Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

23 Диверсант-консультант

В конце лета 1943 года, когда фьорды тронуло первыми холодами, Чапмен был вызван на квартиру фон Грёнинга, где ему вручили контракт на «новую диверсионную работу в Британии», как гласил сам документ. Ему следует подписать договор в отмеченном месте, любезно пояснил его шеф, подталкивая к нему через стол лист бумаги и отвинчивая колпачок с серебряной перьевой ручки. Контракт был похож на первый и обещал точно такое же вознаграждение. Чапмен внимательно прочел документ и передал обратно, заявив, что «не рассматривает предложений подобного уровня», и, потом, у него пока достаточно денег.

Фон Грёнинг был поражен, а затем впал в ярость. Начался жаркий спор: немец едко заявлял, что без его помощи Чапмен все еще гнил бы в Роменвиле или давно был бы мертв. Чапмен отказывался уступать, заявляя, что сделанное ему предложение слишком расплывчато, что простая диверсия — нестоящее дело, а предложенное вознаграждение недостаточно. На самом деле его отказ был лишь уловкой: он хотел, во-первых, оттянуть момент расставания с Дагмар, а во-вторых, получить более ясное описание миссии, чтобы сообщить о ней своему британскому руководству. Инструкции Робертсона были ясны: выясни, чего хотят немцы, и мы поймем, чего им не хватает. Влияние фон Грёнинга было серьезно поколеблено его зависимостью от Чапмена, которая стала определяющим моментом в отношениях немца и его протеже. Теперь фон Грёнинг нуждался в своем агенте больше, нежели тот в нем. Немец кипел, вопил, грозил всеми известными карами, пока лицо у него не стало опасно багроветь, а жилы на шее не вздулись, как веревки. Наконец он отпустил Чапмена, пообещав урезать его денежное довольствие. Чапмен пожал плечами: если его доход сократится, фон Грёнинг тут же ощутит это на своем собственном кармане.

Неделю ситуация оставалась тупиковой. Один за другим к нему подходили сотрудники абвера — Преториус, Хольст, даже секретарши, — рассказывая о ярости фон Грёнинга и опасных последствиях, которыми грозит отказ подписать контракт. Чапмен стоял на своем, утверждая, что ждет более масштабной и интересной задачи и не собирается браться за подобные неясные поручения. Когда фон Грёнинг вовсе лишил его денежных поступлений, Чапмен написал ему яростное письмо, заявляя, что, если тот будет настаивать на своем, он готов вернуться назад, в Роменвиль, и встретить свою судьбу.

В конце концов фон Грёнинг отступил. Чапмен знал, что так оно и будет. Его шеф улетел в Берлин и на следующий день вернулся в отличном настроении. Руководство абвера предложило для Чапмена новую, важную шпионскую миссию, которая предполагала значительное вознаграждение. Чапмена отправят обратно в Британию, чтобы тот выяснил, за счет чего враг выигрывает подводную войну.

В первые три года военных действий германские подводные лодки жестоко и с неизменным успехом истребляли суда союзников. Рыская в поисках добычи целыми «волчьими стаями», субмарины наносили удары с ужасающей эффективностью, как Чапмен знал из своего личного опыта, и уходили обратно в море незамеченными и, как правило, неповрежденными. Однако в последнее время расстановка сил начала меняться: немецкие подводные лодки теперь становились объектами охоты и шли на дно с пугающей частотой. Немцы не знали, что код «Энигмы» был взломан, поэтому в Берлине решили, что британцы изобрели какую-то сложную систему — прибор для обнаружения подлодок, которая позволяет засечь субмарину с поверхности океана и действовать против нее — хитростью или силой. Чапмен должен был выяснить, что это за прибор и как он действует, сфотографировать его, если возможно, украсть и доставить своему немецкому руководству. За это ему было обещано 600 тысяч рейхсмарок плюс сумма эквивалентная 200 тысячам рейхсмарок в любой валюте по его выбору и руководство собственным подразделением абвера в одной из стран оккупированной Европы.

Это была невероятная удача, награда за предыдущую, почти невыполнимую миссию и явственный признак веры немцев в его возможности и его лояльность. Поначалу Зигзаг колебался, заявляя, что ничего не знает о технической стороне дела и «ему потребуется обучение, чтобы понять, что именно искать». Эти проблемы будут решены, заявил фон Грёнинг с услужливостью человека, вдруг получившего возможность состричь огромные дивиденды с вложенных инвестиций.

