Ангел-мститель (СИ)

— Дело в том, Татьяна, — ответил он, четко выговаривая каждую букву, — что эта ваша Лариса — темная…

Глава 9. Подсадная утка

Я, конечно, всегда знал, что каратели так же, как и мы, с людьми работают, но мне даже в голову не приходило, насколько иначе они к ним относятся.

На связь со Стасом я вышел сразу же после того знаменательного вечера открытий и откровений. Как только Татьяна угомонилась и уснула. В полной, между прочим, уверенности, что ей удалось склонить меня к своей точке зрения на Маринины художества. Вот в этом все люди — недаром у них родилась поговорка, что только умные никогда не спорят. Ну, правильно — молчишь, значит, согласен, следовательно, умница; отстаиваешь свою позицию — значит, согласно той же логической цепочке, склочник и упрямец. Причем, не важно, с чем соглашаться; главное — с кем. Что-то меня это человеческое умение акценты в нужном для себя (и всякий раз в разном!) месте расставлять уже просто за живое берет. Раскаленными щипцами.

А я ведь потому тот спор прекратил, что просто счел необходимым как можно быстрее положить конец Марининым попыткам узурпировать втайне права и обязанности карателей. О которых она каких-то отрывочных сведений по верхам нахваталась и решила, что вполне в состоянии выступить представителем верховного правоохранительного органа на земле. Без какой бы то ни было подготовки, без глубинного, в кровь вошедшего, понимания той тончайшей границы, которая отделяет у людей простой всплеск скверного настроения от целенаправленного желания навредить другому. Типично ее стиль.

Кроме того, после всей этой хитроумной человеческой изворотливости в поисках путей перевернуть факты с ног на голову, лишь бы выставить их потом весомым аргументом в свою пользу, мне хотелось отвести душу в прямой, откровенной беседе — без подводных течений и двойного дна — с собратом-ангелом.

Тоша в этом отношении не в счет. Он уже, по-моему, так очеловечился, что его после выполнения нынешнего задания придется, как минимум, трижды очистке памяти подвергать. А потом еще некоторое время в изоляции подержать — пока не закончится инкубационный период для самого долгоживущего компьютерного вируса. Голову на отсечение даю, что пару-тройку он уже подхватил — по полдня к экрану намертво приклеивается, вон и речь уже явно инфицирована.

Одним словом, как только в тот вечер в квартире воцарилась блаженная тишина, я воззвал к Стасу — благо, обращаться к нему можно было напрямую, без приветливо-равнодушного диспетчера. Он тут же ответил — соединение с ним, похоже, в любое время суток, устанавливалось мгновенно.

— Ну, привет-привет, — жизнерадостно поприветствовал он меня, — давненько тебя не слышно было. Случилось что?

— Боюсь, что да, — осторожно начал я. — Или может случиться. В ближайшее время.

— Тогда давай с самого начала и поподробнее, — сразу же перешел он на деловой тон.

— Речь идет о Марине… — Продолжить я не успел.

— А-а, — перебил он меня со смешком, — тогда я, наверно, в курсе.

— В курсе чего? — растерялся я.

— Того, что она решила сделаться вашим персональным фильтром от негативных воздействий окружающей среды, — уже откровенно рассмеялся он.

— Фильтром? — вскипел я. Сама обо всем доложила и акценты, похоже, правильно расставила? — Да она уловителем этих негативных воздействий работает, а потом и размножителем!

— Да? — заинтересовался он. — Ну, давай — излагай свое видение.

Я коротко перечислил все Маринины медвежьи услуги, а также последствия, к которым они привели.

— Ну, и чего ты возмущаешься? — удивился Стас.

— Как чего? — захлебнулся я от возмущения. — Она крушит, как слон в посудной лавке, направо и налево, а мне потом восстанавливать?

— Так ты же сам в человеческую жизнь рвался, — хмыкнул он, — а это и есть одна из основных ее особенностей: сначала один для всех дорогу асфальтом для удобства укатывает, а потом все за этого одного дыры в ней латают. Такие развлечения вам любой человек из вашего окружения мог устроить.

— Хорошо, — скрипнул я зубами, — у этого вопроса есть и другая сторона. Тебя не беспокоит, что она сознательно ищет, кому бы соли на хвост насыпать? Что вам самим в самом ближайшем будущем придется ее подвиги расследовать?

— Ну, если бы мы такими мелочами занимались, — добродушно протянул он, — так нам штат раз в десять пришлось бы увеличить.

— Мелочами? — Я просто ушам своим не поверил. — Галиной матери посторонняя помощь потребовалась… для нейтрализации…

— Да, здесь они, пожалуй, палку перегнули, — согласился Стас, — особенно Тоша — он должен был предугадать, к чему необъяснимые явления религиозного человека привести могут. Но поскольку все обошлось…

— А никому не пришло в голову поинтересоваться, как обошлось? — с тихой злостью спросил я. — Если бы мы с Татьяной выход не нашли…

— А ты, по-моему, — снова перебил он меня, — в свое прошлое посещение документ подписал, что берешь на себя полную ответственность за все Тошины действия. Так что ты всего лишь выполнил взятые на себя обязательства. И радуйся, что тебе это удалось — иначе вместе с ними бы ответил. Тебя пронесло только потому, что Тоша всю эту авантюру от тебя скрыл, а сам он выговор получил за применение непроверенных методов. А с Марины расписку взяли, что впредь она будет все свои действия сначала с нами согласовывать.

— Как — впредь? — У меня сердце в пятки ушло. — Вы, что, не можете просто запретить ей нос везде совать?

— Во-первых, не можем, а во-вторых, зачем? — невозмутимо ответил он.

Так, или у нас там, наверху, произошла переоценка ведущей и направляющей роли ангелов в жизни человечества, или меня все-таки решили наказать за то, что проглядел Тошины «непроверенные методы» — до конца жизни, наверное, буду в ответ на каждое свое слово «Нет» слышать.

— Что значит — зачем? — как можно спокойнее спросил я. — Она ведь вообразила себя — ни много, ни мало — вашим представителем на земле, да еще и с правом решающего голоса…

— Анатолий, давай называть вещи своими именами. — Ага, и стремление перебить меня у него уже, похоже, в привычку вошло. — Когда к нам поступает сигнал, что у кого-то на земле гнойник человеконенавистничества образовался, мы такой сигнал, конечно, проверяем — изучаем предыдущую историю болезни, так сказать. Но затем нам нужно перевести эту болезнь в острую стадию — вывести гнойник наружу, чтобы быстро и результативно очистить зараженное место. Другими словами, создать ситуацию, когда больной либо всех вокруг попробует заразить, либо своими силами источник инфекции задушит. Подобная ситуация требует довольно большого количества участников — своих кадров нам обычно не хватает. Вот даже с темными частенько приходится кооперироваться. Но большей частью мы задействуем людей — без их ведома, конечно. И, поверь мне, разыскать таких людей, которые окажутся невосприимчивы к злобе и ненависти, устроить так, чтобы они оказались в нужное время в нужном месте — совсем непросто.

— Ну, и как сюда вписывается Марина — особенно по части «без ведома»? — не выдержав, съехидничал я.

