Андрей Боголюбский

1

За почерневшую Клязьму, за белые в проталинах поймы, за синие муромские леса плыл многоголосый владимирский звон и таял в белёсой дали. Вдоль улиц стояли разряженные горожане. В синеве неба по-весеннему улыбалось и играло солнце.

Следуя в конном строю за мечником, Алексей смотрел по сторонам. Мелькали знакомые лица горожан, каменщиков, тесляров [107], гончаров, щитников, но он искал глазами деда Кузьму и мастера Николая. В толпе незнакомых девушек высматривал Арину. Уже не одна владимирка, увидев мужа или сына, пробивалась сквозь народ и шла у стремени. Алексей сзавистью смотрел на счастливые и смущённые женские лица и вздыхал.

Войско проходило мимо высоких рубленых теремов, перевязанных переходами, крытых крутыми тесовыми кровлями, мимо окованных железными скобами ворот и раскрытых лавок. Повсюду у стен и в переулках стояли люди в нарядных одеждах, некоторые держали на шитых полотенцах караваи хлеба с врезанной в верхнюю корку солонкой. Женщины вытирали слёзы.

В стороне от дороги Алексей наконец увидел своих. Дед Кузьма стоял, опираясь на берёзовый посошок, и улыбался, подняв к небу невидящие глаза. Одет он был в старый, подпоясанный лыком полушубок, из которого клочьями торчал мех. На ногах белые онучи и новые лапти. В новых лаптях был и мастер Николай.

Увидев своего ученика, Николай радостно замахал руками, наклонился к деду. Ощупывая посохом дорогу, Кузьма двинулся вперёд. Алексей отъехал в сторону, спрыгнул с коня. Обхватив внука руками, дед уткнулся ему в грудь:

- Милый, и не чаял дожить до твоего прихода! Кузьма ощупывал лицо внука, его рука бежала по груди, плечам, на бедре наткнулась на рукоятку меча.

- Вот ты и с мечом, Алёшенька! - сказал он улыбнувшись. - Скольким воинам за свою жизнь сделал я кольчуг и отковал мечей, а внуку и не пришлось…

Алексей обнял стариков. Маленькие и высохшие, с длинными белыми бородами, они головами едва достигали его плечей. Алексей прижал их к груди:

- Мы теперь заживём! И мечи будем работать и всё другое, что нужно.

Старики жались около него, как малые дети, а он чувствовал себя большим и сильным.

- Заживём…

2

Опять в Успенском соборе в стольном городе Владимире шла торжественная служба. Князь Андрей Юрьевич, нарочитые мужи - бояре, дружина и союзные князья благодарили Божью Матерь владимирскую за победу, одержанную над Киевом.

В тёмном углу одного, особенно усердного молельщика монахи ударили по шее: показалось, что он выковыривал из оклада драгоценные камни. Увидев это, Яким Кучкович обернулся к своему брату и сказал со вздохом:

- До чего в оскудении народ нынче дошёл! При князе и при всех попах хотел ограбить Богородицу…

Иван схватил Якима за руку:

- Да это мой тиун Яков!

- Может, обознался?

- Он самый, бес!

Поманив пальцем своего слугу, Яким указал глазами на тиуна, стоявшего в стороне, почёсывая шею:

- Задержи и приведи на мой двор…

- Я его подержу в подвале, постращаю! Он нам поможет, - сказал Яким брату, выходя из собора.

- Что ты задумал, Яким?

Яким посмотрел на брата, и тот всё понял.

- Боюсь я… - протянул он плаксивым голосом. - Холоп-то мой, меня сразу и схватят.

- Некому будет хватать. Я смотрю, ты храбр только языком, а как до дела дошло, так и скис!

Алексей тоже был в соборе. Стало душно. Он начал пробираться к дверям. После собора легко и привольно вздохнул на свежем воздухе. Оглянулся по сторонам. Над белокаменной громадой лестничной башни мерцала зелёная звезда. Из тёмной арки соборной двери вместе с клубами пара всё ещё выходили богомольцы.

«Церковь вроде и невелика, а сколько народу вмещает!» - подумал Алексей.

Он натянул шапку и остановился. Нужно было бы идти домой, но не хотелось в такой тихий и ясный вечер забираться в избу. Алексей знал, что в эту ночь ему опять не уснуть. Только вчера возвратилась рать из похода. Пришлось неотлучно быть на княжом дворе, отбирать оружие для починки. Сегодня первый вечер его. На что ему этот вечер, если рядом нет Арины? Он с нетерпением ожидал её всё это время, а она не пришла… Может, уже забыла?

Неожиданно он услышал сзади жаркий шёпот:

- Алёша, а я тебя ищу…

- Арина…

Она бросилась к нему, прильнула, уткнувшись лицом в грудь:

- Милый! А я всё сердце выплакала, ожидаючи. У неё с головы соскользнул платок, и Алексей широкой шершавой ладонью гладил мягкие шелковистые волосы, заплетённые в тугую косу.

- Аринушка, горлинка… - шептал он.

Арина молчала, и он слышал, как в груди её билось сердце. Медленным движением она поправила платок накрыв им голову.

- Возвратился! - сказала она, оглядывая его, точно не веря своему счастью.

Он взял её за руку, и они пошли, счастливые, не замечая никого, занятые только друг другом.

С этого вечера они встречались почти каждый день. Окончив работу, Алексей поспешно умывался, надевал свою праздничную рубаху, спешил к Арине. Вдвоём бродили они по заброшенным, безлюдным тропам за Золотыми воротами, по поросшим буйной вербой оврагам-чертороям. Он - широкоплечий, могучий, словно дуб, она - как тонкая, осыпанная цветами яблонька. Часто Арина останавливалась, закинув голову смотрела в глаза Алексея.

