Александр. Том 2

Глава 5

Я стремительно вошёл в приёмную. При моём появлении вскочили Сперанский и несчастный Мертенс. Заметив, что сегодня он был без Ушакова, я только усмехнулся. Не глядя на осунувшегося губернатора, я прошёл ко входу в кабинет, кивнув на ходу Сперанскому. Михаил тут же сорвался за мной, а Мертенс сел с обречённым видом на место, приготовившись ждать столько, сколько потребуется.

— Сегодня уже второй день, как нет дождя, ваше величество, — сказал Сперанский, остановившись перед столом, хотя я не собирался пока за него садиться.

— Где Скворцов? — спросил я, пройдя по кабинету и поворачиваясь лицом к Михаилу.

— Готовит вам кофе, ваше величество, — невозмутимо ответил Сперанский. — Вам он нужен немедленно?

— Нет, я просто уточнил. Да, если сегодня погода простоит без дождя, то завтра с утра выдвигаемся, — сказал я и подошёл к окну. Мне на лицо упал солнечный лучик, который сразу начал немного припекать, падая на кожу через стекло.

— Пригласить Василия Фёдоровича? Он уже час и двадцать две минуты ожидает, когда ваше величество его примет.

— Объясни мне, Миша, в чём смысл прийти сюда ни свет ни заря и долго ждать в приёмной, если всем давно известно, что с восьми до девяти утра у меня завтрак с семьёй? — Я потёр переносицу. Где этот Скворцов с кофе? Я ничего не соображаю с утра, да ещё и настроение ни к чёрту.

— Людей порой бывает очень сложно понять, ваше величество, — ответил Сперанский. — Лично мне не жалко, пускай в приёмной ожидают, стулья, поди, не просидят. Но когда их много, это начинает создавать определённые неудобства.

— Кто сегодня ещё должен прийти? — довольно резко спросил я.

— Так Ермолов Алексей Петрович как ошпаренный прискакал, — развёл руками Сперанский.

— И почему он так долго до меня добирался аж из самой Костромы⁈ — так, Саша, возьми себя в руки. Если ты продолжишь кидаться на людей, то ничего хорошего из этого точно не выйдет.

— Я уже послал запрос Костромскому губернатору, — сразу же ответил Сперанский. — Как удалось выяснить, приказ о помиловании Алексея Петровича не сразу передали ему. Долгое время его передавали из рук в руки в канцелярии при губернаторе. И только когда пакет попал к Кочетову Николю Ивановичу, его передали уже Ермолову.

— Почему мне не доложили? — я продолжал смотреть в окно.

— Я выяснял подробности длительного отсутствия Алексея Петровича и не стал вас беспокоить заранее.

— Миша, что за бардак творится у Кочетова? — я развернулся к нему, пристально глядя в глаза.

— Разрешите говорить начистоту, ваше величество? — Сперанский спокойно выдержал мой взгляд.

— Я тебя на эту должность назначил и за твою прямолинейность в том числе, — ответил я. — Так что с Кочетовым?

— Он не годится для этой должности, — прямо ответил Сперанский. — За него хлопотала Дашкова Екатерина Романовна перед вашей августейшей бабкой. Дашкова являлась двоюродной сестрой жены Кочетова поэтому и составила протекцию. Вот только у Николая Ивановича нет порядка ни в семейной жизни, ни в губернии. В то время, как его законная жена с детьми прозябает на правах бедной родственницы у тех же Дашковых, он в открытую живёт с женой городничего и уже прижил от неё сына.

— Как же мне надоел уже этот вертеп, кто бы знал! — я закрыл глаза и с силой потёр переносицу. — Готовь приказ от отстранения Кочетова от должности. И в личном письме посоветуй ему наладить отношения с семьёй, или же я сам буду настаивать на его разводе с женой и хлопотать за отчуждение в её пользу половины его имущества.

— Слушаюсь, ваше величество, — Сперанский склонил голову. — И ещё. Я передал документы, подтверждающие халатность Костромского губернатора Александру Семёновичу. Теперь пускай Макаров разбирается, что это, действительно простая халатность или злой умысел. Полагаю, когда появятся результаты, Александр Семёнович доложит вашему величеству о них.

Ну что же, он всё сделал правильно. Если я начну вникать в каждое движение своих подчинённых, то скоро свихнусь. Так что разумную инициативу можно было и поддержать.