— Марина — это уникальный по своей ценности случай. — От нотки восхищения, прозвучавшей в его голосе, мне стало совсем не по себе — не дай Бог, он и с ней в таком тоне беседует! — Знает, зачем нужно таких людей провоцировать — а значит, не реагирует на их выплески с чисто человеческой агрессивностью. Умеет нехорошие симптомы заранее, еще до получения нами сигнала, распознать — а значит, их можно устранить куда меньшей кровью. И главное — подходит к своей задаче творчески, не как рядовой исполнитель, как история с Денисом показала.

— Ты хочешь сказать, что вы ее используете? — вырвалось у меня против воли.

— Я хочу сказать, что мы даем ей возможность с пользой применить ее яркие способности, — сдержанно ответил он — похоже, мне удалось-таки его задеть. — Которым в ее обычной жизни просто не находится места — отчего эта жизнь начинает казаться ей никчемной и никому не нужной.

Опять? Я вдруг вспомнил, что было в его словах еще нечто, неприятно кольнувшее меня.

— Подожди, — быстро проговорил я, — а почему вы не можете ее остановить?

— А это — еще один необычный аспект нашего с ней сотрудничества, — с готовностью объяснил он. — Ты же помнишь, что после Дениса мы решили не оставлять ее без наблюдения. Само собой, физического, но и за ее внутренним состоянием мы присматривали. Так вот — в последнее время она начала все отчетливее вспоминать свою предыдущую жизнь. Ту, которая довольно печально закончилась.

— И что? — искренне заинтересовался я.

— Судя по тем картинкам, которые нам удалось выделить из ее памяти… — Он вдруг досадливо крякнул. — Они, кстати, у нее, как правило, ночью появляются — потому мы их и не сразу заметили, сам знаешь, какой надзор за спящим человеком. Так вот — похоже, она и в предыдущую свою жизнь не очень-то вписывалась. На что ей постоянно указывали. Не исключая и твоего коллегу. Особо ярый пацифист, небось, был, — добавил он с явной неприязнью.

— А как она погибла? — спросил я, чтобы увести разговор со скользкой почвы межведомственных трений.

— Не знаю, — задумчиво ответил он, — ничего, связанного с этим, пока не обнаружилось. Но я думаю, что в какой-то момент она просто взорвалась. И вот этого-то нам сейчас никоим образом нельзя допустить.

Здесь я был с ним полностью согласен. Мне и самому не очень улыбалось оказаться где-то поблизости от Марины, доведенной до крайней точки. Но не потакать же ради этого всем ее капризам!

— А ты дальнейшую судьбу ее хранителя не знаешь? — поинтересовался я, пытаясь ухватить за хвост мелькнувшую в голове интригующую мысль.

— Понятия не имею, — равнодушно отозвался он.

— А узнать можешь? — настаивал я.

— Зачем? — Пришел его черед язвить. — Сочувствие выразить хочешь?

— Я хочу узнать его версию событий, — ответил я — не менее сдержанно, чем и он пару минут назад. — Ты этого понять не можешь — а я очень хорошо знаю, как трудно бывает разобраться, что твоему человеку на самом деле нужно, особенно если он все в себе держит. Нам с Мариной все равно никуда друг от друга не деться, а разговора не получается — для нее все хранители вроде крышки в скороварке. И если ее бывший действительно ничего кроме буквы закона перед собой не видел, я хоть извинюсь перед ней за него. А если это она на своих мыслях и чувствах собакой на сене сидела… Ей, особенно сейчас, вовсе не помешает напомнить про лебедя, рака и щуку.

— Ладно, поспрашиваю, — согласился Стас. — Но в целом, скажу тебе так — выбрось Марину из головы. Она в прямом контакте со мной находится, и у меня есть с ней договоренность… устная, правда, но лично у меня ее слово сомнений не вызывает… что непосредственно на вашу жизнь она больше покушаться не будет. И Тошину тоже, — добавил он, предварив мой следующий вопрос.

А у меня еще один в запасе был.

— У них с Татьяной еще одна близкая подруга есть, — заметил я, словно между прочим.

— Вот пристал! — фыркнул Стас. — Ладно, я с ней эту еще одну подругу отдельным пунктом оговорю.

У меня стало немного поспокойнее на душе. В твердость Марининого слова я не очень-то верил (уж кому, как не мне, знать удивительную способность людей выворачивать его наизнанку!), но уверение собрата-ангела в том, что она находится под надежным контролем, вселяло определенные надежды. А если и мне самому удастся прояснить картину ее предыдущей жизни и сбить с нее в откровенном разговоре окалину предвзятого отношения ко всем хранителям и ко мне в частности… Одних только моих отношений с Татьяниными родителями достаточно, чтобы убедиться, что договориться можно с кем угодно — при условии искренности и настойчивости.

Что в самом скором времени блестяще подтвердили как мой собственный парень, так и Светин.

Мой партизан решил расширить круг общения, включив в него Татьяну. Принялся, понимаешь, приставать к ней, чтобы поиграла с ним. Она, конечно, ничего не поняла и при каждом прикосновении замирала, как завороженная. Но я-то видел, что ему хочется размяться, подвигаться… и не хватало еще, чтобы он Татьянину неприязнь к физическим упражнениям унаследовал! Для начала я предложил ему простенькую игру в салочки, и он принялся с восторгом уворачиваться из-под моей руки. Татьяна, разумеется, начала хихикать — он, мол, меня боится. Ха! Посмотрим, что она скажет, когда он еще в пеленках отличным спортсменом окажется!

У Светы на даче, куда мы отправились праздновать ее день рождения, мне удалось одним выстрелом убить сразу целую кучу зайцев. Причем совершенно неожиданно для себя самого. Мне очень хотелось туда поехать, чтобы, в первую очередь, посмотреть на взятую под контроль Марину. Чтобы впредь отличать эту ее ипостась от обычной, непредсказуемо стихийной. Я вовсе не собирался даже приближаться к ней без особой надобности! Если, разумеется, она меня первая не зацепит — я свое согласие словами, а не молчанием выражаю.

Обратите внимание — последнее условие я тоже огласил в разговоре с Татьяной вслух.

Кто же знал, что Светин мальчик опять раскапризничается, предоставив мне возможность в очередной раз решить дело миром, показать его родителям, что их отношения с сыном уже перешли в ту стадию, когда окриком ничего не добьешься, и ненавязчиво продемонстрировать Марине, каких блестящих и скорых результатов можно добиться при наличии доброй воли к согласию с двух сторон. И что бы вы думали? Она тут же предложила тост за сюрпризы (свои, надо понимать) как лекарство от упрямства (моего, без сомнения). Стоит после этого говорить об обоюдном желании слышать друг друга?

За столом я еще раз попытался перекинуть к ней мостик взаимопонимания — не побоявшись вслух признать ее выдающиеся способности и похвальное стремление приходить на помощь кому угодно, я всего лишь тонко намекнул, что Юлий Цезарь жил в древние века, когда сам темп жизни еще позволял хвататься за несколько дел сразу, и потом — у него была целая армия секретарей, адъютантов и просто рабов, чтобы все эти дела до конца доводить. В наше же время рабство давно отменено, а вот умение работать в команде ценится все выше.

Она тут же переиначила все мои слова, обвинив меня в пустой болтовне вместо реальной помощи по хозяйству нашим хозяевам и вызвав меня во двор, как на арену турнира. Ну, все — даже у моего ангельского терпения предел есть! Можно подумать, это она в прошлый раз вместе с Сергеем кусты подстригала и ветки на… забыл, как это дерево называется… подвязывала!

Вот и хорошо, что она практически прямо у него и остановилась — если понадобится, я ее носом в него ткну как в вещественное доказательство!

