Ветер швырнул в лицо Алине пригоршню песка, вперемешку с мусором. Она вполголоса выругалась.
— И как это он тебя не зарезал! — Алина затянула узел повязки на руке Ньялсаги. Бинтом послужила полоска ткани, которую пришлось оторвать от полы собственной блузки. — А по лицу тебя ударил тоже Лютер?
— Святые ежики, — здорово он приложил! — сочувственно пробасил Бахрам, сжимая в руке любимую алебарду. Он появился на берегу минуту назад, но уже успел расспросить Яву обо всем, что произошло в «Химере».
— Нужно было стряхнуть вампирскую магию, — пояснил Ньялсана. — А вот и они! — в голосе его прозвучало облечение. — Шкатулка у Кемена.
Послышался шум мотора и две машины вылетели на берег.
— Бахрам, «попаданца» так и не отыскал? — мельком спросил Ньялсага.
— Ну… — тот озадаченно поскреб в голове и покосился на ворона Дэберхема, сидевшего на ветке дерева неподалеку. — Старался я, но никак…
Дверцы машин распахнулись почти одновременно. Из джипа выскочил Лютер и бросился к пикапу Кемена. Кемен перебросился с ним парой слов, захлопнул дверцу и заторопился к Ньялсаге.
— Марк не с вами? — тревожно спросил Кемен.
— Что? — переспросил Ньялсага, чувствуя, как в сердце закрадывается холодок. — Он же… ты не забрал у него шкатулку?!
Кемен покачал головой.
— Я же сказал забрать!
— Когда я вышел в зал, его там уже не было!
— И где он?! — сверкая глазами, поинтересовалась Алина. — Куда делся?
— Я думал, может, он с вами?
Кемен бросил взгляд по сторонам.
Ньялсага сделал глубокий вдох и очень медленно выдохнул, чтобы успокоиться.
— Ты не забрал у него нож? — повторил он очень медленно, почти по слогам, хотя и так было уже все ясно.
— Я видел этого парня, — вмешался Ява. — Он шел к выходу. Я хотел его догнать, да пока от дядюшки Фю отвязался, он уже исчез.
Ньялсага приложил ладонь ко лбу. Рука оказались холодной, как лед.
— Ясно. Значит, он сам решил донести до машины нож, — упавшим голосом проговорил заклинатель. — Проклятье!
— И куда он делся?! — свирепо рявкнул Бахрам. — По дороге заблудился, что ли? Где он? — Бахрам сердито уставился на Кемена. — Где?
За Кемена ответил Ньялсага.
— Его больше нет. Кто-то из Своры добрался до него.
…Как не готовились они к появлению Гинзоги и ее подручных, как ни озирались по сторонам, силясь угадать, с какой стороны нагрянет опасность, Свора появилась неожиданно.
Мертвая ведьма проделала тот же трюк, что и при первом появлении: шагнула на песок из сгустившегося тумана. Она поменяла наряд: сейчас вместо голубого бального платья, Гинзога была укутана в длинный темный плащ, застегнутый у ворота брошью с черным прозрачным камнем.
Вслед за ней из тумана появилась свита: дядюшка Фю, чьи глаза лучились добродушной усмешкой, словно все происходящее доставляло ему огромное удовольствие, вампир Трефалониус, выглядевший бледнее, чем обычно, и Мунго-лис. На губах оборотня играла улыбка. Последним из тумана показался призрачный рыцарь. Он остановил коня чуть поодаль и повернул голову, рассматривая людей. В прорезях шлема плясало багровое пламя.
Не проронив ни слова, Гинзога направилась к людям. Губы ее были сжаты, глаза метали молнии.
— Только хороший вкус не позволяет мне произнести самую банальную на свете фразу: «Постараемся продать наши жизни подороже»! — брякнул Ява.
— Шутки у тебя, — буркнула Алина. — Идиотские какие-то…
— Это был черный юмор, Алина, — пояснил Ява.
