Алая кровь на белых крыльях

Глава 71 Осень-зима 1919 года. Черный смерч над Севастополем

А положение Союзных сил в Крыму ухудшалось с каждым днем. Рос Бахчисарайский Вилайет, причем рос и в военном и территориальном смыслах. Феодосийский район Повстанческой армии отбил все атаки и расширился на восток до Керчи включительно, где практически соединился с частями Русской армии. В Джанкое все сильнее ощущался недостаток провианта, в Симферополе и Севастополе проходили спорадические беспорядки под флагами всех цветов, от жовто-блакитного до красного включительно. Эскадра застряла в Константинополе, впрочем адмирал Дарно и не сильно собирался идти в Севастополь. Генерал Жюно бомбардировал Париж паническими телеграммами, но Парижу было не до Крыма. Рушилась Польская санация.

Ночью сомкнулось кольцо вокруг Джанкоя. Засады, засеки, конные разъезды, патрули на тачанках. Утром, когда эскадрон иррегулярной конницы Легиона попытался прорваться по дороге на Симферополь, со всех сторон ударили десятки пулеметов, а точку поставила визжащая татарская конница из личной сотни Хана Ахмета. Лихие джигиты, из презрения к врагу не прикоснулись к своим маузерам и винтовкам. Они действовали только саблями, унаследованными от предков. От французского эскадрона не уцелел никто. Пехотный полк при поддержке танков и броневиков, доблестно ударил в пустоту. Махновцы и Ханская конница рассыпались вокруг как брызги от разбитой бутылки Клико, но стоило, какому ни будь небольшому подразделению французов отделится от основной массы, как со всех сторон налетали тачанки и всадники, трещали пулеметы, сверкали клинки и через какие то минуты на месте боя оставались только тела пуалю. Командир полка просчитав, что каждый пройденный километр будет стоить ему пол сотни солдат, повернул на зад в Джанкой. Как говорилось в одной еще не написанной песне — «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону».

А беспорядки в Симферополе переросли во всеобщее восстание. Инфильтрованные в город части Днепровского Повстанческого Корпуса Платонова-Петренко в 5 часов утра нанесли точечные удары по французским казармам и сняли посты на въездах в город. Боевики и Дружинники всевозможных подпольных организаций приняв централизованное командование Платонова-Петренка к 17–00, с помощью 2-го и 3-го полков Корпуса, полностью овладели Симферополем, Второй Полк потерял при штурме Союзного штаба половину личного состава, но время было выиграно. Первый полк, ускоренным маршем, сметя маленький гарнизон в Чистеньком, соединился в Почтовом с Ханской конницей. Дорога на Севастополь была открыта.

В Джанкое тоже было все сравнительно хорошо. В Изумрудном, на дачной терассе устроенной перед войной полусумасшедшим купчиком, прямо на крыше своей дачи, собрался штаб генерала Сегюра, командующего Джанкойской сводной дивизией. Сквозь мощную оптику, прекрасно просматривались передовые позиции Махновцев. Отсюда же корректировался огонь четырех батарей 75 мм орудий Коне. Этот огонь уже нанес ощутимые потери Азовскому корпусу Петра Гавриленко. Бронепоезд «Анархия» получил серьезные повреждения и уполз зализывать раны, а Еврейская батарея Абрама Шнайдера никак не могла справиться с французской артиллерией.

— Ну что господа — Молодцевато подбоченясь сказал генерал — Настала пора нанесения контр-удара. Давайте еще раз определимся…

Но его слова прервало нарастающее жужжание. С Запада появились два самолета с Французскими опознавательными знаками. Штабные офицеры не обратили внимания на красно-черные прямоугольники и черепа украшающие фюзеляжи и хвосты аэропланов, да и мало ли чем любили Асы расписывать свои боевые машины, так что единодушное мнение было одно — Наши! А в это время Сопвичи «Черных графов», элегантно спикировали и по очереди прочесали свинцовыми метелками терассу забитую штабными и корректировщиками. Выходя из пике над самой площадкой, авиаторы сбросили вниз гостинцы, в виде двух связок лимонок. Одна упала прямо среди панически метавшихся, выживших после обстрела французов, другая очень удачно упала у выхода из дома где толпились встревоженные адъютанты и шофера.

