Александр. Том 2

Глава 17

Лёнька-граф поднял голову и посмотрел правым глазом на зашедшего в камеру гвардейца. Смотрел он только правым глазом, потому что левый заплыл и совсем не открывался. Это тот, самый первый удар, что вырубил его, оставил ещё и такой вот сюрприз на долгую память. Когда Лёнька очнулся в том проклятом доме, то уже почти всё закончилось. Здесь проживали практически одни карманники и парочка мошенников, а они мало что могли противопоставить вооружённым гвардейцам. Сам же Лёнька в драку не полез, только отполз тихонько к стеночке, чтобы не затоптали да не сломали чего просто так, по ходу. А Архаровцы могли, недаром про них слава такая нехорошая ходила.

— Вставай, чего сидишь? — рявкнул гвардеец, останавливаясь в двух шагах от Лёньки. Бить, правда, не спешил, но чёрт его знает, может, у него настроение хорошее?

Лёнька начал подниматься со своего соломенного тюфяка, стараясь не раздражать гвардейца, чтобы не отхватить сапогом в качестве ускорения, но всё-таки не удержался и спросил: — А что, сейчас гвардия преступников охраняет?

— Вот ещё! — гвардеец усмехнулся. — Много чести будет. В полицейских околотках свои люди имеются. Это вас Александр Семёнович зачем-то забрал, тебя и ещё шестерых таких же. Ну у нас-то татей почти и не встречается, а заговоры в основном благородные плетут. Так что тут да, тут гвардия.

— Зачем нас Александр Семёнович забрал? — тихо спросил Лёнька, у которого волосы на затылке зашевелились от этих слов. Если от Архарова и его следователей он знал, что ждать, то вот за каким лядом они понадобились Макарову, оставалось загадкой. Богатое воображение тут же принялось рисовать картины, одна страшнее другой. Лёнька даже покосился на своего охранника. А может, сейчас рвануть в дверь? Пусть лучше пристрелит, всё мучений меньше на его, Лёнькину долю выпадет.

— Ты даже не смотри в ту сторону, — довольно добродушно улыбнулся гвардеец. — Сбежать всё одно не сможешь, а по шее получишь. Оно тебе надо? И пошевеливайся уже, я тебя тоже долго ждать не намерен.

— Куда меня? — Лёнька облизал пересохшие губы, настороженно поглядывая на охранника.

— Как это куда? В дознавательскую, — гвардеец даже удивился, словно спросить хотел, а куда ещё его можно было девать? Сразу на виселицу тащить? Молодой-то император от казней не шарахается, вон скольких предателей не пожалел. Но совсем уж без суда не стали бы вешать. Тогда бы просто в живых при облаве не оставили, чтобы не возиться.

Сам Лёнька в это время, когда предателей казнили, в Берлине промышлял, но даже там слышал перешёптывания, когда на прогулки выходил по паркам, где аристократы любили променад совершать. Но ему тогда не до сплетен было, он «работал». А сейчас внезапно пожалел, что мало тех разговоров послушал. С другой стороны, зачем-то их всё-таки забрали и притащили сюда? Правда, он так и не понял, куда именно привезли. Везли-то в закрытой карете, а вытащили во внутреннем дворе. Но по отдельным признакам Лёнька пришёл к выводу, что это вотчина Макарова и его людей на Большой Лубянке. А слова гвардейца, что Александр Семёнович забрал их у Архарова, подтверждали догадки вора.

Приятелей своих Лёнька больше не видел. Их бросили в одиночные камеры, и больше никто к нему не приходил до этого момента. Правда, накормили. Да ещё и довольно сытно. И вода в камере в небольшой бочке стояла, и кружка имелась. Вода была свежая, не тухлая, и Лёньку больше всего поразило именно это почти человеческое отношение к заключённым. Ну, тут такое, гвардеец же говорил, что они в основном с благородными людьми дело имеют, а для дворян и такая камера просто ужас-ужас, наверное.

Его провели по длинному коридору, но из подвала, где и находилась тюрьма бывшей Тайной экспедиции, они не выходили. Возле одной из дверей стояли ещё несколько гвардейцев, но они как-то неуловимо отличались от того, кто привёл сюда Лёньку. То ли выправка у них была лучше, то ли ещё что. А может, быть порода, что на мордах читалась на раз и выделяла этих молодцов от остальных.

— Ого! — негромко произнёс гвардеец и покосился на Лёньку. — Это чего же ты натворил такого, парень, что к тебе такие люди пожаловали?

