Ангел-мститель (СИ)

Глава 1. Если ее перебивают, значит, не к месту заговорила

Та, которую позже назвали Мариной, вышла из проходной и торопливо направилась к остановке. Глянув на собравшуюся там толпу народа, она облегченно вздохнула. Слава Богу, вереница автобусов еще не прошла. Она давно уже перестала удивляться загадочности расписания движения городского транспорта: минут тридцать тоскливого вглядывания в пустынный горизонт, после чего к остановке торжественно направляется кавалькада жизнерадостно желтеньких, единственно доступных средств передвижения. Временами она предпочитала пропустить первые два автобуса, которые истосковавшиеся по родному домашнему уюту труженики брали штурмом. Но не сегодня.

Сегодня, перед тем как забрать детей из школы, ей нужно было еще в магазин зайти. Купленное вчера молоко свернулось на огне, и к завозу белого хлеба она опоздала — еле уговорила утром детей взять с собой в школу бутерброды с ржаным. Можно было бы, конечно, сначала за детьми зайти… Нет, в магазине наверняка очередь будет, а в ней с детьми стоять — одно наказанье. Ныть начнут, что долго, придется их то и дело одергивать, чтобы не шумели — не успеешь оглянуться, как кто-то впереди без очереди втиснется.

Летом было куда лучше. Летом она могла себе позволить прогуляться пешком до метро. Там и ходу-то было с полчаса, не больше, и дорога приятная — по широкому бульвару, между старыми раскидистыми кленами, под кронами которых и жара вовсе не чувствовалась. Летом можно было не спешить домой — дети на месяц отправлялись в лагерь, затем брала отпуск ее мать, а там уже и ее отпуск подходил, когда о поездках на работу вообще можно было забыть. Как и о самой работе, да и о душном, пыльном городе в придачу. Ее отпуск всегда посвящался оздоровлению детей — спасибо работе мужа в министерстве, владевшем добрым десятком санаториев, пансионатов и турбаз у моря.

В конце бульвара, из-за угла показалось долгожданное желтое пятнышко. Толпа на остановке заволновалась, нервно переминаясь с ноги на ногу и пытаясь предугадать, в каком же конкретно месте сегодня откроются заветные двери автобуса. Та, которую позже назвали Мариной, двинулась вместе со всеми, стараясь держаться в самом центре подобравшейся в боевой готовности кучки народа. Оказаться в первых рядах опасно — если не угадаешь с местом открытия дверей, так прижмут к стенке автобуса, что не только вперед двинуться, вдохнуть не получится. Сзади оставаться тоже рискованно — те, кто понапористей, с боков обойдут, разве что на последнюю ступеньку втиснешься, уткнувшись носом в поясницу ближайшего соседа. А так в едином порыве внесет тебя толпа внутрь, как морская волна выбрасывает на берег безропотный матрац.

Внесла. И забросила чуть ли не в самый конец автобусного салона. Та, которую позже назвали Мариной, вздохнула с облегчением. Возле метро у этого маршрута была конечная остановка — значит, оказавшись у самой задней двери, она и выйти сможет одной из первых. Тихий внутренний голос поздравил ее с проявленной предусмотрительностью и напомнил, что терпение и безропотность никогда не остаются невознагражденными. В конечном итоге.

Автобус, наконец, натужно проскрипел дверьми и медленно тронулся с места. Та, которую позже назвали Мариной, крепче ухватилась рукой за поручень — сейчас водитель точно несколько раз дернет, чтобы пассажиры, набившиеся в автобус до отказа, поплотнее утрамбовались. Вдруг краем глаза она заметила, что на нее кто-то смотрит. Нехорошо смотрит — тяжелым, угрюмым взглядом. Покосившись через плечо (повернуться в такой давке она не смогла бы даже ради спасения своей жизни), она увидела сидящую у окна маленькую, остроносую девушку с темными волосами, собранными в аккуратный пучок на голове. А, Алла. Вот же угораздило именно сегодня с ней в один автобус попасть. Девушка тут же отвернулась к окну, еще сильнее поджав губы.

Хорошее настроение тут же улетучилось. Та, которую позже назвали Мариной, вспомнила сегодняшний разговор с руководителем лаборатории.

Она всегда была отличницей, и красный диплом позволил ей получить распределение в солидный научно-исследовательский институт. Но окончание университета совпало в ее жизни со свадьбой, и, не успев и года проработать, она ушла в декрет, который затем плавно перешел во второй, и вернулась она на рабочее место спустя четыре года, когда сын с дочерью благополучно доросли до детсадовского возраста.

Оказалось, что жизнь все это время не стояла на месте. Ее сотрудники писали статьи, участвовали в конференциях и защищали диссертации. Вновь окунувшись в атмосферу великих идей, устремленных в будущее, она вспомнила о своей давнишней мечте внести достойную лепту в дело научного прогресса и развития страны. Но дети в садике постоянно болели, и скоро о самостоятельной тематике с ней уже никто даже не заговаривал. Все чаще и чаще ей поручали краткосрочные исследований — чтобы она успела закончить их до следующего больничного. Так и вышло, что со своим красным инженерным дипломом она исполняла работу лаборанта, собирая фактический материал для научных статей многочисленных сотрудников.

Вот как, к примеру, для Аллы. Она разрабатывала некий новый метод упрочнения поверхностного слоя определенных сплавов, который должен был лечь в основу ее кандидатской диссертации. Та, которую позже назвали Мариной, провела целую неделю, измеряя твердость предоставленных ей образцов — как до обработки, так и после каждого из ее этапов.

Сегодня ее вызвал руководитель лаборатории и сообщил, что измерения придется повторить. Она растерялась — работу свою, даже самую рутинную, она всегда выполняла методично и скрупулезно. Но руководитель объяснил ей, что в полученных ею данных наблюдается слишком большой разброс значений, что не дает возможности ни подтвердить, ни опровергнуть теорию автора метода. «В то время как по другим показателям результаты измерений однозначно указывают на то, что метод дает положительный эффект», — подчеркнул он.

Та, которую позже назвали Мариной, раздраженно хмыкнула, вновь покосившись на Аллу. Это кто еще должен злиться? Той ни обработку повторять не придется, ни образцы новые готовить — всего лишь подождать пару дней. А второй раз одно и то же делать кому бы понравилось? Внутренний голос шепнул ей, что нехорошо сердиться на человека, который придумал что-то новое и которому не терпится убедиться в его полезности.

За окном показалась площадь, на которой располагалась станция метро и конечная автобуса. Та, которую позже назвали Мариной, облегченно вздохнула. Сейчас нырнуть под землю, там всего-то три остановки, а потом уж пешком. До дома, конечно, быстрее было бы на троллейбусе подъехать, но ведь в магазин еще зайти нужно, и в школу. Да и потом — в транспорте очень трудно любить собратьев по разуму. Там они тебе конкуренты на посадочное место.

Автобус начал медленно тормозить. Пассажиры зашевелили плечами, в едином порыве, словно косяк рыб, разворачиваясь к выходу. Вдруг из кабины водителя донеслось: «Приготовьте талончики — выход через переднюю дверь».

Та, которую позже назвали Мариной, тихо застонала. Господи, сегодня же первое число — самый сезон охоты на тех, которые забыли проездной купить. Ну почему всегда нужно создавать неудобства десяткам законопослушных граждан в надежде отловить одного-двух «зайцев»? И не дай Бог, отловят-таки — водитель же никого не выпустит, пока с ними пререкаться будет. Внутренний голос нравоучительно напомнил ей, что закон, за исполнением которого никто не следит, перестает быть законом.

Большая часть пассажиров застонала вместе с ней. Меньшая потянулась к компостерам и к соседям с просьбой быстренько пробить талончик. Внутренний голос не преминул обратить ее внимание на этот факт. У ее соседей, однако, желание побыстрее выбраться из автобуса явно пересилило неприязнь к злостным неплательщикам за проезд. После первого же хлопка компостера над толпой, как поплавок из воды, выскочила голова водителя, орлиным взором выискивая столь громко заявившую о своем существовании жертву. В ответ толпа дружно уставилась на него с выражением одинаковой заинтересованности на лицах. Водитель горестно вздохнул и принялся выпускать пассажиров, лишь для порядка бросая взгляд на предъявляемые талончики и проездные.

Поездка в метро прошла без приключений. Та, которую позже назвали Мариной, глянула на часы и быстро пошла в сторону магазина. Времени до конца продленки оставалось немного, но ей-то только в молочный и хлебный отделы нужно. Взвешивать там нечего — значит, очередь будет идти быстро.

В магазине ей сразу же бросилось в глаза возбуждение возле отдела гастрономии. Ноги сами понесли ее туда. Бросив взгляд за прилавок, она не увидела там ничего необычного.

— Вроде, сосиски привезли, — доверительно сообщила ей стоящая в конце небольшой очереди женщина средних лет.

Та, которую позже назвали Мариной, замерла. Времени уже оставалось совсем в обрез, но с другой стороны — сосиски не каждый день выбрасывают, и дети их очень любят. Она глянула в сторону молочного отдела в углу магазина. Никого.

— А давать-то скоро будут? — нерешительно спросила она.

— Да продавщица уже минут пятнадцать как ушла, сказала, что товар принимать, — ответила женщина. — Наверное, скоро.

— Скажете, что я за Вами? Я на минутку за молоком — и назад.

— Ну, очередь-то я держать не буду, — поджала губы женщина.

Та, которую позже назвали Мариной, ринулась к подозрительно безлюдному молочному отделу.

— Молоко сегодняшнее? — спросила она в надежде на чудо.

— Вчерашнее, — равнодушно отозвалась продавщица, с грохотом водружая пустые металлические ящики один поверх другого. — Сегодняшнее еще в обед разобрали.

Что же теперь делать? Та, которую позже назвали Мариной, замялась в нерешительности. Если вчерашнее, да еще и после целого дня в тепле магазина, опять, наверно, свернется. Она нервно глянула в сторону гастрономии. Очередь там уже растянулась к центру магазина, и, судя по вытягивающимся то тут, то там шеям покупателей, прием товара уже сменился его отпуском.

— Бутылку молока и ряженки, — быстро сказала та, которую позже назвали Мариной, отсчитывая нужную сумму — чтобы не ждать сдачу.

Торопливо вернувшись к своему месту в очереди, она просительно улыбнулась словоохотливой женщине: — А вот и я.

Очередь сзади глухо зароптала.

— Да занимала она, занимала, — отрывисто бросила через плечо женщина, не отводя цепкого взгляда от стоящих впереди.

Та, которую позже назвали Мариной, бочком втиснулась на свое место за женщиной и облегченно вздохнула. Перед ней было всего три человека.

— Больше килограмма в одни руки не отпускать, — послышался сзади уверенный бас, тут же нашедший горячую поддержку в хвосте очереди.

Больше не больше, но меньше никто и не заказывал. Не стоять же в очереди за тремя сосисками на ужин. Не задавая вопросов, продавщица отточенным движением отхватывала нужное количество дефицита, бросала его на весы, мгновенно заворачивала в плотную оберточную бумагу — и вот уже та, которую позже назвали Мариной, протягивала ей деньги.

— Господи, успела! — вдруг раздался у нее за плечом радостный вопль.

Вздрогнув, она резко обернулась и увидела перед собой раскрасневшееся лицо соседки Нины Петровны. Глаза у той горели фанатичным огнем, как у золотоискателя, внезапно осознавшего, что богатейшая жила пролегает как раз по границе его участка с соседским.

— Я стояла, я с самого начала стояла! — рявкнула она, оттирая ту, которую позже назвали Мариной, от прилавка.

Очередь снова заволновалась. На этот раз праведное негодование объединило как начало ее, так и хвост.

— Да что же это такое! — послышались со всех сторон возгласы. — То одна, а теперь и вторая! Эту здесь вообще кто-нибудь видел?

— А я говорю, что стояла! — яростно отбивалась от всех Нина Петровна. — Я в овощной отходила, кто же знал, что так быстро отпускать начнут? Вон у нее спросите — мы вместе занимали, — она кивнула в сторону той, которую позже назвали Мариной.

Та растерянно пробормотала: — Да… Занимали…

Но очередь, учуяв ее неуверенность, уже разошлась не на шутку.

— Как же, занимали они!

— Врет и не краснеет!

— Мало ей того, что сама только что так же втерлась!

Нина Петровна бросила на нее недобрый взгляд и повернулась к продавщице, которая явно наслаждалась минутной передышкой.

К прилавку подскочил юркий старичок, взъерошенный, как воробей.

— Девушка, не взвешивайте ей! Она без очереди, ее здесь никто не видел! — забарабанил он кулачком по прилавку.

— Это без какой такой очереди? — взвизгнула Нина Петровна. — Кто меня не видел, пусть очки наденет. Я вообще перед ней стояла! — Она уставилась на ту, которую позже назвали Мариной, тяжелым взглядом.

— Нина Петровна, извините, — пролепетала она. — Я опаздываю, мне детей из школы забрать нужно. Извините, я не могу… — Схватив пакет с сосисками, она бросилась к выходу из магазина.

Скандал у нее за спиной разгорелся с удвоенной силой.

К школе она уже почти бежала. Предчувствуя еще один неприятный разговор.

Ну, неужели так трудно было соврать? Да собственно, даже и не соврать — просто уверенно кивнуть головой в нужный момент? Сосисок-то все равно всем не хватит — а так хоть время и нервы бы никто зря не тратил. Внутренний голос принялся ее успокаивать, говоря, что беспринципность и приспособленчество всегда начинаются с мелочей. Если кто-то может врать, не моргнув глазом, это не значит, что и ей следует так поступать. Непорядочность нужно избегать, и уж во всяком случае, не идти у нее на поводу, когда она пытается втянуть тебя в свои склоки.

Временами она просто ненавидела этот тихий внутренний голос, который постоянно напоминал ей, что совершенствование общества нужно начинать с себя.

В школе ее встретила мрачная, как туча, учительница продленки Елена Ивановна. В классе, кроме ее детей, уже никого не было. Дочку, видно, только что привели из другого класса — она сидела за партой уже в пальто, но раскраснеться от жары еще не успела.

— Вы знаете, который час? — резко спросила Елена Ивановна, вскидывая прищуренные глаза от тетради, в которой она черкала что-то красной ручкой.

