20 «Отсыревший заряд»

Никто не обратил внимания на норвежского моряка с живыми черными глазами, севшего в самолет, следовавший дневным рейсом из Лиссабона в Мадрид, и тихонько устроившегося в самом конце салона. В кармане у него был норвежский паспорт на имя Олафа Христианссона, моряка, уроженца Осло. Этим же рейсом летела целая компания норвежцев, однако их тихий соотечественник не спешил вступить с ними в разговор. Да он и не мог бы: ведь он не знал ни слова по-норвежски.

В мадридском аэропорту коренастый приземистый человечек с румянцем на щеках подскочил к нему из толпы.

— Вы Фриц? — шепнул он.

— Да, — ответил Чапмен. — Красавчик Альбер.

В отеле «Флорида» Чапмен пообедал жареной свининой, выпил бутылку терпкого испанского вина, после чего проспал двенадцать часов. Следующие пять дней он помнил смутно. Эдди потерял счет безымянным немецким визитерам, которые приходили и уходили, задавали одни и те же либо слабо различавшиеся вопросы. Эти допросы проходили в его номере в отеле, в холле на первом этаже или в близлежащих кафе. Розовощекий немец выдал ему 3 тысячи песет, предположив, что, возможно, ему захочется закупить что-нибудь из одежды, чай, кофе или «что-нибудь еще, что трудно достать в оккупированной Европе». Итак, ему предстояло возвращение во Францию. По мадридским улицам за Чапменом осторожно следовала маленькая улыбающаяся тень.

Человек, который первым опрашивал его в Лиссабоне и которого МИ-5 позже идентифицировала как офицера абвера Конрада Вайснера, появился в отеле «Флорида» и объявил, что будет сопровождать Чапмена в Париж. В отдельном спальном купе Чапмен лежал без сна, пока поезд в темноте громыхал мимо станций: Сан-Себастьян, Ирон, Хенде, Бордо. На рассвете 28 марта поезд прибыл на вокзал д'Орсэ. На перроне его уже ждал Альберт Шель, его луноликий собутыльник из Нанта, тот самый Красавчик Альбер — первое из увиденных им знакомых лиц. Они обнялись как старые друзья; по дороге на квартиру абвера на улице Луинь Чапмен поинтересовался, где доктор Грауманн. Понизив голос, чтобы водитель не услышал его слов, Альберт прошептал, что Грауманн, «попав в опалу», был отправлен на Восточный фронт.

Причины изгнания фон Грёнинга до сих пор неясны. Позже Чапмену рассказали, что его шеф поссорился с главой парижского отделения абвера и его тихо убрали, использовав как предлог злоупотребление алкоголем. Сам фон Грёнинг позже объявил, что собирался послать за Чапменом подводную лодку, однако начальство запретило ему это, и он навлек на себя немилость, яростно отстаивая свое решение. Также вполне возможно, что лояльность фон Грёнинга к Гитлеру была поставлена под сомнение наряду с лояльностью других сотрудников абвера. Так или иначе, фон Грёнингу пришлось покинуть свой пост в Нанте и отправиться в свою старую часть, входившую в группу армий «Центр» и воевавшую на русском фронте.

Чапмен считал доктора Грауманна своим «старым другом», но, что еще важнее, тот был его защитником и патроном. Его уход стал серьезным ударом. Тем временем допросы продолжались. Полковник люфтваффе, провожавший его в Ле-Бурже, и пилот, лейтенант Шлихтинг, расспрашивали его о прыжке и приземлении. Следующим был армейский офицер, безымянный и недружелюбный, за ним появился какой-то гражданский, забросавший его пятью десятками вопросов о британских военных базах и вооружениях, ни на один из которых Чапмен не знал ответа. Кого бы Чапмен ни спрашивал про доктора Грауманна, — от всех он получал уклончивые ответы, из которых следовало, что тот находится «где-то на Восточном фронте». В конце концов Эдди, собрав всю свою храбрость, заявил, что хочет немедленно видеть доктора Грауманна и что «он больше ни перед кем не будет отчитываться о своей работе и не останется под началом другого человека». Однако его просьба, равно как и сквозившее в ней неприкрытое раздражение, была оставлена без внимания, — по крайней мере, так казалось.