Один из гвардейцев, что стоял, прислонившись спиной к стене и поигрывал длинным кинжалом, резко развернулся к ним.

— Оставайся здесь, я сам заключённого в дознавательскую проведу, — сказал он, выпрямляясь неуловимым движением и подходя к Лёньке и его конвоиру.

— Да что он такого натворил-то? — охранник посмотрел на своего подопечного с любопытством.

— Нам не докладывали, — этот слишком холёный гвардеец скупо улыбнулся и кивнул Лёньке. — Иди впереди и без глупостей. Соколов, дверь открой, — негромко приказал он, и стоящий у двери гвардеец толкнул её, а когда мимо него проходил Лёнька, демонстративно положил руку на рукоять пистолета.

Вор входил в дознавательскую, ощущая, как предательски дрожат руки. Он печёнкой чувствовал, что его в этой комнате не ждёт ничего хорошего.

— Я сделал сегодня удивительное наблюдение, Александр Семёнович, — донёсся до Лёньки глубокий мужской голос. — О предназначении некоторых мест и даже зданий.

— И что же это за наблюдение? — задал вопрос второй мужчина. Прямо в лицо вору бил свет, идущий от свечей, и Лёнькины глаза пока не привыкли к этому яркому свету после тёмной камеры и коридора, поэтому говорящих он не видел.

— Есть такие здания, которые предназначены для чего-то одного, словно их кто-то свыше назначил быть, к примеру, храмом или тюрьмой. Вот взять это место. Как Пётр Великий отдал его Тайной канцелярии, так оно постоянно возвращается к вам, Александр Семёнович. Уж что только с ним ни делали, даже грузинскому царевичу отдавали для проживания, ан нет, снова вы с вашими головорезами здесь хозяйничаете. — Мужчина замолчал, а потом добавил: — Я готов поспорить, и спор свой переадресовать потомкам, что и через двести лет и даже более это место на Лубянке всё равно будет принадлежать Службе Безопасности. Такая вот у него судьба.

— Не буду спорить, ваше величество, тем более что наш гость уже скоро заскучает, — Лёнька в это время проморгался и сумел разглядеть говоривших. И если один из них, невысокий, плотный мужчина, которому на вид было уже далеко за сорок лет, не произвёл на него сильного впечатления, то вот второй, молодой, чуть больше двадцати, высокий, подтянутый блондин заставил попятиться. Потому что император был императором даже для лихих людей.

Сердце сделало кульбит и забилось где-то в горле, и вор с ужасом почувствовал, что становится тяжело дышать. Внезапно он осознал, что имел в виду гвардеец, доставивший его сюда, когда спрашивал, что же он такого страшного натворил, если сам император приехал, чтобы посмотреть на него.

— Александр Семёнович, этот ваш вор сейчас упадёт в обморок, — в голосе императора появилась лёгкая досада. — И чтобы привести его в себя, нужно будет приложить массу усилий. И самое главное — времени. А у меня его нет, я и так выкроил пару часов на эту встречу. Из вашего доклада, кстати, выкроил.

— Я понимаю, ваше величество, но не переживайте, эти господа чрезвычайно живучи и крайне редко не справляются с волнением до такой степени, что делаются без чувств, — ответил ему, по всей видимости, Макаров. Но, несмотря на заверения, сам Александр Семёнович не был уверен в Лёнькиной крепости, потому что шагнул к нему, схватил за шиворот и без малейших сантиментов швырнул на стул, стоящий чуть в стороне от стола.

— Красавец, — император вышел из тени, и теперь Лёнька смог рассмотреть его более внимательно. — Это его так при задержании отделали? — спросил он, жёстко ухватил Лёньку за подбородок и повернул его голову к свету так, чтобы видеть подбитый глаз.

— Это он дверь открыл Михаилу Михайловичу, — любезно пояснил Макаров.

— Вот оно что, — Александр отпустил его лицо и сел неподалёку.

— Я не… — Лёнька с ужасом осознал, что горло так сильно пересохло, что он не может вымолвить ни слова.

Макаров взял со стола стакан, плеснул в неё воды и протянул вору.

— Пей, и начнём, пожалуй. Ты же слышал, у его величества очень много дел и крайне мало времени, — сказал глава Тайной экспедиции, или как там сейчас звалась эта страшная служба. При этом, в отличие от императора, садиться он явно не собирался, а стоял напротив Лёньки, скрестив руки на груди.

