Альфред Великий и Англия его времени

ГЛАВА VII «ОРУДИЯ ПРАВЛЕНИЯ»

Размышляя над обязанностями христианского короля, Альфред Великий писал: «Теперь ни один человек... не в состоянии управлять, если он не имеет для этого под руками необходимых орудий и средств... Для короля таким орудием и средством является густонаселенная страна, и у него должны быть люди [для] молитвы, люди [для] войны и люди [для физической] работы... Без таких орудий он не может осуществлять возложенные на него обязанности»⁶¹⁶. Это «трехчленное» деление общества на тех, кто молится, тех, кто воюет, и тех, кто работает на земле, отражает не только социальные, но и политические представления как самого Альфреда, так и окружающего его социума.

Источники позволяют говорить о том, что в эпоху Альфреда Великого важнейшим элементом управления, с помощью которого англосаксонские короли осуществляли свои властные полномочия, продолжал, как и раньше, оставаться королевский двор. В его биографии, составленной епископом Ассером, мы находим некоторые указания на его внутреннее устройство и участие в решении государственных дел. По сообщению Ассера, Альфред не только приглашал к себе ученых людей со всей Англии и из-за рубежа, привлекая их, помимо образовательной, к государственной деятельности, но и впервые сделал службу при дворе постоянной обязанностью знати. С этой целью он разделил своих приближенных на три группы, каждая из которых должна была неотлучно находиться на службе в течение месяца, два последующих отдыхая дома⁶¹⁷.

О большинстве из примерно 60 приближенных Альфреда, свидетельствовавших его грамоты, мы не знаем ничего, кроме их имен. Тем интереснее предоставляемая отдельными дипломами возможность ближе познакомиться с личностями некоторых из них. Одним из ближайших к королю людей на протяжении 80―90 х годов был Деормод, занимавший важнейшую при дворе должность управляющего королевским хозяйством (cellerarius). Его обязанности, видимо, не ограничивались только продовольственным и иным материальным обеспечением короля и его ближайшего окружения. Его подпись как свидетеля земельных трансфертов встречается по крайней мере в шести грамотах, исходящих от самого Альфреда и его сына Эдуарда; очевидно также, что он был достаточно влиятелен, чтобы наряду с королем и его наследником свидетельствовать уже известную нам по «письму о поместье в Фонтхилле» грамоту некой Этельфриты⁶¹⁸. Другим видным приближенным Альфреда был хранитель его гардероба и по совместительству королевской казны (thesaurarius, hraeglthegn) по имени Элфрик, также сыгравший видную роль в рассмотрении «дела о поместье в Фонтхилле»⁶¹⁹. К ним мы можем добавить королевского конюшего (horsethegn) Экгвульфа, гибель которого в 896 году специально зафиксирована в «Англосаксонской хронике»; упоминается он и в завещании Альфреда Великого, где ему было доверена опека над несколькими королевскими поместьями⁶²⁰. Его должностные обязанности сводились не только к непосредственному контролю за лошадьми и ухаживающим за ними персоналом, но и, возможно, вообще к обеспечению транспортом короля и его двора[79].

Один из таких слуг — королевский тэн старшего брата Альфреда, Этельберта, по имени Эастмунд — свидетельствует относящуюся к 858 году грамоту с титулом pedesecus. Несмотря на то что в классической латыни это слово (pedisequus) имело несколько пренебрежительный оттенок, обозначая находящегося в личном услужении человека, англосаксы, очевидно, более высоко ставили владельца этого звания, поскольку подпись Эастмунда появляется в грамоте третьей после подписей короля и элдормена Этельмода⁶²². Показательно и то, что спустя десять лет тот же Эастмунд свидетельствует диплом короля Этельреда уже в качестве элдормена Кента⁶²³. Этот пример подтверждает, что члены королевского двора, в том числе и личные слуги, вполне могли рассчитывать на карьеру государственного служащего высокого ранга или даже на то, чтобы породниться с королевской семьей. Вспомним, что сам Альфред Великий по материнской линии был внуком Ослака, «знаменитого кравчего (princerna) короля Этельвульфа»⁶²⁴.

Эти ближайшие сподвижники дополнялись личной дружиной Альфреда, которая постоянно находилась при дворе и в драматические годы борьбы со скандинавской агрессией играла заметную роль не только на полях сражений, но и в мирной жизни. Их функции не ограничивались, как можно подумать, ролью простых «орудий», которые используют по мере необходимости. Они также составляли непосредственное окружение короля, которое жило в его покоях, пировало за его столом, сопровождало Альфреда на охоте и последовало за своим господином в болота Сомерсета зимой 878 года, когда норманны заняли большую часть Уэссекса. Ассер, видимо, под влиянием своего знакомства с франкской практикой, именует этих людей «вассалами» (faseli)⁶²⁵, что также подчеркивает их особенную близость к королю. Faseli принимали активное участие в делах гражданского управления, выступая в качестве королевских вестником и эмиссаров (faestingmen)⁶²⁶ и служа своеобразным связующим звеном между центральным государственным аппаратом и местной администрацией. Альфред Великий щедро вознаграждал своих приближенных, зарезервировав для этого шестую часть своих доходов и оставим им по завещанию 200 фунтов, которые должны были быть распределены между ними согласно тому, «как это было сделано на последней Пасхальной неделе»⁶²⁷.