Вопросы ему задавали дружелюбно, но весьма настойчиво. По вечерам ему было позволено развлекаться, однако лишь в компании Альберта и еще одного соглядатая. В просьбе выдать аванс из тех денег, что ему причитались, было решительно отказано. После решительного протеста он получил на расходы 10 тысяч франков. Позднее эту сумму с явной неохотой увеличили до 20 тысяч франков. Это не было похоже на ту встречу героя и невероятные богатства, о которых он мечтал. Это несоответствие чрезвычайно напрягало Чапмена. Эдди запоминал лица допрашивавших его, а также те немногие имена, которые ему удавалось выяснить. Однако основная часть его психической энергии уходила на то, чтобы вновь и вновь рассказывать свою историю — полуправду-полуложь, которая была огненными буквами вписана в его память после долгих дней и недель повторений на Креспини-Роуд. Он ни разу не сбился и не допустил ни единого разночтения, хотя был особенно осторожен с временем и датами, обозначая их лишь приблизительно, памятуя предупреждение Тара Робертсона: «Важно не называть точного времени, иначе рассказ получится чрезмерно точным». Он так хорошо знал свою легенду, что временами сам в нее верил. Благодаря сохранившейся стенограмме знаем ее и мы.


Я приземлился на вспаханном поле около половины третьего ночи. Вначале я был оглушен падением, однако, как только сознание полностью восстановилось, я закопал парашют возле каких-то кустов на берегу ручья, протекавшего по краю поля. Я снял рюкзак со спины, забрал из него передатчик и рассовал детонаторы по карманам. Невдалеке я заметил небольшой амбар. Осторожно приблизившись к нему, я понял, что он пуст, влез в него через окно, забрался на чердак и проспал до наступления дня. Не знаю, в котором часу я проснулся, поскольку мои часы остановились. Очевидно, я разбил их во время падения. Я вышел из амбара и по проселку шел до большой дороге, двигаясь к югу, пока не дошел до указателя с надписью «Уисбек». Сверившись с картой, я понял, что нахожусь неподалеку от Литтлпорта. Дойдя до деревни, я увидел, что железнодорожная станция действительно называется Литтлпорт. Я посмотрел расписание: поезд на Лондон отправлялся в 10.15. Сев на него, я прибыл на Ливерпуль-стрит примерно в четверть первого. Я зашел в буфет, выпил стаканчик, купил сигарет, а затем нашел на станции телефонную будку и позвонил Джонни Ханту в рабочий клуб «Хаммерсмит». В клубе мне ответили, что Джимми будет около шести, так что я на метро доехал до Уэст-Энда и пошел в кинотеатр «Нью Галлери», где посмотрел фильм «В котором мы служим». Я подумал, что сразу после прибытия мне лучше в дневное время не слоняться по Уэст-Энду.

Я оставался в кинотеатре, пока не отключили свет, после чего опять позвонил Джимми в клуб. Он удивился, услышав меня, но согласился встретиться со мной на станции метро «Гайд-парк». Мы отправились в ближайший паб. Я сказал ему, что сумел смыться с Джерси и что хочу очень многое с ним обсудить, но было бы лучше сделать это в каком-нибудь более тихом месте. Мне было особенно важно, чтобы полиция не узнала о моем возвращении в Британию, так что Джимми предложил отправиться по одному из его секретных адресов — на Саквиль-стрит, где он жил вместе с девушкой. Я сказал, что не хочу, чтобы меня видел кто-нибудь, кроме него, поэтому он позвонил своей девушке и велел ей отправиться куда-нибудь на время, поскольку ему предстоит деловая встреча с приятелем. Она привыкла куда-нибудь исчезать, пока Джимми занимается своими делами, поэтому она не удивилась.