После еще двух дней боев и потери артиллерии, слепленная на живую нитку Сводная дивизия, стала медленно распадаться на отдельные подразделения и очаги сопротивления в Джанкое и окрестностях. Второй Марсельский полк, вырвался в специально оставленную брешь на Симферопольский тракт и быстрым маршем, преследуемый двумя плюющимися огнем шмелями «Черных графов» смог продвинуться до поворота на Пятихатку, где попал в артиллерийскую засаду, был рассеян и взят в сабли и пулеметы Бахчисарайскими мамелюками и тачанками Березовского. Дольше всех держался Первый батальон Марсельцев. Ветераны пуалю успели окопаться и перед свеженасыпанным бруствером стала расти мешанина из перевернутых тачанок и убитых людей и коней. Но подтянутая Махновская артиллерия, повторила известный сценарий финала Ватерлоо. И теперь к старым надписям на тачанках, типа — «Бий червоних поки не побіліють, бий білих поки не почервоніють». Добавилась новая — «Даєш Севастополь».

А генерал Жюно, ум которого обострился от нетерпимого ужаса и безысходности, объявил Севастополь осажденной крепостью и стал наводить там порядок, в чем ему сильно помог начальник Вспомогательной полиции Яков Блюмкин, всплывший в Крыму, после разгрома Большевистского правительства в центре. Первым делом были запрещены любые собрания. Когда на Судоремонтном начался митинг, солдаты и полицаи просто расстреляли его из пулеметов. В течении трех суток, по спискам подготовленным секретариатом Блюмкина были арестованы все бывшие большевики, анархисты, бундовцы, демобилизованные, моряки и офицеры Черноморской эскадры, бывшие гласные городской думы и вообще все имевшие какое либо отношение к политике. По ночам их вывозили в море и по двое по трое привязав к старым колосникам топили как котят. Полицейские и военные патрули расстреливали на месте всех нарушителей комендантского часа, так же в дневное время открывался огонь по группам больше трех человек. Из Севастополя начался массовый исход гражданского населения, которому почти не препятствовали. Исключение было для персонала предприятий и мастерских занятых военном производстве, для них ввели казарменное положение. По всей сухопутной границе города пылали предместья и дачные поселки. Командование первой линии обороны расчищало сектора обстрела. Вся перевозимая артиллерия из старых арсеналов к которой имелись боеприпасы, вывозилась на позиции. Пытались сделать и Дербентский вариант, но не было времени и мешал саботаж, который процветал не смотря на расстрелы на месте. Так что когда к Севастополю подошли три ударных корпуса Батьки Махно, город представлял собой крепость. Главные рубежи обороны шли по Черной речки и Федюниным высотам. Сапун гора ощетинилась батареями. Балаклава превратилась в сплошной укрепрайон. От Севастопольской бухты, до Макензиевых гор оборону держала бригада бронепоездов. Когда Махновские Сопвичи лихо пытались их атаковать зажигательными бомбами, оба аэроплана были подбиты и еле дотянули до своих. Первая атака с ходу не удалась, как и вторая и третья. Зацепиться рядом с городом удалось только в районе Инкериана, благодаря партизанам из Пещерного монастыря. Потери исчислялись тысячами. И Махно приказал начать осаду.

Яков Блюмкин, спал положив голову на стол. Снилось все время одно и то же. В кабинет входит Феликс и говорит чужим хриплым голосом — «Враг народа Блюмкин, ты арестован». Яков пытается бежать, но ноги как приклеены к полу, внезапно Блюмкин понял что не спит и силуэт со странно знакомым лицом это не морок.

— Ну здравствуй Яша — сказал силуэт голосом старого знакомца, члена ЦК ПСР Дмитрия Донского.

Старые знакомцы разговаривали всю ночь. Донской предложил Блюмкину работать на разведку Заковского, в обмен на сохранение жизни и имущества и помощи в эмиграции.