Гинзога остановилась, испепеляя людей взглядом.
— Потеряли кого-то? — прошипела она. — А может быть, что-то? Не это, случайно?
В руках у нее появился небольшой ларец, тот самый, в котором покоился бронзовый кинжал, смоченный в крови «увидевшего вечную ночь».
Ньялсага взглянул на ларец, на сытого оборотня — и все понял.
Дядюшка Фю усмехнулся.
Гинзога размахнулась и швырнула ларец в море.
— Хотите узнать, что бывает с теми, кто осмеливается бросить мне вызов! Ни одному из вас не суждено умереть так легко, как вашему мальчишка!
Мунго-лис громко икнул.
Сверкнул серебряный нож — Лютер бросился на ведьму.
Гинзога даже не повернула головы. Лишь выставила перед собой ладонь — и «Бриммский василиск» словно наткнулся на невидимую прочную стену.
— Я могла бы стереть тебя в порошок и развеять по ветру, — прошипела она и только при этих словах взглянула на него. — Но уже обещала тебя кое-кому. А я всегда держу слово!
Ведьма повернулась к некроманту и кивнула.
— Как и договаривались, Фюзорис.
— Благодарю, от всего сердца благодарю!
Дядюшка Фю взглянул на «Бриммского василиска», пожевал губами и довольно улыбнулся.
— А что это ты, медовый мой, побледнел как будто? Скоро мы с тобой, поговорим, по душам потолкуем… очень я этого жду, клубничный мой, очень жду… нам ведь поговорить-то есть о чем, хе-хе…
Гинзога сделала несколько шагов и остановилась напротив Ньялсаги.
— Что ж, бессмертные, — негромко проговорила она. — Чародеи Сумеречного Ордена заждались вас!
Она взглянула на Кемена.
— А с тобой будет особый разговор. Долго я ждала возможности поквитаться с Хэрвеллом! И пусть сам он ускользнул от меня, но ты, потомок моего врага, теперь в моих руках и в моей власти!
Ведьма обвела всех взглядом.
— Ну, что ж, — она сделала паузу. — Время!
Издалека донесся бой часов.
В сыром морском воздухе звук курантов прозвучал глухо и зловеще.
— Добро пожаловать в Свору. Клятва, произнесенная вслух, не может быть нарушена! Никому не под силу расторгнуть ее.
Ньялсага и Кемен переглянулись.
Потомок Хэрвелла еле заметно кивнул.
Черный ворон Деберхем, сидевший на суку высохшего дерева, замер.
Ньялсага собрался с духом: пора было переходить к запасному плану и молиться всем богам сразу, чтобы не было осечки.
— Не торопись, Гинзога, — проговорил он.
В ту же секунду, он услышал, как сзади коротко вжикнула молния сумки Кемена и почувствовал, как шеи его коснулась холодная сталь.
И как волшебству, исчезли волнение и беспокойство, на смену им пришла холодная твердая решимость.
Глаза ведьмы расширились от удивления: Кемен держал у горла заклинателя сверкающее, отточенное, как бритва, лезвие. Рука его была крепкой, глаза смотрели твердо.
Трефалониус сделал маленький, почти незаметный шажок вперед.
— Назад! — тут же скомандовал Кемен.
Вампир, поколебавшись, отступил.
— Видишь ли, Гинзога, — самым спокойным голосом начал заклинатель, чувствуя, как холодит кожу сталь. — Времени, отпущенного тобой, у нас было немного, но мы его потратили с пользой. Думали, размышляли, чем бы тебя удивить?
— И что придумали? — сквозь зубы прошипела Гинзога. Ее рука поползла к арбалету и мертвой хваткой сжала рукоять.
Ньялсага в упор взглянул в голубые глаза ведьмы. Выглядела Гинзога молодо… наверное, такой она и была при жизни, до того дня, когда матери убитых ею детей отправили ведьму на костер, вот только глаза… глаза мертвой ведьмы были пустыми и безжизненными.