— Извините, пожалуйста, — сбивчиво проговорила та, которую позже назвали Мариной, — я в магазине задержалась… Там очередь, а потом еще скандал случился…

— А мне в магазин не нужно? — ядовито поинтересовалась Елена Ивановна. — Как я, по-вашему, могу туда попасть, если мне здесь с Вашими детьми допоздна сидеть приходится?

— Ну, простите, ради Бога, больше это не повторится. — Та, которую позже назвали Мариной, кивнула детям. — Быстренько собирайтесь, мы не можем и дальше Елену Ивановну задерживать.

— Нет уж, придется задержаться, — решительно заявила та. — Я уже все равно никуда не успею, а мне нужно с Вами поговорить.

Та, которую позже назвали Мариной, замерла в недобром предчувствии, стрельнув глазами в сторону детей. Кто сегодня отличился?

— Вот о нем. — Не поворачивая головы, Елена Ивановна кивнула в направлении ее сына. — Если Вы полагаете, что воспитание детей в духе вседозволенности дает хорошие результаты, позвольте мне Вас уверить, что Вы глубоко ошибаетесь.

От ее открыто неприязненного тона та, которую позже назвали Мариной, чуть не вскипела. О какой еще вседозволенности речь идет? И она, и муж всегда старались держать детей в рамках общепринятого поведения в обществе — ее саму мать в строгости воспитывала. И потом — не в присутствии же детей такие разговоры вести! С какой стати их мать, словно девчонку, отчитывать, вместо того чтобы просто объяснить, что случилось, и оставить родителям право воспитания собственных детей.

Тихий внутренний голос тут же пристыдил ее, говоря, что у учительницы и так ненормированный рабочий день, а она еще и своего личного времени не жалеет, чтобы помочь неблагодарным родителям в деле этого самого воспитания.

— Да что он натворил-то? — обеспокоенно спросила та, которую позже назвали Мариной, смутившись от всплеска материнской агрессивности.

— Он устроил сегодня драку в столовой, — ответила Елена Ивановна, — и…

— Ничего я не устраивал! — выпалил сын, глядя исподлобья на учительницу.

— Ну-ка, помолчи! — бросила ему та, которую позже назвали Мариной, и вновь обратилась к Елене Ивановне: — Вы уверены, что драку начал он? Он всегда хорошо с другими детьми ладил.

— Я пока еще в состоянии доверять своим глазам, — сухо ответила та. — И как Вы только что видели, он ничуть не стесняется грубить старшим, так что нечего удивляться, что он на одноклассников с кулаками бросается. А когда их удалось разнять, — продолжила она, поджав губы, — он крикнул, что завтра в школу придет его отец и все об этом пожалеют.

Та, которую позже назвали Мариной, укоризненно глянула на сына. Тот отвернулся, упрямо вздернув подбородок.

— Вы знаете, я уверена, — примирительно проговорила та, которую позже назвали Мариной, — что это он просто так, в запальчивости сказал. Но я, конечно, поговорю с мужем…

— Я не знаю насчет запальчивости, — прищурилась Елена Ивановна, — но если девятилетнего мальчика доставляют в школу на машине, то мне лично понятно, откуда у него берутся мысли о том, что законы и правила не для него писаны.

— Ну почему же «доставляют»? — растерялась та, которую позже назвали Мариной. — Просто мужу по дороге на работу…

— Не нужно мне напоминать, где работает Ваш муж, — отрезала учительница. — Лучше вспомните о том, что в нашем обществе все равны — хоть министр, хоть дворник — и детей нужно с самого малолетства приучать к осознанию того, что не место красит человека, а наоборот.

— Хорошо, мы поговорим с сыном, — тяжело вздохнула та, которую позже назвали Мариной, решив больше не спорить. Время и так уже позднее, всем давно домой пора, а ей еще нужно успеть ужин приготовить к приходу мужа.

На улице она покосилась на сына, который демонстративно шел в шаге от нее.

— И зачем ты это сделал? — спросила она.

— А пусть не толкается! — мгновенно вспыхнул мальчик.

— Кто? — поинтересовалась она, чтобы узнать, наконец, подробности инцидента.

— Вовка! — фыркнул сын. — Пусть не думает, что если он выше всех, то его все бояться должны. — Подумав, он добавил: — Папа еще выше.

— Значит, ты высокого Вовку бояться не должен, а он высокого папу должен? — улыбнулась она.

— Да, должен! — Мальчик совсем раскипятился. — Папа — высокий и сильный, он все знает и умеет, его все боятся и уважают.

— Да нет, ты знаешь, — негромко сказала та, которую позже назвали Мариной, — человека либо уважают, либо боятся. Чтобы и то, и другое одновременно — такого не бывает.

— Бывает, бывает! — уверенно возразил ей сын. — Когда я вырасту, у меня тоже машина будет, и кто меня толкнет, я того перееду.

— Вот об этом ты папе сегодня и расскажешь, — рассердилась она.

— Ну и расскажу, — насупился мальчик. — Это у тебя все хорошие, один я плохой.

— Ага, я — хорошая, — ввернула словечко дочка, — поэтому меня никто и не толкает.

Сын яростно повернулся к ней, но она вцепилась в руку матери и показала ему язык.

— Перестаньте, пожалуйста, — устало сказала та, которую позже назвали Мариной, и перекинула сумку в другую руку.

— Мама, а что ты купила? — Дочка обежала ее с другой стороны, чтобы заглянуть в сумку, но было уже темно.

— Сосиски, — с удовольствием открыла секрет та, которую позже назвали Мариной.

Заметно оживившись, дети ускорили шаг. Дочка опять взяла ее за руку — и опять за ту, в которой была сумка с продуктами. Идти было очень неудобно, на каждом шаге сумка била ее по ноге, но она молчала. Даже дочка давно уже отказывалась ходить с ней за руку, а сын и вообще предпочитал в стороне держаться. Через несколько шагов она все же сменила руку.

— Тебе помочь? — насупился сын.

Надо же, мелькнуло у нее в голове, дожилась — на помощь ребенка напрашиваюсь. А у него и так ранец тяжеленный — одних только учебников шесть штук, да тетради, да пенал, да обувь сменная.

— Да нет, спасибо, — улыбнулась она, — тут уже два шага осталось.

Она повернули за угол дома и направились к своему подъезду.

Откуда до нее тут же донесся возбужденный голос Нины Петровны.

— Да что ты мне рассказываешь! Спешила она, как же! Она же удавится, прежде чем кого вперед себя пропустит. А то я не помню, как два года назад — только-только они сюда въехали — зашла к ней полстакана сахара одолжить. Она на меня так глянула, будто я за банкой икры пришла, — изливала Нина Петровна душу стоящей рядом с ней у подъезда соседке с третьей этажа.

— Ну, не знаю, — нерешительно ответила та. — Я за ней ничего такого не замечала — тихая, спокойная, даже вежливая…

— Вежливая? — взвилась Нина Петровна. — Она тебе «Здрасте» процедит, да глянет сверху вниз, как на бурьян придорожный — в институте она, понимаешь, выучилась. Она хоть раз с кем остановилась, поговорила о чем-нибудь? Нет, куда уж там — не о чем ей с нами разговаривать! А тихой и спокойной любая за мужем-министром будет. Вот квартиру хоть возьми. Они, небось, в своем министерстве в очереди на нее не стояли, это мы с тобой двадцать лет ждали, чтобы свое жилье получить. Так ей еще и тех пайков, что муж домой таскает, мало — и в магазине норовит у простого человека кусок из горла вырвать.

— Да что тут говорить, — заразилась ее страстным негодованием соседка, — вон на выходные на рынок ездят — могли бы всю машину продуктами забить, на всю неделю отовариться. Чтобы хоть после работы в магазине не толклись.

— Так я же тебе и говорю — я после нее взять хотела, так ей жалко стало сказать, что я вместе с ней очередь занимала, — почувствовав поддержку, с еще большей готовностью подхватила Нина Петровна. — За детьми она спешила! То-то ее до сих пор не видно…

Вжав голову в плечи, та, которую позже назвали Мариной, ринулась к подъезду, волоча за собой детей. Лишь бы они не поняли…

Заметив ее, соседка толкнула Нину Петровну локтем под бок. Они замолчали, сверля ее враждебным взглядом. Но, войдя в подъезд, она все же успела расслышать продолжение разговора.

— Да пусть кому хочет, тому и рассказывает, — фыркнула Нина Петровна. — Меня со стройки не уволят — кто им тогда квартиры строить будет…

В этот момент пришел, к счастью, лифт. Шагнув в него, она подождала, пока зайдут дети, и быстро захлопнула дверь.

— Этих теток я тоже перееду, — мрачно буркнул сын.

— Немедленно прекрати всякую чушь нести! — взорвалась она, и к ее огромному удивлению сын ничего не ответил.

Дома она быстро отправилась на кухню — до приезда мужа оставалось совсем немного времени. Разогревая ужин, она вновь мучительно переживала случайно услышанный разговор. Ей было стыдно, что и дети его слышали, и обидно, что в ее неумении врать усмотрели презрительное равнодушие к окружающим, и горько, что она сама не сумела найти достойных слов для ответа. Первой мелькнула мысль рассказать о случившемся мужу.

В самом деле, его семью ни за что ни про что унизили — неужели не найдет он способа укоротить язык желчной сплетнице? Таких, как она, только криком и можно приструнить, если ей в обычной, спокойной речи пренебрежение слышится.

Что-то тут же остановило ее. О чем она только что с сыном говорила? О том, что нельзя грубостью на грубость отвечать? А теперь что — сама хочет за мужа спрятаться, чтобы он меры принимал? А его реакцию не всегда и предскажешь — может не на шутку рассердиться и доставить-таки соседке неприятности. Возьмут и уволят человека или премии лишат. Она поежилась. Нельзя же, в самом деле, из-за минутной обиды всю семью наказывать.

И потом — у мужа ведь такая ответственная работа! Он и по вечерам почти каждый день задерживается, и по выходным не всегда ему отдохнуть удается, если на совещание вызывают. А тут еще и она его в мелкие бабьи дрязги втравить хочет.

К ее размышлениям с готовностью подключился тихий внутренний голос. А и правда — не лучше ли призадуматься, где она сама ошибку допустила? В любом ведь конфликте вина на обеих сторонах лежит. Она ведь действительно никогда не прикладывала никаких усилий для поддержания теплых, доверительных отношений с соседями. Откуда же им знать, что у нее на уме, да и на душе тоже? Вот и сегодня — не в том дело, что врать не стала. Как она будет детей честности учить, если сама о ней забывать начнет? Но ведь могла же объяснить соседке — спокойно, доходчиво, вот у подъезда хотя бы — что в школу опаздывала, что некрасиво учительницу задерживать…

Та, которую позже назвали Мариной, решила непременно извиниться перед Ниной Петровной — и в самое ближайшее время.

К приезду мужа ужин был готов. Лишь только прозвенел звонок, дети ринулись в переднюю. Пока они тормошили там отца, она успела накрыть на стол.

— Папа, папа, ужинать — скоро сказка! — вырвался из общего гама голос дочки.

— Ну, тогда быстро — мыть руки, — бодро скомандовал муж.

— Я — второй, — мгновенно отозвался сын.

Она мысленно улыбнулась. Кто был в их семье во всем первым, у детей сомнения не вызывало. Вот и пример сыну, что настоящее уважение не на боязни строится.

— А мама сосиски купила! — гордо сообщила дочка, отобрав у брата право первой объявить великую новость.

— Да? — В голосе мужа послышалась непонятная усмешка.

В кухне все уселись за стол, и муж сказал, сокрушенно кивая головой: — Я тут думал вас всех порадовать, но раз уж мама купила сосиски…

И он вытащил из портфеля завернутую в тонкую вощеную бумагу палку сырокопченой колбасы.

— О! — При виде редкого лакомства у детей округлились глаза, которые они тут же перевели с мольбой на отца.

— Нет, нет, нет! — важно покачал он указательным пальцем. — Ужин уже готов, а с этим завтра бутерброды в школу возьмете. Если быстро спать сегодня ляжете, — добавил он тоном, не допускающим возражений.

Та, которую позже назвали Мариной, похолодела. Хлеб! Она ведь так его и не купила! Вчерашний за ужином еще сойдет, но завтра им только гвозди можно будет забивать.

— Насчет бутербродов мы подумаем, — быстро произнесла она.

— Это еще почему? — удивился муж.

— Ты ничего не хочешь папе рассказать? — обратилась она к сыну.

Тот насупился, уткнувшись в свою тарелку.

— Я слушаю. — В голосе мужа прозвучала железная нотка.

Ковыряя вилкой в тарелке, сын выпалил скороговоркой: — Сегодня в столовке меня Вовка из очереди за молоком выпихнул, а я ему фингал поставил. Почти, — запнувшись, добавил он.

— Так поставил или почти? — спросил муж, не сдерживая усмешки.

— Завтра узнаю, — буркнул сын.

— Не забудь рассказать, — сказал муж, придвигая к себе тарелку. — Что еще новенького?

Сын бросил на сестру торжествующий взгляд и энергично принялся за ужин. Дочка удивленно глянула на отца и разочарованно вздохнула.

— Подожди, подожди! — вмешалась та, которую позже назвали Мариной, поворачиваясь к мужу. — Что это он должен будет тебе рассказывать? Он сегодня подрался — тебе этого недостаточно?

— Насколько я понял, — спокойно отозвался муж, — он не просто подрался, а дал сдачи. И я хочу узнать, насколько результативно. Решительные методы должны давать весомые результаты, иначе грош им цена.

— Результативно? — возмутилась она, не веря своим ушам. — Его реакция была совершенно неадекватной! Его всего лишь толкнули — возможно, случайно — а он в ответ руки распустил.

— Вот больше толкать и не будут, — пожал плечами муж.

Дети уже забыли об ужине, глядя во все глаза на родителей. Лицо сына медленно расплывалось в победной улыбке, во взгляде дочери появилась некая задумчивость. Та, которую позже назвали Мариной, почувствовала, что обещанная учительнице воспитательная беседа разворачивается в каком-то не том направлении. Единственным разумным выходом было немедленно прекратить этот разговор, а затем, наедине, напомнить мужу, что когда принципы воспитания в семье и школе не совпадают, в проигрыше обычно остаются дети.