Прогулка до Кремля и обратно не заняла много времени. Я только глянул на кипевшую работу по подготовке к торжеству, одно строительство трибун чего стоило, и практически сразу развернулся обратно. Нужно будет осмотру целый день посвятить и Ростопчина с собой взять, чтобы он пояснения давал по ходу, потому что я практически сразу потерялся и не смог с ходу сообразить, для чего это делается. Но осматривать всё придётся, да и репетицию в обрезанном виде провести, чтобы на углы не натыкаться, а идти именно туда, куда нужно твёрдым шагом, как и подобает императору. Приняв решение, я развернулся в сторону Коломино.

Уже подъезжая к воротам дворца, мы догнали карету, шустро отъехавшую в сторону и остановившуюся, давая дорогу моему небольшому отряду. Карета была мне незнакома, но раздававшиеся из неё вопли заставили меня затормозить, потому что в одном из голосов я узнал своего секретаря. При этом всегда спокойный и малоэмоциональный Сперанский чуть ли не матом крыл своего собеседника. А тот, надо отдать ему должное, почти спокойно пытался Михаила Михайловича утихомирить. Это было что-то новенькое и не могла меня не заинтересовать. Натянув поводья, я остановил коня и повернулся к Краснову.

— Саша, что там происходит? — и указал ему на карету.

Краснов быстро спешился и, подбежав к карете, рванул дверь на себя. Шум голосов мгновенно стих, а мой адъютант заглянул внутрь и быстро проговорил: — Я совершенно не понимаю, что здесь творится, и почему, Михаил Михайлович, вы такой потрёпанный, словно из окна спальни сигали, когда муж прелестницы не вовремя домой заявился. И потому, думаю, что вы его величеству сами доложитесь, коль скоро умудрились его внимание криками бесноватыми привлечь.

Краснов вынырнул из кареты, а следом оттуда вылез действительно изрядно растрёпанный Сперанский. Он раздражённо одёрнул полы своего тёмного сюртука и злобно глянул в карету.

— И если вы думаете, Клим Олегович, что я не пожалуюсь его величеству, то вы глубоко заблуждаетесь! О таких вещах нужно предупреждать заранее, а не хватать и не засовывать в карету государственных служащих, всего лишь выполняющих свою, надо сказать, совсем нелёгкую работу!

— Ну уж нет, Михаил Михайлович, я не позволю вам выставлять нас с Александром Семёновичем в неприглядном свете перед его величеством только потому, что вы, как особа, приближённая к императору, можете сделать это. Его величество должен услышать обе стороны, и это как минимум! — из кареты выскочил молодой человек моего возраста. Он был одет почти также, как и Сперанский. Красивое лицо с тонкими чертами, шатен, наверняка пользуется успехом у женщин. Кто он такой, что у него произошло со Сперанским, и как во всём этом замешан Макаров?

— Мне интересно только одно, — Раевский подъехал ко мне чуть ближе и наклонился в седле так, чтобы я его слышал, говоря вполголоса. — Они вообще поняли, что сказал Краснов? И осознают ли, что вы, ваше величество, сейчас смотрите на них?

— Думаю, что это очень легко выяснить, — ответил я также тихо, а потом слегка повысил голос. — Миша, в мой кабинет, быстро. И своего приятеля с собой захвати. Я не собираюсь выслушивать ваши вопли на улице под взглядами сотен глаз.

Тронув коня пятками, я практически рысью преодолел оставшиеся пару десятков метров, даже слегка опередив свою охрану. Когда мы спешивались во дворе, на меня всё это время бросал быстрые взгляды недовольно сопящий Бобров.

— Юра, не смотри так, эти двое меня слегка вывели из себя. В своё оправдание могу сказать, что не думаю, будто мне здесь что-то угрожает. И обещаю, что впредь никогда больше так не поступлю, — сказал я ему, прекрасно понимая причины его недовольства.

— Не нужно так делать, ваше величество, — ответил Бобров. — Мы все здесь жизни не пожалеем, чтобы защитить ваше величество, но не нужно усложнять нашу задачу, — он коротко поклонился и быстро отошёл в сторону.

Вообще Бобров прав, Зимин выстраивает работу собственной службы безопасности императорской семьи с нуля. И я ничем не мог ему помочь, потому что ни черта не силовик и плохо представляю, как всё должно крутиться на самом деле. Зимин вместе с Бобровым постоянно экспериментировали и наилучшие результаты фиксировали в уставе службы, который всё ещё формировался и пока не был утверждён окончательно. И единственное, что на данном этапе от меня требовалось — не мешать. Конечно, особое рвение я сразу пресекал на корню, и к некоторым вопросам мы не возвращались, но в основном они действовали довольно деликатно и вполне грамотно. И пока это была единственная служба, к которой у меня не было претензий.

