Андрей Боголюбский

1

ечник Прокопий не спеша ехал лесной тропою. Кругом ель да осина, в низинах снегу выше человеческого роста. Лес сырой, неприютный. Кажется, сделай шаг в сторону и сгинешь. Уже много дней он был в пути, к дорожной жизни привык, а всё же иногда становилось как-то не по себе. Прокопий останавливал коня и чутко прислушивался. Могучий лесной шум волнами прокатывался по вершинам. Сюда, на Ростово-Суздальскую землю, Прокопий приехал тайно. Ещё совсем недавно он бывал здесь с княжой дружиной, открыто ездил по сёлам, в лесах охотился за диким зверьём. Теперь на этой земле сидели другие князья. Всё переменилось с тех пор, как шли из Ростова и Суздаля дружины князя Андрея.

На небольшой поляне, покрытой снегом, Прокопий спрыгнул с коня. Цепляясь за ветки кустарника, спустился по косогору в овражек, подошёл к роднику, выбивавшемуся из-под замшелого камня. Кругом лежал выпавший за ночь снег. Сквозь прозрачное стекло воды виднелись на дне почерневшие листья. Прокопий узнал этот родничок. Летом в нём вода студёная, нельзя опустить руку.

- Ну вот, мы скоро и приедем, - сказал он коню подтягивая седло.

Точно соглашаясь с хозяином, конь мотнул головой, переступил с ноги на ногу. Прокопий вскочил в седло. Не успел конь сделать и несколько шагов, как из заснеженного кустарника, испугавшись, вымахнула птица. Прокопий выдернул из-за спины лук. Показался высокий старик.

- Эй, что здесь делаешь? - крикнул Прокопий незнакомцу.

Человек не отвечал. Он как-то странно вытянул перед собой руки, покачнулся и вдруг рухнул в снег.

- Вставай, что с тобой! - тормошил Прокопий старика за плечо.

Тот лежал неподвижно. Мечник медленно стянул со своей головы шапку…

На снегу отчётливо виднелись следы лаптей. Прокопий пошёл, внимательно в них всматриваясь, ведя за собой коня. Следы вели к кустам орешника, спускались в мелкий овражек, поднимались по отлогому глинистому берегу. Вот здесь этот человек упал - ясно отпечаталась его фигура на снегу. Здесь, спускаясь с обрыва, он обломал ветки.

Сквозь поредевший лес, на полянке, Прокопий увидел голубоватую струйку дыма, поднимавшуюся из сугроба. Неподалёку стояли опрокинутые сани, лежал нарубленный для топки хворост.

- Кто здесь? Вылазь!

Послышался глухой протяжный стон. Прокопий нашёл ход и протиснулся в землянку. Измождённая, худая баба и девочка лежали на земляном полу.

- Чьи вы?

Женщина испуганно смотрела на незнакомца.

- Ну, что молчите! Худого не сделаю.

- Ой, лихо, воин! - наконец проговорила женщина. - Кой день во рту крошки не было. Мужик пошёл по воду, да что-то замешкался - уж не стряслось ли что, ведь еле ноги волочит… - Женщина прижала к себе девочку.

- Дочка? - спросил Прокопий. Девочка заплакала.

- Да ты не плачь, дурочка! - погладил Прокопий ребёнка. - Я не злодей и не разбойник.

Прокопий понял, что за человек умер сейчас в лесу. Жалость кольнула его сердце. Он смотрел, задумавшись, на девочку. «Не повернётся язык сказать, кормилец их уже отошёл в другой мир… А что делать? - Он внимательно взглянул на женщину. - От кого-то хоронится… утекли либо из монастыря, либо от боярина. Надо бы отвести к господину…»

- Что ты за человек? - спросила женщина, точно прочитав его мысли. - Если пришёл за нами, казни сейчас. Лучше смерть здесь в лесу, чем на боярском дворе!

- Стало быть, утекли от боярина?

- Утекли! - ответила она со злобой. - А тебе что?

Прокопий присел на лавку.

- А вот свяжу и отведу…

В словах его не было зла, и он знал, что никуда их не отведёт.

- Лучше казни здесь. У Моизича нам всё едино смерть.

- У Моизича? - удивлённо переспросил мечник. - У боярина Ефрема? - Прокопий свистнул. - Хороши! Стало быть, вы из-под самого Киева сюда прибежали… Закупы?.. [79] (Женщина молчала.) А ведомо вам, что беглого господин волен продать в рабство?

Она взглянула дерзко, с нескрываемой злобой:

- Ты нас не страши, воин!

- Боярин Ефрем - честной муж, слуга князя Андрея Юрьевича, - сказал Прокопий.

- Душегуб и насильник он! - возразила беглянка.

- Ты боярина бранными словами не поноси! - повысил голос мечник.

При тусклом свете, проникавшем в землянку, он рассмотрел нездоровый, землистый цвет лица женщины, чёрные, потрескавшиеся губы, руки, словно узловатые корни.

Прокопий вышел.

Из перемётной сумы он вынул хлеб и мясо и возвратился к беглянкам. Засапожным ножом разрезал Мясо на тонкие ломтики, затем не спеша принялся резать хлеб. Мать с дочерью напряжённо следили за Ним голодными, блестящими глазами.

- Отведайте, - сказал он. - Я зла против вас не мыслю. На нору вашу наткнулся случайно.

Женщина неуверенно взяла в руки хлеб и отдала девочке.

- Да ты и себе возьми.

- Спасибо на добром слове, воин.

- Ешь, ешь…

Прокопий рассматривал землянку, и тяжёлые воспоминания о собственном детстве омрачили душу. Женщина эта чем-то напомнила ему мать. Отец всю жизнь провёл в походах и только к концу своих дней заслужил княжескую милость.

Прокопий поднялся.

- Куда же ты так скоро?..

- Прощайте!

Он вышел. Мороз усиливался, щипал нос и заволакивал слезой глаза. Утонувшие в сугробах деревья стояли словно одетые в тёплые шубы. На высоком небе восковыми свечками зажигались звёзды. Прокопий рукавицей вытер бока Серому, подтянул ремень и вскочил в седло.

2

На рассвете следующего дня Прокопий выехал из леса. Перед ним лежало поле, на середине которого темнели избы, надвинув высокие белые шапки на затянутые бычьим пузырём подслеповатые оконца. На селе тишина. Изредка забрешет сонная собака, ей ответит другая, и опять всё стихнет.