Наряду со светским элементом неотъемлемую часть двора Альфреда составляли представители англосаксонского клира, которых его биограф Ассер называет «капелланами» (сареllani)⁶²⁸. В дополнение к религиозным, «капелланы» выполняли обязанности писцов, в задачу которых входило оформление королевских грамот, а также другой документации, необходимой для правительственных нужд. Как явствует из альфредовского перевода «Монологов» Августина, обычным их занятием было составление неких «запечатанных писем» (aerendgewrit ond hys insegel), которые использовались для созыва на советы королевских должностных лиц и с целью определенного контроля над их деятельностью⁶²⁹. Как резонно предположила Фрэнсис Хармер, в этих «запечатанных письмах» следует видеть прообраз так называемых «королевских предписаний» (writs), которые в поздний англосаксонский и в ранний англо-нормандский периоды превращаются в важнейший инструмент управления⁶³⁰. Предписание представляло собой небольшое по объему послание, в котором указывался отправитель, чаще всего король, и получатель, обычно правительственный чиновник в той или иной местности, а также в достаточно формализованной манере излагалось существо королевского распоряжения. Чтобы удостоверить его подлинность, к нему прикладывалась королевская печать, известная англосаксам по крайней мере с конца VIII в.⁶³¹ В дальнейшем оформление и рассылка на места этих writs, несомненно, все больше становились важнейшей функцией королевских писцов-капелланов. На основании этих фактов можно, видимо, говорить о том, что к концу царствования Альфреда при короле существовал какой-то аналог канцелярии, хотя сам термин и не употреблялся.

Важнейшую роль при дворе Альфреда играли высшие церковные иерархи — архиепископы и епископы, дававшие королю советы, читавшие ему латинскую литературу и помогавшие в ее переводах на древнеанглийский. Ассер, Уэрферт, Плегмунд, Эалстан, Свитвульф, Эалхерд и другие англосаксонские прелаты были в числе самых видных придворных Альфреда Великого, хотя их государственные обязанности и полномочия в силу состояния источников менее отчетливы, нежели светских приближенных короля. Ясно, что, как напоминал им сам Альфред в переводе «Обязанностей пастыря», их основным долгом было «духовное» служение своему королю: вознесение молитв за него и его близких, укрепление религиозной дисциплины и поддержание церковного и гражданского мира в стране⁶³². Очевидно также их значение в функционировании судебно-юридической системы в обществе, где грань между преступлением и грехом была еще весьма неопределенной и зыбкой. Грамоты и завещания с их христианскими инвокациями и заключительными анафемами нарушителям воли жалователя также могут рассматриваться не только как юридические, но и как религиозные документы.

Неслучайно Альфред в своем кодексе предписывал рассмотрение тяжб по поводу земель на праве бокленда только в присутствии епископа и отдавал ему прерогативу в наказании клятвопреступника, заключенного в королевскую тюрьму⁶³³.

В источниках, однако, наиболее четко фиксируется военно-политическая роль англосаксонских епископов эпохи Альфреда Великого. Например, в «Англосаксонской хронике» подвиги на полях сражений епископа Шернборна Эалстана или его преемника Хеамунда, как это ни странно, отражены гораздо полнее, нежели их религиозная деятельность⁶³⁴. Согласно грамоте, выпущенной элдорменом англосаксонской Мерсии Этельредом и его женой Этельфлед в 90-х годах IX в., строительство бурга в Вустере началось по их приказанию вследствие просьбы «их друга, епископа Уэрферта». В ответ на нее они «в присутствии короля Альфреда и всех уитанов Мерсии» даровали епископу половину тех привилегий, которые [принадлежали] им по праву на рынке и на улице, как внутри бурга, так и вне его, с тем чтобы укрепление поддерживалось в должном состоянии»⁶³⁵. Не вполне ясно, идет ли в данном случае речь о том, что епископ получал возможность сбора торговых штрафов и пошлин. Но то, что один из высших церковных иерархов, очень близких ко двору Альфреда, принимал активное участие в создании задуманной королем системы бургов, вряд ли подлежит сомнению. Сходным образом тот же Уэрферт и архиепископ Кентерберийский Плегмунд в 898/899 годы вместе с королем планировали «восстановление» (instauratio) Лондона⁶³⁶. Причина такой «военно-строительной» активности англосаксонских прелатов достаточно прозрачна. Как справедливо заметил Николас Брукс, «если епископы хотели сохранить в целости свои церкви в преддверии новых нападений викингов, у них были веские основания оказать Альфреду всю возможную помощь в организации эффективной системы укреплений-бургов»⁶³⁷.

По свидетельству Ассера, еще одним ключевым мероприятием, проведенным Альфредом в области центрального государственного управления, была реорганизация королевских финансов. Все доходы королевского двора были разделены на две части, одна из которых шла на нужды церкви, а вторая, в свою очередь, делилась на три части. Первая из них выделялась для содержания тех, кто находится на дворцовой службе, вторая шла на оплату слуг, третья предназначалась для подарков прибывающих ко двору иноземцев⁶³⁸. Это разделение показывает, что доходы короля при Альфреде Великом рассматривались как нечто единое; можно предположить также, что при дворе должен был существовать специальный орган, занимавшийся финансами. Косвенно в пользу такого предположения свидетельствует и необходимость сбора и уплаты дани скандинавам.