Тихий внутренний голос задумчиво пробормотал, что если принципы воспитания в школе оказываются более достойными, ничто не мешает ей встать на их защиту. Раз уж случилось спорить в присутствии детей, можно на наглядном примере показать им, что папа нам друг, но истина дороже. Как бы только ему дать знать, какую именно истину планируется найти в этом споре?

— Так что, пусть у него самым весомым аргументом будет кулак? — негромко спросила она, делая мужу страшные глаза.

— Еще чего! — возмутился муж, и она с облегчением вздохнула. — Если он сам в драку полезет, то я ему первым ремня всыплю.

— Вот видишь, — удовлетворенно обратилась она к сыну, — а ты кричал, что папа завтра в школу придет.

— М-да? — прищурился муж. — С чего это ты так решил?

Сын опять сник.

— Чтобы он ко мне не лез больше… — невнятно пробормотал он, не поднимая глаз от стола.

— За мою спину, значит, спрятаться решил? — нехорошо усмехнулся муж. — Нет уж, парень, если решил отпор дать, то стой уже до конца. И разбирайся на равных, тяжелой артиллерией не прикрывайся.

— Да что ты говоришь, в самом деле! — не выдержала та, которую позже назвали Мариной. — Он доразбирается! А если завтра родители этого Вовки в школу придут? Жаловаться? Нас потом — что, к директору? А его в милицию на учет?

— А я и хотел сам, — подхватил сын со слезами обиды в голосе, — а училка начала орать, что меня из школы исключат.

— Вот тогда я в школу и пойду, — жестко ответил муж. — Если они из обычной мальчишеской потасовки дело раздувать начнут, тогда я с ними говорить буду — на равных. С учителями тягаться у него еще нос не дорос.

— Ну, давай, учи его, что когда вырастет, кому угодно хамить сможет, — бросила она в сердцах, проклиная себя за то, что не прекратила этот разговор в самом начале.

— Не хамить, — так же резко отозвался муж, — а отстаивать себя. Он — мужчина, и ему нужно этому учиться. И начинать лучше с простых, незначительных случаев, чтобы знал, что делать, когда ему в серьезном деле поперек дороги станут.

— Вот он мне сегодня и сказал, — прищурилась она, пытаясь внушить мужу, какие выводы может сделать мальчик из его слов, — что когда вырастет, его все уважать и бояться будут. А не будут — он их всех на машине переедет.

— Пусть ее сначала купит, — фыркнул муж. — А если серьезно — насчет бояться не знаю, а вот уважать себя ему придется других заставить. Чтобы и в споре его слушали, не перебивали, и в спину ткнуть не решались. И уважение это в день совершеннолетия к нему — само собой — не придет. Ему придется его добиться. Именно поэтому не буду я никуда бегать и защищать его, но и шпынять его за то, что сдачи дал, тоже не стану.

— Папа, а мне тоже нужно сдачи давать? — подала вдруг голос задумчиво молчавшая до сих пор дочка.

— Да нет, малыш, — улыбнулся муж. — Девочкам драться не к лицу.

— Почему? — обиженно надулась дочка. — Девочек, значит, можно и толкать, и перебивать?

— Ну, зачем же? — удивился муж. — Девочке нужно быть терпеливой и отходчивой. Она должна учиться вести себя так, чтобы никому не хотелось толкнуть ее. А если ее перебивают, значит, не к месту она заговорила, и лучше ей подождать, пока ее услышать захотят. А то начнет кричать в ответ — и вырастет в толстую и злющую тетку.

— А-а, — понимающе кивнула дочка, — как эта тетка сегодня возле подъезда…

— А вот ей, по-моему, и нужно было сдачи дать, — угрюмо буркнул сын.

Муж вопросительно посмотрел на ту, которую позже назвали Мариной. Она неловко заерзала на табуретке. Вот тебе и на — кто же знал, что дети не только поймут, о чем речь шла, но еще и отцу доложат об инциденте. Фраза сына всколыхнула в ее душе теплую волну благодарности — вот оглянуться не успела, а уже защитник подрастает. Но тихий внутренний голос напомнил ей слова мужа о том, что недостойно укрываться позади тяжелой артиллерии. Вот именно — не будет она жаловаться мужу. Уж чем-чем, а терпением и отходчивостью ее при рождении не обделили.

— Мне кажется, сказка уже начинается, — проговорил муж, глянув на часы. Детей словно ветром сдуло из кухни.

— После сказки немедленно готовиться ко сну, — бросил им вдогонку муж, и повернулся к той, которую позже назвали Мариной: — Так что сегодня случилось?

— Так, ерунда, не о чем и говорить, — отмахнулась она, потянувшись за тарелками, чтобы отнести их в мойку.

— Выкладывай, — коротко велел муж, пригвоздив ее взглядом к табуретке. — Если уж дети что-то заметили, значит, скандал случился немалый.

Та, которую позже назвали Мариной, поняла, что отговорками отделаться не удастся. Как всегда. Она рассказала мужу об инциденте в магазине и о том, чем он продолжился во дворе. Она старалась придерживаться только фактов, опустив особо красочные эпитеты и описание своих чувств, а также тот факт, что в скандале фигурировало и его имя — рассказ получился сбивчивым и невнятным.

— Я только очень тебя прошу, — добавила она под конец, не нужно принимать никаких мер. Она — просто такой человек: сегодня покричала, завтра забыла. А если ты вмешаешься, то только масла в огонь подольешь.

— Не буду, — с готовностью пообещал муж. — Не хватало мне еще с базарной бабой ругаться. Но если она не угомонится, обязательно скажи мне — я найду способ заставить ее направить свой интерес в другую сторону.

Она глянула на мужа с благодарностью. Вот, не преминул отметить тихий внутренний голос, никогда не нужно опускаться до участия в низменной перебранке. Нужно уважать свое достоинство, тогда и другие будут относиться к нему с уважением.

— Но, честно говоря, — неожиданно продолжил муж, — больше всего в этой ситуации удивляешь меня ты.

— Я? — захлопала она глазами. — Почему?

— Потому что именно ты постоянно в подобные переделки попадаешь, — объяснил муж.

— Да что я сделала-то? — возмутилась она.

— Ничего, — отрезал муж. — И в этом все и дело. Тебя ничего не интересует, ты ни с одним человеком общий язык найти не можешь. Ты хоть раз задумывалась, почему тебя все вокруг в штыки воспринимают? Ты — необщительная, ты людей с таким скучающим видом выслушиваешь, что с тобой и говорить не хочется.

Она молча смотрела на него, не находя ни слов, чтобы ответить, ни воздуха, чтобы вдохнуть. От обиды ей туго перехватило горло.

— И на работе ты ни к чему не стремишься, — продолжал тем временем муж, — и детей тебе увлечь нечем. Книги не читаешь, газеты вообще в руки не берешь, даже телевизор со спицами в руках смотришь. Все у тебя должно быть правильно; живешь, словно кукла заводная — пружинку закрутили, она и шевелит руками-ногами, пока завод не закончится. А чтобы среди людей свое место найти, знаешь, и изобретательность, и находчивость требуются. И умение расположить к себе других.

Из большой комнаты послышалась знакомая с детства мелодия, предшествующая выпуску новостей.

— Идем, новости послушаем, — закончил муж, вставая. — И хорошенько подумай о том, что я сказал. Я не хочу, чтобы дети еще раз стали свидетелями того, как их мать роняет свой авторитет.

— Я лучше посуду пока помою, — натянуто ответила она.

— Вот именно, — кивнул головой муж. — О чем с тобой можно говорить, если ты даже понятия не имеешь, что в мире происходит? Идем, я сказал, — добавил он не терпящим возражений тоном, — посуду потом помоешь.

Войдя в большую комнату, он коротко бросил всего два слова: «В ванную», и дети тут же поплелись к выходу, бормоча что-то под нос — но едва слышно. На экране телевизора уже появилось знакомое всей стране лицо диктора вечерних новостей. Муж удобно устроился на диване и обратился в слух. Похоже, у него даже мысли не возникло, что она может не последовать за ним — так же, как от детей не ожидал он ничего другого, как готовиться ко сну сразу после сказки на ночь.

Она замерла на месте, испытывая сильнейшее желание развернуться и уйти на кухню. Посуду действительно нужно мыть сразу после еды! Тихий внутренний голос прошептал, что душевный покой близких людей не менее важен, чем чистота в доме, и что, спровоцировав еще один конфликт, она всего лишь докажет правоту слов мужа о том, что неспособна разделять интересы окружающих.

Опустившись на краешек дивана, она старательно прислушалась к словам диктора. Опять где-то план перевыполнили. Точное количество тонн стали, выплавленной сверх нормы, ни о чем ей не сказало. Она ежедневно сталкивалась с различными сплавами на работе, но предоставляемые ей для измерений образцы измерялись в десятках граммов. Она попыталась представить себе, сколько образцов потребуется, чтобы набрался вес в одну тонну. Где-то тысяч пятьдесят, наверное. Сколько же она их уже измерила? Вряд ли больше — со всеми-то ее больничными. Это что же получается — за десять лет трудовой деятельности она едва справилась с тонной металла, в то время как повсеместно за месяц намного больше производят, да еще и сверх плана? М-да.

Интересно, к чему она может стремиться на работе, если в любой день ей может потребоваться вызывать врача и сидеть с больными детьми дома? На соседей ей, что ли, детей оставлять, чтобы полет научной мысли не задерживался? Нет-нет-нет, лихорадочно забормотал тихий внутренний голос. Да и потом кусочки металла, которые занимали все ее время на работе, вызывали у нее ничуть не больше энтузиазма, чем потоки стали, льющиеся с экрана телевизора. Не нужно было в политехнический идти, в очередной раз подумала она.

Куда же ей нужно было идти после школы? Дети вышли, наконец, из ванной и направились через большую комнату к себе, в маленькую. Лица у них раскраснелись, и на каждом шагу они тихонько прыскали. Понятно, опять водой брызгались — весь пол, небось, залили. Она поднялась было, чтобы пойти и помочь им побыстрее улечься в кровать, а заодно и проследить, чтобы они собрали на завтра ранцы, но муж негромко бросил:

— Сиди, сами справятся — не маленькие уже.

Она послушно осталась на месте. Придется ей и посуду после новостей мыть, и лужу в ванной вытирать, и одежду в детской складывать, и ранцы, скорее всего, тоже. Хоть бы фильм сегодня какой-то неинтересный показывали, чтобы не жалко было начало пропустить. А еще лучше — футбол. Тогда муж точно на него телевизор переключит и на какое-то время обо всем забудет — и о ней заодно.

Мысли ее вновь вернулись к утраченным возможностям. Может, ей нужно было в педагогический поступать? С детьми она временем никогда не тяготилась. Со своими, правда — а хватило бы терпения изо дня в день с чужими возиться? Она вспомнила сегодняшнюю встречу с раздраженной учительницей и поежилась. Или в медицинский? Ну да, конечно, туда без связей даже думать не стоило. Так же, как и в торгово-экономический…

От резкого звонка телефона она вздрогнула так, что зубы клацнули.

— Это еще кто так поздно? — покосился на нее муж.

— Понятия не имею, — недоуменно пожала она плечами.

— Пойди и узнай, — недовольно буркнул муж, наклоняясь поближе к экрану. Судя по времени, обзор новостей приближался к спортивному разделу. — Если меня, скажи, что я в ванной. Только не забудь спросить, кто это, — бросил он ей вдогонку, — я потом перезвоню.

Она вышла в переднюю, где надрывался резкими звонками телефон, и сняла трубку.

Вежливый женский голос попросил пригласить к аппарату… ее. Она даже не сразу поняла, о ком речь идет. Ее назвали по имени-отчеству — но с девичьей фамилией.

— Я слушаю, — осторожно ответила она, крепче прижимая трубку к уху и опасливо поглядывая в сторону большой комнаты, из которой — слава Богу! — уже несся задыхающийся голос спортивного комментатора.

Вежливый женский голос взорвался радостной скороговоркой.

— Тьфу, ты, Господи, не узнала — богатой будешь! Это Лиля Табачникова.

— Привет! — От удивления только и нашлась, что сказать, та, которую позже назвали Мариной. Она уже и забыла, когда ей в последний раз звонили однокурсники. — Я так рада тебя слышать! А что случилось-то?

— Да вот ничего как раз и не случилось, — весело отозвалась Лиля. — А должно было. У нас же в этом году десять лет окончания института было.

Та, которую позже назвали Мариной мысленно ахнула. Десять лет?! Да когда же они пролетели-то? И почему ей никто не позвонил? На первую годовщину окончания она не смогла прийти — у нее тогда только-только сын родился, ко второй дочка подоспела, а потом ее уже почему-то не приглашали. Но к десятилетию могли все-таки вспомнить? Тут до нее дошел смысл Лилиных слов.

— Так вы, что, не встречались? — спросила она и поморщилась, услышав, сколько надежды прозвучало в ее голосе. Что это за эгоизм, кольнул ее тихий внутренний голос — радоваться тому, что все остальные тоже торжественное мероприятие пропустили.

— Не-а, не вышло, — беспечно ответила Лиля. — То одни, то другие в отпуске были, организацией некому толком заняться было. Но сейчас, вроде, все на месте, да и день рождения группы на подходе… Ты хоть помнишь, когда он был-то?

— Конечно, помню, — обиделась та, которую позже назвали Мариной. — Э… скоро.

— Точно, скоро, — насмешливо проговорила Лиля. — А именно — в следующую субботу. Вот мы и решили совместить. Придешь?

— Это же меньше двух недель осталось, — растерянно протянула та, которую позже назвали Мариной. — Что же ты раньше не позвонила?

— Да мы на днях с Витькой Герасимовым — старостой нашим, если помнишь — случайно встретились, — принялась объяснять Лиля. — Слово за слово, и как-то мгновенно все решилось. Вот за два дня уже почти всех обзвонили, и всем следующая суббота подходит. Так что нужно быстро встречаться, пока не опомнились, а то потом начнется — «Не могу» и «Не получается». Так ты с нами или как?