Когда мы приехали на квартиру на Саквиль-стрит, я рассказал Джимми все как есть. Я сказал, что, сидя в тюрьме на Джерси, решил работать на германскую разведку, что ко мне отнеслись прекрасно и пообещали значительную сумму денег, если я выполню их задание в Британии. У меня с собой была тысяча фунтов, и еще пятнадцать тысяч мне было обещано, если я успешно проведу диверсию на заводе «Де Хавилланд». Для Джимми это была отличная возможность заработать кучу денег и получить защиту германского правительства, которое сможет вывезти его из страны. Я показал ему свой радиопередатчик и сказал, что мне нужно место, где бы я мог с ним работать. Джимми сказал, что в последнее время полиция слишком уж пристально следит за ним и поэтому он снял дом в Хендоне, а пока он советует мне оставаться на квартире на Саквиль-стрит и сидеть тихо.

В субботу я перебрался в дом в Хендоне и в воскресенье в первый раз вышел оттуда в эфир.

Я объяснил Джимми, что мне надо немедленно приступить к делу и достать материалы, которые понадобятся для диверсии на заводе «Де Хавилланд». Мы решили, что с моей стороны было бы глупо слишком много расхаживать по улице, — не исключено, что меня ищет полиция. Однако Джимми сказал, что у него осталось немного взрывчатки на Сент-Люк-Мьюз — еще той, что он использовал в своей работе до войны.

В один из дней перед Новым годом мы с Джимми поехали на завод «Де Хавилланд» и обследовали всю территорию с близлежащей дороги. Мы выбрали три объекта которые должны были стать нашими основными целями. Мы решили провести разведку ночью и проникли на территорию через неохраняемые ворота, защищенные лишь небольшим количеством колючей проволоки. Рядом с бойлерной мы увидали во дворе шесть больших трансформаторов. К ним можно было подобраться, перебравшись через стену. Мы обнаружили, что если разрушить взрывом один или два трансформатора это парализует работу всего завода. Оглядевшись, мы заметили еще одну, вспомогательную подстанцию по соседству с бассейном. Она была окружена высоким забором, и там стояли еще два трансформатора, явно очень мощных. Мы решили что под каждый трансформатор потребуется положить не меньше 30 фунтов взрывчатки и что ее можно будет пронести в двух чемоданах.

В назначенный вечер мы подъехали к заводу около 19 часов, припарковав машину за гаражом перед входом на территорию. Мы выпили кофе по соседству, а затем пробрались во двор дома позади «Кометы» и перелезли через колючую проволоку, натянутую над неохраняемыми воротами. Джимми занялся трансформаторами рядом с бассейном, а я — тем, что был рядом с подстанцией. Заложив взрывчатку, мы установили отсрочку взрывов на 1 час и остановили машину на объездной дороге в двух милях от завода. Через 55 минут мы услышали два мощных взрыва с промежутком около 30 секунд. Услышав их, мы тут же поехали обратно в Лондон.

На следующий день мы собирали сведения о диверсии. Я встретился на Хендон-Вэй с девушкой по имени Венди Хаммонд, которая работает во вспомогательной службе завода «Де Хавилланд». Она сказала, что на заводе творится чудовищная неразбериха и что руководство пытается замять это дело, заявляя, что ничего не произошло. Все знали, что предприятию нанесен громадный ущерб и что во время взрыва были раненые, но никто не хочет это признавать.

Когда я выходил в эфир, Джимми часто оставался со мной в спальне. Он очень интересовался радиограммами, которые я получал. Его особенно волновало, велики ли его шансы получить свои 15 тысяч фунтов. Когда вы сообщили, что за мной не смогут прислать подводную лодку, он рассвирепел, решив, что шансы получить деньги крайне призрачны. Он сказал, что отправится со мной в Лиссабон и добьется, чтобы ему выплатили причитающееся. К сожалению, как вы знаете, его арестовали по подозрению в краже взрывчатки, а позже в клубе «Хаммерсмит» была облава, во время которой искали его сообщников. Он провел примерно неделю в тюрьме, после чего его отпустили, однако после этого мы почти не общались. Из-за ареста Джимми не мог отправиться со мной, кроме того, добыть два комплекта необходимых документов было гораздо сложнее, чем сделать один комплект. Поэтому я, разумеется, отправился в одиночестве.