Рассматривая становление системы центральной администрации в интересующее нас время, следует иметь в виду, что выделение специализированных органов внутри королевского двора по-прежнему происходило довольно медленно. И «канцелярия», и «казначейство», и другие дворцовые ведомства во многом оставались скорее личными королевскими, нежели правительственными учреждениями, и их функционирование сильно зависело от конкретных лиц, составлявших собственное окружение короля. Вплоть до X столетия не существовало, видимо, и сколько-нибудь разветвленной и структурированной системы должностных лиц королевского двора. Только в завещании Альфреда содержатся некоторые намеки на различия между ними, однако их соподчиненность совершенно неясна⁶³⁹. Несколько более содержательно в этом плане завещание его внука Эадреда (946―955). Сделав распоряжения относительно даров архиепископу, епископам и элдорменам, Эадрод оставляет некоторые суммы денег сенешалям, постельничим и кравчим, а также священникам, которые отвечали за его реликварий, и другим должностным лицам своего двора⁶⁴⁰. Однако и в этом случае мы лишены возможности однозначно определить их дифференциацию в структуре центральной администрации.

Общее значение членов королевского двора в государственных делах в период правления Альфреда хорошо видно из пространной записи «Англосаксонской хроники» под 896 годом. Заметив, что «по милости Господа язычники в этом году не доставляли особых бедствий англичанам» (Næfde se here, Godes þonces, Angel суп ealles forswiðe gebrocod), ее составитель тем не менее указывает, что за предыдущие три года таких бедствий было немало, называя среди важнейших из них гибель лучших приближенных короля: «Из них один был Свитвульф, епископ Рочестера; и Кеолмунд, элдормен Кента; и Беортвульф, элдормен Эссекса; и Вульфред, элдормен Гэмпшира; и Эалхерд, епископ Дорчестера; и Эадвульф, королевский тэн из Суссекса; и Беорнвульф, герефа Винчестера; и Экгвульф, конюший короля, и многие другие, хотя я назвал самых достойных»⁶⁴¹. Независимо от того, были ли они людьми церковными или светскими, очевидно, именно на них опирался Альфред в практике повседневного управления страной.

Ясно и то, что, как и в начале IX в., именно эти лица составляли тот круг советников короля, который образовывал его уитенагемот. В эпоху Альфреда слово witаn по-прежнему означало скорее статус лица, которое было достойно давать рекомендации своему государю, нежели должность, согласно которой оно имело право заседать в королевском совете[80]. Несмотря на свою недостаточную информативность, источники в известной мере позволяют подвергнуть рассмотрению как персональный состав и формы проведения уитенагемотов Альфреда Великого, так и их роль в решении отдельных вопросов жизни государства, которая во многом определялась конкретными внутри- или внешнеполитическим обстоятельствами.

Первое, что обращает на себя внимание, это серьезное усиление по сравнению с предшествующим периодом веса средней служилой знати в составе королевского совета. Наметившаяся еще в начале IX столетия, эта тенденция особенно отчетливо проявила себя к концу первой трети следующего века, когда количество тэнов, принимающих участие в заседаниях уитенагемота, начинает заметно превышать число не только церковнослужителей, но и элдорменов. Например, из 100 уитанов собрания 931 года представителей духовенства было 24, элдорменов — 15, а тэнов — 59. Уитенагемот 932 года, собравший 69 человек, включал 47 тэнов, а из 90 участников совета 934 года к их числу относилось 52⁶⁴³. Значительные изменения в персональном составе уитанов Альфреда Великого, помимо всего прочего, были связаны также с непосредственными последствиями череды непрерывных войн со скандинавами. Семь из двенадцати элдорменов, свидетельствовавших его грамоты до начала крупномасштабного наступления норманнов Гутрума на Уэссекс, после 879 года навсегда исчезают из списков свидетелей, замещаясь по большей части уитанами из числа тэнов. Главным фактором здесь, разумеется, была их физическая гибель на поле боя⁶⁴⁴. Но не только.

Скандинавская угроза, приведшая Уэссекс 70―80 х годов IX в. на грань гибели, а некоторые англосаксонские королевства вообще стершая с исторической карты, поставила старую англосаксонскую знать перед нелегким политико-психологическим выбором: склониться перед завоевателями, сохранив тем самым свое состояние и саму жизнь, искать спасения в бегстве или, продемонстрировав лояльность своему господину и покровителю, геройски погибнуть в сражении. Для определенного числа англосаксонских нобилей как Нортумбрии и Мерсии, так и Уэссекса, последний вариант представлялся, судя по всему, наименее заманчивым, и немалое число из них предпочло подчиниться «данам». «Англосаксонская хроника», например, сообщает, что «вражеская армия... изгнала многих за море, и покорила, и подчинила многих других»⁶⁴⁵. Уже упоминавшаяся грамота Эдуарда Старшего, датируемая 901 годом, показывает, что среди них были и представители высшей англосаксонской знати⁶⁴⁶.