Лиля была у них в группе комсоргом, и с одинаковым энтузиазмом организовывала как общественные, так и культурные мероприятия. Наверное, поэтому каждое комсомольское собрание заканчивалось у них культпоходом куда-нибудь — и хорошо еще, если только до поздней ночи, а не до утра. И, судя по всему, за десять лет она ничуть не изменилась. Ту, которую позже назвали Мариной, словно окунули в давно забытый водоворот студенческой жизни.

— С вами, — твердо сказала она. Прав муж — пора ей встряхнуться и вырваться из привычной рутины.

— Тогда вот тебе сразу первое поручение, — перешла Лиля на деловой тон. — Нам по такому круглому случаю какой-никакой ресторан потребуется, а знакомых в Общепите ни у кого не оказалось. Твоя половина все еще в верхах ходит?

— Да, конечно, — гордо ответила та, которую позже назвали Мариной, радуясь возможности оказаться полезной.

— Ты можешь попросить его посодействовать? — спросила Лиля. — Нам ничего шикарного не нужно — лишь бы чисто было, и не отравился никто.

— Я прямо сейчас с ним поговорю, — пообещала та, которую позже назвали Мариной. — Завтра тебе перезвоню, только телефон оставь.

— А сегодня нельзя? — настаивала Лиля. — Я бы сразу Витьке команду дала, на какое место ребят настраивать.

— Да нет, сегодня не получится, — нерешительно ответила та, которую позже назвали Мариной. — Дети уже спать легли.

— Ну, тогда — до завтра. — Лиля продиктовала ей свой номер телефона и повесила трубку.

Та, которую позже назвали Мариной, прислушалась. Новости уже, конечно, закончились, но никакой футбольной истерии из комнаты не доносилось. Посуда, правда, ждет… Ну и пусть ждет! Вот и внутренний голос только что подсказывал, что внутреннее состояние куда важнее обыденных ритуалов. Она усмехнулась и в необычно приподнятом настроении отправилась в комнату.

Глава 2. Новые горизонты

Когда люди переезжают, на новоселье им всегда желают нового счастья, новых успехов, нового тепла и уюта — одним словом, новой жизни, как будто смысл пьесы определяется декорациями, на фоне которых она разворачивается. Или сами действующие лица на другой сцене почему-то вести себя будут иначе.

На самом деле ничего подобного не происходит. Люди перевозят на новую квартиру не только свою мебель и утварь — она переезжают со всем грузом устоявшихся привычек, взаимоотношений и стиля жизни и не видят ни малейшей надобности приспосабливать их к новым условиям.

Особенно если в их жизни все только-только устроилось, наконец, к лучшему.

Вот, к примеру, как у нас с ангелом. Мы переезжали на его новую, только что отремонтированную квартиру в полной уверенности, что навсегда потеряли близкого нам человека. Ну, ладно-ладно — мне близкого, ему Марина никогда не нравилась, о чем он не преминул несколько раз напомнить мне в тот последний перед Новым Годом месяц.

Дело в том, что незадолго до этого мы случайно узнали, что Марина внезапно и глубоко заинтересовалась Денисом — тем самым, с которого и начались наши по-настоящему серьезные неприятности. Перед его появлением в нашей жизни мы едва только успели решить свои собственные проблемы: мой ангел получил официальное разрешение на пребывание на земле в образе человека, нашел работу (с легкой руки Марины, между прочим — вот пусть не забывает об этом!) и наладил, наконец, отношения с моими родителями, которым не оставалось ничего другого, как смириться с ним как с будущим зятем.

Более того, у моего ангела расширился круг обязанностей, а у меня — круг знакомых. Ангельских. До тех пор, кроме него, я была знакома только с Анабель — ангелом-хранителем Франсуа, французского партнера нашей фирмы. Ах да, был еще тот, которым замещал моего ангела во время его отлучки в родные небесные пенаты… Но его можно не брать в расчет — уж больно замкнутым и необщительным он оказался. Так вот — выяснилось, что у моей лучшей подруги по работе Гали тоже есть ангел-хранитель, который начал терять с ней контакт.

В то время мы думали, что причина этого кроется в его молодости и неопытности — и моему ангелу было велено присмотреть за ним. Собственно говоря, это дело было поручено не ему, а нам — о чем он предпочел забыть сразу же по возвращении на землю. И, как всегда, оказался неправ! Мне удалось намного проще и быстрее завоевать Тошино доверие (я его так по сходству с Антошкой из мультика назвала) — наверно, сказалось отсутствие стереотипов в отношении ангелов друг к другу. Он даже согласился выйти из невидимости и подружиться с Галей — без ее ведома, конечно, о том, кто он.

Вот тогда-то и выскочил Денис, как черт из табакерки… Ну, не из табакерки и не совсем черт… Он оказался ангелом-искусителем — такие крутятся среди людей, пытаясь вызвать в них самые низменные чувства и — по возможности — склонить их к сотрудничеству с темными силами. Да еще и браконьером в придачу — так ангелы-хранители называют тех темных, которые покушаются на вверенных им людей, стремясь лишить последних надежды на вечное и безоблачное загробное будущее.

Сначала Денис просто настраивал Галю против Тоши (тогда они еще безымянными, конечно, были), но как только Тоша вышел из невидимости, и их отношения с Галей начали неуклонно улучшаться, Денис решил тоже материализоваться. У него еще наглости хватило сделать это прямо на нашей с моим ангелом свадьбе, на которой Галя с Тошей свидетелями были! Да еще и в образе неотразимо сногсшибательного адвоката с невообразимо широким кругом интересов и Маздой. На его фоне шансов у Тоши, безнадежно влюбившегося в компьютеры, практически не было.

Все это мой ангел узнал намного позднее (а я, благодаря его неусыпным стараниям, и того позже!), когда ему опять пришлось отправиться в небесные выси, чтобы попытаться отстоять окончательно, казалось бы, провалившего задание Тошу, который накануне умудрился устроить Гале такой скандал, что перепугал ее до смерти. К делу подключились и другие ангельские службы, и даже Анабель — и Денис оставил Галю в покое. Вернее, она сама велела ему оставить ее в покое. И ее, и ее будущего ребенка.

Кстати, тогда я в очередной раз убедилась, что мой ангел совсем не так хорошо знает законы небесного мира, как вечно пытается изображать. Он столько раз твердил мне, что у ангелов не может быть детей (даже жениться однажды чуть не отказался!), что я ему поверила и смирилась с этим фактом. Не скажу, правда, что мне не терпелось обзавестись детьми, но Галина светлая радость в ожидании ребенка заставила меня задуматься. Меня только настораживало существование ангелов-наблюдателей, которые, как выяснилось, были приставлены к каждому из таких детей.

Некоторое время мы жили тихо и спокойно. Затем, совершенно случайно, мы узнали, что Денис вовсе не покинул землю, как должен был сделать после того, как человек во всеуслышание отказался от него. Мы увидели его как-то вечером — как всегда, цветущего и самоуверенного, и в обществе Марины. Она от объяснений категорически отказалась, хотя и не стала скрывать, что прекрасно знает об истинной сущности Дениса.

Я несколько раз пыталась образумить ее, но она — в довольно резком тоне — посоветовала мне не лезть не в свое дело. И очень скоро у меня уже не оставалось сомнений, что одна из моих лучших подруг окончательно и бесповоротно перешла на сторону самых ярых противников моего ангела. Что не могло не навести меня на мрачные мысли о том, что — в перспективе — мы с ней окажемся вечными врагами. Вечными — в самом буквальном смысле этого слова. Не самые приятные мысли перед Новым Годом.

Переехали мы с ангелом в самый его канун. Прямо 31 декабря — после чего праздновать что бы то ни было у нас не было ни сил, ни желания. Гости свалились на нас без приглашения. Марина и Денис. Я была уверена, что они явились, чтобы окончательно испортить нам настроение — Марине, небось, не терпелось пройти тест на умение отравлять людям жизнь.

Потом, правда, и другие подошли — в смысле, появились. Сначала Тоша, а потом — начальник небесных карателей. И оказалось, что это Марина их к нам пригласила — чтобы в присутствии свидетелей, без обиняков заявить Денису, что его предложения о сотрудничестве ее совершенно не интересуют. Денис ведь потому так легко от Гали отступился, что решил главную ставку на Марину сделать, которая прекрасно знала, кто он — и после повторного и безоговорочного провала ему не оставалось ничего иного, как вернуться к своим в сопровождении главного карателя для верности. Тоша умчался к Гале Новый Год встречать, а Марина осталась с нами.

Вот так и устроила она мне (после того, как я каких только гадостей о ней ни думала!) замечательный, сказочный, по-настоящему новогодний праздник. Даже мой ангел вслух признал, что отныне нас ничто не разлучит.

Чтобы отойти от такого сюрприза, нам с ангелом понадобился не один день. Чтобы быть точной — два дня; прямо с третьего января, отоспавшись после новогодней ночи, нам начали трезвонить все подряд, прозрачно намекая, что отвертеться от новоселья нам не удастся. Первой оказалась, разумеется, Светка — поскольку она еще ни разу не была у моего ангела в гостях. На его день рождения у нее Олежка заболел, а мой — в свете недоразумения с Мариной — и вовсе без празднования прошел. О чем она не преминула напомнить мне.

— Слушай, ты совесть-то имей! — решительно заявила она мне. — Тут выходных всего-то пару дней — до Рождества. Потом опять начнется — всем на работу, и других дел выше крыши. И так, между прочим, два праздника совмещать будешь.

Я задумалась. Планов у нас с ангелом на законную новогоднюю неделю никаких не было, после всех перипетий нам просто хотелось ничего не делать, никуда не бежать и ни о чем не думать. С другой стороны, после недавнего успешного выяснения отношений настроение у нас было как раз подходящее, чтобы с удовольствием с друзьями встретиться — особенно с теми, кого мы Бог знает сколько времени не видели.

— Ну, давай… — ответила, наконец, я. — Но только до седьмого — на Рождество у нас родители будут.

— И не завтра, — тут же подхватила Светка, — мы Олежку обещали на пару дней к моим отвезти. Нет, ты видишь, как все отлично складывается? Так что — пятого или шестого?

— Давай, лучше пятого, — сказала я, решив, что свободный день между двумя приемами нам совсем не помешает.

— А Марину увидеть есть надежда? — вкрадчиво проговорила Светка.

— Есть, есть, — рассмеялась я, и тут же осеклась: — Если только она не работает — это ведь мы с тобой неделю полного безделья позволить себе можем.

— Так давай я у нее сейчас узнаю, — быстро предложила Светка, — а потом тебе перезвоню.

— Да брось, я сама ей позвоню, — ответила я, — в конце концов, я вас приглашаю или кто?

— Ну, слава Богу, — шумно перевела дух Светка, — помирились, значит?

— Да мы, собственно, и не ссорились, — уклончиво пробормотала я. — Знаешь, как это обычно бывает: кто-то что-то не так сказал, кто-то что-то не так понял… А потом, перед самым Новым Годом она к нам приехала и — ты же ее знаешь — быстро все по своим местам расставила.

— Так вы, что, Новый Год вместе встречали? — с обидой спросила Светка.

— Ну…. в конечном счете, да, — призналась я. — Не могли же мы ее в полдвенадцатого выгнать!

— А я почему об этом ничего не знаю? — принялась накручивать себя Светка.

— Свет, я тебя просто умоляю — не бери ничего дурного в голову, — решила я прибегнуть к известной тактике Марины вскрывать нарыв до того, как он весь организм отравлять начнет. — Не хватало еще нам с тобой отношения выяснять. Никто эту встречу не планировал — уж я, по крайней мере, точно! А Марина… ты сама знаешь, что она всяких недомолвок не терпит.

— Да уж я заметила, — натянуто заметила Светка, — то-то она все в кусты уходила, когда я предлагала помирить вас.

— Ну вот, видишь — сами справились! — рассмеялась я.

— Нет, что-то вы темните — причем вместе, — буркнула Светка. — Подождите-подождите, дайте мне до вас обеих добраться…

— Вот и договорились! — На меня снова смех напал — на этот раз нервный. — И… давай, так: даже если Марина не сможет приехать, пятого встречаемся. В шесть — нормально будет?

Услышав Светкино ворчливое: «Ладно», я положила трубку и прислушалась к шуму воды, доносящемуся из ванной. Нужно срочно звонить Марине, пока мой ангел душем наслаждается, решила я. После Нового Года его антипатия к ней как будто бы поутихла, но кто его знает… В крайнем случае, совру, что Светка с ней сама обо всем договорилась. А начнет ворчать, что мы ее совсем недавно видели, и можно было бы ограничиться встречей со Светкой с Сергеем, предложу ему самому им позвонить и все переиграть. А то привык одной мне все в лицо высказывать…

Разговор с Мариной оказался существенно короче — она уже была на работе.

— Что случилось? — отрывисто спросила она.

— Ничего, Светка предлагает встретиться, — поддержала я деловой тон, поскольку в ванной вдруг перестала шуметь вода. — Пятого, в шесть, у нас. Сможешь?

— Я, между прочим, уже давно в начальниках, — хмыкнула Марина.

— А чуть раньше сможешь? — быстро спросила я, моля Бога, чтобы мой ангел не забыл, что на улице зима, а значит — нужно, как следует, растереться и не шататься по квартире в одном халате.

— Чего это? — насторожилась Марина.

— Разговор есть — Светка, по-моему, что-то учуяла, — скороговоркой произнесла я.

— Постараюсь, — коротко ответила Марина. — Все, пока — у меня через десять минут серьезная встреча. — В голосе у нее прозвучало какое-то непонятное возбуждение.

С облегчением вздохнув, я снова положила трубку. Как раз в тот момент, когда мой ангел выплыл из ванной. Разумеется, в халате.

— Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? — решила я на всякий случай начать с нападения.

— А что такое? — глянул он на меня с удивлением.

— А то, что мороз на дворе! — произнесла я с нажимом. — Ты можешь согласно погоде одеваться или нет?

— Так то же на дворе! — беспечно махнул он рукой.

— А в доме — сквозняки! — настаивала я. — Ты забыл, чем для тебя переохлаждение заканчивается?

— Ты мне этой простудой до конца моих дней глаза колоть будешь? — насупился он.