— Ну, давай — высказывайся, — насмешливо бросила она, поворачиваясь ко мне лицом.

— Что именно я должен тебе высказать? — решил я в последний раз протянуть ей руку доброй воли.

— Если у кого-то есть замечания в мой адрес, я предпочитаю, чтобы мне их в лицо высказывали, — прищурилась она.

— В который раз? — огромным усилием воли подавил я вспышку раздражения. — Тебе же все мои слова как шум прибоя.

— Взаимно, — бросила она.

— Возможно, было такое дело, — скрипнув зубами, признался я. — Но, в отличие от тебя, я хотя бы пытаюсь понять оппонента в споре. Я тут на днях со Стасом разговаривал…

Она вскинула бровь в насмешливом понимании.

— … и я согласен, — чуть повысил голос я, — что если их направление работы вызывает у тебя интерес, нужно дать тебе возможность попробовать свои силы. Но я — по природе своей — совершенно иначе к людям отношусь, и считаю, что иногда им нужна защита, в первую очередь, от самих себя.

— Смирительная рубашка, одним словом, — вставила Марина.

— Слушай, мы ведь оба с тобой знаем, почему я тебя так раздражаю, — решительно отбросил я в сторону все разговоры вокруг да около. — Основания у тебя для этого есть, не спорю — твой бывший ангел явно не на высоте оказался. Но зачем же всех под одну гребенку? Для тебя ведь это — не вопрос глубоких убеждений, ты по личным мотивам мою позицию не приемлешь.

— Так же, как и ты мою, — не осталась она в долгу.

— А вот и нет! — возмутился я. — Меня, конечно, не радует, что все последствия твоих демаршей по улучшению жизни Татьяны именно мне на голову валятся, но знай я о них заранее… а я бы, в отличие от тебя, не поленился их просчитать!.. я бы слова против не сказал.

Марина с нарочитым недоверием смерила меня взглядом с головы до ног.

— И дело даже не в том! — быстро перешел я к следующему аргументу. — Речь уже идет о том, что однажды в своих самовольных вылазках ты нарвешься на серьезного противника — и тогда что? Не дай Бог случится… что-то, когда никого рядом не окажется — будешь в следующей жизни и карателей тоже за нерасторопность ненавидеть?

— Уже нарывалась, — презрительно заметила Марина.

— При полной поддержке Стаса, — с удовольствием подхватил я, — и после согласования с ним своих действий. Каковое требует огромной подготовительной работы, которую тебе просто не показали. И ты решила, что вполне могла бы даже темного играючи, одной рукой на обе лопатки уложить. И главное — что в любой ситуации нужно сразу к радикальным мерам прибегать. — Помолчав немного, я добавил: — Мы с тобой в последнее время разговариваем, как хирург с терапевтом: хирург кричит: «Резать!», а терапевт его уговаривает, что нужно сначала — перед выбором метода лечения — понаблюдать за состоянием больного.

— Это ваше наблюдение не реже к летальным исходам приводит, — фыркнула Марина.

— А скажи мне, пожалуйста, — спросил ее я, — ты согласна, что с Галиной матерью прокололась?

Глянув в сторону, она ничего не ответила.

— И что — все равно тебе было? — настаивал я. — Не стали мысли появляться… неотвязные… что вот, как-то иначе можно было? — Опять не дождавшись ответа, я продолжил: — Так почему тебе не приходит в голову, что у твоего ангела точно также камень на душе лежит? Много лет и без единой минуты забвения? Ты новую жизнь получила, с чистого, как говорят, листа…

— Вам, насколько мне известно, тоже память чистят, — резко перебила меня Марина.

— А вот здесь позволь мне тебя уверить — такое не забывается… — И именно в этот, самый неподходящий момент ко мне подбежал Олежка и потащил к бассейну.

Во время нашего морского боя мне постоянно лезли в голову мысли о том, как объяснить Марине, что такое вечность раскаяния, осознания своей несостоятельности и сомнений в праве на принадлежность к ангельскому сообществу — одна другой лучше. Где они только раньше были? Вот и сражение проиграл!

Когда мы вернулись на веранду, я время от времени поглядывал на Марину и при виде ее упрямо-замкнутого выражения чуть не взвывал мысленно — ну, вот каких-то десяти минут не хватило, чтобы укрепить в ее сознании ростки здорового сомнения! А когда по дороге домой Татьяна проговорилась, что они со Светой в Маринином присутствии друг другу на своих начальников жаловались, я и вовсе расстроился. И целую неделю потом осторожно выспрашивал у Татьяны, не случилось ли у нее на работе что-нибудь… радикальное.

Обошлось. То ли Марина слово свое держала, то ли Стас ее — в руках и крепко, но перемены у Татьяны в офисе никоим образом не выходили за обычные рамки человеческих отношений. Спустя некоторое время они меня даже развлекать начали.

У них появилась новая сотрудница, которой понравился Тоша и которая — согласно современной моде — тут же взялась обеими руками приручать его. Временами, возвращаясь за Татьяной за час-другой до конца рабочего дня, я чуть не давился от хохота, наблюдая, как она стреляет в него томными взглядами и обворожительными улыбками, а он старательно от них уворачивается — после чего она только удваивала усилия.

Я посоветовал было ему откровенно объясниться с ней, чтобы зря не старалась, но он категорически отказывался говорить на эту тему, невнятно бормоча что-то о том, что некоторые люди не только ни малейшего понятия о приличиях не имеют, но и намеков не понимают. Мне показалось, что он начал куда сочувственнее относиться к моей неприязни к чрезмерно активным девушкам. А то — молодец, понимаешь, Марина, за нее можно не беспокоиться!

Вскоре, однако, произошло событие, которое отправило этот неудачный любовный роман, невольным героем которого сделался Тоша, на самый, что ни на есть, задний план. Однажды вечером Татьяна сообщила мне, что Франсуа задерживается со своим ежегодным посещением их фирмы, и что она уверена, что с его работой эта задержка никак не связана. Я тут же предложил ей позвонить французам, и в разговоре выяснилось, что осложнения возникли у Анабель.

Я тут же насторожился. Осложнения у Анабель? У той самой Анабель, которая подмяла под себя не только своего Франсуа, но и других людей в своем окружении, а заодно и свое небесное руководство? У той самой Анабель, которая и коллегой-ангелом пытается командовать, не краснея — уж Венсаном из кружка своих друзей точно? У той самой Анабель, которая небрежно, глазом не моргнув, ставит на место даже темных, как показала история того же Венсана, да и Тошина тоже? Минуточку, а может, осложнения возникли не лично у нее? В голове у меня мгновенно выстроилась цепочка: Анабель — Венсан — темные.

Разумеется, я тут же позвонил ей — Татьяне вовсе необязательно было напоминать мне об этом. Начало в моей логической цепочке оказалось правильным, но затем она ушла в сторону таким зигзагом, что меня затопило сочувствие к первому ее звену.

Небесный коллега и земной приятель Анабель Венсан решил, наконец, открыть глаза своей подопечной Мари-Энн на истинную природу их взаимоотношений. Моим примером с Татьяной, наверное, вдохновился. А может, ему просто уже осточертело видеться с женой — Софи, тоже ангелом — всего несколько раз в год, на всяких сборищах феминистического движения, ярыми сторонницами которого были обе их подопечные.

