер мгновенно уволил Канариса, «сослав» его на ничего не значащую должность. Абвер был распущен, все его функции были переданы РСХА — Главной имперской службе безопасности, существовавшей в составе СС под руководством Гиммлера. Фон Грёнинг больше не работал под началом либерального Канариса — его шефом стал Вальтер Шелленберг, шеф зарубежной разведки в составе СС.

Пребывая в унынии, фон Грёнинг даже придумал для себя собственную шпионскую миссию — в случае отступления немецких войск он собирался остаться на занятой союзниками территории и под видом французского торговца антиквариатом координировать деятельность «пятой колонны». Эдди приписал этот план «излишнему употреблению бренди». Чапмен пытался подбодрить своего товарища и даже подарил ему на день рождения статуэтку из слоновой кости с гравировкой — на память об их пребывании в Париже.

В июне немцы все же продемонстрировали свое «оружие возмездия», которым так долго пугали мир, обрушив на Лондон первую «летающую бомбу „Фау-1“» (V1, где V было сокращением слова Vergeltungswaffe, «возмездие»), «Лондон ждут ужасающие разрушения, — вещал фон Грёнинг. — После взрыва на 4 тысячи метров вокруг не останется ничего живого». Удар должен был получиться такой силы, что, если бы Чапмен был в это время в Лондоне, он не смог бы пользоваться передатчиком, поскольку все электростанции в округе оказались бы разрушены. 13 июня, в день, когда была запущена первая «летающая бомба», немец и англичанин приникли к радиоприемнику, слушая сообщения о бомбежке по Би-би-си. На лицо фон Грёнинга жалко было смотреть: бомбардировка упоминалась в конце выпуска новостей, о новом оружии Гитлера было сказано вскользь, с полным равнодушием. Судя по сообщению, в городе произошли «небольшие разрушения». Диктор лгал (в последующие девять месяцев от ударов «Фау-1» погибло более 6 тысяч мирных жителей), однако это был отличный ход с точки зрения пропаганды. Хотя фон Грёнинг и заподозрил в радиосообщении пропагандистский трюк, однако отметил, что, если эффективность «летающих бомб» не удастся существенно увеличить, они могут оказаться «пустышкой».

В конце концов Чапмен убедил себя, что Германия проиграет войну и без его помощи. Однако в этот момент его немецкое начальство вновь развернуло бурную деятельность: из Берлина, от нового руководства, пришло сообщение, гласившее, что самолет «находится в его распоряжении»: он вылетает из Голландии 27 июня. Причиной подобной спешки стали «летающие бомбы». Не будучи уверенными в мощи наносимых ими ударов из-за напущенного британскими пропагандистами тумана, немцы хотели иметь надежные глаза и уши на земле. Новая миссия Чапмена заключалась в том, чтобы оценить ущерб, наносимый «Фау-1», присылая отчеты о результатах бомбежек, а также прогнозы погоды и барометрические показания. Он будет указывать цели удара и оценивать его результаты, помогая наводчикам точнее направлять «летающие бомбы» со стартовых площадок в Северной Франции.

В украшенных витражами великолепных залах отеля «Лютеция» фон Грёнинг еще раз бегло очертил предстоящую Чапмену миссию. В порядке приоритетности перед ним стояли следующие задачи: выяснить подробности о британской аппаратуре слежения за подводными лодками; найти и украсть прибор, подобный тому, который стоял на сбитом ночном истребителе; докладывать о разрушениях, наносимых «Фау-1», с указанием точного времени удара и его результатах; сообщать прогнозы погоды; узнавать места расположения американских авиабаз в Британии; выяснить, по какому из городов Германии наносят удары самолеты каждой из авиабаз, и привлечь остальных членов своей банды к слежению за ними, — они будут сообщать полученную информацию, используя второй передатчик.