— А кто тебя лечил? — возмутилась я. — Впрочем, спасибо за предложение — можешь начинать молиться, чтобы меня к вам не взяли, тогда только парой десятков лет обойдешься.

— Так что сегодня делать будем? — решил он, видимо, сменить тему разговора.

— Для начала — оденемся, — терпеливо, как ребенку, принялась перечислять я. — Затем — позавтракаем, если можно назвать это завтраком. Затем — пойдем и погуляем. К реке, например, — забросила я еще ни разу не подводившую меня приманку, — ты же ее подо льдом еще толком и не видел.

Мой ангел неторопливо подошел ко мне и начал, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, старательно закладывать мне волосы за уши.

— А я тут подумал, — замурлыкал он, — что, может, мы сегодня никуда не пойдем? Вот позавтракаем — это да, а потом… После этих двух ненормальных месяцев мы просто обязаны полноценно отдохнуть… И насчет сквозняков ты, как всегда, права — так что намного разумнее устроиться под одеялом…

Я запаниковала. Знаем мы это «полноценно отдохнуть»! Сейчас заморочит мне голову до такой степени, что я ему проболтаюсь про пятое число — в самый неподходящий момент и в самых неподходящих словах! Нет уж, в том, что касается Марины, говоря с ним, я должна находиться в совершенно трезвом уме и абсолютно твердой памяти.

— Отличная мысль! — расплылась я в сияющей улыбке и для верности пару раз хлопнула ресницами. — Но сначала давай все же выйдем и пройдемся немного — окрестности нам все равно когда-то осваивать нужно, так не в рабочее же время! Вон и продукты заканчиваются — мы два дня безвылазно дома просидели…

Он откинул голову и внимательно глянул на меня, вскинув бровь.

— И что ты уже успела натворить? — Он прищурился, наверное, для того, чтобы я не заметила, как херувимчики у него в глазах озадаченно чешут рукой в затылке.

— Чего это сразу «натворить»? — возмутилась я. Вот чтобы я еще раз когда-нибудь поддержала хоть какую-то из его бредовых идей! Даже пусть и не совсем бредовых, дело — в принципе!

— Татьяна, я уже очень хорошо знаю это твое невинное лицо. — У него дрогнул подбородок. — Сейчас меня разъедает чисто научный интерес: что ты успела натворить за те десять минут, которые я провел в душе?

Ах, чисто научный интерес?! А сам внутри от смеха корчится? Ну, конечно — когда это я что-то толковое сама придумала? А кто, между прочим, Тошу из невидимости уговорил выйти? Кто ему работу нашел — рядом с Галей, чтобы проще за ней присматривать было? Кто ему подсказал, как правильно вести себя, когда она из-за Дениса голову потеряла? Кто их помирил, когда Денис — слава Богу! — отстал от нее? Кто, в конце концов, с Мариной почти все переговоры провел перед тем, как она лишила Дениса возможности оставаться на земле?

— Ты, между прочим, пробыл в душе не десять минут, а полчаса, — спокойно, с достоинством ответила я.

— Вот только давай не будем от ответа уходить, — уже откровенно рассмеялся он.

Так, память я только что проверила — все еще тверда, а ум от злости протрезвел окончательно. В то время как мой ангел явно пребывает в самом благодушном настроении. Вот он — самый подходящий момент! Теперь только подходящие слова подобрать и тон соответствующий…

— Пока ты был в душе, — твердо проговорила я, глянув на него с легкой укоризной, — я нашла возможность вспомнить о том, что мы живем среди людей, которым необходимо обычное человеческое общение… — Он нахмурился. — … и договорилась со Светкой и Мариной о встрече. Мы уже сто лет все вместе не собирались, — быстро добавила я, видя, как мрачнеет его лицо, — вон Светка уже обижается, что мы ее избегаем…

— На сегодня? — хмуро спросил он.

— На какое сегодня? — опешила я. — У людей, наверное, тоже свои планы есть, не будут же они по первому свистку… — Я осеклась и, пока он не успел переварить услышанное, быстро добавила: — На послезавтра.

— А у меня, значит, планов быть не может? — вежливо поинтересовался мой ангел, но щуриться не стал, и в глазах его уже вовсю резвились мои старые друзья-херувимчики.

— А ты, насколько я помню, не совсем человек, — ради порядка огрызнулась я, чтобы он не думал, что всегда, в любой момент сможет меня в угол загнать.

— С этим трудно спорить, — великодушно согласился он, — поэтому ближайшие два дня я намерен провести не по-человечески — а именно, в тесном общении со своей изворотливой женой.

Вот так и начался для меня этот год в состоянии полной гармонии с окружающим миром — в предвкушении возможности собрать под крышей моего дома всех самых близких мне людей. Хотя… нет, не всех. Галя (а значит, и Тоша) не смогла прийти.

— Татьяна, так я же у вас уже была, — ответила она, когда я, сразу же после разговора с моим ангелом, позвонила, чтобы и ее пригласить.

— Нет-нет, Галя, — продолжала настаивать я, — тот раз не считается. Тогда мы просто день рождения праздновали, а теперь вот совсем переехали, ремонт сделали…

— Татьяна, мне в моем положении только в люди сейчас выходить, — нашла другой аргумент Галя.

— Да не выдумывай ты! — решительно отмела его я. — Народу будет совсем немного, и ты прекрасно всех знаешь: Светка с мужем и Марина… Ну, и Тоша, само собой, — добавила я, спохватившись. Она ведь так еще и не знала, что Тоша в любом месте всегда рядом с ней находится.

— Да нет, Татьяна, — вздохнула Галя, — давай как-нибудь в другой раз. Слишком далеко вы забрались — пока к вам доедешь, и назад тоже… Да и транспорт по зимнему-то времени плохо ходит — Тоша вон перед Новым Годом едва к нам успел. — Я чуть не прыснула — вспомнила, как Тоша без десяти двенадцать вопил у нас в доме, что опаздывает; хорошо, что ему перенестись вовремя удалось. — Так что привет всем передавай, а я лучше дома побуду — отдохнуть хочется…

Так я и не поняла — то ли она действительно устала и хотела провести неделю в блаженном ничегонеделанье, то ли не хотела вновь оказаться в кругу тех людей, с которыми встречалась в последний раз в обществе Дениса. Вот же гад, подумала я, вроде, и избавились мы от него, а следы его присутствия до сих пор ощущаются.

Ладно, решила я, состояние полного довольства жизнью даже на том свете, похоже, отсутствует. И с Галей, и с Тошей я скоро на работе увижусь — там и выясним, что у них происходит. Тоша, вроде, говорил, что Галя уже успокоилась, но у него и вообще в работе с людьми опыта мало, а уж в том, чтобы разобраться в женской душе, без моих советов, как показала практика, ему явно не обойтись. А я в последнее время — с этим ремонтом, да еще и с Мариной с ее вылазкой в стан врага… не то, чтобы забыла о Гале, но ее заботы явно отошли у меня на задний план. Нет, определенно пора встряхнуться и вернуться к обычной жизни!

Два последующих дня мы с ангелом провели согласно компромиссному решению, которое возникло, как только — после всех звонков и переговоров — мы оказались на улице. Чтобы выманить его из дому, мне понадобилось найти целый пучок морковок, но я уже давно поняла, что для того чтобы переубедить моего упрямого и самонадеянного мужа, мне не обойтись без помощи внешних факторов — и, в отличие от него, я никогда не считала ниже своего достоинства к этой самой помощи прибегнуть.

К факту неуклонно пустеющего холодильника я добавила то соображение, что непременным условием крепкого здоровья является пребывание на свежем воздухе. А также то, что неизбежное исследование окрестностей после тяжелого трудового дня может привести к чрезмерному переутомлению. Впрочем, бросила я мимоходом, я совсем не прочь избавить его от вышеупомянутого перенапряжения всех сил, пройдясь по магазинам в тот день, когда он задержится у своих гостинично-ресторанных клиентов за городом.

Вздохнув, мой ангел согласился совместить поиски источника пищи с короткой пробежкой по морозцу.

Слово свое он сдержал — как всегда в тех случаях, когда это слово шло вразрез с моими намерениями. Район, в котором началась наша новая жизнь, был относительно новым и еще не очень обжитым — магазинчиков на каждом углу в нем и в помине не было. Но зато там оказался крупный супермаркет, к которым мой ангел питал давнее пристрастие (еще бы — все покупки в одном месте, и десять раз передумать можно, беря товары в полок!) — и всего в десяти минутах ходьбы от нашего дома.

Мой ангел жизнерадостно заметил, что от добра добра не ищут, и предложил ограничиться — в такую холодную погоду — визитом к благополучно найденному источнику пропитания.

— Ты, наверно, уже замерзла? — с надеждой спросил он.

Но я еще дома предусмотрительно не напомнила ему о деньгах — сокрушенно вздохнув, он перенес поход в магазин на завтра. Я предложила ему (раз уж такое дело!) вернуться домой другой дорогой — то ли еще что-нибудь интересное найдем, то ли будем знать, что в ту часть квартала можно больше не возвращаться.

Кое-что интересное обнаружилось прямо после первого поворота, поскольку мы вышли к дороге, идущей вдоль реки.

Мой ангел замедлил шаги, и, искоса глянув на него, я почувствовала угрызения совести. На лице у него отразилась такая неистовая внутренняя борьба, что у меня тут же родилось то самое компромиссное решение: полдня мы гуляем, а потом уже… отогреваемся.

— Я мог бы и не сомневаться, что твое желание будет реализовываться первым, — проворчал он, когда я огласила его вслух.

— Ну, не хочешь — как хочешь, — пожала я плечами, — пошли домой — тебе уж точно вредно переохлаждаться.

Яростно сверкнув глазами, мой ангел заметил, что холодной зимы не бывает — бывает только неподходящая одежда, и, назидательно наставив на меня указательный палец, напомнил мне о благоприятном воздействии свежего воздуха на иммунитет ко всяческим микробам с вирусами. После чего непререкаемым тоном заявил, что нужно побыстрее убираться как можно дальше от дороги с машинами и выхлопными газами, и ринулся к берегу, волоча меня за руку за собой. Можно подумать, я против была!

Оказавшись у кромки скованной льдом реки, он принялся с интересом оглядываться по сторонам… и вдруг шагнул на лед и, оттолкнувшись, лихо откатился шагов на десять от берега. Я завизжала — он бросился со всех ног, поскальзываясь, назад и схватил меня за плечи:

— Что случилось? — испуганно спросил он, заглядывая мне в лицо.

— Ты, что… — захлебнулась я в истошном вопле, — совсем спятил? Это же не озеро… Там же течение… Лед совсем тонкий… Наверное… Провалишься, и что? Я же тебя не вытащу!..

— Опять я куда-нибудь провалюсь? — рявкнул он, отпуская меня. — Да сколько можно тебе объяснять? Со мной — ничего — не может — случиться!

— И со мной тоже, пока ты рядом, так? — прошипела я, отдуваясь.

Он настороженно уставился на меня.

— Так вот, имей в виду, — продолжила я в отчаянной надежде на то, что служебные обязанности пересилят его дурацкое любопытство, — пойдешь туда — я тоже за тобой пойду. И будешь не только себя, но и меня вытаскивать. А не вытащишь — пеняй на себя, будешь потом до конца вечности перед начальством оправдываться…

Он вздрогнул и, самым бесцеремонным образом схватив меня в охапку, шагнул в сторону от обманчиво надежной ледяной поверхности.

— Пошли лучше — пройдемся, — бросила я, решив оставить на потом разговор о ненужности спасения утопающих на твердой почве.

Прогулка по нетронутому снегу оказалась делом непростым. Зимой у меня — коренного городского жителя — и на расчищенных тротуарах ноги во все стороны расползались, а тут под белым пушистым покрывалом постоянно обнаруживались то ямы, в которые почему-то только я проваливалась, то всяческие корни, за которые опять же только я цеплялась, чуть не падая. Минут через пятнадцать мой ангел предложил пройтись прямо вдоль берега, где земля была ровнее. Мы даже попробовали пробежаться, но недолго — даже дав мне фору в тридцать секунд, он мгновенно догонял меня и еще имел нахальство подхватить меня под локоть и тащить дальше за собой. Если я пыталась спрятаться среди деревьев, он тут же бросал счет и вытаскивал меня на открытое пространство, громко возмущаясь неспортивным поведением. В снежки с ним играть тоже неинтересно было — мало того что он увертывался от моих снежков так, словно заранее знал, куда они полетят, так вскоре он еще и наловчился их ловить и меня же ими и обстреливать.

Я уже чуть было не предложила ему возвращаться домой, но тут мы увидели двух парней, с самым непринужденным видом пересекающих реку с лыжами на плечах.

— Ну, я же говорил, что неопасно! — в восторге завопил он, стукнув кулаков о ладонь. — Пошли — посмотрим, что там. — Он решительно шагнул на лед, небрежно бросив мне через плечо: — Ты сама обещала за мной пойти.

В очередной раз прокляв свой длинный язык, я осторожно ступила на лед. Вроде, держит. Для верности я подпрыгнула пару раз — опять держит. Но это же у берега… Мой ангел уже отошел метров на пятнадцать, те двое ребят уже миновали середину реки, и пока, вроде, никто никуда не провалился… Мелкими-мелкими шажками я бросилась вслед за ними, стараясь ступать как можно легче…

— А что это у них на плечах? — спросил мой ангел, оглядываясь с довольной ухмылкой.

— Лыжи. Отстань, — коротко ответила я, стараясь держаться в шаге позади него, внимательно глядя под ноги и с ужасом ожидая зловещего потрескивания.

— Ты, что, опять боишься? Как в самолете? — Он неожиданно остановился и повернулся ко мне, расставив в стороны руки. — Давай я тебя отнесу — так быстрее будет.

— Не подходи! — взвизгнула я, замерев на месте. — При движении по льду вес нужно рассредоточивать! И останавливаться нельзя!

Да был ли хоть раз, чтобы он меня послушался! Увидев, что он уже поднимает ногу, чтобы сделать тот последний шаг, после которого оба наших веса неминуемо окажутся сосредоточенными в одной (с моей удачей — самой непрочной) точке, я охнула и, увернувшись из-под его руки, ринулась мимо него к противоположному берегу. Забыв о том, что нужно ступать легкими мелкими шажками. И взывая ко всему его небесному начальству, чтобы они немедленно выбили у него из головы всякую мысль о беге наперегонки.