Именно поэтому я только головой покачал, но даже не подумал одёрнуть Боброва и не счёл ниже своего достоинства извиниться за то, что нарушил ему строй. Но Сперанский действительно немного выбил меня из колеи. Что у них произошло, в конце концов⁈

Решив не ломать голову раньше времени, я быстро пошёл в кабинет, чтобы там дождаться Сперанского и того Клима Олеговича, с которым Миша выяснял отношения.

Зайдя в приёмную, я столкнулся с выходившей оттуда Лизой. Она слегка хмурилась, но когда увидела меня, то облегчённо улыбнулась.

— Только не говори мне, что что-то случилось, — сказал я с ходу, поднеся её руку к губам.

— Нет, просто Илья сказал, что ты уехал в Кремль посмотреть на приготовления, и я немного расстроилась, потому что тоже хотела в этом случае поехать с тобой, — ответила Елизавета. — Коронация уже скоро, и я так волнуюсь, что ничего не могу делать, — пожаловалась она.

— Я тебя понимаю, — ненадолго задумавшись, быстро прикинул варианты. — Вот что, а давай ты взвалишь на себя контроль за подготовкой. Будешь каждый день ездить в Успенский собор, в Кремль и везде, куда нужно, и стоять у Ростопчина над душой. А когда всё будет относительно готово, тогда и проведём небольшую репетицию хотя бы в соборе, чтобы в ногах и мантиях не путаться. Это кроме того, что каждый из нас должен знать, куда пойти, где колени преклонить и тому подобные мелочи.

— Да, думаю, что так будет хорошо, — она провела пальцем по лбу. — И тебе не придётся отвлекаться от дел. Лиза слабо улыбнулась, а потом, вздохнув, добавила: — Но я не только тебя навестить пришла. У нас возникла проблема, о которой почему-то никто из нас не подумал. За всеми заботами она просто вылетела из головы.

— И что же за проблема?

В приёмную ввалились Сперанский и тот самый Клим Олегович. Они так злобно смотрели друг на друга, что Елизавета закусила губу и быстро ответила: — Короны. Мария Фёдоровна сегодня очень злорадно напомнила мне, что, судя по всему, нам придётся короноваться в их коронах. То есть, это, конечно, не проблема, но обычно у каждого императора и императрицы была своя. В любом случае времени что-то сделать уже нет, так что…

— М-да, — вот теперь я нахмурился.

Если одеждой на это мероприятие мы озаботились, то про короны нам никто не напомнил, а у меня голова уже не способна хранить абсолютно все мелочи. И так пришлось буквально с боем выбить себе парадный мундир на коронацию. Скромно и со вкусом. А то Сашка, как оказалось, мечтал короноваться в самой первой форме Преображенского полка. Мол, ближе к народу и господам офицерам. И мне с трудом удалось переубедить портного, что я передумал. Потому что мантия вот конкретно с той формой смотрелась, мягко говоря, не очень.

Дверь распахнулась, и в приёмную быстрым шагом вошёл Макаров. Он перевёл дыхание и остановился, глядя тяжёлым взглядом на Сперанского. Ага, всё-таки Александр Семёнович к этим двум имеет отношение!

— Лизонька, расскажи Ростопчину Фёдору Васильевичу про наш конфуз. Он человек шустрый, может быть, сумеет что-нибудь придумать за оставшееся время, — быстро проговорил я.

— Да, я так и сделаю, — Лиза наклонила голову, чтобы уйти, но я её остановил.

— Завтра княгиня Багратион даёт вечер, поговаривают, что на нём будет много литераторов. Не хочешь посетить его? Всегда интересно познакомиться с людьми, которые могут поспособствовать появлению в Российской империи хорошего образования.

— Это будет чудесно, — и она радостно улыбнулась. Мы настолько редко выделяли себе время для различных вечеринок, что даже вот такие незначительные стали уже Елизаветой восприниматься как праздник. Надо себе установку дать, что ли, хотя бы раз в неделю в люди выбираться. Главное, время на это где-то выкроить.

Елизавета выпорхнула из приёмной, а я кивком указал переминающимся с ноги на ногу мужчинам на кабинет.

— Ну что же, пойдёмте послушаем, что же привело Михаила Михайловича в столь нервное состояние.