Судя по приводившемуся сообщению «Англосаксонской хроники», все перечисленные в записи под 896 годом люди в глазах ее составителя являлись «королевскими тэнами»⁶⁴⁷ и как таковые не только сражались за своего господина на поле боя, но и выполняли другие обязанности, круг которых, по-видимому, также с течением времени расширялся. Так, более очевидной становится к этому времени роль членов королевского совета в подготовке и принятии законодательства. В прологе к кодексу Альфреда однозначно указывается, что они участвовали как в его разработке, так и в оглашении, «с радостью» согласившись соблюдать принятые законы⁶⁴⁸. Члены уитенагемота англосаксонской Мерсии, как уже отмечалось, наряду с Альфредом Великим, присутствовали при выработке мероприятий по строительству укреплений в Вустере, задуманных элдорменом Этельредом и его женой Этельфлед, и дали на них свое согласие⁶⁴⁹. Несколько активизируется по сравнению с предшествующим периодом и участие уитанов в решении внешнеполитических вопросов. Например, мы встречаем «всех уитанов английского народа», свидетельствующих договор Альфреда с Гутрумом в 886 г.⁶⁵⁰

Подобного рода уитенагемоты, собиравшие «всех уитанов» королевства, во второй половине IX столетия были, вероятно, не слишком часты. Во всяком случае лишь два из сохранившихся четырнадцати дипломов, изданных непосредственно Альфредом Великим, аттестованы более чем двумя епископами и тремя элдорменами⁶⁵¹. Если указания сохранившихся грамот достоверны, то следует думать, что обычно заседания королевских советников были менее многолюдны и посвящены решению более частных и локальных вопросов: разрешению запутанных судебных тяжб, как в случае с тэном Хельмстаном, или оформлению земельных пожалований, свидетельствование которых по-прежнему оставалось важной функцией членов уитенагемота.

Тем не менее, по-видимому, в целом значение королевского совета знати в период правления Альфреда Великого возрастает, причиной чего были как внешние, так и внутренние бедствия, переживавшиеся Уэссексом. Более того, до определенной степени уитенагемот в это время мог даже выступать своеобразным выразителем «общественного мнения» или того, что считалось таковым в англосаксонском обществе конца IX в. Наглядным примером этого служит уже приводившийся эпизод из жизни самого Альфреда Великого, относящийся к середине 880-х годов, в котором уитаны выступили в качестве своеобразных третейских судей в споре короля с его племянниками. Он, как представляется, подтверждал тезис о возрастании государственно-политического значения англосаксонского уитенагемота конца IX — начала X вв., с мнением которого должны были так или иначе сообразовывать свои решения даже такие могущественные короли, как Альфред Великий.

Наиболее важным моментом местной административной истории Англии в рассматриваемое время было постепенное распространение возникшей еще в конце VIII в. в Уэссексе системы широв на остальную территорию страны. К рубежу X―XI вв. вся Англия, за исключением некоторых регионов Восточной Англии, Кента и Эссекса, была поделена на ширы, которые, в свою очередь делились на более мелкие структурные элементы: сотни и так называемые «округа» (wapentac), получившие распространение главным образом в Области Датского права.

Следует заметить, что природа сотенной организации рубежа IX―X столетий и несколько более позднего времени получила неоднозначную трактовку в исследовательской литературе. Некоторые специалисты, отказывая ей фактически в историческом развитии, рассматривали сотню исключительно как продукт государственной инициативы Альфреда, предназначавшийся для облегчения управления населением. По их мнению, в их задачу входила как полицейская и фискальная деятельность, так и организация исполнения воинской повинности ее членами⁶⁵². Другая же группа историков находит корни системы местного управления складывающегося единого государства в традиционной для англосаксов общинной организации, которая была использована королевской властью в качестве проводника своего влияния для сохранения общественной безопасности и упорядочения сбора налогов⁶⁵³.

Как представляется, и те, и другие не до конца учитывают как роль сотни в общественно-политическом развитии англосаксов на рубеже IX―X вв., так и, самое главное, специфику политики королевской власти по отношению к сотенной организации в это время. Действительно, точно так же, как и в случае с центральной администрацией, управленческие функции местных органов власти, т. е. собраний сотен и широв, во второй половине IX столетия оставались весьма расплывчаты и не расчленены по отраслям, обнимая самые разнообразные сферы. Не вызывает сомнений и то, что по мере укрепления королевской власти она — в лице самого короля или его агентов — должна была осуществлять все более действенный контроль за состоянием дел на местах. Однако, изучая законодательные памятники конца IX — середины X вв., нельзя не заметить, что, контролируя сотенные собрания, корона одновременно в известной мере покровительствовала им и предпринимала меры, направленные на активизацию их деятельности⁶⁵⁴. Уже в законодательном кодексе Альфреда заметно повышенное внимание королевской власти к нормальному осуществлению правосудия и стремление повысить авторитет региональных собраний в общей административной системе. Нарушение мира в сотенном собрании, например, каралось огромным штрафом в 120 шиллингов; компенсация увеличивалась вдвое, если виновный был вооружен⁶⁵⁵.

В дальнейшем короли уэссексской династии продолжают эту традицию⁶⁵⁶, пока в середине X столетия не появляется первый специальный сборник законоположений о сотне, изданный королем Эдгаром, в котором были сконцентрированы все постановления эпохи Альфреда Великого о местном управлении⁶⁵⁷.

В нем сотня выступает прежде всего как полицейская организация, обращенная на борьбу с посягательствами на чужую собственность и пресечение воровства. Девять титулов кодекса подробно расписывают порядок преследования предполагаемого преступника, его поимку и характер судопроизводства, включая даже определение о том, что вес железа для «тройной ордалии» должен составлять не менее трех фунтов⁶⁵⁸. Собрание сотни должно было происходить не реже одного раза в месяц, а в случае срочной необходимости осуществить правосудие — и чаще. Возможный правонарушитель преследовался не только на территории, подконтрольной данной сотне, но и на соседних, пока не будет пойман и не предстанет перед судом, который в назначенный день осуществит правосудие «по народному праву». На нарушителей данного постановления налагались денежные штрафы от 30 пенни до объявления вне закона и конфискации имущества⁶⁵⁹.