Запомнить основные сюжетные линии легенды было достаточно просто. Сложнее оказалось оставаться настороже и при этом выглядеть расслабленным, оставаться последовательным, предугадывать, какую ловушку готовит допрашивающий, и всегда быть «на один вопрос впереди» него. Что говорил на эту тему Робертсон? Говори медленно, отвечай туманно, не лги без нужды. Эти правила казались отличными в гостиной дома на Креспини-Роуд, однако под жестким прессингом опытных следователей абвера Чапмен то и дело чувствовал, как его покидает способность мыслить, а правда и ложь сливаются воедино. Педантичный Мастерман предупреждал его: «Жизнь секретного агента весьма опасна, однако жизнь двойного агента опасна вдвойне. Он все время балансирует на туго натянутом канате, и единственная ошибка может уничтожить его». Но никто не сумел бы сохранять равновесие вечно, когда так много рук дергают за канат.

После десяти страшных парижских дней Чапмену сообщили, что его отправляют в Берлин. Это путешествие должно было привести его в самое сердце нацизма, однако до некоторым признакам он подозревал, что оно приведет его также и к Грауманну. Подозрение окрепло, когда Альберт, отведя его в сторону, посоветовал, что бы ни случилось в Берлине, «придержать наиболее любопытные детали своего путешествия в Англию до встречи с Грауманном». Заискивающим тоном Альберт попросил замолвить за него словечко перед Грауманном.

Поезд, отправляющийся в Берлин, был забит солдатами, однако для Чапмена и его нового сопровождающего, которого ему представили как Вольфа, было забронировано отдельное купе первого класса. Когда какой-то армейский майор стал настаивать, чтобы его посадили на одно из зарезервированных мест, Вольф вызвал железнодорожную полицию, и разъяренного майора вытолкали вон, невзирая на его крики и обещания доложить о нанесенном оскорблении самому Гиммлеру.

С берлинского железнодорожного вокзала Чапмена быстро отвезли в отель «Ла Пти Стефани» неподалеку от Курфюрстендам. Допросы продолжились. Эдди валила с ног усталость. Волнение подтачивало его уверенность. Он был близок к срыву. Один из допрашивавших, очевидно представитель штаб-квартиры абвера, поинтересовался у него, каким образом были сконструированы бомбы в чемоданах, использованные при взрыве на заводе «Де Хавилланд». Чапмен в очередной раз рассказал, как прикрепил с правой стороны чемодана батарейки, присоединенные к детонатору, с помощью клейкой ленты. Допрашивающий ухватился за эту фразу: в предыдущих беседах в Париже и Мадриде Чапмен утверждал, что закрепил батарейки на левой стороне чемодана. Чапмен заставил себя говорить медленно, а думать быстро, как учил его Тар: «У меня было два чемодана — в одном батареи были закреплены на левой стороне, в другом — на правой». Опасный момент миновал.

На следующий день в «Ла Пти Стефани» появился высокий и худощавый флотский офицер, представившийся как Мюллер. Он вручил Чапмену новенький немецкий паспорт на имя Фрица Грауманна, родившегося в Нью-Йорке, отец — Штефан Грауманн. Это был явный знак того, что его прежний шеф снова в игре. Мюллер велел Эдди собрать вещи и приготовиться к отъезду: через час они отправятся в Норвегию.

В Блетчли-Парке специалисты вычерчивали на карте многочисленные перемещения Зигзага по Европе в направлении с севера на юг, выяснили имена, значившиеся в его новых паспортах — норвежском и германском, а также отметили, что предложенная им диверсия на «Ланкастере» «здорово подняла его ценность» в глазах немецких боссов.