Чтобы Чапмен мог найти это воображаемое оружие, его должны будут посвятить в самые глубокие тайны германского подводного флота. В документе, пришедшем из Берлина, содержалась вся информация, как известная, так и предполагаемая, об искомом приборе, обнаруживающем субмарины. Через несколько дней в компании Хольста и фон Грёнинга Чапмен отправился в норвежский порт Тронхейм, где трое чрезвычайно подозрительных офицера морской разведки описали, как мало они знают о способностях британцев обнаруживать подводные лодки. Они предположили, что англичане, возможно, используют для поиска субмарин какой-то параболический рефлектор, ловящий отраженный луч. Детонаторы, используемые в британских глубинных бомбах, также, похоже, имеют встроенный прибор, измеряющий расстояние до цели, использование которого позволяет наносить максимальные разрушения. Как работают британские гидроакустические станции и гидролокаторы более позднего поколения, для них было полнейшей загадкой: они полагали, что в них, вероятно, используется «устройство на основе инфракрасных лучей», телевизионная система либо же приспособления, улавливающие и измеряющие излучаемое подлодкой тепло.

У Чапмена сложилось впечатление, что «эти люди очень мало знают о приборах, способных обнаруживать подлодки» и «крайне переживают» по поводу секретного оружия, способного днем и ночью отслеживать субмарины на расстоянии до 200 миль. Одна из подлодок, рассказывали они, была атакована при плохой погоде и сильном тумане, что до этого казалось невозможным. Подлодки гибли все чаще. Офицеры признались, что не имеют представления о происхождении этого прибора, и предлагали обратить внимание на инженерную часть в Кенсингтоне, где, возможно, производят эту технику. В ходе беседы, пока Чапмен делал пометки, старший офицер морской разведки постоянно смотрел на него, под конец обмолвившись, что явно где-то его видел.

После возвращения в Осло Чапмен был вызван к капитану первого ранга Реймару фон Бонину, руководителю абвера в оккупированной Норвегии. Это была их первая и единственная встреча. За обедом в огромной квартире фон Бонина на Мунтесгате лысеющий флотский офицер, в полной морской форме, с четырьмя золотыми планками на рукаве, рассказал, что британский прибор для обнаружения субмарин настолько чувствителен, что способен засечь подлодку, лежащую на дне с выключенными двигателями, и предположил, что британцы, возможно, «использовали рентгеновские лучи или что-нибудь в этом роде».

Миссия была назначена на март 1944 года. Как и в прошлый раз, Чапмена предполагалось выбросить с парашютом над одним из отдаленных районов Британии со всем необходимым оборудованием. Как только он узнает что-либо о приборе или, еще лучше, добудет его, он должен будет украсть небольшое рыбацкое судно у южного побережья Англии и отплыть на нем на 10 миль от берега, где его подберет гидросамолет и доставит к берегам Европы. В абвере, по-видимому, искренне полагали, что Чапмен в воюющей стране сможет запросто украсть лодку и уйти на ней в море: быть может, это было обычное проявление невежества, возможно, вера в криминальные таланты Чапмена, а может, и то и другое разом. Его отвезли в Берген, где он провел три дня, под руководством начальника гавани тренируясь в навигации на небольшом рыбачьем баркасе.

Приготовления к включению Чапмена в войну на море были, однако, прерваны иными разразившимися боевыми действиями — очередной борьбой за передел сфер влияния, на сей раз среди высшего германского командования. В декабре прибывший из Берлина старший офицер военно-воздушных сил заявил, что «Чапмен — именно тот человек, который нужен люфтваффе для ответственной миссии». У люфтваффе оказались собственные планы на знаменитого британского шпиона — и собственная паранойя. Чапмену рассказали о второй, альтернативной миссии: пока немецкие подлодки страдали от нового британского прибора, отслеживающего их перемещения, британские ночные истребители выигрывали войну в воздухе благодаря еще одному секретному изобретению. Незадолго до описываемых событий немцы сбили английский самолет, на котором была установлена неизвестная доселе радиолокационная система. Во время крушения на машине уцелело недостаточно оборудования, чтобы по нему можно было восстановить первоначальный вид прибора, однако вполне достаточно для понимания того факта, что люфтваффе столкнулись с новым и весьма опасным оружием. Речь, по-видимому, шла о созданной в США радиолокационной системе AI10, которая использовалась на английских истребителях и бомбардировщиках, в особенности на «москито», с конца 1943 года. Чапмену объявили, что «он сможет запросить любое вознаграждение, если добудет фотографии или чертежи этого прибора».

Еще несколько месяцев назад Чапмен внушал немцам серьезные подозрения. Теперь, когда им приходилось обороняться, он оказался «золотым мальчиком» абвера, за которого дрались авиация и флот, отстаивая каждый свою миссию как наиболее приоритетную. Наконец в борьбу между ведомствами вмешался фон Грёнинг, заявивший, что задание флотского командования будет приоритетным (и флот заплатит за операцию), а радиолокатор для истребителей станет дополнительной целью.