Посвящение заядлых феминисток в высокую небесную тайну прошло легко, как ножом по маслу, который затем, однако, уперся в твердое дно масленки. Которой оказалась нерушимая вера девушек в то, что отрыв от общества и воспарение над рутиной бытия вовсе не исключает объединение приобщившихся к великой идее. Проникшись печально-романтической историей Венсана и Софи, они тут же решили создать новое движение (смешанное, на этот раз) за права обездоленных — особенно в невидимости — ангелов, программа-максимум которого будет состоять в предоставлении ангельскому меньшинству мест в Европарламенте.

Почувствовав, что кампанию такого масштаба вряд ли получится представить небесному руководству незначительным побочным эффектом установления теплых, доверительных отношений с подопечными, Венсан и Софи схватились за голову. За голову Анабель. В которой — из долгого опыта пребывания на земле — тут же родилась мысль, что для того, чтобы остановить движение, не нужно с ним бороться — его нужно возглавить.

Когда Анабель представили молодым энтузиасткам, они, тут же избрав ее почетным координатором инициативной группы, принялись заглядывать ей в рот в ожидании директив по пресечению факта угнетения бесправных ангелов. Анабель предложила начать с простого, но столь необходимого в будущем расширения рядов сторонников движения. Причем в духе времени — с создания сайта «Анонимные изгои общества». Желающим зарегистрироваться на нем будет предложена анкета, которая — по задумке создателей — позволит отделить возможных хранимых от простых любопытных.

И до тех пор, пока сайт не запустится и не наступит стадия обработки полученных анкет, Анабель не решалась оставить фанатичных поклонниц ангелов без своего надзора. На ее фоне Венсан и Софи явно не пользовались у тех необходимым авторитетом — те даже чуть не отправили их в нечто вроде медового месяца, сказав, что прекрасно сами друг за другом присмотрят.

Слушая Анабель, я не знал, плакать мне или смеяться. Плакать от зависти — от того, как лихо она буйную человеческую активность если и не в полезное, то уж точно в безвредное русло направляет. Смеяться от облегчения — от того, что не только у меня проблемы с этой самой активностью. Может, и Марину с ними познакомить? Нет, лучше не нужно — идея защиты ангелов ее явно не заинтересует, а вот создать общество защиты от ангелов с нее станется…

Через какую-то жалкую неделю я убедился, что для великой идеи не существует ни границ, ни расстояний.

Марина с присущей ей дотошностью принялась доказывать, что в отношении ее безразличия к правам ангелов я опять ошибся.

По крайней мере, к правам знакомых ей ангелов.

Кто его знает — может, во время операции с Денисом ее телепатии обучили?

Когда в один из вечеров Татьяна принялась пыхтеть по телефону, рассказывая ей, как новая сотрудница пытается приручить Тошу, у меня сердце екнуло. Ну, не устоит же сейчас против такого соблазна! И как я только мог забыть в разговоре со Стасом и Тошу в список неприкасаемых включить? Ага, так я и поверил, что ей именно сейчас срочно понадобилось интерьер обновить, и именно с помощью Татьяниной фирмы!

Тоша, нужно отдать ему должное, не все чутье еще на виртуальных перекрестках растерял — его визит Марины тоже насторожил. Но видно всерьез допекла-таки его эта новая девчонка — тут же с кривой усмешкой бросил, что хорошим манерам ее поучить не помешает. Еще и базу подвел: «Чтобы до карателей дело не дошло». И это — ангел! И это — находящийся у меня в обучении ангел! У него на глазах готовится покушение на психическое здоровье человека, а он… Впрочем, что о нем говорить — он сам, своими собственными руками другого человека чуть до паломничества к святым местам для снятия порчи не довел!

А, пусть что хотят, то и делают — сил моих больше нет.

В конце концов, меня сюда прислали не все человечество скопом охранять.

Меня сейчас больше встреча с Анабель интересует — я уж ее подробно расспрошу, как она своих активисток в узде держит. Нужно будет только ее одну как-то перехватить, а то в общей компании Татьяна сразу догадается, к чему я клоню…

Но до приезда французов произошло еще одно событие — с виду незначительное, но серьезно поколебавшее мое недоверие к Марине.

В тот вечер Татьяна вышла из офиса чуть позже обычного. Вместе с Тошей. Вместо того чтобы проститься, как обычно, на крыльце, они ринулись к моей машине так, словно за ними толпа темных гналась. И даже рта мне не дали раскрыть — не говоря уж о том, чтобы объяснить, что происходит. Впрочем, через несколько минут я и сам все понял.

У выхода показались Марина и эта новая девчонка — и я получил, наконец, возможность воочию увидеть, как Марина свои самодеятельные рейды проводит. Красиво, черт возьми! Она говорила спокойно и уверенно, удерживая девчонку на месте одним только взглядом — не было ни резких жестов, ни угрожающих поз, ни повышения голоса… Вот последнее, кстати, жаль — мне было бы интересно послушать, она с ней так же жестко, как со мной говорила? Похоже, нет — выражение страха на лице у девчонки ни разу не появилось, только удивление, растерянность и, под конец, смирение.

Вот только потом она впечатление немного подпортила — отпустив девчонку небрежным кивком, повернулась и помахала нам ручкой, словно примадонна дальним знакомым, сидящим где-то в конце зала.

Учитесь, мол, ангелы, как это делается!

Скрипнув зубами, я дал себе слово зажать свое самолюбие в кулак и прямо спросить Анабель, как с таким талантом бороться. Или куда его направить — так, чтобы он только за горизонтом и остановился.

Перехватить Анабель до общей встречи мне удалось — Франсуа, естественно, сразу с самолета в офис ринулся, а я позвонил ей и сказал, что заеду за ней в гостиницу, а оттуда уже мы вместе отправимся за нашими людьми.

А вот сразу заговорить на интересующую меня тему она мне не дала. Сначала пришлось выслушать ее поздравления с парнем, с машиной, с моим, как она выразилась, полным и окончательным погружением в человеческую жизнь. И отвечать на ее расспросы, насколько по вкусу эта жизнь мне приходится.

Вежливости ради я рассказал ей наши новости, поинтересовался, как дела у всех остальных членов ее добродетельного кружка, и, едва дождавшись ответа, спросил, что не жалеет ли Венсан, что открыл свою сущность Мари-Энн.

— Ну что ты! — рассмеялась она. — Ему и с Софи больше скрываться не нужно, и с Мари-Энн он сейчас намного откровеннее разговаривать может.

— А то, что она, того и гляди, на весь свет начнет об ангелах кричать? — с сомнением произнес я.

— Анатолий, ты же помнишь, что у нас несколько иной подход к взаимоотношениям с людьми — более практичный. — У нее чуть дрогнули уголки губ. — Во-первых, люди и так на каждом углу об ангелах твердят — и никто не воспринимает это всерьез. Во-вторых, мы для того рядом с ними и находимся, чтобы не допустить выхода их деятельности за рамки уже принятых среди людей теорий. И, в-третьих, сейчас в них бурлит восторг неофитов — скоро он уляжется, и мы направим их энергию в более полезное русло. Кстати, поиск посвященных людей и их ангелов — идея очень неплохая.

— Вопрос только — уляжется ли? — проворчал я.

— Что — никак с Таньей совладать не можешь? — насмешливо спросила она.

— Да не с Татьяной, — с досадой отмахнулся я, — с подругой ее, Мариной.

Она вопросительно вскинула бровь.