В стороне от села стоял боярский двор. Высоким частоколом отгородил боярин свои хоромы. По углам ограды четыре сторожевые башни поднимают в небо свои острые вышки. Пятая башня, проездная, день и ночь охраняется дружинниками. Боярский высокий терем с затейливо украшенными переходами стоял посредине. Во дворе вдоль частокола теснились служебные постройки. Здесь и медуша - погреб для вина и мёда, поближе к терему - помещение для казны, скотница, хранилище для бортевого мёда [80], амбары для зерна. У реки небольшая баня, рубленная из толстых брёвен. Вокруг боярского двора раскинулись пакетные земли да пожни [81] со стогами сена.

У околицы села, точно старый, обомшелый пень, притулилась кузня с дерновой, занесённой снегом крышей. Кузнец уже работал. Туда Прокопий и направил коня. В открытую дверь видно пламя, слышно, как тяжело дышит горн.

Всадник увидел мальчика.

- Скажи, где мне найти Кузьму. Не здесь ли?

- Дед Кузьма? Нет его в кузне.

- А где он?

- В избе.

Всадник тронул варежкой своё замёрзшее ухо.

- А ты не сродни ли ему?

- Внук. А тебе зачем?

- Много будешь знать - скоро состаришься!

В глазах воина зажглись озорные огоньки. Он двинул коня и чуть не наехал на мальчика. Тот не пошевельнулся.

- Ах, вот ты какой… не хочешь конному дать дорогу! Тогда ты и впрямь внук кузнеца. Пойдём, покажешь мне избу деда.

Увидев Алёшку с незнакомым человеком, дед Кузьма испугался.

- За чем пожаловал, добрый молодец? - поклонился он воину.

Дружинник усмехнулся:

- Али не узнаешь, мастер? Кузьма подошёл поближе.

- Батюшки-светы, никак Прокопий, сын Онтона? - дед засуетился, освобождая место на лавке. - Да ты садись, садись…

Дружинник, улыбаясь, подал руку деду:

- Узнал, значит…

- Да как не узнать! Я тебя ещё мальчонкой в Киеве помню, - говорил дед, покачивая головой и рассматривая воина. - Эко вымахал! Вылитый Онтон. Отец-то жив?

Прокопий молча снял шапку.

- Хороший был человек и храбрый воин, - сказал дед в раздумье. - Умер от болезни или от меча?

- От меча.

- Много сейчас меч переводит народу! Засевается Русь раздором, - тяжело вздохнул дед.

Взгляд старика остановился на мече, который воин держал перед собою, зажав коленями.

- Святые Козьма и Демьян, меч-то у тебя - моей работы?

Мечник вытащил сверкающий клинок из тугих ножен и протянул деду:

- Твоя, Кузьма. Достался мне от отца по наследству.

Кузнец бережно принял оружие:

- Сохранился… Теперь крестовину у рукоятки делаю по-другому - концы опускаю книзу. Удар от этого сильнее. Рубящая рука больший размах имеет…

Алёшка смотрел на воина. Ему нравилось худое, обросшее курчавящейся бородкой лицо, внимательные и быстрые глаза, рот, небольшой, но жёсткий и решительный.

- Силы у меня уже не те, - проговорил дед, возвращая оружие гостю. - В твои-то годы и потяжелей меч держал легко, а сейчас чую - ослаб.

Прокопий толкнул меч в ножны и вдруг улыбнулся, но как-то по-особенному ласково. Он стал похожим на весёлого деревенского парня.

- Ты из Киева, что ль? - спросил дед. - Каким ветром занесло к нам на Суздальщину?

Видя, что гостю неприятен этот вопрос, дед поправился:

- Как живут в Киеве?.. Ведь родом оттуда…

- Плохо. То княжит сын Мономаха Юрий Долгорукий, то Изяслав Мстиславич, его племянник. Киевские бояре ум свой растеряли, не знают, что творят. Сегодня целуют крест на верность одному, через неделю - другому. Сбились с толку…

- А простому люду от княжеской вражды одни обиды, - досказал дед.

Мечник не ответил. Алёшка тихонько влез на печку.

Здесь вкусно пахло ржаным тестом, которое подходило в квашне, тёплые камни навевали дрёму…

- А ты, воин, какому князю служишь? - спрашивал дед. - Князю Юрию али кому из сынов его - Андрею, Мстиславу, Васильку?

- Старшему сыну князя Юрия, князю Андрею

- Где же княжит сейчас Андрей?

- В Вышгороде, под Киевом.

- Так, так… - протянул дед. - Приехал ты ко мне с нуждою аль по пути завернул?

Он посмотрел на гостя с лукавой усмешкой. Прокопий наклонился к нему и что-то прошептал на ухо.

3

Прошло дня три после приезда дружинника Прокопия. Вечером усталые после работы в кузне Алёшка с дедом были вызваны на боярский двор.

Падал- снежок. Боярин Иван вышел к ним на высокое крыльцо. Кузнецы опустились на колени.

- Ну, холоп, скажи, какой тать-разбойник был на твоём дворе? - злобно крикнул боярин.

- Княжой слуга, - сказал кузнец, подняв голову. - Мечник князя Андрея Юрьевича.

Злые глаза боярина посинели, дряблые щёки задрожали:

- «Княжой слуга»… Почто пожаловал? Я князю дани не плачу.

Боярин спустился по лестнице, поддерживаемый под руки двумя рослыми слугами. Подойдя к деду Кузьме, он ударил его носком зелёного сафьянового сапога в лицо. Дед ахнул и присел.

- Знай, холоп, что я господин твой!.. Не будешь пускать к себе никого…

Кузьма уткнулся в снег, закрыв лицо руками. Когда он поднял голову, Алёшка увидел, как на седую бороду алой струйкой текла кровь.

- Дед… дедушка… - бросился Алёшка.

Он ударил боярина головой в тугое брюхо. Слуги навалились на Алёшку, вмяли его в талый снег, начали бить.

Размахивая длинными рукавами шубы, боярин бегал вокруг и кричал, тряся куцей бородёнкой:

- Под ребро его, щенка, под ребро!.. А со старым вором я расправлюсь сам…

Со всех сторон сбежались боярские люди. Они испуганно поглядывали то на своего господина, то на лежащего тёмным комочком Алёшку.