- Алёша, милый! - показывала она рукой на одетые бледно-зелёными клейкими листочками берёзы, на первые весенние цветы. - Посмотри, хорошо-то как!

Она склоняла ему на плечо голову, а он смотрел в весенние дали и ничего не видел, переполненный светлой радостью.

- Ты бы зашла к нам в избу… Старики очень хотели тебя видеть, особенно дед Кузьма.

Он рассказал, что дед последнее время всё хворает и сейчас, наверно, тоже лежит. Арина смущённо молчала.

- Ведь ты же была у нас, - продолжал Алексей. - Уважь стариков!

- Приду я… Только что люди, потом скажут? Алексей с силой потянул её за руку и обнял:

- А что нам люди, Арина! Было бы добро… Люди никогда не скажут плохого о хорошем.

Она улыбнулась:

- И то, Алёшенька, пойдём!

Дома, в полумраке просторной избы, дед Кузьма лежал на лавке, а Николай, сидя около него на опрокинутом бочонке, плёл лапти и что-то рассказывал. Увидя вошедших, старики смущённо умолкли. Опираясь ослабевшей рукой, дед Кузьма поднялся с трудом.

- А-а, гостья к нам залетела!.. - протянул он, улыбнувшись. - В добрый час! А мы тебя вспоминали…

Мастер Николай убрал разложенный на лавке инструмент:

- Садись, Аринушка…

Арина присела на краешек. С болью смотрела она на старика, на его слепое лицо, не освещённое привычным блеском глаз. Она подумала, что дед Кузьма похож на растение, выросшее без воздуха и солнца в подвале. Весной, когда в подполе прорастала случайно оставленная репа, ростки её были прозрачными и хрупкими. И вся изба, после радостных, залитых солнцем лесных полян, походила на тёмное, мрачное подполье. «Господи, и мне жить здесь!» - подумала она невольно.

Кузьма поднялся.

- Вижу я, что люба ты Алёшке, - сказал он, ощупью пробираясь в угол комнаты. - И он тебе люб. Вот я и захотел перед смертью оставить тебе память.

Арина посмотрела на Алексея. Он стоял, перебирая концы своего пояса, высокий и широкоплечий, точно подпирая тёмный, закопчённый потолок.

Дед Кузьма вернулся с чем-то маленьким, завёрнутым в тряпицу:

- Это от нас тебе, девонька, - от Николая и от меня.

Арина приняла маленький узелок, не зная, развернуть его здесь или там, у себя дома. Мастер Николай помог ей. Раскрыв тряпицу, бережно вытащил два трёхбусинных серебряных кольца, которыми владимирские девушки украшали причёску. Арина посмотрела на стариков затуманенными слезой глазами и опустила голову.

С этого дня в избе кузнецов открыто начали говорить о будущей свадьбе. Алексей по-прежнему работал у горна вместе с Николаем, больной дед Кузьма помогать им не мог. Лёжа на лавке, старик часто впадал в забытьё, метался, размахивая руками, бредил, называя имена то боярина Ивана, то епископа Фёдора, то Алексея. Посматривая в его сторону, Николай качал головой:

- Не жилец он у нас, Алёша! Погляди-ка - тает, словно воск. Сказывал мне вчера: «Чтобы свеча наша не погасла, надо Алёше жениться». Тогда помрёт спокойно. На Владимирской земле будут ещё кузнецы из дедова рода. Ты бы подумал, Алёша, - сказал Николай со вздохом. - Заслали бы к Арине сватов, сыграли бы свадьбу…

Алексей по-прежнему часто ходил к Арине в деревню, не боясь, что деревенские парни его поколотят. Иногда он приводил её к себе. В избе, пропахшей дымом и кислым тестом, было темно и неуютно, на полу валялся мусор и угли. Когда входила Арина, все чувствовали, точно с полей ворвался свежий, напоенный запахами цветов ветер. Новым берёзовым веником Арина выметала пол, убирала со стола, мыла горшки и поправляла солому, на которой лежал дед Кузьма.

Алексей видел, с каким нетерпением старики ждали её прихода. Если Арина задерживалась, то к нему приставали с расспросами.

Одно только удивляло Кузьму и Николая: с того времени, как Арина начала бывать у них в доме, к ним почти не заходил Прокопий. Старики сожалели об этом, а Алексей, переполненный счастьем, вспоминал о своём друге редко.

Наконец Алексей попросил у Николая и Кузьмы благословения.

- Давно пора, внучек! - сказал дед Кузьма. - Приспело время. Не беда, что мы бедные. В доме и у бедняков счастье, если живут в мире и согласии.

3

Ночью прошёл дождь. В кадку, поставленную с вечера Алексеем, с тесового свеса избы шлёпались звонкие капли. Вчера дед Кузьма просил истопить баню, и нужно было набрать дождевой воды.

Поднявшись с лавки, Алексей посмотрел на спящих стариков, неслышно вышел за дверь. Нужно было затопить печь.

Во дворе, в тёмных, налитых водой лужах, порывистый ветер гнал тени облаков. Поёживаясь от утренней сырости, Алексей побежал на край огорода к покосившемуся срубу. Скоро из маленьких отволочённых окошек и щелей бани потянулся кверху синий дымок. Казалось, что чёрная тесовая крыша висит над срубом, покачиваясь на клубах дыма.

Когда Алексей возвратился в избу, старики были на ногах. Николай расставлял на столе хлеб и ложки, а дед, согнувшись над ларем, вытаскивал свои праздничные чистые порты.

- Куда ты собрался, дед? - удивлённо спросил его Алексей.

Дед положил на лавку рубаху и штаны:

- Вот попарюсь в последний раз, соберусь, а завтра и помирать! Я уже щитника просил гроб сделать.

Алексей и Николай переглянулись.

- Не дело ты говоришь, Кузьма! - начал Николай. - Внука женить нужно, а ты - «помирать»! Успеешь.