— Помнишь, тогда в ресторане… с Денисом, к нам девушка подходила?

Она кивнула. Я вкратце рассказал ей о прошлой истории Марины, о ее участии в выдворении Дениса с земли, о самовольно взятой ею на себя роли защитника всех друзей и близких и о наших с ней разногласиях в методах этой защиты.

— Хм, — задумчиво произнесла Анабель, — действительно очень интересный случай. И, не обижайся, я скорее с карателями соглашусь — не использовать его неразумно для обеих сторон. Я бы с удовольствием с ней познакомилась.

Если бы не ее замечание о карателях, я бы завопил от радости. Ах, неразумно такой случай упускать? Вот пусть попробует куда-нибудь Марину направить — а я со стороны посмотрю и поаплодирую победительнице. Нет, не буду — догадываюсь, кто ею окажется.

Отвечать, к счастью, мне не пришлось — из здания вышла Татьяна с Тошей и Франсуа, и начался тот самый общий разговор, в котором произносится масса слов без какого бы то ни было обмена информацией.

Я стоял лицом к входу и поэтому, что когда в двери показалась та самая новая девчонка, не смог не заметить, что разговор с Мариной произвел-таки на нее неизгладимое впечатление. Завидев Тошину спину, она вдруг замерла, с ужасом окинула взглядом всю нашу компанию и ринулась прочь. Я укоризненно глянул на Татьяну, но слева вдруг послышался негромкий, но резкий вопрос Анабель, нет ли у меня в кармане какого-то мелкого предмета.

От неожиданности я молча протянул ей свой блокнот, в который начал в последнее время записывать свои доходы и расходы (с этим кредитом, знаете ли, без планирования бюджета никак не обойдешься), и она тут же потащила меня вслед удаляющейся… Ларисы, по-моему.

— Догонишь ее, — торопливо инструктировала она меня на ходу, — и спросишь, не она ли обронила…

— Зачем? — глянул я на нее в недоумении.

— Мне нужно на нее посмотреть, но так, чтобы она, по возможности, не обратила на меня внимания, — отрывисто объяснила Анабель. — Есть в ней что-то…

— Это, между прочим — последняя жертва Марины, — буркнул я.

— Да? — Анабель покосилась на меня с каким-то непонятным выражением. — Еще интереснее…

Мы догнали девушку, я окликнул ее, протянул ей блокнот — не останавливаясь и не оборачиваясь, она глянула на него через плечо и отрицательно покачала головой. Не зная, что делать дальше, я повернулся к Анабель…

— Анатолий, что это у вас здесь творится? — не дала она мне и слова вымолвить, пристально глядя вслед удаляющейся девушке.

— В смысле? — вообще растерялся я.

— Эта девушка — темная, — медленно, с расстановкой произнесла она.

Я замер, боясь пошевелиться — все вокруг как-то зашаталось. Одно движение — и растянусь самым постыдным образом у ее ног.

— Ты в порядке? — озабоченно спросила она.

— Нет, — честно ответил я, не решаясь даже голову к ней повернуть.

Она взяла меня под руку, осторожно развернула на месте и повела назад. Я взял себя в руки — не хватало еще на глазах у всей нашей компании и ее с собой на землю утянуть. Она принялась бомбардировать меня вопросами — я отвечал коротко, старательно переставляя одну ногу перед другой.

— Она с Таньей работает?

— Да.

— Давно?

— Месяц, может, чуть больше.

— Пыталась с ней как-то сблизиться?

— Вроде, нет. Скорее, с Тошей.

— Успешно?

— Нет.

— Что ты имел в виду, сказав, что она — последняя жертва Марины?

— Та ее от Тоши отвадить пыталась.

— Каким образом?

— Не знаю, по-моему, припугнула чем-то.

— И удалось?

— Судя по всему, да.

Анабель помолчала немного и быстро закончила разговор.

— Завтра вечером встретимся у вас — постарайся сделать так, чтобы Марина тоже приехала.

Когда мы подошли к остальным, я уже пришел в себя. По крайней мере, Татьяна не заметила моей тревоги. Чего не скажешь об остальных. Франсуа вообще всегда с Анабель на одной волне был — это я уже давно заметил. Да и потом — он меня сейчас меньше всех волновал, она ему все, что сочтет нужным, в гостинице расскажет. Тоша отказался ехать с нами, но к машине пошел и, пока остальные усаживались в нее, взял меня за горло.

— Что? — коротко спросил он, сверля меня взглядом.

— Эта ваша новенькая — темная, — без предисловий ответил я.

У него на лице появилось такое выражение, что я тут же понял, что — как бы дальше ни развивались событий — кого-то одного нам точно стреноживать придется. Он явно только что повысил себя из жертвы надоедливого любовного романа в главного героя шпионского детектива. А если они еще с Мариной у меня за спиной споются…

— Сможешь завтра вечером к нам приехать? — быстро спросил я. — Разбираться будем.

— Не знаю, — отрывисто ответил он, напряженно размышляя о чем-то. — Постараюсь.

Я кивнул. Затем — в целях предотвращения создания неуправляемой коалиции — добавил: — Марину я сам предупрежу.

По дороге в гостиницу Франсуа взял на себя Татьяну, дав нас с Анабель возможность обсудить еще одну важную деталь. Вот как-то хорошо все же у них действия скоординированы!

— Хорошо бы и Тошу пригласить, — негромко произнесла она, едва заметно шевеля губами.

— Уже, — коротко бросил я.

— И Танье нужно сообщить, — продолжила она.

Я молча кивнул.

— Пораньше, — настаивала она.

Я снова кивнул — на сей раз крепко сжав зубы.

— Чтобы она завтра в шок не впала, — никак не унималась Анабель.

Мой следующий кивок сопроводился звуковым эффектом — сами собой скрипнули плотно сжатые зубы.

— И осторожно — чрезмерные волнения ей сейчас не нужны, — решила окончательно добить меня Анабель.

Да она издевается, что ли? Разумеется, я сообщил Татьяне — если прямо рядом с ней по восемь часов в день темный ангел с неизвестными намерениями крутится! И, естественно, сразу же, как только мы поехали домой — помня ее реакцию на известие о Денисе, я предпочел, чтобы она в этот момент не только сидела, но и ремнем к своему сидению пристегнута была! И осторожно — один только этот факт, без собственных умозаключений. Которых у меня, правда, еще и не было. Мысли в голове метались, как после вина. Бутылки вина. Большой бутылки.

Татьяна тут же ринулась мне на выручку. Судя по выражению ее лица, она с ходу перемахнула барьер шока (вот в физической бы жизни так!) и немедленно вырвалась на широкий простор предположений и догадок.

— Вот гады! — воскликнула она через несколько жалких минут после того, как я объявил ей о страшной опасности, притаившейся прямо у нее под боком.

— Кто? — растерялся я от ее совершенно неожиданной реакции.

— Да темные эти ваши! — объяснила она, раздувая ноздри. — Это они так Тоше за Дениса решили отомстить!

— Ты думаешь? — с сомнением произнес я. Мне самому даже в голову не пришло глянуть на ситуацию с этой стороны.

— А ты как думаешь? — с интересом спросила она.

Ну, почему она всегда задает мне этот вопрос именно в те редкие моменты, когда я не готов на него ответить? Почему ее не интересует мое мнение, когда я полон дельных советов до такой степени, что они прямо через край переливаются? Почему в таких случаях она одни возражения генерирует?