Умениям Чапмена тем временем нашли практическое применение: подобно почетному профессору шпионажа, он проводил семинары в качестве консультанта на гонорарах, рассказывая о методах диверсионной работы избранным группам секретных агентов, используя в качестве учебного примера фальшивую диверсию на заводе «Де Хавилланд». Раньше Чапмена не допускали к работе с рацией, однако теперь его попросили учить телеграфированию двух молодых исландцев, Хьятли Бьорнссона и Сигурдура Нордманна Юлиуссона. Немцы полагали, что союзники, вполне вероятно, вторгнутся на континент, используя как плацдарм Исландию, так что абвер начал работу по созданию в этой стране своей шпионской сети. Бьорнссон и Юлиуссон были завербованы в Дании неким Губрандуром Хлидаром, странноватым исландским ветеринаром, больше интересовавшимся искусственным осеменением, в котором был признанным специалистом, нежели шпионажем, где он никак не мог считаться профессионалом. Завербовав Бьорнссона и Юлиуссона, он еще раз доказал, что слишком сильно привязан к своим пробиркам: оба были полны энтузиазма, однако отличались изрядным тупоумием. Для того чтобы они освоили хотя бы базовые навыки работы с рацией, потребовалось несколько недель интенсивной учебы.

Тем временем рассыпались последние остатки команды, собравшейся некогда на вилле Бретоньер. Отношения между фон Грёнингом и Преториусом, никогда не бывшие дружескими, постоянно ухудшались. Нервный и обидчивый Преториус обвинял фон Грёнинга в кознях, ставящих целью задержать его в Осло и тем самым лишить его героического фронтового будущего, о котором он грезил. В конце концов многочисленные обращения Преториуса к высшему командованию с просьбами перевести его в какое-нибудь другое место службы возымели действие. Преториус был счастлив, невзирая на то что его новая служба имела мало общего с жестокостью нацистской военной машины, не говоря уже о деяниях тевтонских героев прошлого. Преториус, уверенный в исключительном терапевтическом и культурном воздействии английских народных танцев, каким-то образом сумел убедить в этом и германские власти и в результате был назначен инструктором вермахта по танцам.

Когда Чапмен поинтересовался у фон Грёнинга, куда исчез юный наци, тот, с гадливым выражением лица, ответил, что Преториус «разъезжает по Германии и учит солдат танцу с мечами, танцу с вращениями и прочим пляскам, которым научился в Англии». Это назначение не столько позабавило, сколько поразило фон Грёнинга: решение найти применение талантам его бывшего зама на танцевальном фронте еще раз доказывало, что высшее командование в Германии находится в руках идиотов. Через несколько недель Преториус прислал фотографию, на которой он давал урок танцев немецким солдатам (к сожалению, она не сохранилась). Человек, которого Чапмен знал как Томаса, был излишне педантичным и весьма раздражающим компаньоном, однако настоящим кладезем эксцентрики. Так или иначе, но Чапмен даже слегка пожалел, что танцующий нацист, упаковав белый костюм и бальные туфли, навсегда улетел в вихре вальса из его жизни.

По вечерам, оставаясь вдвоем, Чапмен и фон Грёнинг строили планы на будущее. Нет, речь шла не о подробностях шпионской работы, а о планах, которые строят старые друзья, чтобы поддержать свой дух в дурные времена. Они решили на паях открыть в Париже клуб или бар: Чапмен займется управлением, а Дагмар будет принимать гостей. Подобное вложение, намекнул фон Грёнинг, станет «хорошей базой для его работы» после войны. Однако оба понимали, что все это лишь фантазии. Теперь, когда Преториус не путался у него под ногами, фон Грёнинг стал более искренним и открытым. Он больше не считал нужным демонстрировать ура-патриотизм, которого отнюдь не испытывал, и не скрывал своих мыслей по поводу нацизма: «Гитлер больше не отвечает за военные операции. Все в руках Генерального штаба, и в приказах по армии больше никто не читает слов: „Я, Гитлер, приказываю“…» Он по секрету признался Чапмену, что восторгается Черчиллем, и каждый вечер, лежа в постели, слушает Би-би-си. Когда в новостях сообщили, что в лагере военнопленных Шталаг-3 были расстреляны английские офицеры, фон Грёнинг не скрывал своего недовольства. Он даже выражал антигитлеровские взгляды на публике, а как-то раз признался Чапмену, что массовое убийство евреев в Европе вызывает у него отвращение, по секрету сообщив, что его сестра Доротея недавно удочерила еврейскую девочку, чтобы спасти ее от газовой камеры.