Своей наиболее законченной формы законодательство о сотне достигло уже в XI в. при англо-датском короле Кнуте Великом, который развил и отчасти ужесточил существовавшие положения о сотенных собраниях. Согласно предписаниям его второго сборника, все совершеннолетние свободные должны были быть зачислены в сотню (hundred) или в десяток (teothunge), если, как говорит источник, «они хотят иметь возможность очищать себя от обвинения присягой и иметь право на вергельд» (the lade wyrthe beon mile oththe weres wyrthe); человек, не вступивший в сотню, фактически лишался прав свободного⁶⁶⁰. Все люди, составлявшие сотню, были связаны круговой порукой: «Будь то домохозяин (heorthfaert) или зависимый (gefolgere), каждый должен быть зачислен в сотню и взят на поруки (thaet aelc man hundrede on beorge gebroht)»⁶⁶¹. Они были обязаны посещать ее судебные собрания под угрозой выплаты штрафа королю в случае неповиновения⁶⁶².

С другой стороны, начиная с 20-х годов X в. королевские судебники фиксируют «своеволие могущественных домов», которые препятствуют нормальному осуществлению правосудия, укрывая своих членов от преследования со стороны закона⁶⁶³. Более поздние юридические памятники также отмечают нарушения аристократией порядка судебной процедуры, что заставляет законодателей включать в кодексы предписания против самоуправства знати в сотенных собраниях. В уже цитировавшемся сборнике Кнута, например, отмечалось: «Многие могущественные люди хотят, когда они находят возможным и осмеливаются это сделать, выставлять своих людей (в суде — А.Г) то в качестве зависимых, то в качестве свободных, исходя из того, что им кажется более выгодным, но мы не желаем терпеть подобной несправедливости»⁶⁶⁴. Поскольку такие злоупотребления были, судя по всему, нередки, в закон было включено категорическое требование: «Если кто-нибудь в судебном собрании будет защищать себя самого или своего человека неправедным путем, пусть ответит перед истцом так, как это признает правильным сотня»⁶⁶⁵. Подобное отношение королевской власти к региональным органам управления и судопроизводства, основные принципы которого были заложены еще при Альфреде, объясняется, на мой взгляд, не только ее стремлением полнее использовать их как орудие своего политического контроля, но и попытками создать в региональной администрации определенный противовес растущим амбициям феодализирующейся верхушки общества и сгладить конфликты, возникающие вследствие злоупотреблений нобилей в системе местного управления.

Центральной фигурой этой системы в эпоху Альфреда Великого продолжал оставаться элдормен, хотя по сравнению с предшествующим периодом в существе и объеме его властных полномочий произошли некоторые изменения, свидетельствующие об упрочении властной вертикали.

К моменту вступления на престол короля Альфреда, в 871 году, в «Большом Уэссексе» одновременно отправляли свою должность 11 элдорменов: 2 в Кенте, сохранявшем традиционное деление на восточный и западный, и по одному в каждом из 9 остальных широв, на которые административно делилась страна[81]. Всего же за период его двадцативосьмилетнего правления известно 25 человек, носивших этот титул⁶⁶⁷: весьма высокий уровень ротации, отчасти отражающий военно политические реалии того времени.

Будучи высшими государственными чиновниками на местах и пользуясь значительной управленческой свободой, все элдормены тем не менее считались «людьми короля» (comités)[82] и как таковые были в не меньшей степени связаны с ним узами личной верности, нежели служилые люди-тэны. Более того, многие элдормены Альфреда Великого и начали свою карьеру при дворе как «королевские тэны». Таким человеком, например, был уже упоминавшийся Этельмод, бывший одним из элдорменов Кента еще при отце и братьях Альфреда, а до этого носивший титул тэна и управляющего королевским хозяйством (cellararius) в Кенте⁶⁶⁹. Аналогично складывалась карьера Кеолмунда, другого элдормена Кента, и Вульфреда, элдормена Гэмпшира, которые выдвинулись, будучи тэнами при королевском дворе⁶⁷⁰. По моим подсчетам, из 25 элдорменов, действовавших в период правления Альфреда Великого, не менее 15 происходило из тэнов. Складывается впечатление, что назначение королевских министериалов на высокий пост элдормена, отмечавшееся уже в предшествующий период⁶⁷¹, в конце IX столетия становится обычной практикой.

С другой стороны, на протяжении второй половины IX — начала X столетий англосаксонские элдормены, видимо, постепенно становятся хорошо сплоченной группой, связанной между собой и с королевской фамилией узами родства, брака и товарищества, хотя недостаточность документальных данных заставляет выдвигать данный тезис лишь в качестве предположения. К примеру, уже известный нам Ордлаф, ставший элдорменом Уилтшира в последние годы царствования Альфреда Великого, был внуком элдормена Сомерсета Эанвульфа, служившего королям Этельвульфу и Этельбальду. Два кентских элдормена 903 года, бывший кравчий (princerna) Альфреда Сигевульф и некий Сигехельм, возможно, были кровными родственниками, поскольку семьи англосаксонской знати обычно старались сохранять важнейший элемент родового имени[83]. Одновременно Сигевульф, несомненно, являлся родственником элдормена Серри Альфреда, ибо упомянут в завещании последнего, а Сигехельм породнился с будущим королем Эдуардом Старшим, женившимся на его дочери Эадгифу, и стал тем самым сватом Альфреда Великого⁶⁷³. Женившись на дочери элдормена, Эдуард шел по стопам своего отца: сам Альфред был зятем одного мерсийского элдормена, шурином другого, а выдав свою дочь Этельфлед за Этельреда, стал тестем третьего. В именах практически всех представителей его материнской родни встречается элемент Ос-: мать звали Осбурх, деда — Ослак, дядья носили имена Осферт и Освальд, поэтому, вполне возможно, Осрик, служивший его отцу Этельвульфу в качестве элдормена Гэмпшира или Дорсета в 840―850-х годах, также приходился ему родней⁶⁷⁴.