— Хотим предложить сделку. Ты ведь любишь заключать сделки, Гинзога?
— Время сделок прошло! — ведьма в ярости выплюнула эти слова. — Ты слышал бой часов? Еще минута — и вы все будете принадлежать мне, а ты, — она пригвоздила Ньялсагу взглядом. — Очень окажешься во власти чародеев Ордена, и твою жизнь будут вытягивать по капле! И это будет длиться целую вечность!
Ньялсга вздохнул с деланным сожалением.
— А ты станешь свободной от проклятия, так? Нет, ведьма, не радуйся раньше времени. Не будет у тебя заклинателя. Не получишь ты того, кто способен вызвать Соранг, а значит, не будет и главного козыря в торге с Орденом! Придется тебе выслушать меня и… — Ньялсага мельком взглянул на потрясенные лица друзей. — Согласиться на сделку. Иначе…
— Я не соглашусь! — прошипела Гинзога.
— Согласишься, куда ты денешься. А если нет, потомок Хэрвелла снесет мне голову раньше, чем ты успеешь открыть рот. Гинзога! — предостерегающе воскликнул он, заметив, что пальцы ведьмы осторожно складываются в магический знак. — Я бы на твоем месте не шевелился: у него отличная реакция. Ты ведь не хочешь увидеть меня без головы? Помни: мертвым я не представляю для тебя никакого интереса: мои магические способности исчезнут!
— Ты все это задумал, — голосом, дрожащим от негодования, начала Алина. — А нам ничего не сказал? Почему?!
— Вы бы не одобрили, — честно признался Ньялсага, не сводя глаз с ведьмы.
— Святые ежики, да уж конечно! — возмущенно воскликнул Бахрам.
Глаза Гинзоги метали молнии.
— Говори, что за сделка? — приказала она.
Ньялсага перевел дух, хотя расслабляться было еще рано. Он мельком взглянул на Кемена: тот зорко следил за каждым движением ведьмы.
— Взаимовыгодная. Если коротко: предлагаю мою жизнь в обмен на жизни других и фарфоровый медальон впридачу.
— Что?! — одновременно воскликнули Ява и Алина.
Гинзога коснулась украшения.
— Медальон? Как ты узнал о нем? Как догадался, что это такое?
— Узнал. И еще одно условие: ты уберешься отсюда, никому не причинив вреда. Это вкратце, детали обговорим позже. Согласна?
Гинзога стиснута в кулаке медальон.
— Нет, проклятый заклинатель! Хочешь обмануть меня, как когда-то Хэрвелл?! Сделка невыгодна!
— Как сказать, — философски проговорил Ньялсага, стараясь не двигаться: Кемен прижал лезвие слишком сильно и заклинатель всерьез опасался, что еще немного — и тот зарежет его, не дожидаясь развития событий.
— Ты получишь того, за кем много лет охотится Сумеречный Орден! Когда ты преподнесешь им такой подарок, разве они не захотят отблагодарить тебя? Разве откажутся снять проклятие? Для них это сущая безделица, а для тебя — вопрос жизни и смерти. Жизни и смерти, Гинзога, — он постарался вложить в свой голос побольше издевки. — Не правда ли, забавно звучит, если речь идет о том, кто давно уже мертв?
Он с удовольствием посмотрел на исказившееся от ярости лицо ведьмы и продолжил:
— Ладно, не хочешь, как хочешь. Тогда можешь полюбоваться, как потомок Хэрвелла прикончит меня на твоих глазах. Будет что вспомнить, когда смертельное проклятие настигнет тебя!
Гинзога топнула ногой.
— Лжешь, заклинатель! Твой друг не сделает этого!
— Он мне не друг, — ответил Ньялсага, снова мельком взглянув на Кемена: тот был бледен, но спокоен. — Потому-то и держит сейчас нож у моего горла. Друзья вряд ли смогут убить меня, но потомок Хэрвелла сможет!
