Алхимия убийства

50

Оставив Шолла в кафе, Жюль и я идем по авеню Оперы по направлению к Сене. У нас еще есть время до встречи с Уайльдом, и мы решаем немного пройтись, прежде чем взять фиакр. У меня в голове вертятся вопросы и разные гипотезы, и я готова адресовать их Жюлю, но по его серьезному выражению лица видно, что он не в настроении разговаривать. И мне приходится хранить молчание.

Два вопроса не дают мне покоя. Как репортер я уяснила, что не бывает простых совпадений. Маллио, бывший полицейский, спрашивал обо мне в кафе, где я наводила справки о проститутках. Вопрос: почему? Почему пушечному королю нужно знать, что я расследую? Жаль, что я не могу обсудить это с Жюлем, а если бы могла, то он стал бы задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Но тогда возникает вопрос о Жюле. Какая связь между ним и Артигасом? Между ними что-то произошло — это очевидно. Но что? Я больше не могу играть в молчанку. Мне нужны ответы.

— Жюль, я начинаю подозревать, что вы от меня что-то скрываете. Каждый раз, когда упоминается имя Артигаса, вы, как сказала бы моя матушка, словно кот на сковородке.

— Кот на сковородке?

— Это старое американское выражение. — Правда, я слышала его от мамы, но мне оно казалось старым.

Постукивание трости по тротуару становится более агрессивным — я задела Жюля за живое.

— Есть еще одно старое выражение, американское и французское: совать нос не в свои дела.

Потрясающе! Он говорит, что приехал в Париж убить человека, о каннибалах, поедающих его мозг, и он полагает, что я не должна обращать на это внимание? Нет, этому не бывать.

— Извините, что вмешиваюсь, но я не думаю…

— Странно.

Когда я перебивала маму на полуслове, она говорила, что я думаю вслух.

— Что странно?

— Что Перун может иметь дело с такими, как Артигас. Они же враги. В глазах анархиста Артигас — капиталист, порабощающий простого человека, типичный богатей-грабитель, которого анархист хочет убить. И анархисты представляют собой самую большую угрозу для людей, подобных Артигасу. Они живут в страхе, окружают себя телохранителями, ибо знают, что любой из них может стать следующей жертвой радикалов.

— Тогда почему Перун мог работать на Артигаса?

— Может быть, — размышляет Жюль, — он не работает на него. Может быть, он работает с ним. Или более того. Перун мог шпионить. Возможно, Артигас разрабатывает новое оружие убийства, такое, которое анархистская группа желала бы прибрать к рукам.

Я прокручиваю в мозгу эту идею, а трость Жюля продолжает постукивать в задумчивом, почти нервном ритме, который, как я замечала, появляется, когда он погружен в решение проблемы.

— Жюль, когда бы ни упоминалось имя Артигаса, вы — как бы это сказать — расстраиваетесь. Вы реагируете, словно между вами вражда. Мы вместе ведем расследование, и вдруг встревает этот человек. Не думаете ли вы, что с вашей стороны было бы несправедливо утаивать что-то от меня?

— Утаивать от вас? — смеется он. — Иметь с вами дело, мадемуазель, — это как чистить лук, который постоянно меняется, как только вы добрались до нового слоя. Если вы скажете, что сейчас день, мне нужно убедиться, что солнце в небе.

В данную минуту совершенно бесполезно говорить с ним об Артигасе.