— Что с врачом? Ты нашёл врача? — я открыл глаза. Моё настроение было связано ещё и с тем, что Лизе с утра было нехорошо. Но не только моя жена жаловалась на колики в животе и горечь во рту. Екатерина и даже моя матушка тоже выглядели немного бледными и сказали, что им дурно. Я приказал проверить всю еду, но вроде бы никаких ядов не обнаружили. Вот только полноценно проверить на яд все продукты было невозможно, и мне оставалось только зубами скрипеть.

— Как оказалось, выполнить ваше поручение, ваше величество, невероятно сложно, — ответил Сперанский. Он уже не был невозмутим, скорее, сконфужен. — Я так понимаю, условие, что врач должен быть русским, обязательно?

— А в чём проблема? — я нахмурился. — В Российской империи нет ни одного русского врача? Вы же понимаете, что под «русский» я подразумеваю человека, который родился и вырос здесь, а не нанят на службу неизвестно из какой страны.

— Я это понимаю, ваше величество, вот только… При дворе нет никого, кто соответствовал бы этому требованию, — вздохнул Сперанский. — Все лейб-медики прибыли к нам из разных стран.

— Да вы издеваетесь! — прошипел я и снова посмотрел на Сперанского. — И что же ты сделал, чтобы выполнить поручение?

— Я отправил письмо с курьером Политковскому Фёдору Герасимовичу, ординарному профессору и декану медицинского факультета Московского университета. — немного помявшись, ответил Михаил, — с распоряжением выслать нам навстречу врача поспособнее. Мы его можем подождать здесь, если хотите, но можно встретить его по дороге.

— Нет, откладывать поездку мы не будем, — решительно проговорил я. — В любом случае в самой Москве у нас больше шансов найти грамотного врача, который сумеет определить, что с нашими дамами происходит. А сейчас зови Мертенса. Мне нужно понять, он выйдет отсюда, оставшись губернатором, или я его сниму к чёртовой матери.

Дверь отворилась, и в кабинет вошёл Илья, притащивший кофе. Это было то, что сейчас необходимо. Сделав глоток, я поставил чашку на стол и сел, ожидая Мертенса.

На этот раз разговор с Тверским губернатором был гораздо продуктивнее, чем абсолютно все, что происходили до этого дня. Он наконец-то принёс мне реалистичный план по улучшению города. И этот план включал в себя дороги, довольно примитивные ливнёвки в виде канав, в которые будет стекать вода, но пока хотя бы такие. Также план предусматривал несколько пожарных колодцев по одному на каждый район города. Да, Мертенс додумался где-то раздобыть Архаровскую схему градоустройства и включил её в план улучшений. Сюда входило несколько учебных заведений.

— А вы прямо революционер, Василий Фёдорович, — я откинулся на спинку стула и теперь внимательно разглядывал его. — Женская гимназия?

— Я довольно часто получал прошения от наших барышень… — начал мямлить Мертенс.

— Признайтесь, вы поговорили с её величеством Елизаветой Алексеевной? — вкрадчиво спросил я его. — Василий Фёдорович, в этом нет ничего постыдного. Но мне нужно знать, вы сами пришли к столь замечательным выводам или вам подсказали? Потому что мне нужно знать, вы представляете себе объём предстоящих расходов или же доверитесь случаю.

— Я вас не понимаю, ваше величество, — он перестал мямлить и посмотрел на меня.

— Что же здесь непонятного, Василий Фёдорович? — я чуть подался вперёд и теперь говорил жёстко. — Эпоха, когда выделяли сколько-то денег на что-то, закончилась. Я принимаю этот план. Он вполне разумен и для первичных усовершенствований вполне подойдёт. А теперь мне нужен будет точный расчёт, сколько будет стоить то или иное новшество. С обязательными договорами, заключёнными городом с теми людьми, кто возьмётся делать ту или иную работу. Это понятно? Будет точный расчёт с прикреплением всех необходимых документов, я подпишу указ после проверки, и вам выделят именно столько денег, сколько будет указано в расчётах. Ещё раз: деньги будут выделены только после проверки, чтобы исключить подлог. А потом крутитесь, как хотите, но всё должно быть выполнено точно и в срок. И вот за это я спрошу именно с вас, господин губернатор.

— Как-то это… — Мертенс потёр лоб, — странно и непривычно, ваше величество.

— Ничего, привыкнете, — отрезал я резко. — Я тут прикинул, когда сидел в одиночестве и меланхолии, вызванной дождём и хмарью, если мы исключим взяточничество и разворовывание казны больше чем на две трети, то налоги можно будет не повышать резко и бестолково. И бюджета хватит на то время, которое уйдёт, чтобы разработать наконец нормальную систему налогообложения.