— И чего ты добьешься? — выкрикнула Гинзога. — У меня останутся бессмертные!
Она сделала шаг вперед, Ньялсага тут же почувствовал, как что-то теплое поползло по шее. Кровь. Слова у Кемена не расходились с делом.
— Назад, ведьма! — приказал Кемен.
Трефалониус громко проглотил слюну. Глаза его внезапно сделались пустыми и угольно-черными, как недавно, в «Химере».
— Если ты его убьешь… — ведьма сжала кулаки. — Я сделаю так, что ты пожалеешь о том, что на свет родился!
— Ты и так это сделаешь, — ответил Кемен.
Струйка крови поползла за воротник, Ньялсага поморщился.
— Лучше не зли его, Гинзога. Я заставил его поклясться, что он убьет меня, если ты не согласишься на сделку. Не сомневайся: он это сделает. Ты хорошо знала самого Хэрвелла, чтобы понять, что его потомок точно такой же — упертый категоричный фанатик. У него аура цвета огня, если тебе это о чем-то говорит.
Гинзога поспешно шагнула назад.
— Аура? — переспросил Кемен.
— Я их вижу, — пояснил Ньялсага. — Цвет ауры многое может сказать о характере человеке, о его будущем. Ну, и еще кое-что по мелочам.
— Сказки все это, — пробурчал «Бриммский василиск».
— Твоя аура синяя, если тебе интересно, — сообщил заклинатель.
— И что это значит?
— Поиск.
— И чего я ищу? — скептически поинтересовался Лютер.
— Не чего, а кого, — пояснил Ньялсага. — Себя.
В ответ Лютер пробормотал что-то неразборчивое.
— Не хочешь, не верь, дело твое, — Ньялсага снова перевел взгляд на ведьму.
— Продолжим светскую беседу, Гинзога. Гм… значит, говоришь, у тебя останутся бессмертные?
Он мельком глянул на друзей.
— Останутся… но Ордену гораздо важней я. Им нужен Соранг, а кроме меня никто не знает, как его вызвать! И, Гинзога, — в голосе Ньялсаги появилась вкрадчивость. — Что будет, если те-кто-в-сумерках узнают, что заклинатель, тот самый, который умел призывать волшебный ветер, погиб по твоей вине? Думаешь, они простят тебе мою смерть? Нет! Они отомстят тебе и отомстят жестоко. Например, добавят кое-что к твоему проклятью. Они могут, ты знаешь!
Гинзога с досадой прикусила губу.
Целую вечность мертвая ведьма хранила зловещее молчание, потом устремила ледяной взгляд на Кемена.
— Опусти меч, потомок Хэрвелла, — прорычала она.
Кемен не шелохнулся.
— Опусти меч! — рявкнула ведьма. — Я согласна!
Ньялсага, помедлив, кивнул и Кемен опустил оружие. Заклинатель вытер ладонью кровь с шеи.
— А теперь, Гинзога, поговорим о деталях.
… Вечер уступил место ночи. С моря медленно ползла сизая клубящаяся мгла, захватывая сначала берег, затем — набережную и город, а потом — и весь белый свет.
Гинзога пристально смотрела на людей, поглаживая арбалет. Дядюшка Фю и Трефалониус поглядывали то на нее, то на скрывшийся за белой пеленой город. Мунго-лис ковырял песок носком башмака, а призрачный рыцарь Харгал сидел на коне, неподвижный, точно изваяние.
Неожиданно ведьма улыбнулась, точно вспомнила что-то приятное.
— Хорошо, заклинатель, — медленно проговорила она, не сводя с него прищуренных глаз. — Стало быть, ты хочешь заключить сделку: себя в обмен на жизни других? Если я соглашусь, ты по своей воле присоединишься к моей Своре, отдашь себя в мою полную власть?
Слова Гинзоги прозвучали в ушах Ньялсаги похоронным маршем.