— Знакомьтесь, ваше величество, Леонид Крюков. Архарову Николаю Петровичу известен больше как Лёнька-граф. Как по отчеству, если честно, не знаю, — Макаров развёл руками. Я же в это время разглядывал лицо Крюкова, стараясь не обращать внимания на заплывший глаз. Тонкие черты, тёмные волосы хорошо подстрижены, не заплывший карий глаз смотрит настороженно. Он явно не знает, что его ожидает, и именно это незнание заставляет вора нервничать. Ну что же, его действительно можно принять за графа, кем он и представляется за границей. Надо ещё послушать, как он говорит. Если речь правильная, то не зря он кличку свою получил.

— Ты отчество своё знаешь? — спросил я у Лёньки. Тот вскинулся и так уставился на меня, что, кажется, даже заплывший глаз приоткрылся.

— Иванович, — когда я уже думал, что он мне не ответит, прохрипел Лёнька. Он, похоже, кричал, горло сорвал, потому что другого объяснения его хрипу я не нахожу. Но так ведь именно он дверь открыл Мише, а заодно гвардейцам и архаровцам. Скорее всего, корешей предупредить хотел. — Я не приблудный, — внезапно добавил Лёнька. — Отец мой, Иван Григорьевич Крюков, младшим коллежским асессором был, при экспедиции иностранных дел служил секретарём и переводчиком. Его уже даже на присвоение потомственного дворянства подали, но тут мать померла от чахотки, и…

— И папа спился, — задумчиво ответил я за него. Лёнька только кивнул, недоумённо глядя на меня. — Сколько тебе было лет, когда на улицу попал?

— Тринадцать, — немного подумав, ответил Лёнька. — Меня сразу Маркиз приметил. Я же иностранные языки знаю, грамоте обучен. Да и морда, говорят, смазливая. Он меня в обучение взял.

— Понятно, — я повернулся к Макарову. — Именно поэтому вы на марвихеров настроились, Александр Семёнович?

— Среди них нет неграмотных, ваше величество. Чтобы в высшем обществе промышлять нужно хотя бы отдалённо напоминать дворянина. Или, на худой конец, чиновника с личным дворянством, — ответил Макаров.

— Н-да, такие кадры пропадают, — я задумчиво потёр подбородок. — Но как быть с их страстью к воровской романтике? Опять же «свобода» и подобные бредни, которые им сызмальства вбивают в головы… Ладно этот, с ним ещё можно поработать, он уже в таком возрасте к ним попал, что… — я замолчал и снова осмотрел настороженно следящего за каждым моим движением вором.

— Нужно просто сделать такое предложение, от которого они не смогут отказаться. Если к полевой работе не будут годны, то хотя бы как учителя в моей школе сгодятся, — и Макаров расплылся в блаженной улыбке. Вот же помешанный человек! Но это он, конечно, хорошо придумал, знать бы только, как на этих людей можно повлиять. — Собственно, поэтому я и попросил вас прийти и с Леонидом Ивановичем познакомиться. Возможно, именно вы, ваше величество, подскажете те самые слова, что заставят его отринуть воровскую жизнь и посвятить себя служению Родине.

— И всё-таки почему именно они? — я смотрел на Макарова вопросительно, стараясь понять его логику.

— Как показал пример Горголи Ивана Саввича, у наших дворян есть один маленький недостаток, — проговорил Александр Семёнович, не отводя пристального взгляда от нервничающего всё больше Лёньки. — Они частенько начинают ощущать неуместную щепетильность, коя способна навредить тщательно продуманному делу. Я ведь половину писем у мадемуазель Шевалье не нашёл; она успела их сжечь, пока я прибежал к ней в дом, терзаемый странными предчувствиями. А вот у Крюкова таких проблем не возникнет, он уже давно со своей совестью договорился. Да и навыки незаметно забирать нужные им вещи у марвихеров развиты на небывалом уровне. Они ведь не простые карманники. Если надо будет поближе к спальне оказаться, где дама в сейфе хранит драгоценности, то наш Лёнька и обольстить эту даму сумеет, и разговорить, если понадобится. Да, Лёня? Я всё правильно о тебе и твоих приятелях говорю? А то ведь могу ошибаться, мне так про вашу братию Архаров Николай Петрович поведал.

— О чём вы таком говорите? — прохрипел Лёнька.