— Ты пойми Яков, французам ты живым не нужен, ты ведь свидетель. Когда Севастополь падет, а он падет и ты сам это знаешь, на эсминце генерала Жюно тебе не будет места, а на дне бухты с колосником привязанным к ногам, сколько угодно. Так что помоги нам, а мы поможем тебе. Ты профессионал и следовательно уже давно проработал все вариант для обоих сторон. — Блюмкин затянулся крымской папиросой, выпустил большой клуб ароматного дыма и устало сказал…

— Эх Дима, Дима. Прав ты со всех сторон и есть у меня план штурма города, но мне нужны серьезные гарантии, то есть чистые документы и корабль. Ты согласен? Тогда слушай. В Севастополе есть три старых склада боеприпасов. Склад морских мин, рядом с входом в Севастопольскую бухту, склад снарядов главных калибров старых броненосцев береговой охраны в районе Малахова кургана и склад артиллерийских порохов возле Федюнинских высот. Везде стоит моя охрана и французы об этом знать ничего не знают. Динамит, огнепроводный шнур и химические взрывные машины у меня есть из запасов подполья ПСР и РСДРП. Как только у меня будут корабль и документы, я представляю твоих людей своим полицейским, как офицеров Двуйки и Дзьем Бюро. Ну что, по рукам?

Старый пароход Доброфлота «Ялта» перекрещенный в «Селим» Французско-Турецкой Стамбульской транспортной компанией, медленно но верно оставлял за кормой Севастополь. Уже почти не видны были редкие городские огни, когда в районе брандвахты полыхнула вспышка из которой поднялся до самого неба огненный цветок гигантского взрыва, не успел тяжелый грохот долететь до парохода, как где то в городе взметнулся еще один столб пламени, по всему городу загремели меньшие взрывы и занялись пожары. И когда не сколько оглушенные, сколько испуганные пассажиры решили что ужас закончился, где то совсем далеко вспыхнула поражающая воображение оранжево-голубая колонна уходящая в небеса. Жена смотрителя портовых складов, урожденная Генриетта Остен-Бакен прямо на палубе сошла с ума. Хохоча она кинулась к борту и бросилась в море. Остальные пассажиры мало чем от нее отличались, кроме пожалуй Якова Блюмкина замаскированного под старика ювелира…

За несколько часов до этого к большой рыбацкой шхуне стоящей в трех милях от берега, подошел баркас с которого высадился человек в брезентовом плаще с надвинутым капюшоном и обремененный большим багажом. Услышав пароль, капитан шхуны с почестями проводил пассажира в каюту, куда через несколько минут вломилась троица в кожанках и с маузерами.

— Попался гнида — крикнул предводитель налетчиков, выстрелив для острастки в воздух. На что грустный старый еврей, спросил — Простите молодой человек, вы случайно не антисемит — На что Лева Задов, пряча маузер в кобуру устало ответил — Ну что вы, какой я антисемит, я одинаково ненавижу всех —. Он уже понял, что Блюмкин опять всех провел.

А в полуразрушенный Севастополь вливались колонны махновских отрядов, разрозненные очаги сопротивления подавлялись походя. Основные бои были в Балаклаве, но и там к утру закончили. Полностью сам город, части Повстанческой армии смогли занять только через три дня, когда сами собой утихли пожары.

На мысе Херсонес, на рыбачьей пристани стоял человек в обгоревшей французской военной форме и звонил в колокол. Судя по его выражению лица, никаких мыслей в его голове не было. Просто стоял и звонил, глядя куда-то вдаль безумными глазами. Пальцы безумного звонаря скрючило судорогой, но ему было все равно, он смотрел на море и звонил в колокол. На появление рядом с ним нескольких конных, он тоже не обратил внимания.

— Ну и об ком звонит колокол? — спросила Иринка Кубанка, но ее вопрос остался без ответа. В обгоревшем нагрудном кармане французского френча Безумного Звонаря, были найдены документы, из которых гласило, что звонящий является Антуаном Сент-Экюпери.

— Антуан Сент Экзюпери, — произнесла мадам Иринка, — красиво звучит, словно принц какой-то, только маленький.

— Ага, — хмыкнул Лева Задов, и покосившись на звонаря и Иринку продолжил — мы в ответе за тех, кого приручили, — и тут же пригнулся от просвистевшего над головой кулака мадам Нежность.

А мимо грохоча проползали два трофейных Рено облепленные хлопцами, немелодично оравшими дикую песню -