— Да, — ответил он и будто наяву услышал стук, с которым опускается на плаху топор палача.
Мертвая ведьма довольно усмехнулась.
— Будь, как пожелаешь, — сладко промолвила она. — Я согласна на сделку. Заключим же наше соглашение!
Ньялсага насторожился: уж больно ласково зазвучал вдруг ее голос.
— Будь начеку, — шепнул он Кемену. — Она что-то задумала!
— Правила тебе известны, — продолжала Гинзога, глянув на Трефалониуса. Вампир-стряпчий солидно кивнул. — Произнеси клятву вслух!
Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится у человека перед глазами. Так ли это, никто сказать не может: умершие держат в тайне свои секреты. Но перед мысленным взором Ньялсаги и впрямь пронеслась вся жизнь, только не прошлая, а будущая. Лицо главного чародея Сумеречного Ордена появилось перед его глазами: во взоре мага сияло торжество и злорадство. Ньялсага тряхнул головой, отогняя страшное видение и произнес все, что полагается.
Откуда-то издалека донесся голос Алины.
— Взгляни, — тихо сказала она.
Ньялсага опустил взгляд: на тыльной стороне ладони медленно проступала серебристая печать Своры. Точно такая же имелась у Трефалониуса, дядюшки Фю и Мунго-лиса.
Гинзога подхватила юбки и прошлась по песку. Мертвая ведьма снова была решительна, уверена в себе и смертельно опасна.
— Теперь, — негромко проговорила она. — Когда ты, заклинатель, в моих руках, я хочу сообщить кое-что.
Она покачала головой.
— Самонадеянные глупцы! Кому-кому, а мне известно о сделках гораздо больше, чем вам!
— К чему ты клонишь? — насторожился Ньялсага.
Гинзога щелкнула пальцами.
— Трефалониус!
Вампир-стряпчий приблизился и с поклоном подал ведьме деревянный лакированный футляр для свитков.
Затем стряпчий скромно отступил в сторону, бросил взгляд на шею Ньялсаги со следами засохшей крови и быстро облизнулся.
— Что это? — Кемен кивнул на футляр.
Гинзога, не торопясь, вынула свернутый в трубку старый пожелтевший пергамент.
— Весьма интересный документ, — любезно отозвалась ведьма. — И касается он тебя, потомок Хэрвелла!
— Меня? Какой документ?
— Сейчас узнаешь. Прежде позволь поведать вам одну историю…
Гинзога вернула пустой футляр Трефалониусу и осторожно развернула ветхий пергаментный лист.
— Много лет назад, когда люди почему-то решили, что мир должен принадлежать только им, они объявили войну другим существам: вампирам, призракам, химерам и ламиям…
— Все они охотились на людей, — перебил Кемен. — Вся эта нечисть…
Гинзога бросила на него холодный взгляд.
— Нечисть, как ты изволишь выражаться, жила на этой земле подольше, чем вы, так что имела полное право на существование. Мы еще потолкуем с тобой об этом, потомок моего врага… — многозначительно пообещала она. — Но не сейчас. Сейчас я продолжу рассказ. Долгие годы шла беспощадная война, охотники истребляли… гм… ты сказал «нечисть»? Хорошо, пусть будет так. Люди убивали нечисть, нечисть убивала людей. Борьба шла с переменным успехом, но… иногда и тем и другим требовалась передышка. Тогда-то и появился обычай заключать договор о поединках…
— Ложь! Никогда не слышал о таком, — снова встрял Кемен. — Люди никогда бы не стали заключать никаких договоров!
Гинзога повернулась к Ньялсаге.
— А ты, мой заклинатель, — голосом, сладким, как отравленное вино, осведомилась она. — Неужели и ты ничего не слышал об этом?
Он постарался не обращать внимания на издевательский тон.