— Я не беру… — Мертенс вскочил, горя от возмущения.

— Сядьте, — холодно произнёс я, хлопая ладонью по столу. — Если вы не берёте взяток, это не значит, что их не берёт кто-то другой, кому вы поручите в итоге делать дороги или закупать оборудование для женской гимназии. Если вы плохо меня расслышали, то я повторю: денег из государственной казны будет выделено ровно столько, сколько необходимо с минимальным увеличением суммы на обстоятельства непредвиденные и непреодолимые. Больше не будет так: вот вам сто тысяч рублей, постройте гимназию и откройте её через три года. Это понятно?

— Да, ваше величество, — выдохнул Мертенс и сел на свой стул, словно ему ниточки перерезали.

— Очень хорошо, Василий Фёдорович. Надеюсь увидеть вас в Москве с уже сделанными предварительными расчётами хотя бы городских дорог и канав для стока дождевых вод. — Мертенс прекрасно понял, что это означает конец аудиенции, и снова вскочил.

— Я прибуду в Москву со всеми необходимыми бумагами, — сказал губернатор напоследок и выскочил из кабинета.

Немного посидев, гипнотизируя взглядом чашку с недопитым кофе, я поднялся. Залпом допил уже остывший напиток и вышел в приёмную.

— Ваше величество, — Сперанский со Скворцовым вытянулись передо мной.

— Я хочу прогуляться. Мне нужно проветрить голову. Полагаю, небольшая поездка верхом за город подойдёт для этой цели, — сказал я, и Скворцов тут же сорвался с места, чтобы мне эту прогулку организовать.

Уже через полчаса мой небольшой отряд выехал за город. По правую руку от дороги раскинулось поле. Траву на этом поле не косили, а пасущиеся вдалеке коровы давали понять, что отдано это поле под выпас. Свернув с дороги, я немного проехал по полю, а потом соскочил с коня, вдыхая полной грудью тёплый летний воздух. Пахло разнотравьем, и возникло совершенно иррациональное желание упасть на траву и проваляться вот так с полчасика. Делать я этого не стал, а вот мундир снял, оставшись в тонкой шёлковой рубашке.

Бросив мундир сопровождающему меня Боброву, я просто подставил лицо солнечным лучам.

— Вы обгорите, ваше величество, — предупредил меня Юра.

— Плевать, — ответил я, и тут моё внимание привлекла ехавшая довольно далеко карета. Дорога после продолжительного дождя ещё не до конца высохла, но пыль под колёсами кареты уже начала подниматься. — Завтра уезжаем, — сказал я, и Бобров кивнул, показывая, что понял. — Кто это так спешит? — я указал на несущуюся по дороге карету.

— Я сейчас узнаю, ваше величество, — Юра быстро отошёл к одному из гвардейцев и отдал ему приказ. Я не расслышал, что Бобров говорит, да мне и не нужно было это делать. Что меня заставило останавливать эту злосчастную карету? Да чёрт его знает, любопытство, наверное.

А карета тем временем принялась замедлять ход уже самостоятельно до того момента, как двое гвардейцев приказали вознице тормозить. Из кареты выглянул высокий, худощавый, темноволосый мужчина. Я стоял за своим Марсом, и меня было плохо видно. К тому же мужчина, похоже, решил, что это приятели — офицеры решили размяться. Пикник захотели устроить, правда, без пастушек. Иначе как объяснить, почему он вообще решил остановиться?

— Прошу прощения, господа, можно обратиться к вам с вопросом? — он говорил по-французски.

— Вы говорите по-русски? — вперёд вышел Бобров. Он передал мой мундир одному из гвардейцев, покосившись при этом на меня.

— Очень плохо, — признался мужчина. — Да, разрешите представиться, Граф Иоанн Каподистрия. Я являюсь секретарём законодательного совета Республики Ионических островов. Мне передали, что я должен приехать в Москву на коронацию его величества императора Александра, как, впрочем, и все другие служащие посольств и государственных служб, за границей представляющие Российскую империю.

— И что же вы хотите у нас узнать, господин Каподистрия? — я вышел из-за коня и приблизился к карете.

— Я хочу узнать, кортеж императора и он сам всё ещё в Твери? Хотя, конечно, в Твери, вы же здесь, а я не думаю, что в этом городе остановился гвардейский полк, — быстро проговорил Каподистрия. Мы с Бобровым посмотрели друг на друга. В его взгляде читалось удивление.

