«Наши государства отброшены на сто лет назад в своем развитии. Мы должны восстановить все, что разрушено за десять лет, Иначе нас сомнут, и воды Рейна, Волги и других наших рек превратятся в плантации для разведения лягушек…»
Вопрос действительно был очень сложным. Требовались «и пушки, и масло» — одно вместо другого не годилось — и могло привести к гибели государств Тройственного Союза. Обычные методы развития экономики здесь уже не годились. К праву спокойно жить в будущем нужно было гнать штыками, ибо обычные методы убеждения затянуть посяа не всегда и не везде срабатывали. Слишком много людей развращенных либерастическим ядом демократии, а также идеями мирового революционного пожара, на пепелище которого люди досигнут равенства и братства, было разбросано по территории трех объединившихся гоударств. Еще не успели смолкнуть пушки, как по всей территории Тройственного Союза то тут, то там начались акции саботажа, вылезли из своих нор спекулянты, активизировалась преступность. В этих условиях был официально сформулирован и проведен через печать тезис «Об усилении социально-политической борьбы в условиях мира и враждебного демократического окружения». В целях борьбы с внутренними врагами из различных военных подразделений были созданы летучие ЧОНы, которые занимались уничтожением тех, кто пытался препятствовать мирной жизни с оружием в руках. Из выявленных и арестованных саботажников формировались трудовые штрафбаты, где провинившихся заставляли отрабатывать ущерб государству на восстанавливаемых объектах народного хозяйства. Для предотвращения голода пришлось снова вводить принудительную продразверстку. Определенное количества зерна удалось приобрести заграницей по нелегальным какналам через агентов князя Калиты, но в условиях переходного периода ни он, ни Лаврентий Павлович, не могли проконтролировать все и вся — было ясно, что найдутся такие, которые попытаются нажить состояние на приближающемся голоде. Но народы населяющие Тройственный Союз, подгоняемые железом и кровью к мирной жизни начали постепенно входить в колею. Благодаря тому, что теперь не было противостояния между Россией и Германией была сокращена численность вооруженных сил, и вернувшиеся домой ветераны довольно быстро покончили с разного рода идеями свободы в деревнях и городах. Жизнь медленно, но неуклонно налаживалась.
«… традиционные жанры живописи потеряли актуальность, в то время как супрематизм, кубизм, аванградизм являются новой вехой в мировой живописи и их развитие… в связи с вышеизложенным прошу дать сумму в размере двух миллонов рублей золотом на организацию художественной академии нового русского искусства…, а также прошу предоставить здание дворца…»
«Лаврентий Павлович! Всех «художников» привлечь для выполнения малярных и покрасочных работ в городе в принудительном порядке!»
«Я поехал в N. Прошло 3 года. Я вырос и стал более осмотрительным, стал вглядываться кругом себя. Я оглянулся и с ужасом заметил, что ничего того святого, того доброго, что вкладывали в меня папа и мама, — у меня нет, а если и осталось что, — то этого было так мало, что нельзя было и считать. Бог для меня перестал существовать как что-то далекое, заботящееся обо мне: Евангельский Христос. Встал передо мною новый бог, бог жизни… Я стал не тем милым мальчиком, который при виде бедняка просил у папы денег, но тем юношей, который видит перед собою в розовом тумане белую, как из слоновой кости, девушку… и полным эгоистом, который готов для своего счастья поступиться счастьем других, видящего в жизни только борьбу за существование, считающего, что высшее счастье на земле это деньги».
«Я стал почти психопатом, стал нравственным калекой; малограмотный, озлобленный, ожесточенный на всех, запуганный как лесной волк; я хуже волка… вера рухнула, нравственность пала, все люди ложь, гнусная ложь, хочется бежать, бежать без оглядки, но куда я побегу без средств, без знаний… о, будь все проклято!»
«Боже, Боже! мои горькие слезы остались чужды для всех. Гибни, пропадай, тони в грязи, черт с тобой. Но ведь я не один, нас много калек и от имени всех нас приношу ужасное юношеское проклятие. О, как больно, больно!»
«Люди мало отличаются от скотов… Животные реже нападают друг на друга… Нечего верить в прогресс и в благую природу человека… Наши отцы не пережили того, что мы. Они исподволь подходили к романам с убийствами… От сказок оторвали нас выстрелы… и с этого дня не проходило месяца, чтобы я не видел насильственной смерти. Мои детские уши вянут и от ужасной брани».