XXX

От Нота[144], чье горячее дыханье

на нас дожди, и грязь, и тучи шлет,

и от Борея злого, чье метанье

заковывает в лед поверхность вод,

от Эвра заревого иль другого,

кто мягким иль неистовым слывет,

от Ахелоя[145], божества речного,

безумного не мене, чем Орест,

любивший Пирифоя[146], как родного,

от всяких бурь, какие в мир окрест

шлет Посейдон, от Бахусовой страсти,

которую столь восхвалял Ацест,[147]

и от огня, который в злобной пасти

Тифей рождает, и от труса тож,

когда подземный пленник жаждет власти

и, корчась, повергает горы в дрожь —

ото всего нас оградит Беллона,

едва к ней под начало попадешь.

Она пойдет войной и на Плутона,

столь жаждущего человечьих душ,

как жаждал восхитительного лона

он Персефоны[148], раненный к тому ж

Амуром, заглянувшим ненароком

на дно Сицилии, где тьма и глушь.[149]

И как Беллона неусыпным оком

достойных охраняла в оны дни,

так служит им до днесь с великим проком.

И все, кто ей привержены, – они

в своем великодушье безупречны,

и щедрость их деяниям сродни;

и столь спокойны и добросердечны,

что – отвернись Фортуна – все равно

не унывают, но и не беспечны.

И как притом грустить им не дано,

так ложным благом не возвеселятся —

и то и это равно им смешно;

и красотой пустою не прельстятся,

чрезмерно не заботясь о мирском,

сильны во всем, за что решили взяться,

И, утвердив нас на пути прямом,

дарит Беллона неба постиженье,

и светлолика, и ясна умом;

и в небеса, коль мы свое сраженье

с пороками не устаем вести,

дабы наш дух избегнул пораженья,

уводит нас бессмертье обрести.

Загрузка...