— Это тот, из дома? — прошептал Генка. — Костя?
Я не знал ответа на этот вопрос, но был готов и к такому повороту событий. И поэтому приготовил оружие.
Кусты вновь затряслись и все затихло. Некто, прятавшийся за ними, кажется, играл с нами, испытывая наши нервы и выдержку.
— Выходи! — крикнул я, еще сильней сжав пистолет.
Кусты не шелохнулись.
— Передумал? — шепнул Генка.
И вновь я не ответил ему.
Мы некоторое время смотрели в сторону, где прятался незнакомец. Потом я шепнул своему спутнику:
— Нужно уходить.
И это было правильно. Ведь Костя — если это он решил с нами поиграть, — мог сейчас держать нас на мушке. В голову, затуманенную наркотиком, может прийти все, что угодно.
Генка кивнул.
Мы начали осторожно отступать. И кусты тут же вновь затряслись. А потом из гущи растительности раздался гортанный басовитый рык, и мы сразу же поняли, что это никакой не Костя и даже не человек. Зверь. И я примерно догадывался какой — приходилось уже встречаться с ним.
Кусты раздвинулись и на свет показалась бурая лохматая морда. Я не ошибся в своих догадка, это был медведь.
— Ох…! — ругательство застряло в горле у Генки.
Парень остолбенел. Я и сам впал в ступор при виде зверя.
Медведь был старый, матерый. Вдоль всей морды виднелся старый глубокий шрам, на котором не росла шерсть. Бока зверя выпирали, красноречиво говоря о том, что зверь не голодает. Однако же вышел на нас. Хочет посмотреть, что делают чужаки на его территории? А если мы зашли на его земли, то ничего хорошего ждать не стоит.
Медведь был зол, это читалось в каждом его в недовольном, резком движении, в каждом подергивании грязных ноздрей, и даже во взгляде. Особенно во взгляде. Глаза зверя смотрели на нас неотрывно, тяжело. Было видно, что не привык он, когда к нему заглядывают в гости. Тем более люди.
— Мишка! — пропищал Генка. — Мы тебя не тронем!
Медведь вытянул шею, зарычал. Шерсть на загривке поднялась.
— Заткнись! — одними губами шепнул я Генке.
Наверное, правильней всего было бы достать пистолет и начать палить в зверя, но что-то меня останавливало — то ли страх, то ли оторопь. Мне казалось, что пули не причинят вреда такой махине, напротив только разозлят сильней. Может быть, он все же уйдет? Просто убедиться, что мы не представляем угрозы и уйдет? Порой, когда страх овладевает разумом, в голову лезут такие бредовые мысли!
Медведь медлил. Он смотрел на нас и фыркал. Потом сделал осторожный шаг вперед.
— Андрюха, он подходит! — выдохнул Генка.
— Отходим! — шепнул я.
И мы очень медленно попятились назад.
Зверю это не понравилось. Он вновь заревел, на этот раз так громко, что звук пронзил нас до самых костей — будто рядом завели бетономешалку.
— Андрюха, стреляй! — прошипел Генка, увидев в моих руках пистолет. — Стреляй! А не то…
Договорить парень не успел. Зверь рванул к нам. Я успел отскочить, а вот Генка споткнулся о корень и расстелился на земле. Понимая, что лежать перед медведем — это верная смерть, Генка впал в еще большее оцепенение. Я видел, как парень вытаращил глаза, полные ужаса, как тяжело и часто дышит и не может надышаться и словно бы не понимает, что нужно уходить. В голове, полной животного страха, места разумным мыслям уже не оставалось.
Я поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. И это заставило меня покрыться холодным потом. Патронов нет? Заклинило механизм? Что-то еще? Какая теперь разница, суть одна — оружия у нас нет и теперь нам точно крышка.
— Андрей!.. — едва слышно прошептал Генка.
— А ну брысь! — закричал я.
Руки мои тряслись, всего колотило, но оружия я не выпустил. И когда зверь повернулся ко мне и открыл пасть, я меня словно осенило. Нет, не патроны кончились. И не заклинило механизм. Я просто забыл снять пистолет с предохранителя. Ведь мне же показывали, говорили. В свое оправдание можно сказать, что в такой ситуации любой позабудет обо всем на свете.