Облизывая языком сухие губы, дед промолвил:

- Нет уж, до свадьбы мне не дотянуть… - Потом попросил внука: - Помоги, Алёша, дойти до бани.

Старик оперся ему на руку, и они вышли во двор. Алексей рассказывал деду о новом княжеском заказе, о том, что княжой дворский обещал расплатиться за прежние работы. Старик слушал, устало кивая головой.

После бани Алексей проводил его, одетого во всё чистое, в избу и положил на лавку. Дед лежал, скрестив руки на груди, далёкий от всего, что делалось в избе. Только теперь Алексей понял, что дед Кузьма говорил правду. Бледное его лицо сделалось совсем восковым, глаза ввалились, губы посинели. Старик кузнец лежал строгий, словно сошедший с иконы, которую видел Алексей в княжеской церкви в Боголюбове.

На другой день в избу стали заходить соседи. Сняв в дверях шапку, крестились у порога, молча подходили к умирающему. Приходили проститься кузнецы и плотники, каменщики и злато кузнецы, гончары и кожевники.

Деда Кузьму положили на «покойную лавку», под голову постелили пасхальный столешник - чистую скатерть, которой был накрыт стол на Пасху. На божнице мигала свеча.

Соседки-старухи в красном углу накрыли стол белой скатертью с красной перетканкой по краю, положили каравай хлеба и деревянную солонку. Чтобы душа деда омылась и легко отправилась в дальний путь, на столе рядом с восковой свечой поставили чашу с чистой водой.

В тихом шёпоте людей Алексей слышал много похвального деду. Умелец был, что и говорить, - знал своё дело. Немало поработал. Не одному ратнику спас жизнь своей кольчугой и крепким мечом. Моргая глазами, щитник говорил Николаю:

- Всё Федорец виноват! Кузнец его, окаянного, догонит на том свете - он ему покажет! Кабы не пытка на епископском дворе, старик жил бы да жил…

Изба огласилась причитаниями женщин. Высокая чёрная старуха вышла вперёд. Подперев щёку ладонью, начала тихо, постепенно повышая голос:

В голосе её уже слышалось едва сдерживаемое рыдание:

Алексей вышел во двор.

Хоронить деда Кузьму собрался чуть не весь город. Проводить старого оружейника в последний путь пришли и княжие воины, которым он много поделал оружия и доспехов за свою долгую жизнь. Плотники и тесляры принесли долблёную дубовую колоду, вниз положили сено, стружки, несколько берёзовых веников, которыми мели пол. Всё накрыли холстом. Старухи обрядили умершего в саван, запеленали в широкий холст. Отроки и воины подняли колоду на плечи и вынесли на улицу. Как белая ладья, плыл гроб деда над толпой владимирского люда. Старого мастера несли на воинское кладбище.

Рядом с Алексеем шёл мечник Прокопий. Суровое лицо было спокойно. Когда один из отроков споткнулся о камень, мечник встал на его место и подставил плечо под гроб.

Спустились по скользкой, глинистой улице в овраг, медленно потянулись кверху. Толстый буйноволосый дьякон о чём-то переговорил со священником, откашлявшись, затянул басом, остальные подхватили. Алексей слушал, не вникая в слова, тяжело переставляя ноги. В голове ещё никак не могла уложиться мысль, что дед умер. Когда он подошёл помочь воинам нести гроб, на него посмотрели удивлённо:

- Что ты, разве можно родного?

На кладбище, густо поросшем травой и кустарниками, с небольшой берёзы, стоявшей окно свежевырытой могилы, с шумом поднялась стайка воробьёв. На кучу жёлтой глины поставили гроб, священник начал службу.

Печальный обряд был краток. Застучали о крышку гроба комья земли. Алексей подошёл и бросил горсть…

- Вот и похоронили деда! - сказал Алексею Никита, когда они возвращались домой…

Алексей ему не ответил.

Арина шла позади в толпе женщин. Алексей стал на обочину канавы, пропустил всех, а затем взял её за руку, и они пошли вместе.

4

Как-то днём полез Алексей за божницу, где лежал у них заготовленный для работы кусок серебра. Случайно рука нащупала что-то твёрдое, завёрнутое в тряпицу. Алексей вытащил нож, взятый у дружинника, которого убил Прокопий под Киевом. Тускло мерцало серебро на чёрном дереве. На лезвии, у самой рукоятки, отчётливо виден был знак княжеского мастера.

Подошёл Прокопий, молча повертел нож в руке.

- Чудно! Сделал его владимирский мастер, а оказался он у воина в Мстиславовой дружине.

Мечник возвратил нож, задумчиво прошёлся по избе, заложив руки за спину.

- Узнать бы имя его последнего хозяина…

- А для чего тебе это нужно? - спросил его Алексей.

Мечник криво усмехнулся:

- Проведаю имя воина - буду знать, за упокой чьей души свечку ставить.

Алексей понял, что мечник что-то задумал.

Трудно было сказать, какими путями попал этот нож под Киев. «Да и так ли интересна эта история? - думал Алексей. - Нож мог купить во Владимире киевский купец, мог, наконец, быть потерян и кем-нибудь из владимирских воинов…»

Вечером Прокопий спрятал нож за пазуху и вышел. Возвратился он совсем поздно. Нож, как всегда, положил за икону. Спрыгнув с лавки, сказал хмуро:

- Показывал одному оружейнику. Говорит, что мастер, сделавший этот нож, умер. Ученик его женился на московлянке, в Москве теперь. Буду на Москве, обязательно навещу его… Алексей, - спросил Прокопий, - а ты на обратном пути в Москве к вдове той не заходил?

- Зачем?

- Конечно, не свататься.

- Чудно говоришь ты, Прокопий!

- Не пытал, не встречала она тех мужей, что к ней заезжали ночью и о князе нашем воровские речи держали?