То ли они меня услышали, то ли мне с перепуга удалось опытного, тренированного ангела обогнать, но на твердой земле я оказалась первой. Не успела я обернуться, чтобы высказать ему все, что я думаю о его наплевательском отношении к порученному объекту хранения, как он лишил меня и этой возможности. Пришлось отбиваться руками. Что он соизволил заметить далеко не сразу.

— А вот драться необязательно! — промурлыкал он, отклоняясь от моего лица.

— Дышать тоже? — еле выдавила из себя я, хватая ртом воздух.

— Ну, идем, посмотрим, раз уж пришли, — вздохнул он так, словно это я его сюда волоком притащила. — О, вон и тропинка есть…

Глянув на бесконечно далекий родной берег с еще более далекими признаками цивилизации на нем, я представила себе обратный путь и решила помолчать до возвращения домой.

Тропинка оказалась хорошо протоптанной — видно, ходили по ней много и часто. Я слегка успокоилась — если бы хоть один несчастный случай был, на берегу бы уже предупреждающие знаки выставили. Наверно. Минут через пять мы вышли к краю другого водоема.

Судя по всему, это было озеро — от реки, видимо, питающееся — и, похоже, неглубокое, с прочным слоем льда, поскольку на нем десятка два человек катались на коньках. Мой ангел уставился на них, как завороженный.

— У тебя такая обувь есть? — отрывисто спросил он, не сводя глаз с катающихся.

— Это не обувь, это — коньки, — поправила я его.

Он досадливо поморщился.

— Нет, — призналась я, не дождавшись от него никакой другой реакции, — у меня ни лыж, ни коньков нет. Ты же знаешь, я спорт не люблю.

— Это нужно поправить, — решительно заявил он, переведя, наконец, восторженный взгляд на меня. Я не стала тешить себя иллюзией в отношении источника этого воодушевления — вот хоть бы раз на меня так глянул, когда я все его проблемы за него решала! — Активный отдых на свежем воздухе намного полезнее для здоровья. Где эти коньки продаются?

А вот это мне уже не понравилось. Я была двумя руками за то, чтобы выбраться завтра из дому — но чтобы прогуляться, а не по магазинам бегать в поисках того, что и нужно-то всего пару месяцев в году. Я оглянулась по сторонам… и точно — метрах в пятидесяти справа от себя увидела небольшую будочку со спасительным словом «Прокат» на вывеске.

— Покупать коньки необязательно, — сказала я. — Вон там их можно напрокат взять.

— Пошли, — тут же отозвался он.

— Завтра, — коротко предложила я.

— Почему? — еще короче спросил он.

— Потому что мы деньги с собой не взяли, — объяснила я с досадой, почувствовав, что завтра поваляться в постели мне не удастся.

Выяснив, сколько стоит прокат коньков, а заодно и лыж, мы вернулись домой. Обратная переправа через реку далась мне намного легче — вот, что значит к родному дому направляться! Я даже рядом с ним пошла, чтобы не вздумал по дороге останавливаться.

Как я и ожидала, на следующий день мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы сразу после завтрака мы отправились на улицу. И завтрак оказался ранним (он все бурчал, что нам еще в магазин нужно зайти, а там, глядишь, все коньки расхватают), и в магазине он со всеми покупками справился в рекордные сроки, не вдаваясь ни в какие разговоры с продавщицами, и дома мгновенно разбросал все по местам, бросив мне, чтобы под ногами не путалась…

У озера я сказала ему, засунув руки поглубже в карманы куртки: — Ну, иди. Только недолго, а то стоять холодно.

— Чего это стоять? — удивился он. — Ты же тоже кататься будешь!

От возмущения я на мгновенье онемела. Нет, вы слышали такое? Он меня спросил? Сколько раз я ему объясняла…

— Ты же знаешь, — терпеливо начала я, когда ко мне вернулся голос, — что у меня со спортом дружбы не сложилось. Я несколько раз пробовала на коньки становиться, и, поверь мне, ничего хорошего из этого не вышло. Куча синяков, и все вокруг падают, чтобы на меня не наехать.

— А ты со мной пробовала? — вкрадчиво спросил он.

— Нет, — осторожно ответила я, на всякий случай отступив на шаг в сторону.

— А когда плавала со мной — что, утонула? И танцевать со мной у тебя не получилось? — продолжал расспрашивать он, расплываясь во все более самоуверенной ухмылке.

Надела я эти коньки. Вокруг столько народа было — неудобно же при посторонних ругаться! Когда он сделал едва уловимое движение рукой, я мгновенно вспомнила тот злополучный день, когда он меня в мою собственную гостиную головой вперед занес, и первой бросилась к будочке проката.

Выйдя из нее несколько минут спустя, я нерешительно остановилась. Пару шагов по снегу — это еще ничего, но у меня не было и тени сомнения в том, что произойдет, как только я окажусь на льду. Мой ангел уже скользил там — пока по прямой, лишь у противоположного берега он плавно развернулся и двинулся назад, ко мне, легко огибая других катающихся. Прямо возле меня он лихо затормозил, даже не пошатнувшись, и протянул мне руку. От зависти у меня чуть слезы на глаза не навернулись. Ну, почему он все умеет? Почему у него все получается — с самого первого раза? А я… вот одной ногой стану сейчас на этот лед и — хлоп! Еще и его с собой утащу… будет поднимать меня потом, как первоклашку…

Не опуская протянутой руки, он склонил голову к плечу и вопросительно вскинул бровь.

— Как только я упаду, — предупредила я его, — я тут же возвращаюсь назад.

— Договорились, — легко согласился он.

— Честное слово? — спросила я, подозрительно вглядываясь в его довольное лицо.

— Честное слово, — подтвердил он. — Одно падение — и мы уходим.

Принципиально не обращая внимания на его раскрытую ладонь, я ступила на лед и тут же замахала руками, пытаясь найти ускользающее равновесие.

— Назад, — выдохнула я, но чтобы вернуться в блаженно податливый сугробик, мне нужно было либо развернуться, либо попятиться — и ни на то, ни на другое я просто не могла решиться.

— Тихо, тихо, — послышалось у меня над ухом. Он каким-то образом оказался слева и чуть позади меня. — Прекрати руками размахивать, обопрись лучше на мою руку. Стоишь?

Я едва заметно кивнула, боясь, что более решительное движение заставит его подумать, что я могу стоять на этом чертовом льду самостоятельно.

— А теперь представь себе, что мы танцуем, — продолжил он ворковать как ни в чем ни бывало — ну, конечно, я же не то, что стукнуть его, я вообще шевельнуться не решалась. — Я тебя буду вести, а ты просто отталкивайся слегка и скользи. Главное — в ритм попасть. Ну что, поехали?

— Нет, прорезался у меня голос. Довольно противно писклявый.

— Да, ответил он, и двинулся вперед.

В целом, это не очень походило на то, как мы танцевали — тогда я хоть ногами перебирала. Держа меня за локти, он словно велосипедом управлял — поворачивал руль то вправо, то влево, и колесо само послушно в нужную сторону катилось… в смысле, нужная нога вперед выдвигалась и скользила, пока он на другой локоть не надавливал.

У противоположного берега он чуть сильнее крутанул руль, и я вдруг развернулась на 180 градусов, по инерции выбросив вперед руки, чтобы смягчить падение. Он дернул меня назад, как взбесившуюся лошадь, мои ноги с готовностью ринулись вперед, чтобы позволить телу приземлиться на самую мягкую его часть — смирившись, я зажмурилась… Неприятные ощущения возникли почему-то не там, где я ожидала, а в локтях — их словно тугими ремнями перехватило.

— Становись на ноги и прекрати жульничать, — раздался у меня над головой спокойный голос. — Упасть я тебе все равно не дам, в худшем случае вот так сейчас назад и поедешь — ногами вперед.

Кое-как подтянув под себя ноги, я встала на них, пошатываясь.

— Я не жульничала, — ради справедливости заметила я, — нечего было меня без предупреждения разворачивать.

— Хорошо, — опять согласился он. — Предупреждаю: сейчас мы катимся назад, объезжая по дороге всех, кто нам встретится.

— Нет, — выдохнула я.

— Да, — уверенно кивнул он, и опять двинулся вперед. — Только ноги чуть сгибай, а то крепатура будет.

Скажу прямо: тем, кто катался рядом с нами в тот день, крупно повезло, что я твердо поверила в то, что мой ангел ни под каким видом не даст мне благополучно шлепнуться перед каждым виражем и предотвратить тем самым нанесение увечий окружающим. Крепко сжав перед собой руки (а заодно и зубы), чтобы не вцепиться ими в первого встречного, я принялась послушно копировать движения моего… мучителя, наклоняясь то вправо, то влево под нажимом его ладоней. И скоро поняла, почему моряки ходят враскачку. Действительно, главное — уловить момент, когда тебя начинает заваливать на одну сторону и двинуться в том направлении другой ногой… И отталкиваться при этом нужно не резко, чтобы не кувыркнуться головой вперед… И лучше держаться не прямо, словно аршин проглотила, а чуть наклониться вперед, тогда встречное движение воздуха не будет норовить назад тебя опрокинуть…

— Ну, все, завтра еще придем, — вдруг услышала я довольный голос моего ангела.

Уже час, что ли, прошел?! Очнувшись, я огляделась по сторонам. Народу на естественном катке прибавилось, но никто даже не смотрел в нашу сторону — ни с насмешкой, ни с раздражением. Похоже, у меня все же получилось никого не сбить с ног.

— Может, еще хочешь покататься? — хитро прищурился мой ангел.

— Да, — неуверенно кивнула я.

— Нет, — решительно замотал он головой. — Пошли домой — обедать пора. И ты, по-моему, сама сказала: полдня на улице, полдня дома.

С тех пор, до самого конца выходных мы каждый день приходили на этот каток. Вскоре он держал меня уже за один только локоть, потом — за руку, а потом и вовсе бросил — прямо посреди озера — и принялся кружить вокруг меня, закатывая глаза всякий раз, когда мне удавалось дотянуться до него. Чтобы стукнуть. От злости я даже забыла, что не могу сама на коньках стоять.

Мы и лыжи попробовали, но они нам обоим не понравились. Мой ангел постоянно вырывался вперед на лыжне, а у меня лыжи если и скользили, то обязательно в разные стороны, а палки скорее тормозами работали.

— Нет, на лыжах, наверное, интереснее с горы спускаться, — задумчиво произнес мой ангел после первой же попытки, и я всерьез задумалась о том, чтобы поискать в Интернете инструкцию о правильном наложении шины прямо на месте несчастного случая.

Каждый день мы возвращались домой раскрасневшиеся, возбужденные и голодные. Мой ангел всю дорогу подначивал меня по поводу моей нелюбви к спорту и охотно соглашался с моим бывшим пристрастием сидеть в четырех стенах — после обеда. Стоило мне заикнуться о походе хотя бы в кино вечером, как у него тут же находилась тысяча аргументов в пользу того, насколько уютнее можно устроиться дома перед телевизором. Спорить с ним было бесполезно — в ответ он только начинал урчать, как кот; драться — опасно, поскольку он мог совершенно непринужденно перекинуть меня через плечо и внести в таком виде в подъезд.

Здороваясь с соседями во дворе, мы не сразу заметили, что в ответ нам молча кивают, поджав губы и разглядывая нас в упор. Жили рядом с нами люди в основном среднего возраста и пожилые — как мы позже узнали, этот массив был построен на месте бывшего частного сектора, жителей которого поселили, разумеется, в первые же построенные дома. Они все прекрасно знали не только своих соседей, но и их семьи и истории, и мы практически с первого дня почувствовали себя среди них незваными чужаками.

— А что это они такие неприветливые здесь? — удивился как-то мой ангел.

— Ну, мы все же здесь новички, — постаралась найти объяснение я, — вот и приглядываются они, что мы за люди.

— А чего приглядываться? — пожал плечами мой ангел. — Как будто у нас это на лбу написано. Можно ведь просто поговорить, расспросить нас о том, что им там интересно.

На первый разговор с соседями мы нарвались как раз накануне встречи со Светкой и Мариной. Вернее, на второй и с соседкой — с той самой, которая прогнала нас от двери, когда мы приехали впервые глянуть на квартиру моего ангела. Мы вывалились из лифта (мой ангел толкал меня вперед, крепко держа сзади за руки, в то время как я пыталась лягнуть его) в тот самый момент, когда она направлялась к себе с пустым мусорным ведром. Увидев ее возмущенное, повернутое к нам лицо, мы оба тут же осеклись на полуслове.

— О, здравствуйте! — вернул на лицо улыбку мой ангел. — Вы ведь — наша ближайшая соседка? Давайте знакомиться: меня зовут Анатолий, а это — моя жена Татьяна.

— И вам здравствуйте, — раздраженно ответила старушка. — Давно уж хотела вам пару слов сказать…

— А Вас-то как зовут? — перебил ее мой ангел.

— Варвара Степановна, — нехотя ответила она, — и я хочу…

— Очень приятно познакомиться, — расплылся мой ангел в самой неотразимой из своих улыбок.

Старушка, однако, оказалась стойкой — тот заряд обаяния, которым выстрелил в нее мой ангел, привел ее, казалось, лишь в большее раздражение.

— А вот нам, молодой человек, совсем не приятно то, что вы здесь вытворяете, — ядовито прошипела она. — Сколько это безобразие будет продолжаться?

— Какое безобразие? — опешил мой ангел.

Я молчала, не зная, чем ему помочь. У себя в доме я всех соседей с самого детства знала — когда мы туда переехали, я совсем маленькая была. Может, и случались у родителей с ними скандалы, но я ни одного припомнить не могла. А когда я выросла, все уже как-то притерлись, приноровились друг к другу, и отношения установились доброжелательно-отстраненные: «Вы нам не мешаете, а мы — вам».

— У нас здесь, молодой человек, не общежитие, — назидательно проговорила тем временем старушка, — чтобы крики и визги с утра до ночи стояли. Не знаю, где вы раньше жили, — она ехидно поджала губы, — но со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

— Так, может, позволите с вашим уставом ознакомиться? — У моего ангела начали раздуваться ноздри, и я незаметно дернула его за рукав. Трудно ему спокойно выслушать ее?

