Алхимия убийства

29

Получив срочную записку от министра, Пастер и Рот оставили дела в институте и отправились осматривать на этот раз один из домов в бедняцком районе, где произошла вспышка гриппа.

Они ехали за экипажем директора департамента здравоохранения, и им обоим хотелось обойтись без напыщенного и надменного доктора Бруарделя и его помощника. Бруардель не имел ни малейшего представления о науке и ее возможностях.

Когда экипажи остановились на мощенной булыжником улице перед многоквартирным домом, они оказались в мире проституток, сутенеров, воров и разнорабочих. У обочины в ожидании высоких гостей стояли три полицейских фургона. Собралась толпа. В записке министр предупредил, что полиция будет присутствовать на случай возникновения «беспорядков».

Пастер и Рот вышли из экипажа. Дюжина уличных ребятишек, тщедушных беспризорников с ввалившимися глазами и чумазыми лицами, напряженно, как подопытные крысы, следили за каждым их движением. Нерадостные лица этих детей были отмечены печатью то ли тоски, то ли коварства: лишь особо одаренные выживали в этой среде, где девочки, вырастая, становились шлюхами, а мальчики заканчивали жизнь на гильотине.

Женщины, привлеченные необычным событием, глазели на прибывших потухшим взглядом. Сломленные жизнью, доведенные до черты, лишенные малейшей надежды выбраться из нищеты, эти люди смотрели на экипажи и одежду, словно они были куплены за еду, отнятую у их детей. Черный флаг анархии висел в одном из окон здания. Отчаявшиеся люди слушали кого угодно, кто обещал им хлеба.

В толпе собравшихся слышался недовольный ропот. Кто-то крикнул:

— Вы явились сюда, чтобы и дальше убивать нас?

— Это же доктор Пастер, — послышался чей-то испуганный голос.

Имя доктора сдавленным шепотом прокатилось по толпе, она расступилась, и ученые вошли в здание в сопровождении четырех полицейских. Взаимоотношения Пастера с медицинским сообществом были противоречивыми, но остальная Франция считала его национальным достоянием.

Директор здравоохранения и его молодой помощник остались в карете, отказавшись выходить. Трусы. Они никогда не поймут, что переживали люди. И их это не заботило.

Консьерж приветствовал Пастера и Рота при входе:

— Добро пожаловать, мсье, добро пожаловать.

Это была отвратительная личность. Он красовался в старой рубашке, утратившей свой первоначальный цвет от пятен и въевшейся грязи. Широкие подтяжки поддерживали поношенные штаны и шаровидный живот. В эти утренние часы от него пахло вином, чесноком и еще несло чем-то, что отправляли в сточные колодцы. Под микроскопом в нем, наверное, можно было разглядеть больше микробов, чем в бочке отбросов.

— От гриппа здесь умерло много народу, — сказал Пастер. — В этом доме болело больше людей, чем в других?

— Да. По крайней мере полдома переболели гриппом, и восемнадцать человек умерли.

Этот многоквартирный семиэтажный дом из почерневшего от копоти кирпича с внутренним двором, похожим на выгребную яму, занимал полквартала. Единственным водопроводным устройством была колонка с ручкой для накачки воды посередине двора. Сливное отверстие, которое они пришли осмотреть, находилось в маленькой комнате на первом этаже. Ржавая металлическая крышка лежала в стороне, по полу тянулась дорожка от пролитого содержимого горшков. На стропилах ворковали голуби.

— Возьмите пробы, — сказал Пастер Роту, когда они вошли.

Внутри стоял еще худший запах, чем в клоаке. Он был почти осязаемый — пахло человеческими экскрементами. Роту пришло в голову, что санитарное состояние водостоков, где отходы периодически смываются полностью, во многих отношениях лучше, чем в отхожих местах в домах. Сливные отверстия считались источником вредных испарений, которые вдыхали люди, когда опорожняли свои горшки.