— А ну брысь от него! — повторил я смелей, поворачивая рычажок и снимая оружие с предохранителя.
Теперь точно выстрелит.
Понимание этого придало мне уверенности, даже наглости.
— А ну пошел, блохастый!
Медведь шумно втянул ноздрями воздух, фыркнул, стряхнув с пасти густые нити слюны. И направился ко мне. Походка его казалась медленной, раскачивающей, даже ленивой, но это ощущение было обманчивым. Зверь оказался возле меня в половину секунды.
И выстрелить тоже не успел.
Медведь сбил меня с ног — одним точным быстрым ударом, я даже не успел понять, как это произошло. Еще секунду назад стоял на ногах — и теперь уже лежу на траве. А прямо над головой зависла медвежья морда.
Но даже не это оказалось самым страшным — хотя, казалось бы, что может быть еще хуже?
«Пистолет!» — обожгла мысль. Его не было в моей руке. Падая, я выронил его.
— Брысь! — выдавил я, но уже не так уверено, как секунду назад.
Медведь зарычал. Меня обдало влажным дыханием.
Я рванул в сторону. Но зверь успел перехватить меня. Огромная пасть раскрылась, обнажая желтые крепкие клыки.
И медведь схватил меня за ногу.
Если бы не мой еще один повторный рывок, то я уже скорее всего был бы без ноги. А так медведь лишь схватил клыками меня за штанину.
Схватил — и рванул.
Ткань штанов затрещала, но выдержала. Я почувствовал, как медведь зарычал — рык рвался из закрытой пасти, а из носа вырывался горячий воздух. Я вновь попятился, но зверь не дал — принялся мотать башкой, пытаясь видимо оторвать схваченный кусок. Штаны трещали, но держали напор.
«Лучше бы порвались!» — злобно подумал я. Уж лучше остаться без штанов, чем без ноги.
Меня кидало из стороны в сторону, словно тряпичную куклу, давая понять, насколько силен медведь. Перебить мне хребет одним ударом лапы ему легче легкого.
Кажется, я закричал. Все в этот момент словно бы стало скомканным, подернутым туманом. Уже отошел и страх, и смятение, уступив место какому-то странному чувству холода, который узлом стянулся в животе.
— Генка! — прохрипел я, тщетно пытаясь ухватиться за корни или траву — медведь рвал так сильно, что ничто не остановилось бы его. — Генка!
Я не видел, что сейчас делал мой спутник — все перед глазами плыло. Но я надеялся, что парень не убежал. Потому что если…
Раздался выстрел, хлесткий, словно удар кнута. Вспорхнули с веток птицы. Испугался и медведь. Он отскочил от меня, недовольно зарычал.
Я почувствовал, что хватка ослабла. Меня оставили в покое. Я глянул в сторону, увидел парня, держащего в руках пистолет — руки спутника тряслись так, что оружие покачивалось как маятник.
— Пристрелю, лохматый! — истошно закричал Генка.
И вновь выстрелил.
С такими плавающим прицелом пулей могло задеть и меня, но мне уже было все равно — страх весь выгорел в адреналине.
Повезло.
Стрелял парень не так метко, как мне бы сейчас хотелось, пуля не попала в зверя, но все же шаркнула по телу, больно сдирая клок шерсти и кожу. Медведь, ужаленный свинцовой пчелой, отскочил еще дальше. Теперь в его зыркалах уже не было ненависти, сейчас медведь размышлял о том, стоит ли ему связываться с нами? Недоумение о того, что все так странно обернулось, сменилось уверенностью — лучше уйти. И медведь, издав недовольное гортанное кряхтение, вновь скрылся в кустах.
— Ты как? — дрожащим голосом спросил Генка, подсаживаясь ко мне.
— Я в порядке, — ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать — до того были натянуты нервы. — Ты пистолет опусти, ладно? А то еще и меня ненароком заденешь.
Я забрал у парня пистолет, но прятал не спешил — каждый шорох ветерка казался мне возращением медведя.
— Он чуть не сожрал тебя! — воскликнул Генка.