— Я пока ничего не думаю, — со спокойным достоинством ответил я. — Фактов не хватает. Вот соберемся завтра, вы с Тошей нам обо всех ее действиях расскажете — подробно, с самого начала! — тогда и попытаемся вычислить, зачем она явилась.

— Да что тут вычислять! — разгорячилась Татьяна. — Все одно к одному сходится. Дождались, пока у нас вакансия откроется, чтобы внедрить ее. Всеми талантами снабдили, чтобы ее без малейших колебаний взяли. Да еще и внешностью такой обаятельной, чтобы она Тоше голову заморочила. А нет — так жизнь ему отравлять стала. И Марина! — У нее вдруг широко распахнулись глаза. — Недаром она ее испугалась, предупредили, небось, что с ней нельзя связываться!

— Да? — рявкнул я, не выдержав очередного дифирамба Марине. — А может, у нее просто руки до Марины еще не дошли? В списке виновников провала Дениса Марина уж никак не ниже Тоши стоит. Может, эта Лариса как раз и дожидалась, пока Марина на сцену выйдет? А на Тоше пока просто разминалась? Может, Марине просто повезло, что Анабель вовремя приехала?

— А почему, кстати, Анабель ее узнала? — нахмурилась Татьяна.

— Да я же рассказывал тебе, что у нее давний опыт общения с темными, — напомнил ей я, каким образом Анабель оказалась замешанной в историю с Денисом.

— Нет, я имею в виду, — поправилась Татьяна, — почему вы с Тошей ее не разглядели? Вы же с одним уже тоже столкнулись…

Я озадаченно задумался. А в самом деле — хороший вопрос, я бы тоже хотел ответ на него услышать. От Тоши. Со мной-то понятно — я в последнее время либо только на обед появляюсь, либо к самому концу рабочего дня, а он куда смотрел?

— Не знаю, — поморщился я. — Во-первых, прямой угрозы вам с Галей не возникло…

— У Анабель тоже, — тут же вставила Татьяна.

— Во-вторых, — продолжил я чуть громче, — мы не могли и предположить, что к нам, после Дениса, еще кто-нибудь сунется…

— Анабель тоже, — упрямо повторила Татьяна.

— А в-третьих, — вспылил я, — это совершенно неважно! И я больше не хочу из пустого в порожнее переливать — завтра думать будем. Я на работу не поеду — побуду с тобой в офисе, на всякий случай.

— Ой, не говори глупости! — пренебрежительно махнула рукой Татьяна. — У нас на завтра дальнейшие переговоры запланированы, я целый день с Франсуа и Сан Санычем буду — что она мне сделает?

— Ну, ладно, — неохотно согласился я. Отменять встречи без предупреждения — как-то нехорошо. — Но только я тебя прошу: не то, что слов — никаких взглядов в ее сторону! Пока не определим, в чем состоит ее цель, и как с ней дальше себя вести. И я все-таки как можно раньше приеду, — добавил я в ответ на ее небрежное пожатие плечами.

Решение больше не думать оказалось, однако, более простым на словах, чем на деле. От мыслей избавиться мне так и не удалось. Всю бессонную ночь. От очень неприятных мыслей. Направленных на родное небесное ведомство.

В самом деле, почему у нас с Тошей не появилась — автоматически, тогда, в конце года — способность распознавать темных? Если Анабель какую-то специальную подготовку прошла (со мной ведь тоже занимались — перед тем как выпустить в постоянную видимость — чтобы я своих чувствовать начал), почему нам с Тошей ничего подобного даже не предложили? То, что нас не предупредили о появлении противника, меня не удивляло — в конце концов, если ее к кому-то из Татьяниного офиса направили, то у каждого свое дело, как говорится. Но почему они не отреагировали, когда этот противник начал их собственного сотрудника травить — параллельно с основной задачей? И куда вообще Стас смотрел? Обещал же за каждым Марининым шагом присматривать — значит, не мог не заметить, что она по незнанию отнюдь не на человека замахнулась…

Несколько раз меня подмывало обратиться к моему руководителю, но я сдержался. Не хотелось вместо ответов на свои вопросы услышать очередную отповедь: поскольку действия противника явно направлены не на Ваш объект, занимайтесь, любезный Анатолий, своим делом и не беспокойте по не имеющим к нему отношения пустякам вышестоящих сотрудников.

Следующий день тянулся у меня так, словно в каждую его минуту кому-то удалось три впихнуть. Утром я высадил Татьяну у офиса, дождался появления Тоши и велел ему (в приказном порядке) не выдать себя ни единым словом-жестом-взглядом, не спускать с Татьяны глаз и даже на обед не покидать офис. Потом я поехал на работу. С очень тяжелым сердцем.

Да что же у них сегодня столько вопросов, словно они их неделю копили?! А у вторых — еще хуже: опять пристали, чтобы я дважды в неделю к ним приезжал! Еще повышением зарплаты соблазнять начали!

Пообещав подумать над полученным предложением, я сбежал и со всех ног кинулся к Татьяне. Ее в офисе не оказалось. В смысле, за столом. Ларисы — тоже. Я покрутился у закрытой двери в кабинет Сан Саныча, размышляя, как бы мне чуть-чуть приотворить ее и протиснуться внутрь, но — в свете возможного присутствия в этом кабинете Ларисы — идея была настолько рискованной, что мне пришлось отказаться от нее.

Вернувшись к Тошиному столу, я угрюмо спросил: — Все в порядке?

— Угу, — мрачно бросил он.

— Они обе там? — кивнул я в сторону кабинета.

Тоша понял, о чем я, даже не видя меня.

— С самого утра, — коротко ответил он. — На обед выходили, но с виду все спокойно.

— А ты? — поинтересовался я. Если он с таким лицом на Ларису поглядывает…

— Молчу, — раздраженно отозвался он, — и с экрана глаз не свожу.

— Вечером будешь? — решил уточнить я.

— Попозже, — пообещал Тоша. — Домой сначала заеду.

В этот момент заветная дверь открылась, и я шею вытянул, чтобы получше рассмотреть выходящих из нее людей. А главное — не людей.

Франсуа щебетал как обычно, Сан Саныч не сводил с него влюбленных глаз, Татьяна улыбалась обоим. Лариса вышла из кабинета последней и тихо, как мышка, прошмыгнула к своему столу, не поднимая глаз от пола. У меня немного отлегло от сердца — кто его знает, может, она действительно не имеет к нам никакого отношения?

Решив, что за последние пять минут с Татьяной, погруженной в оживленную беседу с двумя мужчинами, ничего не случится, я выскочил из офиса вслед за первым же покинувшим его человеком и помчался к машине, у которой уже стояла Анабель.

На этот раз никаких разговоров у выхода из офиса мы вести не стали, а сразу же поехали к нам домой. По дороге меня кольнула мысль, что так и не удалось ничего особенного для них приготовить — а мог бы, вместо того чтобы всю ночь из угла в угол бегать…

Квартира наша им понравилась, хотя никакого особого впечатления — по сравнению с их домом — я не ожидал. Минут через пятнадцать я спросил Татьяну: — Что Марина сказала?

— К семи будет, — ответила Татьяна с загоревшимися глазами.

— А Тоша? — тут же включилась Анабель.

— Тоже где-то также, домой только заедет, — сообщил я и, увидев, как вытянулось у нее лицо, добавил: — Он потом просто… появится. У него тут талант обнаружился с места на место перескакивать.