Неудивительно, в связи с этим, что в интересующее нас время элдормены пользовались значительно более высоким статусом, нежели другие представители знати, включая иногда даже прямых королевских потомков. В отдельных грамотах, например, подписи элдорменов предшествуют подписям этелингов-сыновей короля⁶⁷⁵. Неслучайно законодательство защищало жизнь, честь и достоинство высшего государственного служащего чрезвычайно высоким вергельдом и иными штрафными санкциями. При этом, по сравнению с VII—VIII вв., эти санкции в целом несколько возрастают, отражая, вероятно, рост значения элдорменов в складывающейся административной системе. Юридический кодекс Альфреда приравнял социально-политический статус элдормена к статусу епископа: штраф за вторжение в бург и того, и другого составлял 60 шиллингов, что было в два раза меньше штрафа за вторжение в королевский бург, но зато в два раза превышало компенсацию за аналогичное преступление в отношении королевского тэна и в двенадцать раз — штраф за вторжение в домохозяйство кэрла. Нарушение поручительства, предоставленного элдорменом, как и епископом, каралось уплатой двух весовых фунтов «чистого серебра»; 100 шиллингов уплачивал преступник, затеявший драку или обнаживший оружие в доме элдормена⁶⁷⁶. «Двойной» вергельд элдормена, существование которого в отношении VII—VIII вв. можно лишь постулировать, к концу IX столетия не только становится юридической нормой, но и находит отражение в актовом материале[84].

Функции и полномочия элдорменов интересующего нас времени были весьма разнообразны, обнимая различные стороны государственного управления. Как и ранее, важнейшим и, пожалуй, главным их долгом был сбор и руководство вооруженными силами своего шира. Приводившиеся выше многочисленные примеры говорят о том, что элдормены эпохи Альфреда Великого в своем большинстве проявили себя способными и отважными военачальниками, многие из которых отличились в схватках со скандинавами. Более того, в своеобразных условиях боевых действий середины IX — начала X столетий их активность и самостоятельность в военной области неизбежно должны были возрастать, ибо зачастую центральная администрация была не в состоянии оказать быструю и действенную помощь подвергшемуся нападению норманнов ширу.

В сфере гражданского управления обязанности элдормена по сравнению с предшествующим периодом также несколько расширились. Он был высшим королевским представителем в шире, а начиная с правления Эдуарда Старшего, в нескольких ширах⁶⁷⁸ и как таковой занимался самыми многообразными делами. Он отправлял королевское правосудие, председательствуя в судебном собрании шира (scirgemot), контролировал передвижение людей от одного господина к другому, надзирал за соблюдением закона, выполняя полицейские функции по розыску и поимке вора⁶⁷⁹. Материалы земельных грамот второй половины IX в. позволяют несколько конкретизировать должностные обязанности элдормена. Содержащиеся в некоторых из них иммунитетные клаузулы указывают на то, что они включали в себя и более прозаические занятия: сбор королевских податей, наложение штрафов и пеней, контроль за исполнением государственных повинностей, поддержание порядка и общественной безопасности на вверенной ему территории. На плечах элдормена лежала и ответственность за исполнение населением шира «тройной повинности»⁶⁸⁰. В дополнение к указанным обязанностям элдормены осуществляли также общий надзор за торгово-ремесленной деятельностью в городских поселениях⁶⁸¹.

Одним из новых моментов в деятельности элдорменов эпохи Альфреда Великого стало совершенно неизвестное до середины IX столетия участие их во внешнеполитической жизни англосаксонских королевств. Как явствует из нескольких сообщений «Англосаксонской хроники», элдормены довольно часто использовались короной в качестве специальных эмиссаров в контактах с заграницей. Так, в 887 году элдормен Этельхельм, а в следующем году элдормен Беокка были посланы королем Альфредом в Рим с щедрым пожертвованием папскому престолу[85]. В 894 году одному из ближайших королевских сподвижников, пережившему с Альфредом все перипетии борьбы с «данами», элдормену Сомерсета Этельноту, была поручена военно-дипломатическая миссия в Йорк, который подвергся очередной атаке викингов⁶⁸³. Надо думать, однако, что подобного рода поручения, учитывая необходимость личного повседневного присутствия элдормена в своем шире, были не слишком часты.

К началу X столетия экономическое и социально-политическое могущество англосаксонских элдорменов, по-видимому, значительно возрастает. Одним из наиболее ярких показателей этого было изменение обозначавшей эту категорию людей терминологии. Постепенно термин «элдормен» (ealdorman, dux, comes) начинает уступать место скандинавскому титулу «эрл» (eorl), обозначавшему уже не столько высшего королевского чиновника, сколько могущественного местного магната, лишь номинально подчиняющегося центру⁶⁸⁴.