— Александр Семёнович считает, что ты обладаешь нужными качествами, чтобы выполнять деликатные поручения на службе в его ведомстве, — я поднялся со стула и встал так, чтобы он видел только меня. Это вор почему-то странно на меня реагировал, смотрел, как кролик на удава, когда я к нему обращался. — Это странно, не слишком понятно, но возможно, чего уж тут. Наш Николай Петрович Архаров пользуется большим авторитетом у французского министра полиции Фуше. Они даже переписываются, советы друг у друга спрашивают по своей нелёгкой работе. Именно пример господина Фуше подсказал Александру Семёновичу идею попробовать взять вас к себе. — Я задумался. О своей гениальной идее мне Макаров вчера рассказал во время разборок со Сперанским, ставшим жертвой полицейского произвола и несогласованности в работе разных служб. — Николай Петрович нам эту историю как анекдот, конечно, рассказал, но Александр Семёнович всё же разглядел в ней некое зерно. Года два назад в полицию Парижа обратился некий господин Видок. Этого господина долго искали, чтобы на виселицу отправить за все его художества, но тот явился сам и, заявив, что хорошо с преступниками может бороться только преступник, потребовал себе работу. Он именно потребовал работу, представляешь? Жуткий нахал! Но Фуше почему-то решил принять его предложение. И неожиданно получил весьма неплохие результаты.

— Вы хотите, чтобы я помогал искать преступников? — Лёнька недоверчиво смотрел на меня.

— Нет, конечно, — я даже фыркнул. — У Александра Семёновича преступники очень интересные, и их искать не надо, они обычно не скрываются. Работать тебе предстоит, если согласишься, почти по специальности: обольщать дам, втираться в доверие господам, только вместо драгоценностей воровать секреты, особенно написанные в разных документах. А также слухи и разговоры. Да, работать предстоит в большинстве своём за границей. И получать за это жалование.

— Это невозможно, — прохрипел Лёнька.

— И я думаю, что это невозможно. Мы даже с Александром Семёновичем небольшое пари заключили. Лично я считаю, что проще переломать тебе все пальцы по одному, чтобы воровать больше не мог, и выкинуть на улицу. Мы же не душегубы какие, чтобы жизни всех подряд лишать, — сказал я насмешливо.

Вот теперь в его глазу плескался самый настоящий ужас. Нет, он не боялся умереть. Воры прекрасно знали, что могут закончить свой век на виселице. Но вот то, что я предложил сделать с его руками, это было для вора гораздо хуже смерти. Не зря раньше ворам кисть рубили и отпускали восвояси. Руки — это их рабочий инструмент, без них они никому не нужны, и участь у таких воров очень незавидная.

— Ну что вы, ваше величество, я думаю, что всё же смогу найти те слова, что заставят Лёню подумать над моим предложением, — мягко прервал меня Макаров. — Время у меня есть, всё равно с таким лицом его пока в люди выпускать нельзя.

— Что же, попытайтесь, Александр Семёнович, попытайтесь, — я с сомнением покачал головой. — Я первый принесу вам извинения, если у вас всё получится. Вытащив часы, я демонстративно посмотрел на них: — Я бы с удовольствием побыл здесь ещё, но время поджимает. Александр Семёнович, жду вас с докладом завтра. — Повернувшись к Лёньке, всё ещё смотревшему на меня, я снова обратился к нему: — Переубеди меня, Леонид Иванович. Докажи, что мы с Архаровым не правы, и вор — это не навсегда, не до самой смерти.

Я резко развернулся и вышел в коридор, Макаров вышел следом, оставив Крюкова подумать в одиночестве.

— Надеюсь, вы не думаете, Александр Семёнович, что они все могут измениться в одночасье? — спросил я Макарова, натягивая перчатки.

— Нет, разумеется, ваше величество, — он улыбнулся. — Николай Петрович прекрасно знал, кто именно находится в доме. Я отобрал шестерых из всего этого сброда. Только таких, как Крюков. Кто не родился среди воров, а пришёл туда и всё ещё помнит ту прежнюю жизнь.

— Ну что же, я могу пожелать вам только удачи. Вроде бы мне удалось его заинтересовать, теперь дело только за вами.

Макаров коротко поклонился и зашёл в дознавательскую, я же повернулся к Краснову.

— Саша, будешь с Филиппом сопровождать нас с Елизаветой Алексеевной к княгине Багратион. Да, найди князя Петра Ивановича и передай ему, что я буду ужасно разочарован, если не увижу его на вечере, устроенном его супругой.

И я стремительно направился по коридору прочь из этих застенков, которые, если память мне не изменяет, всегда принадлежали Службе безопасности, как бы она в какой промежуток времени ни называлась.