— О! — мечтательно протянула Анабель. — Как я ему завидую…

В ожидании последних приглашенных на судьбоносную встречу я выставил на стол все, что нашлось в холодильнике, и извинился за отсутствие обещанных шедевров национальной кухни.

— Ерунда! — махнул рукой Франсуа. — Не в последний же раз собираемся…

— Сейчас более важные дела есть, — подхватила Анабель.

В начале восьмого в нашей гостиной материализовался Тоша.

— Я ей по дороге домой диск с самым свежим сериалом купил, — отдуваясь, произнес он, — так что у меня часа два есть.

Я с удивлением глянул на часы. Опаздывать — как-то непохоже на Марину… С другой стороны, Тоша больше всех во времени ограничен.

— Ладно, не будем Марину ждать, — начал я, и Татьяна метнула в меня обиженным взглядом.

По просьбе Анабель Татьяна с Тошей рассказали историю появления и утверждения Ларисы в офисе, которую и я выслушал с большим интересом — многие подробности оказались совершенно мне незнакомыми. Анабель часто перебивала их вопросами — судя по выражению ее лица, пыталась сравнить услышанное с поведением того темного ангела, который в свое время чуть не увел Мари-Энн у Венсана. И, похоже, ничего общего не находила — так же, как и я, вспоминая манеры Дениса.

После завершения их рассказа я снова взял слово.

— Наиболее вероятным представляется, — подвел итог я, — что она нацелена на кого-то из сотрудников…

— Ничего подобного! — ринулась в бой Татьяна. — Я считаю, что она явилась с целью отомстить Тоше…

Тоша и Анабель отреагировали одновременно, хором.

— Вряд ли, — задумчиво покачала головой Анабель.

— Не думаю, — усмехнулся Тоша.

Татьяна надулась.

— Танья, — сжалилась над ней Анабель, — вряд ли темные станут на такие мелочи размениваться — у них более крупных задач хватает, а штат у них не шире нашего. Да и потом — не дураки же они, чтобы второй раз на одни и те же грабли наступать.

— Возможно, — не сдавалась Татьяна, — но насколько я помню, эти темные появляются рядом с теми людьми, в которых изначально что-то нехорошее есть — а у нас таких нет, я их всех отлично знаю! — Она обвела торжествующим взглядом всех присутствующих.

— Это как сказать, — вставил я, — бывает, что на работе — милейший человек, а дома — зверь зверем.

Татьяна повернулась ко мне с такой заинтересованной улыбкой, что я закашлялся.

— Дело не в этом, — задумчиво произнес Тоша, — дело в том, что нам теперь делать.

— Мне кажется, — вновь заговорила Анабель, — что вам разумнее всего понаблюдать…

В этот момент раздался звонок в дверь. Открыв ее я увидел Марину и сразу же напрягся — меня словно волной электрической от нее окатило: в глазах — вызов, на лице — улыбка предвкушения, во всей позе — охотничья стойка.

Пройдя мимо меня прямо в гостиную, она поздоровалась со всеми, извинилась за опоздание и без особых церемоний в виде приглашения села к столу.

— Кто-нибудь, расскажите мне, что я пропустила, — заявила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Все переглянулись — и уставились на меня. Замечательно — по-моему, мне только что вручили мандат выразителя общественного мнения. Мне придется сообщать Марине, что в пределах ее досягаемости появился темный ангел — о чем она еще в новогоднюю ночь вслух мечтала. По-моему, Тоша сейчас получит ответ на свой последний вопрос — нам будет велено сидеть и наблюдать, как она следующего темного потрошить будет, — разражаясь бурей аплодисментов в нужных местах (список прилагается).

— Марина, мы хотели поговорить с тобой об их, — я кивнул в сторону Татьяны и Тоши, — новой сотруднице. О той, с которой ты недавно возле офиса беседовала.

— Говори, — милостиво кивнула она.

Я скрипнул зубами. Ничего-ничего — попробуем все-таки обойтись без столь интригующей ее сути.

— Ты ведь с ней о Тоше говорила, правда? — задал я наводящий вопрос.

— В целом, да, — не стала отрицать она.

— Ты попросила ее не больше ему навязываться? — продолжил я еще доброжелательнее.

— Можно сказать, что попросила, — усмехнулась она.

Ну, если она тогда просила, то меня во всех наших разговорах просто умоляет!

— Так вот, — окончательно скатился я к отечески-увещевательному тону, — мы бы очень хотели, чтобы впредь ты ни в какие контакты с ней не вступала.

— Это я не могу обещать, — медленно проговорила Марина.

Хорошо, переходим к сути, но завуалированной лестью — авось, на том и остановимся.

— Марина, попытка твоя увенчалась блестящим успехом, — сменил я отечески-увещевательный тон на отечески-горделивый, — и Тоша в защите больше не нуждается, правда, Тоша? А девица эта оказалась не совсем хорошим… человеком, с довольно неприятными связями…

Марина покачала головой, окинув меня восхищенным взглядом. Если бы он не от нее исходил, я бы почувствовал себя польщенным. Ну, все — сейчас я напомню ей о своих предупреждениях, что однажды ей на зуб вместо мягкого пирога металлический брусок попадется…

— Марина, она — темная, — рявкнул я отечески-недовольным тоном, — и как я тебе не однажды предсказывал…

— Я знаю, — спокойно ответила она.

В нашей гостиной воцарилась минута молчания. В память моих добрых намерений. Я скорбно склонил голову, чтобы не видеть, с каким интересом разглядывают ее Анабель с Франсуа, как округляются (хотелось бы мне, чтобы от возмущения) глаза у Татьяны и как дрожит подбородок у Тоши.

— Что ты знаешь? — Первой опомнилась Татьяна.

— Что Лариса — темная, — глазом не моргнув, ответила ей Марина.

— И несмотря на это ты ей угрожала? — с оттенком легкого… недоверия спросил ее Тоша.

— Не несмотря на это, а именно поэтому, — с оттенком отнюдь не легкого превосходства ответила ему Марина.

— Марина, — подала вдруг голос Анабель, — не знаю, как остальных, но меня Вы бесконечно заинтриговали. Мы много наслышаны о Вашей удивительной победе над одним из браконьеров, но сейчас я чувствую, что, по крайней мере, мы с Франсуа явно что-то упустили. Не могли бы Вы рассказать нам, откуда Вы знаете об этой девушке и почему Вы сочли необходимым противостоять ей?

— С удовольствием, — улыбнулась Марина. — Но поскольку мои дорогие друзья, — она стрельнула в меня глазами, — не поленились заручиться поддержкой для этой встречи, то я чувствую, что тоже не зря к ней подготовилась. Ваш выход, сударь! — закончила она, закатив глаза к потолку.

Все опять переглянулись — и уставились куда-то поверх моего плеча. Резко обернувшись, я увидел, что в дверь моей гостиной… опять не то, что без приглашения — без моего ведома, входит Стас.

— Ого! — послышалось у меня за спиной.

Краем глаза я заметил, что Анабель, переведя взгляд на Марину, уважительно склонила голову.

Все — очередная полная катастрофа! Мне не придется аплодировать победительнице в поединке титанов, мне даже не придется наблюдать за ним — они уже, без единого пробного выпада, поделили высшую ступеньку пьедестала.