Фон Грёнинг был патриотом Германии старого толка, стремившимся к победе в войне, но испытывавшим отвращение к ужасам нацизма. Подобные взгляды часто встречались среди офицеров абвера. Вильгельм Канарис предпочитал продвигать тех, кто был верен ему, а не национал-социалистической партии; существуют свидетельства того, что в течение долгого времени он и его сотрудники строили заговоры против Гитлера. Канарис брал евреев на работу в абвер, другим евреям просто помогал спастись; по некоторым данным, он даже поставлял союзникам разведывательную информацию касательно планов гитлеровцев. Учитывая активное соперничество между абвером и СС, в адрес Канариса постоянно звучали обвинения в пораженческих настроениях, если не в прямом предательстве. Шеф абвера был отстранен от фактического командования и вскоре самым драматичным образом пал жертвой нацистских лоялистов.

С приближением даты отъезда Чапмен и Дагмар тоже начали строить планы. С момента его признания на лодке Дагмар знала, что однажды он оставит ее и вернется в Англию. Они тоже фантазировали о будущем, воображая клуб, который они откроют в Париже, своих будущих детей и те места, в которые они отправятся после войны. Чапмен сказал, что и после его отъезда она должна продолжать действовать в качестве его агента, поддерживая контакты с сотрудниками абвера и держа глаза и уши открытыми для любой интересной информации. Он устроит так, что англичане выйдут с ней на связь, как только представится безопасная возможность, однако она «не должна доверять никому до тех пор, пока к ней не придет человек, который назовет ее полное имя — Дагмар Моне Хансен Лалум». Поскольку она будет действовать как британский агент, торжественно объявил Чапмен, ее работа будет оплачиваться.

Подобно тому, как он оставил МИ-5 инструкции в отношении Фриды, теперь Чапмен занялся судьбой Дагмар. Фон Грёнингу было поручено ежемесячно платить ей 600 крон с его счета, пока он не даст иных указаний. Кроме того, ее должны будут обеспечить жильем. Фон Грёнинг с готовностью согласился: пока Дагмар оставалась на попечении немцев, он мог быть уверен в лояльности Чапмена. Хольста отрядили на поиски подходящего жилища, и вскоре Дагмар переехала в уютную маленькую квартиру на Туленсгате, 4а. Теперь у Чапмена были уже две женщины, находившиеся под защитой двух секретных служб двух воюющих между собой стран.

Через одиннадцать месяцев после прибытия в Норвегию, 8 марта 1944 года, Чапмен сел в самолет, направляющийся в Берлин, который должен был стать для него промежуточным пунктом на пути в Париж, а затем — в Англию. Расставание с Дагмар было мучительным. Его самого ждало неясное будущее, однако ей со всех сторон грозила опасность: ведь, будучи британским агентом и даже получая за это деньги, она в то же время оставалась под «защитой» абвера. Если предательство Чапмена раскроется, она тоже попадет под подозрение. Если немцы проиграют войну, соотечественники могут подвергнуть ее наказанию за «коллаборационизм». Дагмар плакала, но утверждала, что ничего не боится. Если норвежцы будут насмехаться над ней, она ответит, чтобы они «занимались своим делом». Если сплетницам из Эйдсволла хочется квохтать и ворчать на своих кухнях — что ж, пускай! Они обменялись обещаниями: она сохранит его тайну — а он однажды, когда-нибудь, вернется к ней.

По пути в Берлин фон Грёнинг обсудил с Чапменом детали предстоящей миссии. Он, как и в прошлый раз, будет пользоваться кодом «с двойной перестановкой» на основе кодового слова АНТИДЕКЛЕРИКАЛИЗАЦИОНИЗМ (Чапмен не собирался упрощать жизнь своим германским корреспондентам). Время и место передач будет рассчитываться по формуле на основе строки из песни времен Первой мировой войны «Верните меня в старую добрую Англию» — «В Ливерпуль, Лидс или Бирмингем, все равно…». Оставалось лишь выбрать контрольный сигнал — слово или фразу, означающую, что Чапмен работает не под контролем врага. Чапмен уже сделал выбор. Эквивалентом пяти F, показывающим, что он действует свободно, будет слово ДАГМАР, вставленное в радиограмму. Фон Грёнинг информировал Париж и Берлин: «Если в радиограмме отсутствует слово ДАГМАР, значит, агент работает под контролем врага».

В контрольном сигнале, выбранном Чапменом, содержалось предупреждение его германским шефам: если с Дагмар что-нибудь случится, он будет считать себя свободным от любых обязательств.