- Нет, не видела она их, об этом я её спрашивал. Мечник задумался.

- Если узнаем, для кого этот нож был сделан, многое может открыться.

5

С возами награбленного киевского добра возвратились во Владимир нарочитые мужи. Навезли всего, что попалось под боярскую руку: серебряную утварь и посуду, дорогое оружие, пригнали стада коров и табуны коней.

На владимирском торгу продавали пленных киевлян и киевлянок. Орачи-смерды ценились дешевле, чем мастера-горожане. Но мастеров-умельцев опасно было продавать. Князь посылал своих слуг, чтобы нужных ему оружейников, щитников, каменщиков и златокузнецов брали из неволи и как княжих людей селили в городах и пригородах земли.

Боярин Яким Кучкович обогатился более других. Боярские слуги и дворские подсчитали привезённое добро, упрятали в многочисленных кладовых и амбарах.

Однажды днём боярин сидел со своим зятем Петром в горнице.

- Холопов, которых пригнали из Киева, надо опросить. Орачей отослать в вотчины, а мастеров оставить здесь. Пусть поищут среди них оружейников, мостников, древоделей, могущих рубить стены. Этих нужно отвести на княжой двор.

Пётр поглядел удивлённо:

- Почто так.

Боярин грузно поднялся с лавки: подойдя ближе, похлопал Петра по плечу:

- Эх, Пётр, Пётр! Удивляешься, как я от своего добра отказываюсь? Своих рабов, добытых мечом и кровью, добровольно отдаю князю?

Пётр кивнул.

- И так звонят на всех перекрёстках, - продолжал Яким: - «Боярин Яким-де не радеет о княжой пользе, думает о себе». В последнее время Андрей смотрит на меня волком. Не отдадим ему этих людей - сам отнимет.

Пётр понимал, что Яким говорит правду. Опасливо покосившись на закрытую дверь, сказал вполголоса:

- И долго ли мы будем терпеть? Князь творит зло, а мы - словно овцы…

Яким Кучкович искривил толстые, отвисшие губы.

- Устал я от княжой неволи! - сказал он со вздохом. - Глаза не смотрели бы! Я сейчас о том же подумал. А что сделать?.. Как избавиться от Андрея? Думали помочь киевскому Мстиславу. Не щадя живота, брат скакал в Киев. Великий князь Мстислав ночью бежал от Андрея. Брат и сейчас сидит у себя в вотчине. Боится Андрею на глаза показаться. Опасается, не проведал бы он об этой его поездке.

- У страха глаза велики.

Яким не ответил. Пётр подошёл к нему, жарко зашептал на ухо:

- С князем мы расправиться должны сами! Я думаю, что княгиня нам поможет.

- Княгиня? - ухмыльнулся Яким.

- Да, княгиня! - повторил Пётр. - После смерти сына Изяслава затаила она на князя обиду.

- И тебе поведала она о своей обиде?

- А хотя бы и мне!

- Ах, Пётр… приголубит её князь - она ему и расскажет. Знаешь сам: бабье сердце отходчиво.

- Не может этого быть!

- Всё может… Ты лучше расскажи про Якова, что самоцветы хотел похитить у Богородицы. Как он, силён ли духом, способен ли владеть мечом?

Пётр махнул рукой:

- Я сам с ним говорил. Сначала напоил мёдом, потом бросил в подклеть. Нестоящий человек! Телом слаб, захмелел от второго ковша, руки дрожат. Ему бы только кур воровать! Не подойдёт он для такого дела…

Яким наморщил лоб, уставился невидящими глазами в дальний угол.

- Я всё же думаю, что упускать его не нужно. Я и брату сказал об этом. Может, он охотник? Приблизим к себе, будем брать на ловы зверей. А там - как поможет Бог: просквозит князя рогатиной али стрелой. С убийцей мы там же расправимся, на месте, - и концы в воду. Никто не проведает… Как ты думаешь, Пётр?

Пётр кивнул:

- Это ты хорошо замыслил. Боюсь только, негож он для этого. Трус… Пойдём проведаем, - сказал Пётр, поднимаясь. - Он у меня здесь, в подклети, заперт. Своими глазами посмотришь.

Спустившись по узкой лестнице, Яким и Пётр долго присматривались к темноте. В углу, на полу, накрывшись рваным тулупом, спал пойманный. Яким пнул его кончиком сапога в плечо. Яков завозился и поднял голову.

- Встань!..

Тиун вскочил, протирая кулаком заспанные глаза:

- Боярин, почто схватили?

Яким молча рассматривал низенького, коренастого мужичонку, дрожавшего то ли от страха, то ли от холода.

- Засечь тебя, яко еретика! - проговорил он хрипло. - На что руку поднял? С Богородицы ризу хотел содрать!

Холоп повалился на землю, начал целовать боярские сапоги:

- Боярин, пощади! От голода совсем ума решился. Хотел у брата твоего, боярина Ивана, откупиться. Думал, князю верным слугой буду.

- Слугой князю? - повторил Яким насмешливо. - Ты думаешь, что князю нужны богохульники да тати?

Яков умолк.

- Помилуй, боярин! - снова взмолился он, ползая на коленях и целуя сафьяновые сапоги и края одежды Якима. - Живота своего не пожалею, самым верным слугой буду, только не казни!..

Яким Кучкович ухмыльнулся, кивнул зятю:

- Слышишь, что лает? А выпусти его на волю - в тот же день утечёт.

- Боярин, вот те крест! - закрестился Яков. - Дай поцелую землю! Не ходить мне по ней, если солгал!

- Ну что, Пётр, - обратился Кучкович к зятю, - поверим ему, выпустим из подклети? Пусть послужит. Голову срубить всегда успеем.