— Слышал что-то такое… выбирался один человек и кто-нибудь от… э… противника и устраивался поединок. Если побеждал человек, нечисть семь лет не имела права показываться в их краях…
Гинзога кивнула
— А если побеждали мы, то на семь лет становились хозяевами земель. Люди покидали свои дома, и сроку у них было — до наступления темноты. Если же, с заходом ночи, мы настигала их на нашей территории, то…
Гинзога сделала выразительную паузу.
— А что было с теми, кто не мог уйти? Они на семь лет оставалось без защиты? — хмуро спросил Ява.
Дядюшка Фю развел руками.
— Оставались, медовый мой, оставались! Но ведь что тут сделаешь? Уговор есть уговор! Всяк, как говорится…
— А при чем здесь Хэрвелл? — грубо перебил рассуждения некроманта Кемен.
— Как же «при чем» сахарный мой? — всплеснул руками нисколько не обидевшийся дядюшка Фю. — При том, что ведь и он когда-то такой договорец заключил!
— Вранье! — отрезал Кемен. — Не существует такого договора!
Дядюшка Фю добродушно улыбнулся.
— Еще как существует, любезный ты мой, еще как! А впрочем, что это я? — деланно спохватился он. — Все слова да слова… а ведь словам веры нет! Ну, да ведь всегда можно на документик взглянуть! Убедиться, так сказать, удостовериться!
Гинзога подняла руку, и он тотчас умолк.
— Договор был заключен, — негромко проговорила ведьма. — Но поединок не состоялся. По какой-то причине он был отложен.
Кемен взглянул на пергамент.
— Как он попал к тебе?
— Я узнала, что под договором стоит подпись Хэрвелла и перекупила документ… на всякий случай. Много лет хранился он у меня, а вот теперь и пригодился!
— Пригодился? — переспросил Ява. — Для чего?
Ньялсага прикусил губу: он разгадал ловушку, в которую загоняла их Гинзога.
— Обязательство по договору переходят к тебе, потомок моего врага, — поясила ведьма.
Трефалониус согласно кивнул.
— Оный документ не имеет срока давности, — сообщил вампир-стряпчий.
— Так что все справедливо. И благоволите обратить внимание на любопытнейшие условия договора…
Черные глаза вампира блеснули.
— Чем же они любопытны? — процедил Лютер.
— Тем, что участников поединка выбирает тот, кто обладает этим документом, — Гинзога улыбнулась. — Разве я не говорила вам, что еще никому не удавалось обмануть меня?
— Святые ежики, а бумажка-то настоящая? — громогласно осведомился Бахрам, не потерявший присутствия духа.
Не отрывая глаз от Кемена, Гинзога небрежно протянула пергамент Ньялсаге.
— Проверь, заклинатель. Я играю по-честному!
— Пора бы старушке уже угомониться, а не в игры играть, — пробормотал Ява.
Гинзога метнула в его сторону острый взгляд.
С тяжелым сердцем Ньялсага взял свиток и пропустил пергамент между пальцев.
— Документ подлинный, — нехотя признал он.
— Здесь много подписей, — заметила Алина, глядя через плечо Ньялсаги.
— Договор подписали не только соратники Хэрвелла, но и несколько храмовых рыцарей, тех, кто охотился в то время на вампиров и химер, — пояснила Гинзога. — И кстати… если кто-нибудь из них появился бы сейчас здесь, то, по условиям договора, мог бы заменить в поединке любого из вас.
— Да, клубничные мои, это бы хорошо! — тут же откликнулся дядюшка Фю. — Да только кто явится-то? И охотники, и рыцари — все они обычными смертными людьми были, так что давным-давно обретают, так сказать, по другую сторону реки! Коротка жизнь у смертных, — некромант сложил руки на животе и сокрушенно покачал головой. — Уж так коротка!
— Теперь проверь, по праву ли договор принадлежит мне? — приказала Гинзога Ньялсаге.
Он поколебался, вздохнул и положил ладонь на пергамент, испещренный острыми буквами с росчерками и завитушками. Печать Своры на руке проступала все отчетливей.