Одним из таких людей еще в период правления Альфреда Великого, несомненно, был его зять, элдормен оставшейся под контролем англосаксов западной части Мерсии, Этельред, занимавший уникальное положение среди высших государственных служащих второй половины IX — начала X вв.[86] На первый взгляд, его карьера была типична для англосаксонских элдорменов второй половины IX в. Судя по первому элементу его имени, он происходил из семьи, имевшей родственные связи с королевской фамилией и некоторыми другими элдорменами Мерсии, включая, возможно, тестя Альфреда Великого, Этельреда «Мусела» и его зятя, уэссексского короля Этельвульфа⁶⁸⁶. Его выдвижение началось между 866 и 872 годами в качестве королевского тэна мерсийского короля Бургреда, на что указывает появление его имени с титулом minister в числе лиц, свидетельствующих грамоты самого Бургреда и епископа Вустерского Уэрферта⁶⁸⁷.

С другой стороны, возвышение Этельреда оказалось невероятно стремительным. Когда он стал элдорменом, нам неизвестно. Однако уже в 879/880 годах, когда умер (или был смещен с мерсийского трона?) марионеточный король Кеолвульф и уитаны западной части Мерсии не смогли избрать его преемника, верховная власть (но не титул короля!) была вручена именно ему⁶⁸⁸.

Особое, «полукоролевское» положение Этельреда нашли отражение как в практике исходящих от его имени земельных пожалований (чего никогда не позволяли себе никакие другие элдормены), так и в используемой при этом терминологии. Судя по всему, необычность ситуации представляла определенную сложность для мерсийских писцов, оформлявших его грамоты, вынуждая их к многословным иносказаниям при определении реальной сущности статуса и полномочий Этельреда. В одной из хартий, к примеру, он титулован как «элдормен (dux) Этельред, милостью Господа одаренный и наделенный частью королевства мерсийцев»⁶⁸⁹; для другого писца он был «элдормен (princeps) Этельред, Божьей милостью возвышенный до управления и господства (principatu et dominio) над народом Мерсии»⁶⁹⁰; третий называет его «Этельред, элдормен и патриций (dux et patricius) Мерсии»⁶⁹¹. Это язык, чрезвычайно напоминающий терминологию, характеризующую королевские права и привилегии; недостает только самого титула rex. Неудивительно, что более поздние хронисты (в частности, писавший в конце X столетия Этельверд), явно дополняя свои источники, награждают Этельреда королевским званием⁶⁹².

Тем не менее настоящим королем он так и не стал. Действительные причины этого, наверное, навсегда останутся загадкой, но определенные предположения по этому поводу вполне допустимы. Почему к «межкоролевью» склонялась мерсийская знать, не вполне ясно, хотя догадываться можно. Не имея военно-политической возможности возвести на престол Этельреда, она не была еще готова и к тому, чтобы провозгласить своим королем представителя исконно враждебной Мерсии уэссексской династии. Что же касается Альфреда Великого, то даже если его власть и престиж после триумфальных побед над скандинавами на рубеже 70―80-х годов IX в. были не столь основательны, чтобы прямо объявить себя королем западной части Мерсии, их с лихвой хватало на то, чтобы не допустить на ее престол другого претендента. Кроме того, можно думать, что сам Альфред старательно стремился избежать отождествления себя с «данами», посадившими на престол захваченной ими восточной части Мерсии свою марионетку.

Такое равновесие продолжалось примерно до 883 года, когда Этельред формально признал Альфреда своим господином и покровителем. В теории поставив себя и своих подданных в полную зависимость от Альфреда Великого, Этельред, однако, на практике продолжал достаточно самостоятельно править Мерсией. О том, что этот факт признавался самим Альфредом, свидетельствует чрезвычайно почетная для могущественного мерсийского элдормена свадьба со старшей дочерью короля[87]. Даже после того, как в 886 году Альфред Великий захватил Лондон, он передал город в управление обратно Этельреду⁶⁹⁴, что лишний раз подчеркивает то, что и в зените своей славы он рассчитывал на своего ближайшего элдормена и в проведении своей региональной политики нуждался в его поддержке.

Хотя в конечном счете представителем особы короля в каждом шире считался элдормен, управленческая рутина на местах, как и раньше, лежала на плечах королевских управляющих-гереф, которые и выступали от имени короля в повседневных отношениях со средней и мелкой региональной знатью и простолюдинами. По сравнению с VII—VIII вв., сведения источников об этой категории представителей государственного аппарата становятся более подробными, но все же недостаточными, чтобы полностью прояснить как их социальные происхождение и статус, так и место в развивающейся структуре местного управления.