4

Через два дня Прокопий добрался до Суздаля.

Было раннее утро. Прокопий ехал по окраинным переулкам городка, в которых уже толпились люди. Среди полушубков и залатанных кафтанов иногда попадались богатые одежды боярских детей и их слуг. На княжого мечника никто не обращал внимания.

Отмахиваясь плетью от наседавших собак, он проехал по улице. С любопытством смотрел на стены величавого собора, поставленного здесь киевскими мастерами ещё при князе Владимире Мономахе. Суздальцы были искусными умельцами: из болотной руды варили железо, резали из кости шилья, кочедыки [82] и гребёнки, знакомы они были и с гончарным делом, а вот собора себе построить не смогли. Князь Владимир Мономах пригласил прославленных днепровских зодчих. Собор стоял на хорошем месте и виден был издалека.

Проехав мимо ворот, у которых толпились нищие и бабы, Прокопий остановился у огороженной тыном избы. Это был двор попа Фёдора. Он срублен был на берегу Каменки, неподалёку от княжого терема. Двор невелик размером, но крепок. На дубовых воротах поблёскивали кованые скобы, маленькое оконце сбоку было заволочено. Прокопий стукнул рукоятью плети:

- Во имя отца и сына! За воротами ответили:

- Аминь.

- Мне бы отца Фёдора увидеть, - сказал Прокопий невысокой женщине в тёмном.

Через узкие сени, где пахло сухим тмином и берёзовыми вениками, Прокопия провели в светёлку. Поп Фёдор, ещё не старый, с чёрной как смоль бородой, вышел к мечнику. Одет он был в потрёпанный шерстяной подрясник, на ногах - туфли, плетённые из лыка. Видно было, что поп не из богатых.

- За чем пожаловал, воин? - спросил он, смерив гостя подозрительным взглядом.

Прокопий подпорол шапку, вынул зашитое письмо.

- Что хочет князь, господин мой? - спросил поп, взглянув на Прокопия.

- Там всё написано. Фёдор прочитал письмо.

- Садись, воин. Рассказывай, здоров ли князь, не собирается ли сюда, на отчину, в гости.

Прокопий молчал.

- Ты меня не опасайся. Я так же верно служу князю, как и ты.

- Князь и княгиня здоровы. А приедут ли сюда, на Суздальщину, - это мне неведомо. Дошли слухи, - понизив голос, осторожно сказал Прокопий, - что надували ваши бояре просить себе другого князя, а сыновей князя Юрия прогнать.

Прокопий испытующе посмотрел на Фёдора.

Фёдор не ответил. Он сидел неподвижно, точно забыв о собеседнике. Глядя на его широкий лоб, скуластое лицо и задумчиво прищуренные глаза, Прокопий подумал: «Хитёр! В делах своих неспешлив, в словах скуп».

- Что ж, - тихо проговорил Фёдор, - хотят ли бояре другого князя, сие неизвестно, но княжить здесь, на Суздальщине, найдётся охотников много. Сейчас сюда, точно тараканы на хлеб, бегут людишки. В Киеве и других городах, соседящих со степью, бросают насиженные места. Ищут мирной жизни. Здесь спокойнее. Народ ничего не делает без разумения.

За дверью раздались лёгкие женские шаги. В светёлку вошла женщина, которая отворяла ворота Про-Копию. В одной руке она держала пузатый Кувшин, в другой - две кружки.

- Угоститесь с дороги!

Прокопий с Фёдором чокнулись, словно Фёдор был не поп, а дружинник.

- Передай князю, - сказал Фёдор, - сейчас такое время, когда он может прийти сюда сам. Силу свою раскололи бояре раздором и усобицей. Мизинные люди плачут от лютой боярской вражды. Им лучше жить под одним князем, чем под многими боярами.

Мечник не спеша тянул мёд.

Фёдор поднялся:

- Ну, прощай! Сейчас проведут тебя в горницу.

- Есть у меня к тебе одна просьба… - сказал нерешительно Прокопий. - Это уж не от князя, а от меня. Дозволишь молвить?

До сих пор лицо Фёдора было сурово; при этих словах он точно потеплел:

- Позволяю, сын мой. Если согрешил, то покайся.

- Нет, отче, я не о себе, мне не в чем каяться. В лесу набрёл я на беглецов: семья закупов ушла от боярского гнева. Из-под самого Киева утекли. Мужик уже преставился, а жёнка его с дочкой умирают голодной и студёной смертью. Вызволи их, отче! Приюти где-нибудь на житьё…

Фёдор потемнел. Видно было, что неприятна ему эта просьба мечника.

- Тяжкое это дело, воин! Всякая власть от Бога. Господь учил целовать десницу, нас карающую. Грех они приняли на душу двойной: перед Богом и своим господином.

Прокопий знал, что, кроме Фёдора, никто беглецам здесь помочь не сможет, и решил просить ещё раз:

- Прими, отче! Вызволи несчастных от смерти.

- Чьи люди-то? - спросил наконец Фёдор.

- Моизича.

Фёдор повертел в руках тяжёлый крест.

- Ну ладно, уж так и быть. Моизичевых закупов можно взять. Есть у нашего монастыря сельцо небольшое на Клязьме. Сказывал игумен, что нужна ему баба мыть бельё и печь хлебы. Нужно будет вдовицу к нему переправить. Да вот возьмёт ли девчонку, не ведаю.

- Отче, пожалей сирот голодных!

- Ну, добро, ради нашего князя сделаю. Пусть молят за него Бога.

Вечером Прокопий устроился на лавке в поповой горнице. Но полу разбросаны были сушёные травы - пахло полынью, тмином и мятой. Сквозь стены едва доносился приглушённый шум деревьев. Мечник ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Лёжа на спине и вглядываясь в сгущающуюся темноту, он думал о Фёдоре:

«Хитёр! Смилостивился: работницу добыл безденежно. «Пусть молят за князя»! Это для того, чтобы я поведал о его доброте князю Андрею».

5

Получив у суздальского попа ответное письмо к князю, Прокопий поскакал обратно. К ночи он добрался до знакомого села. Взошёл месяц. За частоколом боярского двора, на краю села, темнела кузня.

«Не заехать ли переночевать? Ишь, как воют собаки… Сейчас как раз на волков наедешь…»

Прокопий не спеша проехал мимо закрытой кузни и остановился у покосившейся избёнки.