Чрезмерная сложность и запутанность предстоявшей Чапмену миссии стала отражением растущего отчаяния части руководства германской разведки, понимания, что лишь выдающийся прорыв, огромная и неожиданная удача смогут изменить ход войны. Не ведая, что вся их шпионская сеть уже давно работает против них, немцы верили, что в Британии у них есть значительное количество активных агентов. Некоторые из них были на очень хорошем счету. Однако ни на кого еще не возлагали столь сложную и опасную миссию. Фриц приобрел статус мифического героя: где-то в высших эшелонах германского военного командования, изо всех сил желая принять желаемое за действительное, верили, что этот британский шпион способен в одиночку выиграть для Германии войну.

Именно ради этой возвышенной цели немцы снабдили Чапмена наилучшим шпионским оборудованием, которое могла предложить ему Германия: миниатюрной камерой «Вецлар», камерой «лейка» (которую следовало передать некоему шпиону в Британии), дальномером и экспонометром Лейца, а также шестью роликами фотопленки. Никто уже не упоминал о том, что Чапмену следует извлечь из земли свой старый передатчик: ему выдали целых две новенькие рации, каждая из которых была укомплектована антенной, наушниками, пятью пьезоэлементами и бакелитовым ключом. Для самообороны — а если понадобится, и самоубийства — у Чапмена был семизарядный пистолет системы Кольта, алюминиевый пузырек с белой жидкостью и семь пилюль с ядом мгновенного действия, «на случай, если дело обернется плохо». Наконец, Чапмену вручили внушительную брезентовую сумку, в которой лежал 6001 фунт в купюрах разного номинала, бывших в употреблении (что равняется почти 200 тысячам сегодняшних фунтов), разложенных по конвертам. Более значительные суммы Эдди держал в руках лишь во время своих грабительских налетов в 1930-х годах. В карманах у Чапмена лежали два письма, бывшие частью его легенды: одно было адресовано мистеру Джеймсу Ханту, Сент-Люк-Мьюз, Лондон; другое, подписанное «Бетти», было самого невинного содержания.

Абвер был распущен и сдал свои позиции по всем фронтам, однако ничто не могло поколебать гостеприимства его сотрудников, равно как и присущего им нюха на важные события. Фон Грёнинг объявил, что в отеле «Лютеция» будет организован прощальный обед в честь отъезда Фрица, агента номер V-6523. Союзные войска с каждым часом подходили все ближе к Парижу, однако в мире фон Грёнинга, где весело звякали бутылки и вино лилось рекой, всегда находилось время для вечеринки.

Вот так 25 июня 1944 года знаменитый немецкий шпион и тайный двойной агент британских спецслужб оказался почетным гостем штаб-квартиры СС в оккупированном Париже. В числе гостей были фон Грёнинг, страшный Краус, пара симпатичных секретарш из машбюро и друг фон Грёнинга, офицер-разведчик из Бремена. В приватном обеденном зале с витражами, за столом, ломившимся от еды и вина, гости пили за здоровье Чапмена и желали ему удачи. Самому Эдди происходящее казалось нереальным. Когда все были заняты горячим, зазвонил телефон. Чапмену передали трубку: это был один из высших офицеров СС, который лично пожелал ему всего наилучшего, сообщив, что послал ему для вечеринки сигареты и две бутылки коньяка. Подвыпивший фон Грёнинг, встав, произнес прощальную речь, превознося прошлые подвиги Чапмена и предсказывая, что его миссия окажет решающее влияние на ход войны. Была ли в голосе фон Грёнинга нотка иронии, когда он поднимал бокал за будущий триумф Чапмена? Зигзаг увидел, как по лицу Крауса пробежала знакомая зловещая полуулыбка.

Подвыпившие гости толпой вывалились на бульвар Распай, и фон Грёнинг, Эдди и большой кожаный чемодан с экипировкой были погружены в ожидавшую машину. «Когда я в последний раз видел начальство у „Лютеции“, они стояли и махали со ступеней главного входа вслед нашей отъезжающей машине».