Особенно сложна проблема социальной принадлежности герефы. Применительно ко второй половине IX — началу X столетий определенные возможности её разрешения открывает изучение списков свидетелей, аттестовавших земельные грамоты, и анализ того, каким образом совмещаются в источниках термин «герефа» (gerefa) и другие термины, обозначающие представителей различных социальных групп англосаксонского общества этого времени. Учтенные нами 70 грамот, относящихся к середине и второй половине IX в., позволяют сопоставить, с какими титулами и в каком контексте они встречаются в списках свидетелей, в текстах самих грамот и в «Англосаксонской хронике»[88]. В последней управляющие перечисляются «среди славных королевских тэнов»; некоторые из названных гереф, например викгерефа Винчестера Беорнвульф, или wealhgerefa[89]Вулфрик, свидетельствуют грамоты с титулом minister, т. е. как министериалы⁶⁹⁷. Еще один пример. В «Хронике» содержится запись о смерти королевского управляющего (wicgerefa) в Бате (графство Сомерсетшир), Альфреда, имя которого неоднократно встречается в списках свидетелей грамот, исходящих из Сомерсета и Беркшира, с тем же титулом minister⁶⁹⁸. О том, что подобные совпадения не были новацией Альфреда, говорят и данные более ранних грамот. Так, в хартии, которая датируется 845 годом и фиксирует земельную сделку между епископом Уэрфертом и неким Уэренбертом, последний титулуется minister regis ас praefectus, что является таким же латинским эквивалентом древнеанглийского gerefa, как и praepositus, exactor; villicus⁶⁹⁹. В 842 году король Уэссекса Этельвульф пожаловал своему fidelissimo praefecto Кеолмунду участок земли в 1 сулунг (aratrum) близ Рочестера в Кенте⁷⁰⁰; тот же Кеолмунд в 844―875 годы свидетельствует по меньшей мере шесть как королевских, так и частных грамот с титулом minister⁷⁰¹.

Рассмотренный материал, как представляется, указывает на то, что выявленные нами королевские управляющие — это министериалы, ставшие должностными лицами региональной администрации. Из этого тезиса отнюдь не следует, что по своему социальному происхождению все без исключения герефы эпохи Альфреда Великого были связаны с министериалитетом: для такого заключения мы имеем слишком мало документальных оснований. Однако, если допустить правомерность отождествления перечисленных англосаксонских гереф середины и второй половины IX в. с тэнами, то резонно предположить параллельное, если не взаимозаменяемое употребление терминов gerefa и minister (др.-англ. thegri). Видимо, в рассматриваемый период эти категории становятся в известной мере равнозначны: герефа — это министериал (тэн), занявший пост в системе местного управления и получивший в связи с этим дополнительные властные полномочия⁷⁰².

Не меньшие сложности вызывает и вопрос об этих последних. Можно думать, что в течение второй половины IX столетия они так же, как и управленческие функции элдорменов, претерпевали известную эволюцию, связанную, по всей вероятности, с постепенным расширением их административных прерогатив. К сожалению, как и в предыдущем случае, состояние источников не позволяет абсолютно достоверно ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу. Главной их заботой оставался, по всей вероятности, сбор королевской фирмы и своевременное препровождение ее своему господину. А вот вполне определенно говорить об осуществлении герефой полицейско-административного контроля над соблюдением порядка и закона на порученной территории можно не ранее конца IX в., поскольку данное положение было впервые юридически зафиксировано в сборнике Альфреда Великого; здесь же герефе поручался надзор над преступником, взятым под стражу королем в его поместье⁷⁰³. Эдуард Старший также уделял повышенное внимание деятельности своих управляющих, фактически адресовав им первый сборник своих постановлений. В прологе к этому кодексу указывалось: «Король Эдуард приказывает всем своим герефам, чтобы они принимали наиболее справедливые судебные постановления в соответствии с записанными законами[90]. Каждый судебный случай должен получить свое разрешение в назначенный срок»⁷⁰⁵. В шестом же кодексе внука Альфреда, короля Этельстана, судебно-административные задачи гереф (наряду с епископами, элдорменами и тэнами) подчеркиваются специально. При этом, если эти обязанности нерадиво исполняли элдормен или тэн, они лишь выплачивали денежный штраф, а герефа к тому же лишался и своей должности⁷⁰⁶. Полицейские функции герефы X в. были довольно разнообразны: он наблюдал за соблюдением законов во вверенном ему районе, возглавлял местное население при задержании подозреваемого в краже и разыскании похищенного имущества. Он имел и значительные судебные полномочия, возглавляя собрание сотни. Круг исков, подконтрольных герефе, скорее всего, с течением времени расширялся, включив в себя даже земельные тяжбы по поводу фолкленда⁷⁰⁷.

Не вполне ясен вопрос о военной роли королевских гереф эпохи Альфреда Великого. С одной стороны, можно достаточно уверенно предполагать ее повышение, что было связано с необходимостью включить находящиеся под их контролем коронные земли в общую систему обороны «Большого Уэссекса» против скандинавской опасности. И действительно, среди имен англосаксонских военачальников, проявивших себя в борьбе с «данами», «Англосаксонская хроника» несколько раз упоминает гереф: Беорнвульфа и Вулфрика, гибель которых от рук язычников оплакивал составитель «Хроники» под 896 годом, и герефу Бата Альфреда, смерть которого зафиксирована под 906 годом⁷⁰⁸. С другой стороны, следует признать, что прямых свидетельств участия королевских управляющих в боевых действиях мы почти не имеем; надо думать, что они были более «гражданскими», нежели элдормены, чиновниками. Об этом говорит и то, что наряду с «сельскими» герефами к X столетию вполне определенно заявляют о себе герефы, распоряжающиеся всей торгово-ремесленной деятельностью в городах (portgerefa, wicgerefa, burhgerefa). Они свидетельствовали куплю-продажу и следили за соблюдением правил торговли, отвечали за своевременное поступление королю таможенных пошлин и сборов, судебных штрафов и даже церковной десятины⁷⁰⁹. Примерно в это же время с развитием института широв и укрупнением административных единиц, находящихся в подчинении элдорменов, герефы становятся их представителями в отдельных графствах — ширгерефами или шерифами, что еще более упрочивает их социально-политический статус[91], хотя в деталях проследить этот процесс пока невозможно, ввиду дефицита документальных свидетельств.