С этого дня Яков стал служить на дворе у Якима Кучковича. Боярин приказал кормить его вволю, одеть хоть и в поношенную, но ещё крепкую одежду. Целыми днями Яков скрывался в боярских клетях, выполнял мелкие работы. Если бы его встретил Алексей, он не узнал бы в нём тиуна, который чуть не отправил его обратно к боярину Ивану. В последнее время Яким Кучкович стал брать Якова на охоту, где он сопровождал своего господина с луком и колчаном стрел. Был он ловок и проворен, смотрел на Якима и Петра преданными, собачьими глазами и, видимо, бежать никуда не собирался.

6

Стояли жаркие дни; опалённые солнцем, застыли на деревьях листья, на полях и лугах раздавалось неумолчное пение кузнечиков. Над спокойной поверхностью Клязьмы дрожал воздух, и мелкие рыбёшки выскакивали из воды, ловя лениво толкущихся мошек. Казалось, вода в реке так нагрелась, что плотвички и щурята искали в воздухе прохлады. Над чёрной землёй огородов и полей трепетал и переливался тёплый пар. Запуская руки в мягкую, рыхлую землю, Алексей щурил глаза и смеялся.

- Арина, земля-то как прогрелась!

Арина, раскрасневшаяся от работы, подняла голову, тыльной стороной ладони убрала за уши выбившуюся прядь, ласково улыбнулась:

- Хорошо, Алёша, в лесу али на оранице! Земля словно нежится под лучами солнца. Кругом как на празднике! Не то, что за горном в дымной избе.

По косогору, выбежав из соседнего леса, спускались молодые берёзки, в траве, на меже, мелькали голубые и жёлтые цветы, позади тянулись ровные ряды только что прополотой репы.

- Верно, хорошо, Арина! Только и у горна тоже хорошо. Вот ты привыкнешь и поймёшь.

Арина с сомнением покачала головой:

- Не пойму я, Алёшенька! Уж больно люблю я лес да поле. Кажется, в избу заходила бы только на ночь..

Сколько дней прошло с той поры, когда он привёл её в дом как жену, а всё не мог наглядеться. Упругая и гибкая, склонилась она над землёй. Оглянувшись по сторонам, чтобы не увидели посторонние, Арина сбросила с головы платок, и пышные её волосы рассыпались по плечам.

- Алёша, ты что смотришь?

Алексей отвернулся, широкой почерневшей рукой стал вырывать пучки трав, но всё же ещё раз поднял голову. Арина заплетала косу. Она знала, что он на неё опять посмотрит, и встретила его взгляд весёлыми, смеющимися глазами:

- Алёша, ты что? Алексей замялся, покраснел:

- Будто на тебя и посмотреть нельзя?

Арина испугалась, что Алексей рассердится, но он глядел на неё ласковыми, влюблёнными глазами.

- Алёшка, милый! - бросила она в него сухим стеблем.

В небольшом болотце под косогором они вымыли руки. Присев в тени орешника, обедали ржаными лепёшками и овсяным киселём, застывшим в деревянной миске. Аккуратно собирая просыпанные на холщовой тряпице ржаные крошки, Арина сказала:

- Вот мы теперь, Алёша, и вместе! Сколько лет прошло с того времени, как встретил ты меня в лесу? Когда в Киев ушёл, я уж думала, не увижу тебя боле… - Опустив ресницы, прибавила со вздохом: - Не думала, не гадала, что буду твоей женой!

- Что так, Арина?

- Вот мечник сказывал, что с ворогами на брани ты смел и смерти не боишься. А со мной всегда ходил опустив голову да молчал.

Алексей запустил пальцы в рыжую кудрявящуюся бородку и засмеялся:

- Мечник-то, Арина, сам при тебе скажет слово - да отворачивается. Давно я это приметил.

Арина слегка покраснела.

Вечером, когда лес подёрнулся дымкой и в воздухе зазвенели комары, собрались домой, в город. В лучах закатного солнца сияли и плавились золочёные купола. Скоро погас последний луч, и стало темнеть. Шли не спеша по пыльной дороге, устало передвигая ноги. Даже после многотрудного дня, когда ныла поясница, Алексей рядом с Ариной чувствовал себя счастливым.

Ему казалось, что он и его молодая жена - один человек. Идёт этот человек по дороге жизни, и не страшны ему ни тяготы, ни обиды… А тягот этих становилось всё больше и больше. Княжеские слуги поторапливали с работой. От зари и дотемна приходилось стоять за горном и у наковальни, и только в дни праздников можно было поработать на своей оранице, для себя.

Взяв у Арины тяжёлый заступ, Алексей положил его себе на плечи. Теперь он нёс и корзину с травой для коровы и заступ. Это ничего, лишь бы было легче Арине.

7

С осени начали поговаривать во Владимире о новом походе князя на Новгород. Жил этот город по-прежнему Господином Великим Новгородом, не хотел покоряться воле владимирского князя.

Слухи о походе сначала были неопределённые, смутные. С праздника Покрова Богородицы всё прояснилось: поход будет и рати пойдут, как только установится санный путь через реки и болота. Не зря в ремесленных слободах Владимира с утра и до поздней ночи бухали молоты: кузнецы ковали оружие, щитники обтягивали красной кожей щиты, седельники работали седла и сбрую. Для похода требовалось заготовить много воинского припасу, и княжеские слуги сбились с ног, подгоняя мастеров.

Многих молодых делателей и их подмастерьев стали опять брать в княжие пешцы. Замёрзшие на холодном ветру дружинники обучали молодёжь пешему бою.

Однажды, проходя по берегу Клязьмы, Алексей остановился. Мечник Игорь, спешившись, показывал гончарам, как нужно владеть мечом. Прикрываясь щитом, он рубил воздух сверкающей полосой стали и наседал на двух дюжих парней с дубинами в руках. Гончары робели, посматривали друг на друга, пятились к реке, а Игорь нападал на них всё яростнее и кричал:

- А, черти рыжие, утекать!.. Вот оно, ратное ученье! Это вам не горшки лепить!