— Когда семья заболевала гриппом, не заболевал ли первым тот, кто обычно выносит горшки? — спросил Пастер.

Консьерж пожал плечами и поднял брови.

— Болеют все, мсье, так угодно Богу.

— Среди тех, кто умер, сколько было мужчин, женщин, детей?

— Девять женщин, пятеро мужчин, четверо детей.

Горшки могли чаще выносить женщины и старшие дети — значит, им приходится больше вдыхать испарений из сливного отверстия. Но этот факт мало что значит. Женщины, как правило, ухаживают за больными, и у них больше шансов заболеть, а у детей и стариков большая вероятность умереть от гриппа.

— Скажите мне, — спросил Пастер у консьержа, — ваш дом чем-нибудь отличается от других домов в округе?

— Мой дом содержится в лучшем состоянии, и в нем чище, чем в любом из соседних.

Пастер и Рот переглянулись и решили больше ни о чем не спрашивать. Это здание, люди, живущие в нем, или то, как они избавлялись от нечистот, мало чем отличались от тысяч других зданий и их обитателей. В большинстве частных домов, за исключением тех, что принадлежали очень богатым людям, не было современного туалета. И даже в домах богатых туалет был хуже, чем у римлян две тысячи лет назад.

Во время первого посещения сточных каналов доктор Бруардель хвастался, что отказался от установки канализации в своем доме и таким образом обезопасил себя, считая, что ядовитые газы из сточных каналов не попадут к нему по трубам. Пастер и Рот только посмеялись над этим. Канализация с надежной системой сифонов исключала возможность попадания испарений в дом, но люди продолжали считать, что ядовитые газы все равно могут просочиться в помещение.

Когда Рот закончил сбор проб, он заметил, что Пастер внимательно смотрит на потолок. Голуби влетали и вылетали через отверстие под потолком и вили гнезда на стропилах.

— Голуби, — почти шепотом сказал Пастер, занятый своими мыслями. Он нашел еще одно звено головоломки.

Помощник директора просунул голову в комнату. На лице у этого дурачка была повязка.

— Господа, директор спрашивает, готовы ли вы ехать. — Судя по голосу, он был очень напуган. — У нас возникает проблема.

На улице собралась еще большая толпа, и она продолжала расти, когда по округе разнеслась весть о визите высокопоставленных особ. Люди в красных шарфах революционеров спорили с полицейскими.

— Они хотят убить больше бедняков! — закричал один из «красных».

— Смерть притеснителям! — выкрикнул другой.

Консьерж попытался незаметно уйти, но Пастер остановил его.

— Скажите, вы не видели мертвых голубей или других птиц?

— Нет, мсье.

— А мертвых животных? Собак, кошек, крыс?

— Нет. Да их быть не может.

— Почему?

— Люди едят их. И голубей тоже, когда могут поймать.

Пастер продолжал смотреть на потолок, не обращая внимания на гомон, доносившийся с улицы. Рот взял его под руку и повел к карете, уверенный, что в любую минуту толпа взорвется. Директор выскочил из кареты и поспешил к ним.

— К какому выводу вы пришли? — спросил он.

Пастер с удивлением посмотрел на него:

— Я не гадаю на кофейной гуще, господин директор.

— Вы обвиняете меня в знахарстве?

— Я говорю о своих методах, а не о ваших. Я должен вернуться в лабораторию и произвести опыты с образцами. Прошу извинить меня. Я устал и голоден и хочу вернуться в институт, пока меня не убили анархисты.

Сев в карету, Пастер откинулся на спинку сиденья, разбитый, без сил. Руки у него тряслись от напряжения, он был бледен. Рот, погруженный в свои мысли, не расслышал, что сказал Пастер.

— Что вы сказали?

Пастер на секунду открыл глаза.

— Голуби и лягушки.

Голуби и лягушки. Микроб, убивающий людей и крыс, но не голубей и лягушек. Что общего у теплокровных птиц и холоднокровных амфибий, что защищает их от микроба?