— А… — начал он, но практически сразу замолчал, а потом осторожно произнёс. — А вам зачем знать про императора? Вы его в любом случае встретите в Москве.

— Происходят какие-то непонятные шевеления со стороны Порты. И хотя адмирал Ушаков не видит ничего особенного и не ощущает угрозы, мне так не кажется. И коль выпал случай встретиться с императором Александром, то я хочу поделиться с ним своими опасениями, — ответил Каподистрия.

— Попробуйте, — я улыбнулся. Почему-то этот странный грек меня не узнал. Не видел портретов? Или я настолько не похож на свои изображения? — Только вряд ли вам удастся встретится с его величеством сегодня. А завтра утром мы уезжаем.

— Зато я буду в непосредственной близости и смогу в конце концов переговорить с его величеством, — уверенно сообщил нам секретарь законодательного совета и захлопнул дверь кареты.

Бобров сделал знак гвардейцам, и они отошли в сторону, пропуская карету.

— А вот если бы он знал, как я выгляжу, то вполне мог поговорить со мной прямо здесь, — заметил я с философским видом.

— Полагаю, он знает, ваше величество, — ответил Бобров. — Просто граф не ожидал вас здесь увидеть, поэтому решил, что его обманывает зрение.

— Почему-то я сомневаюсь.

Никуда ехать не хотелось. Пожалуй, я ещё немного здесь погуляю. — А что у нас с Портой происходит? Вроде бы всё нормально с утра было. Или я чего-то не знаю?

— Вы меня спрашиваете, ваше величество? — Бобров посмотрел на меня удивлённо.

— Нет, Юра, это я размышляю вслух. На вопрос о турках мне, пожалуй, только Фёдор Фёдорович Ушаков сможет ответить. Скоро он прибудет в Москву, вот тогда у него и спрошу.

На дороге, ведущей из города, появился всадник. Он ехал целенаправленно в нашу сторону. Бобров заметил его приближение и нахмурился. Он сделал шаг и встал таким образом, чтобы закрывать меня собой. Сделать это было сложновато, хрупким и утончённым юношей я не был, даже несмотря на то, что немного похудел. Когда всадник приблизился ещё ближе, Бобров весьма демонстративно положил руку на рукоять пистолета, а двое гвардейцев выдвинулись навстречу.

Всадник тем временем затормозил и соскочил с коня. Бобров, всё ещё держа руку на рукояти пистолета, сделал ещё пару шагов ему навстречу, а гвардейцы перекрыли дорогу.

— Государь, может быть, вы уже прикажите вашим псам пропустить меня? — Кочубей, а это был именно он, смотрел на меня из-за плеч гвардейцев.

— Не раньше, чем вы отдадите оружие, Виктор Павлович, — спокойно ответил ему вместо меня Бобров.

— Держите, — Кочубей раздражённо сорвал с себя ремень с ножнами и пистолетом и протянул гвардейцу. — Так вы позволите мне приблизиться, ваше величество, Александр Павлович?

— Ты надел сегодня мундир, Витя? — спросил я, продолжая его разглядывать. — И что послужило причиной?

— Я всё ещё числюсь капитаном Преображенского лейб-гвардейского полка, ваше величество. С меня никто не срывал погоны. Просто те должности, кои я занимал до своей опалы, предписывали носить гражданское платье, — глухо ответил Кочубей.

— С которыми ты сросся очень сильно, Витя. Настолько сильно, что я даже уже начал забывать о том, что ты был когда-то адъютантом у Потёмкина, — наши взгляды встретились. Ты просто решил мне подыграть, Витя. Подумал, раз я сам постоянно таскаю мундир, то будет проще найти со мной общий язык, одевшись также. — Юра, пропусти графа Кочубея. Он обещает, что будет вести себя хорошо, и у него не припрятан кинжал, который граф планирует вонзить мне в спину.

На меня посмотрели оба. Кочубей пару раз моргнул, а Бобров нахмурился. На его лице явственно читался мучительный мыслительный процесс. Бобров несколько секунд раздумывал над тем, а не обыскать ли ему графа на предмет спрятанного кинжала, или я всё-таки так неудачно пошутил? Наконец он решился и сделал знак гвардейцам пропустить Кочубея.