Неожиданно один из парней изловчился и сильным ударом выбил у Игоря из руки меч. Мечник рассвирепел; бросив щит на землю, с кулаками бросился на гончара. Гончар, как бы играючи, ударил его в плечо, и княжой дружинник, не сгибая колен, как сноп рухнул на землю. Кругом захохотали:

- А это тебе, мечник, наука от княжих пешцев. Они тебе и без ратного ученья шею наломают!

Алексей, схватившись за бока, смеялся вместе со всеми. Не первый раз горожане учили хвастливых дружинников, показывая им, что и в бою они сумеют постоять за себя. Недаром князь Андрей Юрьевич во все походы брал пешцев и в бою посылал их на опасные места.

Дома Алексея поджидал Прокопий.

- Я только из Москвы. Скакал по княжому делу да кое-что узнал о нашем.

Алексей вспомнил нож с княжеским знаком, найденный у убитого воина:

- Нашёл мастера? Прокопий ухмыльнулся:

- Не знаю, что и примыслить… Сказывают, что нож этот был мастером изготовлен для боярина Кучковича. Другого, говорит, такого пока нет.

- Задал нам загадку воин… - вздохнул Алёшка. Прокопий точно размышлял сам с собою:

- По правде поведать, давно не лежит у меня сердце к Кучковичам. Яким с князем льстив, а с другими хуже волка. С той поры как умер Изяслав, княгиня к князю переменилась - точно затаила против него зло. С этого времени и Пётр, зять Кучковича, зачастил к ней. Видел я, как шептался он с нею. Не к добру он с ней сговаривается! Один Андрей Юрьевич этого не видит. - Прокопий сжал руками виски. - Тяжело всё это…

Алексей тоже задумался.

- Во время киевского похода боярин Яким был с князем в Боголюбове, - припоминал Прокопий давние события. - Потом поскакал к Киеву и привёз княжое повеленье. Он не мог быть у князя Мстислава. Это кто-нибудь другой. Может, нож сработан для Кучковича, да он его обронил али кому подарил. Всяко бывает…

- А ты спроси Акима Кучковича, - посоветовал Алексей.

Прокопий ухмыльнулся:

- Он тебе спросит! На семь локтей в землю вгонит. Ближний боярин князя…

- Что же делать?

- Сам не знаю. Выходит, не Кучкович был там, в стане у князя Мстислава. Жаль, что воина, у кого нашли нож, не привезли к нашим. Может, кто узнал бы…

Друзья задумались.

- Давно я примечаю за Кучковичами неладное, - повторил Прокопий в раздумье. - А тут этот нож… Хотя Яким Кучкович не был в Киеве у Мстислава, нож этот - его… Надо за ним посмотреть. Может, что проведаем…

8

Когда налетели снега и морозное солнце заиграло на льду выметенной ветрами Клязьмы, владимирское войско ушло в поход на Новгород Великий. Скоро замели белые метели широкий след ушедших полков, и город словно притих.

Грустными глазами смотрела Арина на дочь и качала зыбку. Вспомнился Алексей таким, каким она видела его в последний раз: в длинной до колен холщовой рубахе и рыжем бараньем полушубке, с тяжёлым топором за поясом. Глаза ласковые, улыбчивые. Неужели злая смерть закроет их и не увидят они ни Арины, ни дочери, которая спит в скрипучей люльке? Если бы могла, пошла бы на край света, серой горлицей обернулась бы и полетела к милому! Злые вести примчал ветер из-под Нового Города. Многие владимирцы напоили кровью своей горячею глинистую землю новгородскую. И не отогрелась земля, не покрылась травами и цветами. По-прежнему лежит накрытая тяжёлой пеленой снега. Ещё больше владимирцев попало в полон. Сказывают люди, что продавали новгородцы суздальских полоняников по две и по три ногаты за человека. Да не разбогател Господин Великий Новгород от этих денег…

Пришёл дед Николай, поставил в уголок берёзовый посошок, повесил кожух.

- Не горюй, Арина! - присел он рядом на лавку. - Не всех посекли и взяли в полон новгородцы. Сказывают люди, что много наших по лесам хоронятся. Намедни ещё два человека пришли - бондарь Вышата да гончар Тудор. От дружины Романа Мстиславича утекли в лес, да так и шли, хоронясь, до самой земли Владимирской. - Дед порылся у себя в кошёлке, вытащил завёрнутый в тряпицу пряник. - Скушай, Арина, а то оставь дочке. Девка растёт - чудо! Давно ли свет белый узрела, а уже всем два зуба кажет. Вот Алексей обрадуется!

- Если только он ещё по земле ходит, - сказала Арина с тоской.

Николай помолчал, задумчиво посмотрел на спящую девочку.

- Скажи, Арина, а что сердце говорит тебе… Жив Алексей али нет? Любящее женино сердце верный подаёт голос.

- Жив он, жив! Я и к бабке ворожить бегала, и та говорит, что жив. На пивной гуще гадала да сквозь решето на месяц глядела.

- Колдунья-то и соврать могла, а сердце вот не обманет. Живой он, Аринушка… Бондарь Вышата сказывает, что встретил его под Новым Городом. Живой, говорю тебе, живой!

Арина не почувствовала, как впилась пальцами в руку Николая:

- Ну говори, отец, не томи… Старик пожал плечами.

- По Вышате, выходит, что жив, но попал в полон. Он видел его. Поднялся Алексей наверх на стену, а новгородцы в это время лестницу сбросили с забрала. А что дальше - Вышита не ведает.