- Эй, отворите! - постучал он в дверь. В избе кто-то прошлёпал по полу.

- Кто ты? - узнал Прокопий голос Кузьмы.

- Я, Прокопий.

Дверь отворилась. Пахнуло горьким запахом дыма. Кузьма стоял с лучиной, закрывая её ладонью от ветра.

- Беда в нашем доме… Лучше бы ты, Прокопий, не приезжал…

Мечник выслушал горестный рассказ деда.

- Мальчонку бросили в яму, говоришь?

- В яму.

- Замёрзнет!

- Беспременно замёрзнет! - затряс Кузьма головой и стал вытирать рукавом слёзы. - На дворе стужа, а он в худом кафтане. Может, уже кончился…

Прокопий повернулся.

- Постой, куда ты? - испуганно крикнул Кузьма.

- Вернусь… - ответил мечник, не останавливаясь.

6

Алёшка лежал на соломе, накрытый тёплым тулупом. Бойко бежала лошадь, изредка ударяя копытами о передок саней. Местами сани ехали медленнее, и тогда слышно было, как скрипел под полозом песок.

Приподняв полу овчинного тулупа, Алёшка осмотрелся. Мимо проплывали густые ели. Позади саней, привязанный поводьями, бежал осёдланный конь. Где он видел этого коня с белой звездой на лбу?.. Алёшка рассмотрел впереди себя возницу, в кафтане, перетянутом широким кожаным ремнём. Нахлёстывая вожжами, человек стоял на коленях. Рядом с ним на соломе лежали тяжёлый меч с дорогой, выложенной серебром с чернью рукояткой и красный кожаный колчан со стрелами. Где-то он уже видел этот меч… И теперь Алёшка вспомнил всё: боярина Ивана, деда, вспомнил, как лежал в яме. Наверно, кто-нибудь из отроков везёт его по приказу боярина…

При мысли о близкой расправе заныли спина и плечи. Собравшись с силами, Алёшка поднялся на колени.

- Ты куда меня везёшь? - спросил он срывающимся хрипом.

Возница повернулся. Алёшка увидел, что это не боярский дружинник, а мечник - тот, что приезжал к деду.

- Ожил? - ласково спросил мечник. Алёшка смотрел изумлённо, ничего не понимая.

- Помяли тебя малость боярские холопы. Ну, это не беда… Кости целы, а мясо нарастёт… Теперь нам добраться бы до Владимира…

7

Владимир раскинулся на высоком берегу Клязьмы Главную часть города, небольшую Мономахову крепость, путники увидели издалека. По горе протянулись земляные валы, окружённые глубоким рвом. По верху вала стояла стена из могучих заострённых брёвен - крепкий тын острыми зубцами рисовался на сером фоне неба.

Подъехав ближе, мечник остановил коня и указал Алёшке на каменные стены храма:

- Церковь Спаса, поставленная князем Владимиром Мономахом, дедом князя Андрея.

Алёшка никогда не видел каменных храмов. Он хотел остановиться, посмотреть, но нужно было торопиться - Прокопий поехал дальше. Алёшка боялся отстать и заблудиться. У моста, перед высокой рубленой воротной башней, их остановили. Пока Прокопий говорил о чем-то с дружинниками, охранявшими мост, Алёшка в стороне держал коней.

Перед воротами скопилось много саней. В город везли соль, рыбу, крицы [83], железа, тёс и брёвна. Алёшка подумал, что в городе живёт много ремесленников: это, наверное, для них везли конские и воловьи кожи, в рогожных кулях - берёзовый уголь. Возницы шумели, нахлёстывали лошадей вожжами, старались проскочить скорее. Некоторые из них с любопытством посматривали на неумытого и растрёпанного мальчонку. Из-под рваного, с клочьями шерсти полушубка виднелась холщовая рубаха, лапти разбиты. Один возница указал на него кнутовищем и весело крикнул:

- Эй, парень, закрой рот! Влетит галка…

Алёшка покраснел и прикрыл рот рукавицей. Кругом захохотали.

Наконец возвратился Прокопий. С трудом пробравшись в толчее, они проехали через деревянный мост, перекрестились на висевшую над воротами икону. В городе - узкие улицы. На бревенчатой мостовой на грязном снегу конский навоз, зола, клочки сена и ржаной соломы. По обе стороны малые и большие избы. Подале громоздятся высокие срубы теремов с шатровыми верхами.

С большой улицы, которая вела к торгу, они свернули в маленький тихий переулок. Мечник указал |Алёшке на большую избу:

- Дом мастера Николая. Здесь они остановились.

Вечером сидели за столом с хозяином дома. Неровным пламенем, потрескивая, горела лучина. На столе в деревянной миске лежала пареная репа, рядом, в другой, - заправленная маслом чечевичная каша. Из большого глиняного кувшина Николай наливал мёд в деревянные резные ковши.

- У меня, Прокопий, детей нет. Не дал Бог обзавестись женой и семейством. Оставь хлопчика у меня! Одного я боюсь, - покосился он на Алёшку, - пришлёт боярин своего слугу, сделает заклич на торгу о беглом холопе. Город этот князя Андрея, но князь правды не преступит. Прикажет заплатить боярину виру [84] и отправить малого обратно. Казнит боярин мальчонку. Зол он!

- Что же делать?..

- Оставляй. Поживём - увидим. Пусть парнишка побудет у меня, присмотрится к делу. Авось окажется понятливым…

Мечник встал из-за стола:

- Спасибо тебе, мастер!.. Слышал, Алёшка? - взял он мальчика за руку. - Останешься в доме у Николая. Выучишься - нужным для людей человеком станешь. Красным девицам будешь украшения делать - запястья, кольца и другое узорочье. Николай тебя не обидит.

Алёшка подошёл к мастеру и поклонился:

- Прими в дом твой, дяденька Николай!

8

Большими караванными путями и тайными тропами Прокопий пробирался к киевскому югу. Чем дальше, тем труднее было найти ночлег. Всё чаще наезжал он на брошенные избы и землянки с провалившимися потолками, страшные своим безмолвием. Ветер шевелил почерневшую солому на их кровлях и посвистывал в щелях. Лишь одичавшие кошки, верные старому жилью, бродили здесь среди запустения. Выгнув спины, они смотрели на всадника злыми глазами. Эти селения мечник проезжал не останавливаясь, словно они были заражены чёрной смертью.