Я лишь кивнул головой. Думать сейчас об этом не хотелось.
Отходили мы после встречи с медведем еще минут тридцать. Обоих трясло и унять эту дрожь было очень трудно. И только когда Генка в шутку предложил пожевать дурной травы, как коты жуют корни валерианы, мы принялись смеяться и нас немного отпустило.
Успокоившись, вновь выдвинулись в путь. Решили не рисковать и обошли густые кусты, в которых скрылся медведь. Через час вышли на скалу и немедля ни минуты, начали подъем. Достали веревки, приготовили карабины, переобулись. И принялись штурмовать скалу.
Высотой она была не большой, метров триста — для нас пустяк. Но как же мы этого ждали! нам хотелось наконец почувствовать это ощущение подъема, когда мышцы напрягаются, а тело послушно выполняет команды. И потому каждое наше движение было
Первым пошел я. Генка хоть и возражал, и рвался вперед, но я резонно заметил, что у него травма ноги и он быстро согласился идти вторым.
Скалы… Движение по ним совсем другое, нежели по снежным вершинам или ледяным торосам. И ощущения тоже другие. Больше работают кисти рук. Но не только они. Ноги, спина, плечи, предплечья, бедра, голени — все это тоже один слаженный механизм, которым несет тебя вверх.
Захват левой рукой, подтянуться. Упереться. Переставить ногу. Почувствовать точку опоры. Выждать совсем немного, ощутить надежность сцепки. Распределить нагрузку равномерно. Выбрать удобную выемку. Закинуть на нее руку. Подтянуться. Подставить страховку. Перекинуть карабин. И все повторить вновь.
Сложные и опасные участки нужно проходить без задержек. Поэтому отдых и выбор маршрута только на легких местах. Поэтому, когда выше, метрах в пяти, появились небольшие каменные бруски, удобные для сцепки, я понял, что тут можно перевести дыхание. Только вот добраться до них придется через вертикальную щель в скале. Не беда.
Схватив края щели руками и уперевшись ногами в противоположную стенку угла, я принялся понемногу подниматься, переставляя вверх руки и ноги. Не так сложно. Но выматывающее. Силы на это тратится большие и быстро устаешь. Вот и я видимо устал, не дойдя какой-то метр до первого бруска.
Нога соскользнула, и я осел вниз. Вторая нога инстинктивно вошла в щель глубже и закрепилась в подобии распора. Движение вниз остановилось. Точка опоры сместилась, заставляя всего сгруппироваться в одну точку.
В такие моменты начинаешь чувствуешь все острее. Видишь каждую частицу скалы, различаешь ее оттенки, которых оказывается на удивление много; слышишь каждый шорох, каждый скрежет граней камней; ощущаешь запахи — и они особенно удивительны.
Как пахнет скала? Спроси меня кто это раньше, я бы рассмеялся ему в лицо. Разве она пахнет? А тут, вплотную прижавшись к каменному массиву, чувствуя, что стою на очень зыбкой опоре, я вдруг ощутил множество запахов: едва уловимый сернистый, и теплый смолистый, терпкий, словно от жженных костей, и густой травянистый, глинистый и даже пороховой. Все это почувствовалось сразу, заставляя удивиться и отвлечься от неудачи.
— Андрюха, ты как? — крикнул Генка снизу.
— Нормально, — ответил я, еще не успев испугаться.
Поднялись мы уже достаточно высоко, поэтому падение было бы болезненным. Страховка бы не дала шмякнуться на землю, об скалы жмякнуло бы.
Я сделал глубокий вдох. Выдохнул.
— Держишься? — спросил Генка.
— Все нормально, просто нога немного скользнула. Будешь тут проходить — аккуратней.
— Ты же знаешь, я всегда осторожен! — усмехнулся парень.
— Знаю — поэтому и предупреждаю. Нога не болит?
— Все нормально, — ответил парень. — Камни лечат!
И мы продолжили подъем.
На брусьях — небольших продолговатых выступах, — отдыхали не долго. Хотелось уже наконец подняться на верх и ощутить вкус победы, пусть и высота не такая значительная, смешная.