Во дворе зимний ветер перегонял клочки соломы, сбивал и стелил по земле дым. В платке, накинутом на плечи, Арина спешила на другой конец города, к Вышате. Не заметила, как пробежала по чёрным бревенчатым улицам, мимо княжеских и боярских теремов. Избу Вышаты нашла сразу. Бондарь лежал на лавке, накрытый полушубком. Арина взглянула на него - и обмерла. От здорового, высокого и плечистого мужика остались кожа да кости. Словно шерсть дикого зверя, торчала свалявшаяся борода.

Вышата умирал. Он ничего не мог сказать ей нового об Алексее, кроме того, что она слышала уже от деда Николая. Опустив голову, словно хворая, поплелась Арина домой.

Неужели и Алексей был такой страшный и немощный, как Вышата? Арина не хотела этому верить. С этого дня она ни разу о нём не заговаривала, но не переставала думать. Если Алексей жив, он вернётся к ней рано или поздно.

С утра и до позднего вечера она металась по избе, исхудавшая, словно высохшая от внутреннего огня, который снедал её сердце. Арина хлопотала по хозяйству, кормила и доила корову. Много времени она проводила у горна. Дед Николай показывал ей, как нужно отливать вещи в каменных формах, и она очень скоро усвоила эту премудрость. Старый мастер выносил на продажу её изделия, и ему не было стыдно. Никому не могло прийти в голову, что эти прекрасные колты сделаны не им, опытным златокузнецом, а Ариной.

9

Алексей лежал в сарае. Очнулся, когда начало светать. С трудом сел, обхватил голову. Посмотрел на грязные, перепачканные в глине ладони.

Из-за сарая вышел невысокий, с огромными руками мужик. Глаз подбитый, в бороде сено. Протяжно зевнув, бородач перекрестился на восток.

- Жив?

Алексей не ответил.

Новгородец ухмыльнулся, подсел рядом:

- Ты и битый кусаешься! Это хорошо. Значит, жить будешь.

- Это, добрый человек, тебе знать лучше. Алексей начал припоминать, как вместе с другими пешцами бежал к новгородским стенам. Поставили лестницу. Прикрываясь щитом, Алексей поднялся наверх. Вспомнил, как Топором свалил одного новгородца. Дальше он ничего не помнил. Ударили чем-то тяжёлым, из глаз брызнули снопы искр… Может, этот и ударил?

- Что со мною теперь? Отрубят голову или так, с камнем на шее, - в Волхов? - спросил Алексей своего стража.

- Это мне неведомо.

- Чей же ты человек?

- Я-то?

- Ну да.

Новгородец почесал за ухом, сплюнул.

- Кузнец я новгородский.

- Я тоже кузнец.

Мужик вроде потеплел, посмотрел на Алексея с любопытством.

- Ко мне приставлен? - спросил Алексей пытливо.

- К тебе.

- Ну, и что ты со мной будешь делать?

- А что повелят, то и буду. Повелят - закую в цепи, повелят - отпущу на все четыре стороны. Мне всё одно…

Кузнец замолчал.

- Паршивый ты человек!- сказал Алексей с сердцем. - А ещё кузнец!

Новгородец отодвинулся:

- А ты почто лаешься? Сам вон какой, в чём душа держится, а на язык злоречив!

Во дворе было многолюдно. Сюда приезжали конные, много было и пеших. У одних на ремнях - топоры, у других на бедре - меч. Поднимались по крутой лестнице на крыльцо, хлопали окованными железом дубовыми дверями. Иногда о чём-то оживлённо говорили. Подъехали несколько нарядных всадников; привязав лошадей к коновязи, тоже поднялись по лестнице.

- Это чей двор? - спросил Алексей мужика.

- Новгородского тысяцкого.

Через час кузнец принёс миску постных щей и небольшой кусок хлеба.

- Что, в Новом Городе хлеба не стало?

- Тебе и этого давать не нужно. Ты его не жал, не сеял… Вот поешь, что дали.

Поев, Алексей прилёг на солому, а сторож присел в дверях. Оглянувшись по сторонам, сказал тихо:

- Не задумывайся. Бог даст, всё устроится. - Кузнец покряхтел, уселся поудобнее. - Ты на меня не серчай. Я мизинный человек: что повелят, то и делаю. И ране жили не сладко… Неведомо, как теперь будем… Семья-то десять душ - попробуй прокорми…

Алексей лежал молча, не отвечая караульному. Наслушался он этих речей. Во Владимире ругали мужики Андрея Юрьевича, в Новгороде - своего князя, в Рязани - своего. Тяжело простому люду! Шкуру дерут все, кому не лень. Вот плачут, плачут мужички, да и возьмутся за топоры и колья! Тогда держись, князья да бояре!

Подложив под голову шапку, Алексей уснул и только, кажется, смежил веки, как беспокойно вскинулся. Точно кто-то подтолкнул его лёгкой рукой и сказал: «Встань». Проспал он, видимо, долго. Кругом было тихо. Голубой свет луны рассекал тьму сарая наискосок. В углу еле слышно похрапывал караульщик, свернувшись замком на земле у двери…

«Убить его сейчас - и бежать!» - подумал Алексей, ощупывая припрятанный на груди нож. Вспомнил, как спокойно мужик говорил днём, что ему всё равно, заковать пленника в цепи или отпустить на волю. Осторожно поднявшись, Алексей вытащил нож, припал к стене и застыл. Караульщик мирно посапывал.

«Десять человек детей», - послышался Алексею голос караульщика. Кто их накормит? Не князь же и новгородские бояре. Перед глазами встала картина далёкого, теперь уже полузабытого детства: убил он во дворе галку, а маленькие, ещё не оперившиеся галчата сидели в гнезде и смешно раскрывали рты, требуя пищи. Пожалел он тогда, что убил их мать.

«Галок вот пожалел, а десятерых ребятишек пожалеть не хочешь?»