К концу второго месяца пути резко повернуло на весну. Зелёным дымом затянуло рощи. Под вешними лучами щедрого солнца лежала земля и ждала пахарей. На летнюю теплоту потянулись к старым пепелищам все те, кто скрывался в лесах и болотах от княжеских и боярских дружин.

Прокопий приближался к Киеву. Всё чаще и чаще встречались вооружённые отряды. У рогаток мечника останавливали, спрашивали, куда и зачем едет.

Уже вечерело, когда он миновал ворота, замыкавшие высокие земляные валы Вышгорода. Большой киевский пригород лежал озябший и безлюдный. Только у самого вала в нескольких избах бухали молотом по железу да из отверстий в крыше лениво тянули кверху искры. Прокопий остановился, послушал.

«Ишь торопятся! - подумал он, ухмыльнувшись. - Дня не хватает для работы. Наверно, куют оружие. С лемехами да косами так бы не торопились. Князь Андрей мастерам и слугам своим не даёт дремать».

Прокопий отдал коня, а сам прошёл в гридню [85]. На широких дубовых лавках спали воины, подложив под голову кто свёрнутую попону, кто шапку. Несколько человек сидели у стола и играли при свете лучины в шашки. Прокопий вышел. Постояв на высоком резном крыльце, спустился вниз. Захотелось посидеть молча, вытянуть усталые ноги.

В княжом тереме в нескольких узких оконцах мерцали огоньки. Из поварни доносился стук ножей и топоров. В сырых сумерках приглушённо звучали далёкие оклики воинов-сторожей. Словно дожидаясь, когда умолкнет шум, на небе робко выглянула одна звёздочка, за нею неспешно засветилась другая.

Присев на обрубок бревна, Прокопий прислонился к стене и забылся. Это была первая ночь, проведённая им в Вышгороде после долгого пути.

9

Утром Прокопия позвали к князю.

Андрей Юрьевич сидел на лавке. Несколько дней подряд он ездил с отцом на охоту, а сегодня и ночью заснуть не пришлось. С отцом у него был неприятный разговор. Желтоватое, немного скуластое лицо Андрея выглядело утомлённым, а карие раскосые глаза смотрели из-под высокого лба задумчиво и устало. На столе перед князем стоял вместительный серебряный ковш, наполненный дорогим греческим вином. Андрей встретил гонца приветливо:

- Рад тебя видеть, Прокопий! Мечник поклонился, коснувшись рукой Пола:

- Долгие лета будь здрав, мой князь!

- Будь здоров и ты. Каков был путь, мечник, не падали ли тати, не обидел ли кто?

Князь смотрел испытующе.

- Слава Богу, нет. Скакал, княже, благополучно.

- Ну, а Фёдора видел?..

- Всё, что ты повелел, сделал. Поп Фёдор велел тебе кланяться.

Прокопий отстегнул запону рубахи и передал Андрею письмо.

Князь развернул-свиток:

- Ну, а что на Суздале? Всё тихо?

- Тихо, княже. Суздальские купцы и бояре богатеют. Сказывал Фёдор, что жить хотят по своей воле.

- С князем им негоже?

Прокопий хотел ответить, но князь оторвался от чтения. Поглядев на дверь, он настороженно поднял палец. Вошёл отрок:

- Княже, княгиня послала сказать, что идёт сюда. Андрей поморщился:

- Пусть войдёт… Княгиня была уже в дверях.

Она шла мелкими шагами, путаясь в длинном платье из дорогого веницейского бархата, шитого крупным жемчугом. Войдя, поклонилась мужу, кивком ответила на поклон Прокопия. Была она невысокого роста стройная, с чёрными, словно влажные угольки, глазами, скуластым, накрашенным лицом и тонкими выщипанными бровями. Комната наполнялась ароматом амбры розового масла.

- Девушки мои проведали, что у тебя Прокопий, - вот я и пришла. Уж не на Волге ли он был? Может, что слышал про батюшку и братьев?

Княгиня была булгарка родом.

- Нет, княгиня, - ответил Андрей мягко, - мечник ездил в другие места. Кабы был на Волге, я непременно послал бы его к тебе.

Княгиня замялась. Видно было, что ей не хочется уходить. Посмотрела в окно, где сквозь заморское стекло брезжил мутный свет, вздохнула.

- Прости, князь, что помешала. Она поклонилась и вышла.

Прокопий стоял, опустив голову. Похоже, что княгиня обиделась на князя…

Андрей ждал, прислушиваясь, как одна за другой захлопывались двери.

- Говоришь, суздальские нарочитые мужи не хотят, чтобы княжили у них мои братья? - спросил он негромко.

- Да, княже, об этом поведал поп Фёдор. Сказывал, что только боятся бояре твоего отца, великого князя Юрия, да тебя.

Андрей встал. Он почти коснулся головой потолка. Неподвижно стоял он посреди горницы, наморщив лоб, заложив руки за спину.

- Чудно! Братьев моих, кои на княжении у них, не боятся, а меня и отца…

Он подошёл к оконцу в сад и распахнул его. Солнце поднималось к полудню. В светёлку потянул парной воздух, настоенный на клейких смолистых листочках.

«Не пойму я князя, - думал Прокопий. - Расспрашивал о Суздале, о попе Фёдоре, а что замыслил - неведомо».

10

Во Владимире Алёшка чувствовал себя одиноким, словно валун, бог весть какими путями занесённый на равнину.

Первое время он ходил по городу с опаской, всматриваясь в лица прохожих, боялся встречи с людьми боярина Ивана. Постепенно страхи его прошли. Он бывал на улицах у бочаров и кожевников, медников и столяров.

Однажды Николай послал его к знакомому гончару. Мимо сосновых рубленых изб, что ставили вдоль берега Ирпени, Алёшка шёл на самый край поселения. На западе, за высокими тесовыми крышами и стенами города, садилось солнце.

- Эй, паробче! - окликнул Алёшку невысокий коренастый мужик. - Ты ученик мастера Николая?

Алёшка остановился.

- Человек у меня на дворе второй день живёт. Сказывает, что привёз тебе от Кузьмы гостинчик. Может, сходишь?