Однако подняться наверх оказалось не таким простым занятием, как казалось вначале. Скала словно бы врастала в земляной массив и ближе к концу была влажной от травы и росы. Поэтому пришлось задержаться, стараясь выбирать надежные крепления, чтобы не поскользнуться. Но все же вершина была преодолена.
— Только размялся, — сокрушенно ответил Генка, поднимаясь следом за мной.
— Не переживай, — ответил я. — Еще успеем вдоль налазиться. Пошли.
Подняв по веревкам рюкзаки, мы направились дальше.
Место, куда мы взобрались, представляло собой еще одну равнину, здесь текли речки, росли деревья и казалось, что мы не поднялись наверх, а вышли из какого-то подземелья. Вскоре обнаружилась небольшая тропа, давно не хоженая. Мы двинули по ней, мимо небольшой речушки. Прошли метров пятьсот, поднялись выше, перешли несколько притоков.
Вышли на курумник, или каменную россыпь. Идти по ней оказалось сложно и скорость передвижения наша заметно убавилась. Особенно отставал Генка. Парень молчал и держался молодцом, но я видел, что ему удерживать равновесие по среднему курумнику не просто.
— Сделаем привал? — предложил я Генка с радостью согласился.
Палатку разбивать не стали, организовав лишь сиденья из плоских камней. Я натаскал сухих веток, соорудил небольшой костер, и мы вскипятили воды. Время было уже обеденное и мы решили подкрепиться, потому что дальше предстоял долгий и сложный переход, оканчивающийся еще одной высотой.
Перекусив, дали себе немного отдохнуть, и я не заметил, как задремал.
Реальность незаметно стирала границы, мне виделось во сне все то же — лес, горы, дикие места. Но постепенно все становилось каким-то причудливым и словно бы живым. Краем разума я понимал, что это всего лишь сон, но удивляться от этого не переставал. Я ощущал, как тело мое остается на том месте, где я и был, а душа — или что-то, похожее на нее, что-то воздушное и легкое, — поднималось все выше и выше, воспаряя над лесом.
Меня несло ветром.
Я смотрел вниз, разглядывая речушки, хребты и седловины. А потом все начало куда-то уплывать. Перед взором возник старец. Худое лицо, лысая голова, белоснежная борода. Я видел его раньше и готов был покляться, что знаю его, но сейчас не мог вспомнить ни имени, ни тем более фамилии. Старец держал в руках кисти, какими рисуют художники. И этими же кистями он показывал мне куда-то.
Я знал — а во снах именно знают, без всяких причин и догадок, — что этот старец как-то связан с горой, на которую мы поднимаемся. И эта связь очень сакральна. Старец может нам помочь — промелькнула мысль.
Я попытался спросить у него, что он хочет мне показать, но слова изо рта упорно не хотели вылетать. И мне ничего не оставалось, как немо наблюдать за старцем.
А он продолжал указывать кистями в горные хребты, то ли пытаясь показать красоту, какую безусловно следует запечатлеть на холсте, то ли хочет поведать о чем-то другом. Я вглядывался пристально в тропы и в каменные обвалы, обнаруживая новые детали, которых еще не видел на карте.
Интересно, — подумал я, — существуют ли они в реальности? Или это только плод моего воображения? Однако, когда же я приметил вдали избушку, в которой нам довелось побывать и повидать весьма странные танцы, то сомневаться перестал.
Старик перестал указывать на местность, вдруг взглянул на меня строго. Его сомкнутый рот был едва заметен, тонкой ниточкой прочертив подбородок. Измученный желанием вспомнить его имя, я попытался спросить его у старца, как вдруг меня тряхнуло. Потом еще раз. И ткань сновидения начала распадаться вместе со стариком.
— Андрюха!
Я проснулся от того, что меня кто-то тряс.
— Андрюха! — это был Генка.
Парень был взволновал, и я подумал, что опять случилось что-то страшное.
— Что такое?
Я протер сонные глаза, огляделся. Старца нигде видно не было, а я вновь сидел на камне.
— Что случилось? — повторил я.
— Там… — Генка указал куда-то вдаль.
— Что — там?
— Кажется я вижу… — парень глянул куда-то вдаль, где виднелись островерхие пики горы. — Кажется, я вижу упавший самолет!..