— У нас здесь люди немолодые живут, им тишина и покой нужны. — Она, казалась, ждала малейшего намека на конфронтацию, чтобы распалиться еще больше. — А вы… Дверью своей грюкаете так, что весь дом трясется, телевизор по вечерам орет, как оглашенный — я у себя каждое слово слышу, по этажу топаете, как на вокзале, в лифте Бог знает, чем занимаетесь…

— И чем же это мы в лифте занимаемся? — спросил мой ангел сквозь зубы, выпрямляясь. Я быстро взяла его под руку и крепко прижала ее к себя, отвлекая его внимание на себя. Пусть лучше меня взглядом испепеляет — я уже привыкла.

— Не знаю и знать не хочу, — отрезала старушка. — Вот только лифт поломается — нам наверх пешком ходить никакого здоровья не хватит. Одним словом, молодой человек, я Вас предупреждаю: не утихомиритесь — я на ваше хулиганство в милицию заявлю. — Вскинув острый подбородок, старушенция развернулась и пошаркала ногами к своей двери.

Несколько мгновений мой ангел стоял на месте, закрыв глаза и тяжело дыша. Я осторожно потянула его за рукав, боясь уже хоть какие-то звуки издавать, и когда он глянул на меня, кивнула в сторону выхода.

— Пошли домой — есть хочется, — добавила я почти шепотом.

Когда мы вошли в коридор, старушкина дверь уже закрывалась.

— И дверь в лифтовую за собой закрывать надо — не лето на дворе, — донеслось оттуда. На нас снова глянул торжествующий птичий глаз, и соседская дверь с грохотом захлопнулась.

Когда мой ангел набрал код на замке, я быстро втолкнула его в квартиру и осторожно прикрыла за собой дверь. Кто его знает — она у нас тяжелая, бронированная; может, действительно сильно стучит, а мы и не замечали?

— Вот же… кошелка старая! — Мой ангел стоял в прихожей, глубоко засунув руки в карманы, покачиваясь с пятки на носок и выдвинув вперед челюсть.

Я не стала его успокаивать — все равно, пока не поест, ни слова из моих увещеваний не услышит. И действительно, после обеда он нехотя согласился, что люди бывают разные, а пожилые и вовсе непростую жизнь прожили, и расстраивать их просто нехорошо, и нам ничего не стоит помолчать несколько минут, пока мы в подъезд входим и на лифте к себе на этаж поднимаемся…

Поэтому нетрудно себе представить, что на следующий день, когда к нам завалились Светка с Сергеем и Мариной и с порога начали шумно здороваться, я тут же замахала на них руками и быстро втащила их в квартиру.

— Ты чего? — удивленно глянула на меня Марина.

— Да ничего, соседи обижаются, — объяснила я.

Мой ангел повел Светку с Сергеем осматривать его владения, Марина отмахнулась: «Да я уже все видела!» и осталась со мной в прихожей.

— Татьяна, ты прости — не смогла я раньше приехать, я прямо с работы, — начала она, и тут же перешла прямо к делу: — Так что там за разговор был?

— Да о Светке, — замялась я. — Она же нас прекрасно знает и поняла, конечно, что между нами что-то произошло, о чем ей решили не говорить. Может, расскажем ей?

— О чем? — прищурилась Марина.

— Да обо всем, — кивнула я в сторону спальни, откуда доносился голос моего ангела.

— Ты, что, вообще с ума сошла? — тихо спросила Марина, глядя на меня в упор.

— Ну, почему же нет? — Я вспомнила то время, когда мой ангел меня держал в полных потемках. — Она же — умный человек! И язык за зубами держать умеет. Я себя последней свиньей в последнее время чувствую: столько лет дружим, а теперь вот тайны появились. Мы ее словно исключили из своей жизни. Или, по крайней мере, из части ее…

— Татьяна, скажи мне, пожалуйста, — помолчав, заговорила Марина, — как ты считаешь, Светка хорошо живет? Счастливо?

— Ну…. да, — неохотно признала я, чувствуя, куда она клонит.

— Так вот дай ей и дальше жить спокойно и счастливо, — решительно продолжила Марина. — Ей все эти заоблачные премудрости ни к чему, ей в ее обычной жизни тепло и уютно, со всеми ее человеческими радостями и печалями. — Она вдруг прищурилась. — Ты вот Гале пыталась глаза раскрыть… Да, я знаю, — усмехнулась она, когда я возмущенно открыла рот, — мне Тоша доложил. Она ведь тебе просто не поверила. А Светка или обидится — решит, что мы ее разыгрываем, или еще хуже — поверит и начнет себе всякие страсти господни представлять, в которые мы влезли. И потом… — Она снова внимательно глянула на меня. — Ты предлагаешь посвятить ее во все и тут же взять с нее слово, что она Сергею ничего не расскажет?

Я не нашлась, что ответить — об этой стороне дела я как-то не подумала.

— Вот именно, — кивнула Марина. — Не надо ее будоражить, пока у нее нет потребности в великих тайнах разбираться. Мне же ты никакие секреты не раскрывала, — ухмыльнулась она, — я сама до всего докопалась.

— А если она вопросы начнет задавать? — сдаваясь, спросила я. — А она начнет. И чует мое сердце, прямо сегодня.

— Вот я ей на них сегодня и отвечу, — пожала плечами Марина. — Твое дело — мою версию поддержать. И Анатолия своего как-нибудь под столом ногой пни, чтобы не высовывался.

Вопросы Светка начала задавать, как только мы уселись за стол. Осмотр квартиры закончился в гостиной, в которой все уже было готово к приему гостей, поэтому мне никак не удалось улучить минутку, чтобы предупредить его. Оставалось лишь надеяться, что его неизменное стремление противоречить Марине во всем осталось в прошлом году — вместе с его антипатией к ней.

— А как у Гали дела? — поинтересовалась она после первого же тоста за долгую и счастливую жизнь на новом месте. — Я думала, что вы и ее пригласите.

— Да Галя сказала, что к нам далеко добираться, ей отдохнуть хочется — выходных-то всего неделя, — ответила я, и добавила, предваряя ее следующий вопрос: — И у Тоши дела какие-то обнаружились.

— Далеко — это точно, — рассмеялся Сергей. — Вас теперь, небось, никуда загород и не вытащишь — все прелести природы прямо под боком.

— Теперь мы вас к себе вытаскивать будем, — пообещал ему мой ангел. — Мы пока здесь разведку проводим — так вот я вам скажу, такие места здесь есть…

— А как она вообще? — Светка, видимо, твердо вознамерилась не позволить разговору уйти в другую сторону.

— Ничего, — ответила я. — По-моему, она уже отошла, успокоилась, сейчас вот ребенка ждет не дождется.

— А Денис что? — Светка нарочито обращалась только ко мне. — Так и не появлялся больше?

— А насчет Дениса, Свет, — старательно рассмеялась я, умывая руки, — ты у Марины спрашивай — это она с ним в последнее время общалась.

Мой ангел встревожено глянул на меня. Я толкнула его ногой под столом. Он еще больше нахмурился.

— Денис, друг мой Светик, — с готовностью подхватила Марина, — ушел в голубую даль. И не просто ушел, а со значительным ускорением.

— Как это? — уставилась на нее Светка. А заодно и мой ангел. Причем с выражением такого удивления в глазах, что я прыснула. Он метнул в меня яростным взглядом, потом вновь перевел глаза на Марину — с тревожным ожиданием, потом вновь на меня — с тяжелым подозрением, потом вновь на нее — уже с настоящей паникой…

— Свет, ну, ты же знаешь, что я таких самоуверенных красавчиков на дух не переношу, — объяснила Марина. — А этот еще решил, что может любой девчонке жизнь испортить, а потом как ни в чем ни бывало на следующий объект нацелиться.

— Это на тебя, что ли? — хмыкнул Сергей.

— Угу, — глазом не моргнув, ответила Марина. — Вот я и дала ему хороводы вокруг себя поводить, а потом объяснила, что для меня он недостаточно интересен. И если он еще раз появится около меня или моих знакомых, то на него, крутого, еще покруче управа найдется.

Светка со значением глянула на меня. Я чуть развела руками, склонив голову. Мой ангел заметно расслабился.

— А что, действительно нашлась? — спросил вдруг Сергей с заметным интересом.

— Ну, если хорошо поискать… — небрежно бросила Марина, и задумчиво добавила: — Самое смешное — мне эту идею сам Денис и подбросил… — Обведя нас всех взглядом (на лице моего ангела она чуть задержалась), она рассмеялась. — Ну, помните, как он на пляже распинался, что можно и нужно наказывать тех, которые другим людям жизнь отравляют? Не думал, наверно, что эта палка его самого другим концом ударить может…

— Ты ему за Галю, что ли, отомстила? — улыбнулась Светка.

— Не только, — покачала головой Марина. — Я действительно считаю, что низость и подлость не должны оставаться безнаказанными. И чем дальше, тем больше мне эта мысль нравится… — Она вдруг встряхнулась и закончила с задором в глазах: — Не люблю я, когда хороших людей обижают.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто тебя обидит! — хохотнул Сергей.

— Вот и я решила… посмотреть, — также шутливо ответила ему Марина.

— А другого конца палки не боишься? — спросил вдруг мой ангел.

— А я уже давно мало чего боюсь, — медленно проговорила Марина, глядя ему прямо в глаза. — Теперь пусть всякие мерзавцы меня боятся.

Мой ангел заерзал на стуле, явно не решаясь продолжать этот разговор, но тут на помощь ему неожиданно пришла Светка:

— Не знаю, Марина, — сказала она, нахмурившись, — мне кажется, что Анатолий прав. Месть — это действительно палка о двух концах. Кто-то совершил подлость, ты хочешь отплатить ему той же монетой — чем ты лучше его?

— Тем, что я это делаю в ответ, — спокойно отозвалась Марина, — я просто даю сдачи. Безропотность жертвы приводит к тому, что всякая дрянь даже не задумается при выборе следующей.

— Но ведь ты же опускаешься до их уровня! — воскликнула Светка.

— А с заоблачных высей очень плохо видно, что в темных переулках происходит. — Коротко глянув на моего ангела, Марина откинулась на спинку своего стула. — Преступников наказывают те, кто по земле ходит — рядом с ними. Потому что они их знают.

— Ну, настоящих преступников — конечно! — не на шутку разволновалась Светка. — А насчет тех, которые, как ты выразилась, «жизнь отравляют» — не права ты, Марина! Раз отравляют, значит, есть у них в душе, чем отравлять; а ты начнешь то же самое делать — и тебя ведь изнутри разъедать начнет!

Марина значительно глянула на меня, и я с ужасом представила себе реакцию Светки на информацию о существовании темных ангелов, смысл жизни которых сводится к «отравлению» других людей, и о том, что нам довелось всерьез с ними столкнуться.

— Татьяна, а что ты думаешь по этому поводу? — вдруг послышался рядом со мной голос моего ангела.

Я вздрогнула. С чего это его мое мнение заинтересовало? Да еще и после того, как столько времени врал мне про Дениса? Ну, не врал — но ведь и правды-то не говорил! Я ведь тогда, как Светка сейчас, ничего не знала — все общие разговоры вела, ситуацию со всех сторон рассмотреть старалась, всем оправдания найти. Впрочем, понятно — заметил, небось, как мы с Мариной переглянулись, словно она и меня убеждает, и решил ее моими устами приструнить. Нет уж — сам спросил, что я думаю!

— Однозначно мне трудно ответить… — начала я.

— Ну, кто бы сомневался! — рассмеялась Марина.

— Но я скажу! — разозлилась я и на нее тоже. — Однозначного ответа и быть не может, потому что люди — разные. Абстрактные разговоры всегда легко вести, пока в конкретной ситуации в конкретного человека не упрешься. Вот Гале, к примеру, проще было вычеркнуть Дениса из своей жизни, забыть о нем и продолжать дальше жить спокойно, не кипя от злости — точно, как Светка говорит.

Мой ангел энергично закивал головой.

— А мне бы этого было мало, — мстительно продолжила я, и он замер. — Мне было бы приятно представить себе, как его встречают где-нибудь… в темном переулке и ломают ему руки-ноги. — У моего ангела забегали глаза, как будто он пытался что-то припомнить. — Но только представить — я не стала бы искать того, кто мог бы это сделать. Просто злость свою выплеснула бы в такой мысленной картине, чтобы она меня больше не точила. — Нахмурившись, мой ангел снова внимательно глянул на меня. С опаской, с удовлетворением отметила я. — А вот Марине, наверное, не просто пар нужно выпустить, а так, чтобы он механизм какой-нибудь в действие привел. И желательно — с высоким кпд, — решила я пошутить напоследок.

Похоже, удалось. Они все рассмеялись, и обстановка за столом заметно расслабилась.

— Ну, люди, само собой, разные, — повернулась ко мне с улыбкой Светка.

— Слава Богу! — бросил мой ангел, покосившись на Марину.

— Марине без высокого кпд никакое дело неинтересно, — согласно закивал Сергей.

— Молодец, Татьяна! — ухмыльнулась Марина, и вдруг хитро прищурилась: — Насчет абстрактных разговоров — это ты в самую точку попала. Я сама их терпеть не могу. Совсем другое дело конкретным случаем заняться. И раз уж мне подвернулась такая возможность… Вернемся к этой теме шестнадцатого.

— Марина, но шестнадцатое же — рабочий день! — простонала Светка.

— Каким конкретным случаем? — завопил мой ангел.

— Шестнадцатое — это пятница, — ответила Марина Светке, — и я свой день рождения никуда переносить не собираюсь. Встретимся после работы, на часик — как обычно.

— Каким конкретным случаем? — процедил мой ангел сквозь зубы.

— Интересным, — загадочно улыбнулась Марина, — и который касается только меня, — добавила она с нажимом, и я поняла, что больше из нее и слова не вытянешь. Мой ангел, по-моему, тоже — судя по его мрачному виду.

По случаю выходных мы засиделись, и гости наши начали собираться домой где-то около одиннадцати. Мы вышли их проводить, и в ожидании лифта Марина начала раздавать всем указания по поводу дня своего рождения.