Алёшка опешил. Ему очень хотелось услышать что-нибудь о доме, но, взглянув на подходившего мужика, он сразу узнал боярского слугу Якова. Алёшка бросился бежать. Он слышал за собой тяжёлое дыхание. На углу, у только что поставленного избяного сруба, он споткнулся и упал.

- А, попался! - хрипел Яков, связывая мальчику руки лыковой верёвкой. - Теперь ты от меня не уйдёшь…

Алёшка катался по земле, закусив губы от боли и обиды.

- Ну, поднимайся! - сказал тиун, толкнув его ногою в бок.

Алёшка упирался, а Яков тянул его и бранился. Вокруг них быстро собралась толпа.

- Чей это мальчонка?

- Да вот, утёк от отца, - пояснял Яков.

- За ослушание нужно вожжами, - советовал мужику какой-то человек. - Отрок должен почитать отца с матерью.

- Да это ученик златокузнеца, Алёшка!.. - закричал подбежавший к толпе сын бочара, Никита.

- Врёшь, утёк он от отца с матерью! - перебил его тиун. - Господин мой, боярин Иван Кучкович, повелел привести мальчишку обратно.

Услышав имя боярина, люди недружелюбно зашумели.

- Какой Кучкович?.. Здесь княжой город, а не боярская вотчина… Нужно спросить хлопчика, как он попал к Николаю. Может, возвращать его на боярский двор и не след.

Видя, что Алёшка упирается, а настроение горожан складывается не в его пользу, Яков заторопился. Он опять больно ударил мальчика ногою в бок:

- Пошли, пошли! Ужо боярин шкуру с тебя сдерёт!

- Ты мальчонку не бей, не отец! - закричали из толпы.

- Кабы не мог, так и не бил! - огрызнулся Яков. - Господин мой повелел привести его живого или мёртвого.

Теперь уже все стали на защиту Алёшки.

- Здесь, в княжом городе, господином князь, а не боярин…

- Ты, боярский холоп, убирайся подобру-поздорову! - посоветовал кто-то.

Яков хотел что-то ответить, но ему не дали.

- Братцы, вяжите боярского холопа! Отведём его на княжой двор - пусть там рассудят.

Несколько человек предлагали отпустить с миром.

- Подневольный, - говорили они. - Небось пригрозил ему боярин.

Между тем Алёшке развязали руки:

- Иди, малый, в свою кузницу, а мы боярского слугу отведём на княжой двор.

Но Якова и след простыл: боярский холоп утёк, пользуясь суматохой.

- Ты его не бойся, мы, горожане, тебя в обиду не дадим! - говорил, важно подбоченясь, сын бочара. - Но и сам гляди в оба.

11

Яким Кучкович, младший брат боярина Ивана, был одним из наиболее доверенных советников князя Андрея. Это был невысокий широкоплечий муж, с лобастой большой головой и длинными руками.

Боярин лежал на лавке в жёлтой шёлковой рубахе, засунув пальцы за зелёный монастырского шитья кушак.

Стукнула дверь, в комнату вошёл мальчик: - Боярин, тебе грамота.

Письмо, нацарапанное на берестяном свитке, Яким прочитал со вниманием. Стоявшему у дверей ближнему слуге Яким сказал:

- Скачи за боярином Моизичем. Скажи, что прошу немедля.

Через час, глухо стуча подковами, Яким и его друг Моизич проехали по деревянному настилу в невысокие монастырские ворота.

В низкой светёлке их ждали. В углу под иконами сидел ростовский епископ Нестор, возвращавшийся из Византии. Его помощник, высокий чернобородый грек в накинутой на плечи бараньей шубе, беседовал с дородным боярином, киевлянином Петрилой.

Яким знал Петрилу - не раз продавал ему овёс и коней. В последнее время великий князь Юрий приблизил Петрилу к себе и часто поручал ему свои дела. Кучкович не удивился, увидев Петрилу с греками: богатый киевлянин вёл торговлю и с Византией. Яким сел.

Пахло левантским ладаном и воском, мигали лампады. Монах-грек говорил Петриле:

- На Русь мы приехали служить церкви. Церковь - наша госпожа. И все мы, духовные её слуги, и вы, лучшие люди, должны не жалеть сил для её славы.

Монах держал себя уверенно. Его манера разговаривать с людьми, едва заметные скупые жесты и лицо, холодное, сдержанное лицо византийца, с презрительно прищуренными глазами, изобличали человека, привыкшего властвовать.

Когда разговор коснулся великого князя Юрия, Ефрем Моизич, как нарочно, вставил:

- Боярин Яким - сын убитого боярина Кучки. Монах сузил глаза, словно хотел рассмотреть Якима лучше.

- Нам известно это, - кивнул он головой. - Великий князь Юрий не жалеет крови лучших людей.

Якима сильно задели эти слова. У него чуть не вырвалось, что Юрию придётся ещё раскаяться. «Что я, Господи! - подумал он, прикрыв рот рукою. - Здесь же Петрило… Нужно послушать, что он скажет…» Он ещё раз посмотрел на Петрилу, точно желая удостовериться в мере добра и зла, на которую способен этот человек. Петрило сидел, внимательно прислушиваясь к разговору, тихий, скромный, словно слуга.

- Бог до сих пор посылал князю Юрию удачу… - продолжал монах, играя чётками. - Но, став великим князем, Юрий возгордился. Он не всегда усердно служит матери святой церкви. - В шёпоте монаха звучали зловещие ноты. - Князь Юрий не отошёл от церкви, за это Бог немедленно покарал бы его смертью, - но князь ищет себе большей власти, чем это ему определено Богом. А это также грех…

Как ни зол был Яким Кучкович на великого князя Юрия, при этих словах ему стало не по себе. «Так это же против князя! - подумал он с замирающим сердцем. - За это Юрий казнит немилосердно…» То тихо, то страстно и жарко струилась речь умудрённого в книгах грека, но боярину уже было не до красот эллинского ораторского искусства. Он знал, как жестоко великий князь расправлялся со своими врагами. Вспомнил казнённого Юрием отца. В полутьме светёлки Кучковичу почудился тесный подвал, палач с засученными рукавами и сам он, Яким, со скрученными назад руками, с посинелым, опухшим лицом…

В эту ночь Яким, подперев щёку, долго сидел в своём тереме перед свечой. От беспокойных дум голова шла кругом. Он всё больше убеждался, что нужно держать язык за зубами и быть осторожным. Его радовало, что многие ненавидят великого князя. Душе льстило, что эти учёные византийцы добрым словом помянули отца, но думалось и другое: не хотят ли они затянуть его в свои сети и обмануть? Надменный монах, старый, немощный, точно сошедший с иконы Нестор, Моизич и налитый кровью Петрило, одиноко сидевший на лавке у двери, - всё это были друг для друга свои люди. Они говорили о несправедливости князя, но такими словами, точно вызывали его, Якима, быть более откровенным. Точно они хотели услышать от него такое, что потом позволило бы им считать его своим, причислить его к их кругу.