Была лишь одна загвоздка: бомбы на судне все не срабатывали, и, хотя немцы, казалось, ни в чем не подозревали Чапмена, они начинали испытывать нетерпение. «Немцы проявили громадный интерес к „Ланкастеру“. Их чрезвычайно волнует вопрос о том, состоялась ли диверсия», — предупреждал Мастерман. Анита, проститутка из бара George's, сообщила, что двое немцев подходили к Джеку, нищему бродяге, живущему под мостом по соседству, и предлагали ему 2 тысячи эскудо за информацию о моряках с британского корабля. Абвер нарушил все правила, чтобы тайком доставить бомбы на борт «Ланкастера», однако корабль все еще был невредим, а Канарису был нужен результат. Юэн Монтегю, представитель Военно-морского флота в «Комитете „Двадцать“», предупреждал: «Либо взрыв произойдет, либо Зигзагу конец».

На борту корабля нужно было инсценировать хоть какой-нибудь инцидент. Операция «Отсыревший заряд» началась.

Виктор, лорд Ротшильд, был разочарован тем, что ему запретили просто-напросто взорвать «отличный торговый корабль», однако согласился вместо этого организовать на нем «по возможности мощный взрыв с большим количеством дыма». Перспектива устроить хотя бы небольшой взрыв на борту «Ланкастера» заставляла его голубую кровь быстрее бежать по жилам: «Небольшой бабах — это неплохая идея. Я не знаю, заряд какой мощности можно взорвать на судне, не причинив ему реального вреда. Думаю, это зависит от того, в каком месте все произойдет».

Ротшильд и Рид вместе разработали сценарий операции. Когда судно придет в Британию, Рид поднимется на борт под видом офицера таможни, сопровождаемый еще одним агентом, также переодетым в таможенную форму, в руках которого будет кейс со взрывчаткой. Этот агент, «которому придется предварительно обучиться обращению с бомбами в головном офисе МИ-5», сделает вид, что ищет контрабанду, оставит бомбу в бункере, подожжет фитиль и быстро уберется с места взрыва. Услышав взрыв, агент должен упасть, притворившись, что повредил руку, которую ему забинтуют. После он должен будет объяснить, что проверял уголь в бункере, когда «услышал шипение, а затем — взрыв, которым его выкинуло на палубу». Затем экипаж подвергнут допросу, и сплетни, распущенные моряками, довершат дело. «Враг узнает о диверсии через кого-нибудь из членов команды», — предсказывал Рид.

Для операции требовалась особая бомба: она должна будет вызвать массу шума и дыма, при этом не убить агента МИ-5, который установит ее, не поджечь уголь и не потопить корабль. Лорд Ротшильд обратился за помощью к своему другу, подполковнику из экспериментального подразделения Военного министерства Лесли Вуду, такому же, как и он, любителю взрывчатых веществ.

Вскоре подполковник соорудил устройство, которое должно было обеспечить «громкий взрыв и клубы красноватого дыма примерно через три минуты после того, как будет подожжен запал». Вуд прислал Ротшильду посылку с курьером вместе с запиской: «Вот тебе три игрушки. Одна — для тебя, попробуй поиграть с ней (только не в доме!), а с двумя другими пусть играет твой приятель».

Операция «Отсыревший заряд» была весьма глупой затеей. Она была сложной, рискованной и включала слишком много постановочных элементов («Необходимость бинтовать выдуманную рану чревата весьма опасными случайностями», — предупреждал Мастерман). В итоге операцию «Отсыревший заряд» отменили, к большой досаде Ротшильда, который компенсировал свое разочарование, самостоятельно взорвав все три «игрушки».

Согласно следующему плану, бомбы должны были случайно обнаружить, когда судно придет в Глазго. Вслед за этим все, бывшие на борту, будут подвергнуты допросу: «Когда „Ланкастер“ в следующий раз придет в Лиссабон, местные приспешники немцев непременно попытаются пообщаться с членами экипажа и в итоге будут считать, что в пути с судном случилось нечто странное, поскольку после возвращения в Британию всему экипажу учинили форменный допрос (именно это, скорее всего, скажут подвыпившие моряки). Этого хватит, чтобы устранить опасность, грозящую Зигзагу».