Через мгновение Ньялсага свернул пергамент и протянул Кемену.
— Она действительно перекупила документ. Все по-честному. Все обязательства со стороны нелюдей перешли к ней…
— А все обязательства со стороны людей — ко мне? — уточнил потомок Хэрвелла.
— Да. И теперь она имеет право выбрать участника поединка. Его можно заменить, но… вместо него должен выйти тот, чья подпись стоит под договором.
Кемен закусил губу.
Гинзога кивнула.
— Схватка без обмана, — издевательски сказала она и обвела людей взглядом. — Люди против… нечисти. Кого же выбрать?
Она сделала вид, что задумалась.
— Наверное, это должен быть ты? — Гинзога посмотрела на Кемена. — В свое время я не закончила разговор с Хэрвеллом. Теперь пришла пора расставить все по своим местам!
Гинзога подошла ближе.
— Готов ли ты сразиться? Выиграешь — мы исчезаем. Проиграешь — и все вы — мои, все, до одного!
На губах дядюшки Фю появилась усмешка, словно старый некромант вспомнил что-то черезвычайно забавное.
— Отказаться вы не можете, — продолжала Гинзога. — Победить вам не суждено. Так к чему тянуть время? Вас ждет смерть… нет, не смерть, — тут же поправилась она. — Кое-что поинтересней!
Ява хмыкнул.
— Да что интересного-то? Лично меня это «кое-что» не интересует: я не увлекаюсь женщинами в возрасте. Некрофилия — не мой конек!
Глаза Гинзоги вспыхнули, а ее рука метнулась к Яве быстрее атакующей змеи и стиснула его горло холодными пальцами. В мгновение ока человеческая личина упала с Гинзоги и в лицо Яве глянула мертвая ведьма: с красной обожженной кожей, с клочьями обгоревших волос.
— Думаешь, можешь дерзить мне безнаказанно? Посмотрим, что ты сейчас запоешь! — яростно прошипела она. — Потому что именно ты, а не потомок Хэрвелла, выйдешь на поединок! Вас, бессмертных, четверо, так что одним я могу и пожертвовать!
Она оттолкнула Яву, повернулась к остальной Своре и махнула рукой.
Напуганный резким движением, черный ворон сорвался с ветки и взмыл в небо. Внезапно ударил налетевший с моря порыв ветра и тотчас, будто по команде, преобразилась и остальная Свора. Рядом с Гинзогой стоял, скаля зубы, коренастый оборотень, покрытый клочками рыжей шерсти, старый некромант с трупными пятнами на лице, улыбался, и вампир, в покрытой бурыми пятнами одежде.
— Харгал! — выкрикнула мертвая ведьма, перекрикивая шум ветра и плеск волн. Ее длинный, в прорехах, плащ реял по ветру, как черный флаг.
Призрачный рыцарь тронул коня и подъехал ближе. В прорезях опущенного забрала его шлема бушевал огонь.
— Твой противник, — сообщила ведьма Яве. — Готов ли ты к бою?
Она уперла руку в бок и оскалила в усмешке зубы.
— Попробуй убить проклятого!
— Гинзога, это нечестно, — встрял Ньялсага.
— Молчать, заклинатель! Каждый получит то, что заслужил!
Она повернулась к некроманту.
— Фюзорис!
Дядюшка Фю, неслышно ступая по песку, приблизился к Яве. В руках некроманта сам собой появился длинный сверкающий меч.
Фюзорис с поклоном вручил его Яве.
— Держи, медовый мой, сахарный! Оно, конечно, ни к чему тебе все это, время только терять! Ты уж прости, запамятовали тебя предупредить: ведь Харгала-то обычному человеку не уничтожить, а ты, голубь мой, самый обычный человечек, хоть и бессмертный…
Дядюшка Фю развел руками:
— Но договор, есть договор. Так что, ты сражайся, а мы поглядим, потешимся!