Прильнув к брёвнам, Алексей постоял, посмотрел на зажатый в руке нож и положил его обратно…

Несколько дней просидел он в сарае. Два раза вызывали его в избу к тысяцкому. Предлагали перейти на сторону новгородцев, но он отказывался.

Кузнец Данило - так звали караульщика - оказался добрым, разговорчивым новгородцем. Он рассказывал о своих делах, передавал всё, что слышал в городе:

- Сказывают, что киевский князь боится вашего Андрея.

- А ваш князь не боится?

- А Бог его знает…

- Что-то Господин Великий Новгород часто князей меняет! То у вас один князь, то другой.

Данило погрузил свои корявые пальцы в бороду и ухмыльнулся:

- Князей много! Бояре да купцы всё ищут, чтобы был послушен их воле. Жил бы себе на городище, в дела Новгорода не вмешивался, за хлеб-соль благодарил. Может, и найдут такого… Нам-то, мизинным людям, всё одно легче не будет…

Как-то Алексей сказал Даниле:

- Ты бы помог мне! Тяжело мне здесь. Дома жена да дочь. Сгину я в неволе! Принёс бы одежонку какую, показал, где здесь пройти легче через городские стены.

Данило посмотрел на него и отвернулся:

- Тебя от лихой смерти спасти, а самому положить голову на плаху?

После этого они долго не разговаривали.

Скоро Алексея освободили от караульщика. Он чистил конюшни, носил воду, колол дрова. Раза два встречался с Данилой, но кузнец не здоровался с ним и смотрел, как на незнакомого. Лишь раз показалось Алексею, что Данило посмотрел на него как-то странно.

Во двор к тысяцкому привозили оружие, овёс и сено, иногда приводили коней. Из разговоров с простыми людьми Алексей понял, что не враги они владимирцам. Ремесленники и орачи хотели, чтобы на земле их было тихо и мирно, чтобы не разоряли её раздорами и войной. Они не любили латинских и греческих монахов, бояр своих называли христопродавцами, подсмеивались и над попами.

Алексей ждал случая, чтобы бежать. Двор тысяцкого охранялся воинами, и трудно было выйти за ворота. И всё же его не покидала мысль о возвращении к своим. Несколько раз он заговаривал с воинами-караульщиками, но они, не отвечая на его вопросы, грубо отгоняли от ворот:

- Иди, иди, а то самому тысяцкому пожалуемся! Алексей решил притвориться, что смирился со своей участью.

Однажды к высокому крыльцу избы подъехали двое в нарядных кафтанах. Коней они передали отроку, а сами поднялись по лестнице. Алексей загляделся на высокого, тонконогого коня в яблоках, вздохнул. Грудь захватило от смелой и дерзкой мысли: «Подойти сейчас к отроку, будто по какому делу… меча обнажить не успеет - свалю на землю. А там… поминайте, братья новгородцы, княжого мастера Алексея…»

Ночью Алексею снилось, что сидит он на этом коне, но никак не может сдвинуть его с места. Проснулся от лёгкого толчка в бок. Поднялся, протёр заспанные глаза, увидел Данилу.

- Тсс!.. Алексей, я тебе принёс кафтан. Одевайся попроворней, выведу тебя за стены.

Багровый закат давно догорел на стенах Святой Софии. Из-за зубцов крепостной стены медленно выполз серебряный полумесяц. Оглядываясь по сторонам, Данило осторожно вёл Алексея по спящим улицам города. В насторожившейся тишине глухо застучали о бревенчатый настил конские копыта. В переулке из-за угла неожиданно выросли трое. Алексея схватили за руки. Позади себя он услышал крик Данилы:

- Други, за что?

- Молчи! Где нужно, узнаешь.

Бородатый широкоплечий мужик с размаху ударил в лицо. Алексей почувствовал во рту солоноватый вкус крови.

«Несмышлёныш… попался, как кур во щи!..» - подумал он с отчаянием.

- Кто вы? Куда ведёте?

И опять удар, на этот раз уже от другого, молодого парня. Лязгая зубами, Алексей метнулся в другую сторону и затих. Спрашивать нечего, всё ясно…

Двое шли по бокам, третий верхом на коне ехал впереди и на верёвке вёл Данилу. Все пятеро прошли до конца улицы, свернули в узкий переулок и остановились перед высокими воротами. В голове Алексея одна и та же мысль: «Попался, теперь конец. Данилу тоже казнят».

Со скрипом отворились двустворчатые ворота. При свете факела Алексей увидел своих недругов. Один, до самых глаз заросший чёрной как смоль бородой, похож на цыгана, другой, помоложе, костистый, с кривым, перешибленным носом. Оба при мечах; складками спадают широкие плащи, надетые поверх кольчужной рубахи. Нечего сказать, хороши воины, таким и в мирные дни на большой дороге не попадись!

В просторной горнице развязали руки. Подвели к столу. Алексей поднял голову: напротив сидел боярин, который когда-то был проездом во Владимире и заказал у Николая рукоятку к мечу. Алексей ахнул.

- Ну, мастер, вот и встретились! - Боярин угрюмо осмотрел Алексея с головы до ног. - Кончилась твоя служба суздальскому самовластцу! Теперь служить будешь германскому императору или испанскому королю. Набьют на шею колодку и продадут в рабство, на галеры. А может, ещё раскинешь умом да отойдёшь от службы своему князю? Подумай!

Боярин выжидающе смотрел на Алексея.

- Ну? Господин Великий Новгород умеет ценить службу. Сохранят жизнь, получишь почёт, именье…

Сделав шаг вперёд, Алексей поднял голову и с насмешкой посмотрел боярину в глаза.

- Учишь предательству, боярин? Зовёшь послужить Великому Новгороду, а сам-то разве Новгороду служишь? Иноземным купцам! Продаёшь Новгород и всю землю Русскую!

- Уведите!- приказал боярин слуге. - Держать строго, чтобы не вздумал бежать в другой раз.