— Вы раньше всегда предпочитали прогулки в одиночестве, ваше величество, — он подошёл ко мне, остановившись в положенных двух метрах. Бобров деликатно отошёл в сторону, но не слишком далеко. А вдруг Кочубей крышей поедет да как кинется. На хрена ему рисковать стремительно взлетевшей карьерой ради каких-то принципов? Молодец. Все они молодцы, те молодые офицеры, которые так быстро сориентировались и встали вокруг меня первыми.

— Именно поэтому ты устремился за мной, Витя? Решил составить компанию на прогулке? — я смотрел на его упрямо сжатые губы. — Всё меняется. С моим отцом, например, удар произошёл, когда он в окружении офицеров находился. Ты слышал, что Макаров выяснил? Суки они все продажные оказались. А ведь так старательно приличными и верными людьми прикидывались.

— Да, я слышал, ваше величество. Особенно за князя Волконского слышать было странно.

— Чужая душа — потёмки, — я развёл руками. — Может быть, у князя были денежные затруднения. Ты не в курсе? Мне он так и не признался.

— Зато Салтыковы сейчас воспрянут, не так ли? — ядовито спросил Кочубей.

— Оставь этот тон, Витя, — холодно оборвал я его. — Ты мне в прошлый раз так и не ответил, что же тебя задержало в Дрездене так надолго. Да ещё и руки сковало, что ты даже письмо не сумел мне составить со словами соболезнования и поддержки. Я так понимаю, ответа у тебя нет, — добавил я задумчиво.

— Я впал в немилость у Павла Петровича, когда отказался жениться на его шлюшке…

— А собственно, почему? — я прищурился. — Анька — красивая женщина. И её интрижка с императором не помешала бы насладиться её прелестями законному мужу. Зато только представь себе, какими благами ты бы оброс, если бы чуть-чуть помог своему императору. Но ты отказался, Витя. И я хочу знать, почему.

— Потому что это мне претит…

— Брось, — оборвал я его почти на полуслове. — Только не говори мне, что ты такой романтик. Веришь в возвышенную любовь и другие романтические бредни.

— Это вполне нормально, ваше величество, — Кочубей потёр лицо. Он сильно осунулся с нашей последней встречи. Тогда мы с ним недолго проговорили. Он не сумел ответить мне прямо ни на один вопрос, и я уже через десять минут сказал, что сильно занят, и что друг Витя пускай приходит, когда надумает, что отвечать.

— Нет, Витя, это нормально для простого смертного, но не для государственного мужа. И тем более не для человека, который хочет проводить реформы. Или ты уже оставил свои мечты о реформах в нашей стране?

— Нет, не оставил, ваше величество. Я долго всё обдумывал, наверное, поэтому не вернулся быстрее. — Кочубей потёр лоб. Я же пристально на него смотрел, отмечая, что на лбу у него появилась испарина.

— И обдумывал ты так же романтично, как свою женитьбу? Вроде «проведём мы реформы, и все сразу же станут счастливы»? — я усмехнулся. — Нет, Витя, так не бывает. Ещё ни разу за всё время существования людей ни одна реформа не прошла безболезненно. И пока я не стану уверен, что ты думаешь рационально и в какой-то мере цинично, как и полагается государственному деятелю, я тебя близко к управлению не подпущу. Дружба дружбой, но таких дров, как отец, я ради дружбы не наломаю. Что с тобой? Тебе плохо?

— Что-то мутит с утра. Как позавтракал, так и началось, — видимо, штормило его знатно, потому что он уже не мог скрывать своего плохого самочувствия. И, что самое главное, он не завтракал вместе с нами. Ел Витенька отдельно.

— Витя, мы продолжим наш разговор позже, а пока ты вернёшься в Путевой дворец, ляжешь отдыхать, а потом напишешь мне очень подробно, что ты ел на завтрак. Передашь Сперанскому до обеда.

— Да, ваше величество, я всё исполню, — он посмотрел немного удивлённо, но возражать не стал.

— Очень хорошо. Бобров, выдели графу человека, а то Виктор Павлович неважно себя чувствует. Ещё упадёт где-нибудь по дороге.

— Слушаюсь, ваше величество, — Бобров наклонил голову. — Когда мы возвращаемся?

— Через полчаса, — немного подумав, ответил я. — Прогуляюсь уже по полю, букет Елизавете Алексеевне составлю, — и я сорвал какую-то ромашку, чтобы показать, как буду букет составлять. А заодно подумаю, что делать с Каподистрия. Последнее я не озвучил и пошёл по полю, выбирая цветы покрасивее. Надеюсь, Лизе мой букет понравится.