Амето

Альцест. Едва лишь из Аврориного лона

выходит Гелиос, своих овец

веду я в горы по тропинкам склона;

и, пастбища достигнув наконец,

отыскиваю им траву по вкусу,

в какой еще не хаживал косец.

Послушны, смирны, недоступны гнусу —

они в горах тучнеют таково,

что не уесть и волчьему прикусу,[29]

Акатен. А я держусь обычая того,

какой у сицилийцев в обиходе —

пастух толковый предпочтет его.

Чем утомлять овец на переходе

по горным кручам, не избрать ли дол,

как более привычный их природе?

И корм хорош – куда бы ни пришел,

и в молоке всегда такой достаток,

что не вместит удоя и котел.

Ягнятам – сколько б ни толкали маток —

не выпить и толику, а ведь их

не перечесть в моих стадах, ягняток.

А волк загубит одного-двоих —

от этого я тоже не внакладе;

приплод обилен на лугах моих.

Овечек вывожу я по прохладе

и вовсе не стегаю их прутом

ни для острастки, ни привычки ради;

насытившись на пастбище, гуртом

они к ручью спускаются напиться

и вновь пасутся, чтобы пить потом.

И вам, аркадским, с нами не сравниться;

у вас-то и овец наперечет,

того гляди, их можете лишиться.

У вас не то что корма, но и вод

в достатке нет – а похвальбы немалы, —

мол, вы одни – пастушеский народ.

Альцест. Обильны влагой горные привалы,

чиста вода ключей и родников,

буравящих расселины и скалы.

Твои же тянут с низких бережков

водицу с илом, сколько не повадно,

и мрут от корчей либо червяков.

Притом они строптивы, дики, жадны,

что ни попало на лугу едят,

не столько травоядны, сколь всеядны;

такой пастьбой они себе вредят —

и молоко от этого дурное

и мало чем полезно для ягнят.

Но горная трава совсем иное

творит образованье молока,

и нет его вкусней, когда – парное;

и пусть дорога на верхи тяжка,

зато уж корм отменно благотворный,

и трав Локусты нет наверняка.

И множит плодовитость воздух горный

ведь каждая вторая тяжела,

и весь приплод здоровый и отборный.

И коль овца всю жизнь в горах жила,

то никаких укрытий ей не нужно,

и солнце ей не причиняет зла.

А если жарко очень уж и душно,

я за свирель веселую берусь,

и овцы мне внимают простодушно.

И спать-то иногда я не ложусь,

от ветра их ночного сберегая,

и равно о любой всегда пекусь.

Акатен. Ночлегами я не пренебрегаю,

а вот свирель мне вовсе ни к чему

и овцам тоже, так я полагаю.

У них свои дела, и посему,

отару поручив господней воле,

я набиваю брюхо и суму.

Но если приглядится кто подоле

к твоим с моими – заключит впопад,

что у меня овец куда поболе;

забота наша – умноженье стад,

а у тебя – пусть хороши, да мало,

причем прибыток менее затрат.

Ну, что ответишь? Видно, в цель попало

сужденье очевидное мое.

Альцест молчит – молчанье знак провала.

Альцест. Твои слова – притворство и вранье,

поэтому, тебе, же в посрамленье,

бахвальство развенчаю я твое.

Ты первый стал сегодня в нашем пренье

богатству и скоту вести подсчет,

а мы ведь о пастушеском уменье

решили петь, но умный разберет,

кто высказался тут по сути дела,

а кто из нас невесть о чем поет.

Акатен. Выходит, спору нет еще предела?

Но если стадо больше, то пастух

со стадом управляется умело.

Альцест. С большим приплодом жди больших прорух;

от волка ли, от порчи неминучей —

но многие, увы, испустят дух.

Мои ж числом поменьше – но живучей,

и хищник на вершинах их неймет,

им не страшны репьи и корм колючий,

и в стороне от вредных нечистот

белы они и знают превосходно

меня, который их пастись ведет.

Акатен. Рассказывай, приятель, что угодно,

но я в долине больший прок имел,

пока в горах бродил ты сумасбродно.

Кто воспретил бы, если б я хотел

подняться в горы, где своей скотине

ты чуть не райский приискал предел?

Альцест. Увы, тебе судьба пасти в долине:

набив травою сорной животы,

твои обжоры не дойдут к вершине.

Акатен. И грубы эти речи и пусты,

и обо мне болтаешь что попало,

в лесах дремучих одичавший, ты.

Альцест. В лесах дремучих я узнал немало,

меня вскормили Музы в сердце гор,

тебе ж таких кормилиц недостало.

И сам ты груб и утверждаешь вздор,

как тот, кто лучших доблестей не знает;

умолкни же, послушай приговор

тех, кто стиху неладному внимает;

ведь ты свою науку здесь никак

не защитил – то всякий понимает.

Мир не слыхал еще подобных врак —

твой замысел нехитр, хотя подспуден.

Ты овцам не пастух, а главный враг

и по миру пойдешь и нищ и скуден.