Итак, когда 25 апреля судно встало в док шотландского Ротсея, целая армия военных контрразведчиков поднялась на борт и начала обшаривать угольные бункеры, перебирая уголь кусок за куском. Пораженная команда заметила, что время от времени за борт летели куски угля, которые камнем шли на дно. Через пять часов один из офицеров, с головы до ног покрытый угольной пылью, показался из бункера, торжествующе сжимая в руках что-то, напоминавшее кусок угля. Затем все члены команды были подвергнуты допросу: особенно следователей интересовал заход с судна в Лиссабон и исчезновение помощника стюарда Хью Энсона.

Самовнушение, как всегда, сработало: моряки, не замечавшие в бывшем товарище по команде ничего необычного, теперь наперебой заявляли, что подозревали в Энсоне германского шпиона с того момента, когда он впервые поднялся на борт. Они вспомнили его золотой портсигар, кучу денег, похвальбы, незнание морского дела, хорошие манеры и образованность, «не соответствующую его положению». В ходе допросов всплыла целая куча зловещих признаков: как Энсон хвастался своими преступлениями, как он, купив выпивки на всех, улизнул из бара George's. Да что там говорить: он даже писал стихи и читал книги на французском! Один из членов команды увидел в стихотворении, написанном Чапменом, признаки закоренелого злодейства. «Поэтический уровень стихотворения не вызвал восторга у экипажа», — сухо заметил один из следователей. Для моряков «Ланкастера» собранные свидетельства означали лишь одно: Энсон был многоязычным, хорошо подготовленным нацистским шпионом, пытавшимся убить их всех с помощью «адской машины», спрятанной в бункере.

Чтобы подогреть поток сплетен, экипаж торжественно попросили хранить все происшедшее в строжайшей тайне. Слухи тут же понеслись по докам Глазго, подобно пожару, к великому удовольствию Рида: «Примерно 50 человек считают Зигзага немецким агентом и знают про историю с бомбами, что непременно вызовет дальнейшее распространение слухов: именно такого результата мы и добивались». Сплетни достигли ушей других матросов, а затем, через бесчисленные бары, просочились на другие суда, в другие порты, на берега других морей. В конце концов они достигли слуха владельца «Ланкастера», к его великой ярости: «Он не возражал против того, чтобы помочь агенту, пустив его на борт, однако полагал, что, когда агент оставляет на борту взрывчатку, это уже слишком».

Из самых грязных баров Европы история о германском супершпионе, пытавшемся устроить диверсию на британском корабле, дошла до ушей германского высшего командования, ФБР и правительства Великобритании. Копия дела Зигзага была отправлена Даффу Куперу, бывшему министру информации, ныне курировавшему секретные операции в качестве канцлера герцогства Ланкастер. Он, в свою очередь, передал документы Уинстону Черчиллю. Позже Купер упоминал о том, что «обсуждал дело Зигзага с премьер-министром, выразившим к нему живейший интерес». МИ-5 получила указание считать это дело высокоприоритетным и немедленно информировать Черчилля, как только контакт с Зигзагом будет вновь установлен.

Эдгар Гувер, шеф ФБР, также наблюдал за деятельностью Зигзага. Через Джона Цимпермана, связного офицера ФБР, работавшего в американском посольстве в Лондоне, Рид и Ротшильд передавали американскому правительству «подробные меморандумы» о работе Чапмена. «Я обещал мистеру Гуверу, что дам ему возможность получать информацию о диверсионных планах в обмен на сотрудничество», — писал Ротшильд. Чапмен быстро становился секретной суперзвездой мирового масштаба. В Вашингтоне и Уайтхолле, в Берлине и Париже его подвиги, реальные и выдуманные, становились предметом обсуждения, восхищения, любопытства.

И именно в это время Зигзаг-Фриц, самый секретный агент «наиболее секретных источников», пропал из радиоэфира, резко и бесповоротно.

Загрузка...