«Ну нет… - мрачно ухмыльнулся боярин своим мыслям. - С Юрием мне сводить счёты не к спеху, я подожду…»

12

В Вышгороде на княжом дворе несколько воинов о чем-то разговаривали между собой. Они посматривали на окна терема, но, видимо, не решались подняться по лестнице и войти к князю. Андрей их увидел.

- Иди, Яким, проведай - может, что случилось.

Кучкович кубарем скатился по лестнице. Возвратился он с седым, со шрамом через всё лицо воином Михно.

- Что у вас там? Воин развёл руками.

- Нехорошее, княже! Воины князя Юрия Владимировича с людьми боярина Петрилы напали на наших пастухов и угнали коней.

Андрей нахмурился:

- Что же вы их не отбили?

- Погнались за ними, княже, но их было много. Боясь твоей немилости, мы не обнажили мечей.

Андрей гневно наморщил лоб. Этот случай мог многое испортить в его отношениях с отцом.

- Сколько увели коней? - спросил он резко. Воин ответил не сразу.

- Сотни три, княже…

- Надо послать к отцу человека - пусть велит татей наказать, а коней вернуть.

Воин стоял, опустив голову, и, судя по его нерешительному виду, хотел сказать что-то ещё.

- Мечник Игорь ездил, княже, - начал он тихо. - Воины великого князя на двор его не пустили и нанесли бесчестье: ударили мечом плашмя. Сказывают люди, что они отправлены на двор к Петриле и на них поставлены уже клейма князя Юрия Владимировича.

У Андрея по скуластому лицу пошли пятна.

- Опять Петрило! - хрипло обратился он к Кучковичу. - Сказывал я отцу, чтобы прогнал он его от себя…

Вспомнив, что перед ним простой воин и не к лицу ему, князю, говорить худое об отце, Андрей умолк.

- Иди, - махнул он рукой, - да скажи людям, что сам переговорю с отцом… Постой! Возьми…

Сняв с пальца перстень, князь протянул его воину:

- Передай Игорю. Поведай, что обида его - моя, обида.

После ухода мечника князь с гневом рассказывал Якиму Кучковичу:

- Отец вызвал меня сюда помочь ему в борьбе с врагами. А у самого какие-то дела с Петрилой. Враг он мне, Петрило! И люди молвят о нём недоброе. Играет на руку Изяславу. Не люблю я его! Но меня с отцом не поссорит!

Кучкович угодливо кивал головой. Он боялся, что Андрей проведает о его встрече с Петрилой, и сейчас придумывал, как отвести беду.

- Истинно так, княже! Сколько раз думал я, почто терпишь ты от слуг отца своего обиды!

Андрей остановился:

- Ты что, Яким, тоже против отца? Кучкович выдержал пристальный взгляд и вытащил меч.

- Нет, я против злых его слуг… Вот, княже, клянусь на нём, - сказал он негромко, - лихого против тебя не мыслю.

Андрей махнул рукою:

- Спрячь.

Присев на стул, князь вытер платком лицо.

- Может, прав поп Фёдор, - произнёс он в раздумье. - В Залесье сейчас бегут и землепашцы, и мастера-горожане. Все, кто хочет мирной жизни. И для меня здесь добра не будет. Век буду мотаться по удельным княжествам, и живот мой будет зависеть от князей и князьков. К концу жизни, может, сяду, как отец, на великокняжеский стол в Киеве, и это всё… А что проку?.. Не для себя я ищу славы, а для Руси. А Русь сейчас немощная. Оборонять её надо. С юга и востока лезут половцы, с запада, того и гляди, двинутся шведы и немцы. Силы здесь, у отцова стремени, нам не собрать…

Он замолчал. Большая голова с гривой густых с проседью волос освещалась пучком свечей в серебряном канделябре.

Яким рукавом вытер вспотевшее лицо.

- Поедем, княже, отсюда подале, устали мы здесь от дел ратных. То половцы, то свои налезают. Нет покоя… - Взглянув на князя, он продолжал: - Заехал ко мне поп один. Приехал встречать епископа Нестора. Я и позвал его к себе. Сказывает, что в Ростове и Суздале ничего так не хотят, как иметь тебя своим князем. Денно и нощно молят святых угодников.

Яким умолк. Он выжидающе глядел на Андрея.

- Это я не от тебя первого слышу.

- Люди истину молвят, княже… Прости меня, худого, за дерзость, послушай доброго совета: поезжай в Суздаль!

- Я и сам бы рад, Яким, да как это сделать? Ведь против воли отца не пойдёшь. А он велит сидеть здесь.

Кучкович начал рассказывать сбивчиво, торопясь, словно боялся, что князь перебьёт и не даст высказаться до конца:

- Был я на базаре и слышал - юродивый один рассказывал о чуде в женском монастыре: икона Богородицы из Царьграда - по преданию, писанная евангелистом Лукой, - являет великие знамения. Ночью отходит от стены и становится посредине церкви. Что-то хочет поведать нам Богородица… Андрей нахмурился.

- Не люблю лжи, Яким! - укоризненно покачал он головой. - Оскудел монастырь, вот монахини и хотят привлечь богомольцев - о славе монастыря хлопочут.

Яким заметил, как в глубине карих глаз Андрея вспыхнули весёлые огоньки.

- Икона отходит от стены? - спросил Андрей. - Постой, постой… может, потому, что не хочет оставаться в Вышгороде?..

К Андрей задумался; улыбка медленно сползла с его лица.

- А ведь мудро придумано! Это поп женского монастыря Кузьмище. Не иначе как его дело. Он загадал, а я, князь, не приложу ума к его загадке.

- Уж в народе многие знают об этом знамении, князь.

Андрей заходил по комнате.