Он отступил на шаг и склонил голову к плечу. Ветер трепал его длинные седые волосы.
— Да ты, никак, и меч-то впервые в руки взял? — сочувственно спросил некромант. — Трудненько тебе придется… ну, да что делать? Все мы когда-нибудь в первый раз…
Свора сгрудилась на песке, отступила, очищая место для поединка.
Призрачный конь остановился, кося багровым глазом на людей.
Харгал медленно перекинул поводья и спрыгнул на песок.
Стоило призраку коснуться земли, как воин-предатель обрел плоть. Звякнула кольчуга, скрипнули сапоги, прошуршал песок под его ногами. Однорукий телохранитель Гинзоги с лязгом вытащил меч из ножен.
— Ну, что? — тихо и зловеще спросила ведьма, глядя на Яву. — Куда подевалась твоя дерзость? Что же ты молчишь? Не хочешь ли сказать что-нибудь?
Она подняла голову и обвела взглядом людей.
— Все вы, все до одного будете в Своре!
Дядюшка Фю выступил вперед.
— И как расчудесно-то будет, золотые мои! Как замечательно! И в самом деле, чего время-то тянуть? Чему быть, того, как говорится, не миновать!
Он посмотрел на Лютера.
— И пусть, голуби мои, как написано в договоре, поединок будет честным, хе-хе!
И никто не слышал, как Гинзога тихо пробормотала себе под нос:
— Но я не люблю честные поединки…
Внезапно Ява почувствовал то, что не чувствовал давным-давно — страх.
Над заливом неслись темные грозовые тучи, где-то далеко громыхнули раскаты грома.
Порыв ветра въерошил шерсть оборотня, швырнул песок ему в морду. Мунго-лис отряхнулся, фыркнул и вдруг встрепенулся: в воздухе, наэлектризованном близкой грозой, почуялось что-то странное, необычное. Оборотень насторожился.
Мунго уставился на Яву и озадаченно прищурил глаза.
Бессмертные не знали страха, ведь им не приходилось бояться за свою жизнь, но страх этого человека был самым настоящим, непритворным.
Но что заставило бессмертного испугаться?
Мунго наклонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.
Внезапно глаза оборотня вспыхнули голодным желтым огнем, и Мунго-лис оскалил зубы:
— Он больше не бессмертный!
…Гинзога повернулась к Харгалу и махнула рукой.
— Начинайте!
И тут случилось то, чего никто не ожидал.
Большой ворон, громко хлопая крыльями, опустился на гранитный валун.
— Дэберхем? — Ньялсага взглянул на птицу. — Зачем ты прилетел?
Ворон сложил крылья и замер.
— А это еще кто? — насторожилась Гинзога, вглядываясь в тьму.
Ньялсага обернулся.
Хозяина «Бродяги» покинул свое «логово».
К Своре, ступая по песку неслышно, как зверь, приближался Цолери.
Он был одет, как обычно: в просторную темную рубаху и кожаный жилет, но почему-то казался сейчас выше и шире в плечах, чем обычно. На шее его висел серебряный амулет, с оттиском лапы, похожей на волчью.
Цолери подошел, остановился и взглянул на Свору.
Ньялсага увидел, как забегали глаза Трефалониуса и вампир поспешно отступил назад, скрывшись за спиной Гинзоги, как юркнул в темноту Мунго-лис, а дядюшка Фю украдкой сделал охранительный знак.
Не проронив ни слова, Цолери взял оружие из рук Явы и отодвинул его в сторону. Затем шагнул вперед, встал напротив Харгала и кивком головы предложил начать поединок.
Харгал поднял меч.
Уставившись на призрачного воина, Дэберхем громко каркнул. В голосе ворона слышалось неприкрытое злорадство.
Ява тронул Ньялсагу за рукав:
— Что он говорит? Что Дэберхем сказал Харгалу?
Ньялсага с усилием разжал запекшиеся губы.
— «Тебе конец».