— Заберешь Светку с работы на машине — и прямо в «Фараон». Не забыл с прошлого года, где он находится? — наставила она палец на Сергея.

— Ты хоть раз что-нибудь поближе не могла найти? — поморщился Сергей.

— Поближе — не значит получше, — отрезала Марина. — Свет, на работе не задерживаться — один раз уйдешь вовремя. — Она повернулась к нам. — Вас я сама заберу. Анатолий, ты же будешь Татьяну с работы встречать, правда? — умильно улыбнулась она моему ангелу.

В этот момент подошел лифт, и еще раз обменявшись клятвенным «Шестнадцатого никаких отговорок», мы расстались с нашими гостями.

Мой ангел повернулся ко мне с явно нарисованной грозовой тучей на лице…

Спасла меня соседка. Та самая старушка Варвара Степановна. Не успели мы и шагу в коридор ступить, как она выскочила из своей двери, и на нас понеслось:

— Да когда же это кончится?! Вам здесь, что, проходной двор?! То они ремонт делают — второй! — и пыль тебе, и грязь, и мебель туда-сюда совают! То переезжают — дверью своей по десять раз в день грюкают! А теперь еще и толпы к ним ходить будут — да посреди ночи, да гогочут, как цыгане?!

Мой ангел шагнул к ней, и старушенция вдруг смолкла и отступила назад.

— Больше это не повторится, — тихо и отчетливо проговорил мой ангел. Только на последнем слове как будто отдаленный гром громыхнул. — А сейчас мне нужно с женой поговорить.

— Ну, тогда… ладно… я пойду, — пробормотала старушка и начала мелкими шажками пятиться к своей двери.

Мой ангел развернулся, молча схватил меня за локоть и без всяких церемоний затащил в квартиру.

— Что она задумала? — полетело мне в лицо, как только он захлопнул дверь. Изо всех сил.

— Если ты о Марине, то понятия не имею, — честно ответила я.

— Не ври! — рявкнул он. — Я видел, как вы переглядывались!

— Мы не потому переглядывались! — огрызнулась я, и принялась сбивчиво объяснять: — Я просто Светке все хотела рассказать — она уже и так что-то почуяла! — а Марина мне сказала, что Светке еще рано — и что она ей по-своему все преподнесет — и потому так разговор и повернула — и я теперь согласна — Светка все равно не поверит — как Галя. Вот.

— Что ты хотела Свете рассказать? — тихо спросил мой ангел, наклоняясь ко мне.

Вот теперь я струхнула по-настоящему.

— Ну, все, — забормотала я, вжав голову в плечи и косясь в сторону. — В общих чертах. Про Дениса и нашу с Мариной размолвку. Не называя имен и не вдаваясь в подробности. Но Марина лучшую историю придумала. И не смей на меня орать, — на всякий случай перешла я на октаву выше, — бабка сейчас милицию вызовет!

— Милицию. — Он привалился спиной к противоположной стене, отдуваясь. — Значит, милиции ты боишься, а секреты, которые клещами из меня вытянула, направо и налево разбалтывать — это тебе нипочем? Меня под очередное служебное расследование подставить — и Тошу заодно! — это тебе вообще наплевать, да?

— Не направо и налево, а Светке! — обиделась я. — И ничего я из тебя не вытягивала — сам все рассказал, и ничего тебе за это не сделали! И посоветоваться с тобой я, между прочим, собиралась. Потом. Я же не сегодня думала Светке все рассказывать. Я просто хотела сначала Маринино мнение узнать — как главной участницы…

— Как кого? — Мой ангел оглушительно расхохотался. — Нет-нет, я не спорю, — помахал он рукой, когда я открыла рот, — Дениса она в лужу красиво посадила, но я хотел бы посмотреть, что бы у нее вышло, если бы Стас каждый ее шаг, как курица-наседка, не страховал…

— Кто? — переспросила я.

— Стас, — повторил мой ангел. — Тот, который Дениса отсюда увел. Руководитель отдела карателей.

Я вспомнила мускулистого парня неприятной наружности, который появился у нас перед самым Новым Годом. А ведь действительно — он вместе с Денисом пропал, когда мы с Мариной из кухни вернулись.

— Слушай, может, нам уже на работу пора? — тихо спросила я.

— Чего это? — настороженно глянул он на меня.

— Мы, по-моему, переобщались, — ответила я, глядя в пол. — Вон ты своих вспоминать начал — значит, скучно тебе уже.

— Да нет, Татьяна, с тобой соскучиться я как-то не успеваю, — хмыкнул он. — А насчет своих — кто народ сегодня собрал? С тобой общаться я сутками готов — но только наедине, чтобы никто тебя бредовыми идеями не отвлекал. Так что передай Марине…

— Сам и передашь, — буркнула я. — Шестнадцатого. Ты, по-моему, под Новый Год обещал отныне в самом непосредственном контакте с ней находиться.

— Обещал. На свою голову, — вздохнул он и, зайдя мне за спину, обхватил за плечи. — И Стасу обещал присмотреть, чтобы она, сломя голову, в первое попавшееся осиное гнездо не ринулась, — пробормотал он мне на ухо и добавил еще тише, подталкивая меня к спальне: — И никого другого за собой туда не утащила.

Ближайшие несколько дней у меня все не шли из головы Маринины рассуждения о том, что нужно давать сдачи и держать зло в страхе. Чего-то в них не хватало. И только после встречи с родителями я поняла чего — терпения. А может, мысли об отдаленных последствиях.

Встретились мы с ними по традиции на Рождество — начали, по давно заведенному обычаю, с обеда, во время которого был подведен итог нашим достижениям (поскольку на сей раз у нас собрались), после чего последовали их советы по дальнейшему благоустройству нашей жизни. Я слушала, как они, привычно сменяя друг друга, рассказывают нам, как, что и когда делать, и вдруг поймала себя на том, что меня это совершенно не раздражает.

Сколько раз, подумала я, мы с ними доводили друг друга до белого каления, сколько раз они говорили мне такие вещи, что в ответ мне хотелось только орать, чтобы они оставили меня в покое со своими опостылевшими поучениями, и что? Сдержаться мне далеко не всегда удавалось, но в большинстве случаев что-то все же останавливало меня перед тем, чтобы — в ответ на унизительное, как мне тогда казалось, пренебрежение к моему пониманию вещей — дать им сдачи, да побольнее, как Марина предлагала. Сидела где-то внутри неосознанная надежда, что однажды мы сможем услышать друг друга — нужно только, сцепив зубы, дождаться этого момента. И, если уж быть до конца откровенной, питалась эта надежда — столько лет! — какой-то отчаянной потребностью в их одобрении.

Я поняла это, когда они принялись хвалить — сдержанно, с оговорками, но хвалить — наш ремонт, наш переезд, вид из окна и здоровую атмосферу нашего района, наш обед и внимательное отношение к правильному питанию. Внутри меня вдруг забулькал теплый фонтанчик полного удовлетворения. И благодарности. До меня вдруг дошло, что они смотрят на жизнь с расстояния в двадцать лет из моего будущего. И для них эти двадцать лет уже утрамбовались в плотный слиток чистейшего опыта, выдавив из их сознания воспоминания о безрассудном любопытстве, безграничной уверенности в своих силах, горькой обиде на обстоятельства при неудачах и яростном стремлении доказать, что они тебя не сломят.

Я ведь тоже уже забыла ту сумасшедшую круговерть, в которой нас носило, как щепку в горной реке, во время ремонта, и сейчас с одним только удовольствием оглядывалась на его результаты.

Что же мне мешает просто послушать их советы — просто послушать и запомнить? Все бросить и немедленно следовать им меня ведь все равно ничто не заставит, но однажды — если вдруг собственного опыта не хватит — всплывет в памяти, с какой стороны можно к делу подступиться. Так у каждого человека в доме со временем накапливается масса ненужных с виду вещей, и наступает момент, когда он — неожиданно для себя — припоминает: «А вот лежит у меня давненько в том дальнем шкафчике именно то, что сейчас нужно!».

Следом за этими мыслями пришла ко мне и другая — которая понравилась мне намного меньше. Мой ангел ведь тоже — кладезь человеческого опыта — и своего, и чужого, утрамбованного, мне, что, и его всякий раз безропотно слушаться? Нет-нет-нет, у меня и другие… весьма разумные соображения мелькали: «Разве что однажды…. когда вдруг растеряешься…. а пока просто послушать…».

На работе, на которую мы все вернулись девятого января, я получила лишнее подтверждение того, что Маринина теория далеко не всегда и не ко всем применима. Хватило же у Тоши терпения дождаться, пока Галя сама от Дениса откажется! А начал бы он ему откровенно мстить, да еще и физически — Галя бы из простого человеческого чувства противоречия вцепилась бы в своего идола мертвой хваткой. Правильно я тогда Тошу настроила! Скандал, правда, он Гале учинил — не удержался, но тут мой ангел, скорее, виноват — нечего было парня подпаивать. Вот тебе и многолетний опыт! Главное — не забыть об этом случае, когда он меня опять попробует авторитетом давить!

Гале, судя по всему, тоже удалось выбраться из подстроенной Денисом западни без какого бы то ни было видимого ущерба. После того, как она отказалась прийти к нам на новоселье, у меня закралось опасение, что осталась у нее в душе заноза, что она старается избегать всего, что может напомнить ей о Денисе… Но после новогодних выходных я встретила ту самую Галю — приветливую и улыбчивую — которую я так давно знала и которой мне так не хватало в последнее время. Пожалуй, даже более улыбчивую — на днях у нее впервые шевельнулся ребенок, и она ни о чем другом просто говорить не могла.

— Мне сказали, что скоро можно будет определить, мальчик это или девочка, но я даже знать не хочу, — поведала она мне, сияя.

— Почему? — удивилась я.

— Да какая разница! — махнула она рукой. — Главное — чтобы здоровенький был. У меня сейчас вся жизнь на это направлена: и режим, и диета — в жизни представить себе не могла, сколько всего нельзя! — Она рассмеялась.

— А чего нельзя? — с любопытством спросила я.

Она принялась загибать пальцы.

— Острое — нельзя, соленое — нельзя, слишком много мучного — нельзя, алкоголь — нельзя, шоколад — нельзя, недостаток кислорода — нельзя, переутомление — нельзя…

— Шоколад нельзя? — с ужасом переспросила я.

— Ну, не то, чтобы совсем, — улыбнулась она, — но в сладком ограничивать себя приходится — ужас! Но ничего — и потом восполню.

— А что ты про режим говорила? — вспомнила я.

— Утром — зарядка, питание — четыре-пять раз в день, ложиться спать — не позже одиннадцати, и перед сном — погулять не менее получаса, — перечислила она. — Меня Тоша, словно собачку породистую, по часам нужное время шагать заставляет.

— Тоша? — тут же навострила уши я.

— Ты только не подумай чего, — смутилась Галя. — Мы просто так, по-дружески встречаемся. Он сказал, что шефство надо мной берет, чтобы я не забыла о чем-нибудь, для ребенка важном. — Она задумчиво покачала головой. — Это же надо — совсем молоденький мальчик, в жизни бы не поверила, что он может так трепетно к детям относиться.

— Но это же замечательно, Галя! — воскликнула я со вспыхнувшей надеждой. — Кто его знает, как жизнь дальше повернется…

— Нет, Татьяна, — решительно возразила мне Галя. — Я вижу, куда ты клонишь, и еще раз говорю тебе — нет! Я уже о муже помечтала — хватит. Я только сейчас поняла, какие это все глупости… Знаешь, как говорят: «Мужчины приходят и уходят, а дети остаются».

Я не стала с ней спорить, чтобы не бередить прошлое, но эта поговорка мне никогда не нравилась. У меня никогда не было непреодолимого желания обзавестись детьми; по крайней мере, выходить замуж ради этого — за того, кто нравился, скорее, моим родителям, чем не мне — я не стала. Потом у меня в жизни появился мой ангел и, спустя некоторое время, признался, что детей у него быть не может — эта новость меня тоже в отчаяние не привела, чего не скажешь о его благородном предложении оставить меня для кого-то более детородного. Но вот сейчас, когда Галина ситуация показала, что он ошибся (как всегда!), у меня вдруг возникло ощущение, что мне чего-то остро не хватает…

— Жалко, что ты не смогла к нам прийти, — сказала я Гале. — Все так расстроились — очень хотели тебя повидать. Приветов вот кучу передали…

— Спасибо, Татьяна, — улыбнулась она. — Ты всем тоже привет передавай и скажи, чтобы не обижались. У меня просто стиль жизни сейчас такой… для компании не очень подходящий. Вот произведу на свет чудо свое — тогда и общение наверстаю, вместе с шоколадом!

Нет, ну какая все-таки Галя молодец, с завистью подумала я. Вот умеет же человек одни светлые стороны во всем видеть! Я опять почувствовала, что безнадежно застряла где-то между Галиной добротой и Марининым умением отстаивать свои права. В теории Галина позиция в жизни нравилась мне намного больше, а вот на практике… временами меня так и подмывало дать сдачи. В последнее время — все чаще.

Наша бабушка-соседка скандалов больше не устраивала. В присутствии моего ангела. Когда мы уходили из дому или возвращались вместе, ее было и не слышно, и не видно. Но вот когда я оказывалась одна… Профессиональная популярность моего ангела росла — не стремительно, но неуклонно — старые клиенты рекомендовали его другим, и после Нового Года ему сделали несколько новых предложений. Согласился он не на все, но всякий раз ему требовалось подъехать на предварительную встречу, чтобы выяснить требования и условия работы, и он не всегда успевал забрать меня с работы.

Так вот, когда я возвращалась домой одна, бабуля всегда тут же оказывалась в коридоре — и бросала едкие замечания. Началось с того, что она заявила мне, что у них принято, чтобы соседи по очереди убирали на этаже. «Не в гостинице живем, чтобы прислуга за порядком следила», — заметила она, поджав губы. Я сказала, что вполне готова включиться в эту очередь. Первая же моя уборка прошла ее краткую, но всеобъемлющую инспекцию. Когда я домывала пол, она прошаркала к мусоропроводу, жуя губами и горестно вздыхая, что вот лучше бы, мол, подселилась к ним пара постарше — из тех, которые «знают, с какой стороны за швабру браться».