- Хитёр Кузьмище, ой, как хитёр!.. Это поважнее, чем три сотни коней, украденных Петрилой. Готов до земли поклониться тому, кто первый рассказал об этом чуде! Помог, помог… Говоришь, что в народе об этом знают? (Яким самодовольно кивнул.) Иди, Яким, скажи, чтобы всем говорили о чуде.

13

Тихо и неприметно протекала жизнь Алёшки у мастера Николая. После случая с боярским тиуном Мальчик притих.

- Ты бы шёл погулять, - говорил ему мастер.

- Нет, дяденька, я лучше посижу дома и посмотрю, Как вы работаете.

Он с любопытством присматривался к работе учителя. По восковой модели или в формах, вырезанных в камне, Николай отливал медные и серебряные вещи.В последнее время он изготавливал медные боевые гири. Алёшке очень хотелось узнать, кто этими гирями будет вооружён, но Николай посмеивался.

- Помолчи, Алёшка! Поживёшь - увидишь…

- Вот бы этими гирями боярина Ивана и его слуг… Николай на эти замечания мальчика не отвечал!

Учитель склонял голову над работой. Он брал два куска воска, лепил модель одной половины гири, затем другой. Железным резцом вырезал на каждой половинке рисунок. Иногда на эту восковую модель накладывал в виде узора жгутики из провощённой пеньковой верёвки. Видя, с каким вниманием ученик присматривается к его работе, Николай охотно рассказывал ему, что нужно делать:

- Готовую восковую гирю обольёшь жидкой глиной и высушишь. В печи на огне вытопишь из формы воск и в оставленную вверху дыру нальёшь жидкую медь…

Алёшке не терпелось. Он хотел сам отлить гирю. Однажды, когда Николая не было в избе, Алёшка взял два одинаковых куска воска и начал лепить. На воске остались следы пальцев, жгутики из пеньки не приставали к воску и отваливались. Прищурив глаза, Алёшка смотрел на вылепленный им уродливый комочек. «Дело вроде как не хитрое, а не получается… В руках Николая эта работа казалась лёгкой».

- Сделаю, обязательно сделаю… - шептал Алёшка. Но жгутики не держались.

- Хотел сам сработать? - услышал он сзади. - В подарок Прокопию?

Алёшка покраснел и быстрым движением руки смял свою неудачную работу.

- Ничего, Алёшка, выучишься. Скоро только сказки сзываются, а для работы нужно ученье. Смотри…

В несколько приёмов Николай сделал восковую модель.

После этого случая понял Алёшка, что ремеслу наскоком не научишься.

В деревне дед Кузьма также занимался иногда литьём. У него, как и у Николая, имелся глиняный тигель - горшок, где он расплавлял металл на горне, имелась глиняная ложка- «льячок», насаженная на небольшую деревянную ручку. Этим льячком дед черпал металл из тигля и, подогрев его ещё раз на огне, наливал в литейную форму. Очень часто для изготовления формы дед Кузьма брал изделие другого мастера. Он выдавливал его изображение в мягкой протёртой глине. Податливая глина запечатлевала на себе все линии металлического предмета. В полученное углубление дед наливал расплавленную бронзу. Несмотря на старания деда сделать хорошую форму, литьё его было грубым.

Алёшка знал, как трудно сделать хорошую форму. Затаив дыхание следил он за движением рук мастера Николая. Освещённые неровным светом горящей лучины, руки мастера выцарапывают на камне какой-то сложный узор из тонких, хитро сплетённых линий. Алёшке кажется, что руки мастера дрожат, что эти крепкие, с крупными плоскими ногтями пальцы сейчас сорвутся куда-то в сторону и весь рисунок прочертят одной грубой, ненужной линией. Но опасения его напрасны. На камне вслед за резцом остаются тонкие плетёные узлы, появляются сказочные птицы и львы. Рукавом холщовой рубахи Алёшка смахивает с уставших глаз слезинку.

Утром, едва завиднеется затянутое бычьим пузырём оконце, Алёшка уже на ногах. Завернув ноги онучами ю надев лапти, он бежит в сарай за углём. Ждёт с нетерпением, когда Николай начнёт плавить серебро в тигле и наливать его в форму. На камне-то получилось вчера очень хорошо, а вот что выйдет на серебре? Подняв руку, мастер льёт из льячка огненную струйку через маленькое отверстие в форму. Сухое, с подпалённой бородой лицо его сурово. В глазах - внимание.

- Серебро-то, оно Алёшка, дорогое. Это тебе не железо: поехал на болото, накопал руды, сварил в домнице - и работай. Серебро - его привозят издалека… Во дворе яркий свет солнца слепит глаза. На открытых местах уже стаял снег, и только в тени в оврагах да ямах держатся ещё небольшие бурые кучки. Красная девица - весна приехала незаметно на сошечке, на бороночке, на бороздочке, на овсяном колосочке, на пшеничном пирожочке…

Увлекательно литейное дело! Как хорошо быть I Мастером! Все тебя уважают, каждому ты нужен. Алёшка представляет себе, как станет он известным всему городу златокузнецом…

В открытую дверь слышен голос:

- Алёшка! Иди.

Очнувшись от своих дум, мальчик возвращается в избу. За столом Николай бережно, чтобы не повредить форму, развязывает верёвку и снимает верхнюю крышку Серебро застыло тёмной полосой. Николай переворачивает форму, и из неё на доски стола с мелодичным звоном падают половинки серебряного запястья. Весь рисунок разделён продольной линией на две полосы: в нижней - узор из хитрого плетения линий, в верхней, более широкой, - сказочное дерево с птицами по бокам. На другой половинке запястья птицы, клюющие яблоки, и лев.

Хорошо умеет работать Николай! Хоть Алёшка и не видал таких птиц, с длинными шеями, и голова у льва человеческая, - а всё же хорошо! Смотришь на такой рисунок - и в сердце вспыхивает какая-то радость. Вот какие вещи умеет делать старый мастер…

Ласковыми смеющимися глазами смотрит Николай на своего ученика. Он видит, что в сердце Алёшки зажглась любовь к ремеслу. Нужно будет ещё кое-что показать мальчишке, придёт время - станет на свою тропу.

- Труд наш тяжкий, - говорит Николай, поглаживая Алёшку по русой голове. - Работаешь, а не всегда сделаешь удачливо. Но ты не робей…