— Всем привет! — приветливо поздоровался Стас, проходя к столу и присаживаясь рядом с Мариной. — Представлюсь тем, кто меня не знает — Стас, руководитель отдела внешней защиты. Ангелов, разумеется, — добавил он с ухмылкой.

У Франсуа брови на лоб полезли. Он вопросительно глянул на Анабель (та кивнула в подтверждение) и первым протянул руку Стасу.

Покончив с рукопожатиями, Стас перешел к делу.

— Ребята, вы простите, что мы невольно страху на вас нагнали, — добродушно обратился он к отечественной части стола, — просто в нашей операции небольшая неувязка случилась — одна из участниц недостаточную бдительность проявила. Внушение ей уже сделали — так что живите себе дальше спокойно. Уверяю вас со всей ответственностью, что вас все это никоим образом не касается.

— Минуточку, что значит — в вашей операции? — взвился я.

— Вы в нашем офисе операции проводите? — подхватила Татьяна.

— С темными? — закончил за нее Тоша.

Анабель переводила взгляд с одного говорящего на другого с профессиональным интересом, Франсуа — с жадным любопытством. У меня сложилось впечатление, что ему впервые случилось на ангельском производственном совещании присутствовать.

— Стас… — подала вдруг голос Марина.

— Марина! — решительно оборвал ее он.

— А я говорю — да! — ни на секунду не стушевалась она. — Из всей твоей секретности все равно один пшик вышел — я тебе говорила, что на земле все неожиданности предугадать не получится.

— Не на земле, — проворчал он, — а в этой вашей теплой компании.

— В такой же нашей, как и вашей, — не осталась в долгу Марина, одарив меня благодарным взглядом.

Во второй раз я отказался от шанса почувствовать себя польщенным.

Стас недовольно цокнул языком и тяжело вздохнул.

— Ладно, объясняю ситуацию, — проворчал он, — но исключительно для того, чтобы вы не вздумали в нее вмешиваться. К нам поступил сигнал, что у вашего шефа, — он перевел взгляд с Татьяны на Тошу, — появились настораживающие тенденции. Было принято решение создать провоцирующую ситуацию, чтобы выявить их природу. Найти человека, удовлетворяющего всем требованиям, не представилось возможным — пришлось обратиться за содействием к темным…

— Каким требованиям? — настороженно спросил я.

— В первую очередь, умению обострять конфликты выборочно, — объяснил Стас, — не задевая интересы двух отдельных представителей коллектива.

— С чем привлеченный агент справилась лишь частично, — ехидно вставила Марина. — Не смогла побороть старинную неприязнь — пришлось мне вмешаться, напомнить ей о приоритетах.

— Для того тебя наблюдателем на месте и поставили, — отпарировал Стас. — Против вас двоих, — он вновь обратился к нам с Тошей, — ее снабдили дополнительной защитой, но встречи с Вами, — он склонил голову в сторону Анабель, — мы не ожидали.

— С тобой, — поправила его Анабель, — мы все-таки на земле.

Стас кивнул.

— На время вашего приезда ей было приказано взять больничный и включиться в переговоры только после того, как Татьяна уйдет в декретный отпуск, но она решила как можно быстрее войти в курс всех дел фирмы. И просто уходить с работы позже, чтобы не столкнуться с сопровождающими иностранного гостя. Но, как оказалось, недостаточно позже — недооценила вашу словоохотливость.

— Скажите, пожалуйста… — подала голос Татьяна, переведя тяжелый взгляд с Марины на Дениса.

— Скажу, — перебил ее Стас, — но только давай на «ты». Как правильно отметила коллега, мы — на земле.

— Вот и со мной тоже, — подхватила Марина, глянув на Анабель, — а то, если мне «Выкать», а себя лишней чувствую.

— Хорошо, — продолжила Татьяна, закрыв на мгновение глаза, — скажи мне, пожалуйста, откуда к вам поступил этот сигнал?

— От меня, — ответила ей Марина.

— Так, значит, это ты моему Сан Санычу такую свинью подложила? — прошипела Татьяна.

— Не свинью, — спокойно возразила ей Марина, — а лабораторную морскую свинку. Чтобы выяснить, стоит ли тебе вообще к нему возвращаться, когда ты уже не сможешь одной работой жить.

— А ребята здесь при чем? — возмутилась Татьяна.

— Татьяна, не нужно из мухи слона делать, — пожала плечами Марина. — Ларисе положено играть роль выскочки и лизоблюда — в жизни, что, такие сотрудники не встречаются?

— У нас — нет! — яростно сверкнула глазами Татьяна.

— Вот именно! — обрадовалась Марина. — Вот и хочется удостовериться, что ваш Сан Саныч — хороший руководитель не только тогда, когда у него отличные подчиненные — все, как на подбор. Так что прекрати пыхтеть — никого, кроме него, этот эксперимент не касается.

— Извините! — вмешался вдруг Франсуа. — Меня все это очень даже касается! И абсолютно не устраивает — если у одного из моих крупнейших заказчиков работа развалится!

— Татьяна, как она работает? — обратилась Марина к Татьяне вместо того, чтобы отвечать ему.

— Неплохо, — неохотно призналась Татьяна.

— Вот Вам и ответ! — воскликнула Марина. — В ее задачу входит создавать вокруг шефа моральное напряжение — неукоснительно выполняя свои служебные обязанности, чтобы никоим образом не повредить интересам фирмы.

— Только не Вам, а тебе, — хмыкнул Франсуа, — мы, по-моему, договорились.

— Touchee, — усмехнулась Марина, и вновь обратилась к Татьяне: — Он, кстати, и с клиентами давно не сталкивался — я предоставлю ему возможность пообщаться с особо неприятным их представителем. И только попробуй сказать, что таких в жизни не бывает!

Татьяна застонала. — И что нам с Тошей теперь делать?

— Ничего, — небрежно дернула плечом Марина. — Работайте себе, как и раньше. Тебе она, по-моему, давно не нравится — вот и веди себя с ней, как с неприятным тебе человеком в рамках служебной вежливости. Ты ведь все равно ничего сыграть не сможешь, — улыбнулась она, давая понять, что это был скорее комплимент, чем упрек.

— У меня есть дополнение, — ожил вдруг Тоша. — Даже два.

Марина со Стасом переглянулись и настороженно уставились на него.

— Во-первых, — спокойно продолжил Тоша, — пусть она меня своими колкостями и дальше не обходит — если уж страдать за доброе дело, так всем вместе. Без Татьяны, — быстро бросил он мне, — на нее в ее положении ни у кого рука не поднимется. И, во-вторых, — обратился он на этот раз лично к Стасу, — для полноты картины примите там, наверху, к сведению тот факт, что, когда мы с Галей переехали, я у Сан Саныча повышение зарплаты попросил. Галя ведь сейчас без матери осталась. Так вот — он пошел мне на встречу без единого слова возражения. А теперь мне пора, — закончил он, вставая.

Марина глянула на Стаса — тот кивнул.

— Ну что ж, — сказала Марина, также поднимаясь, — если все прояснилось, мы, пожалуй, тоже пойдем.

— Марина, ты не могла бы задержаться? — остановила ее Анабель. — У нас есть к тебе предложение…

Прищурившись, Стас медленно повернул к ней голову.

— … которое не имеет никакого отношения к тому, о чем здесь говорилось, — ответила Анабель на его невысказанный вопрос.

Как только Стас с Тошей исчезли — в самом прямом смысле на месте испарились — Анабель продолжила.

— Марина, как ты смотришь на то, чтобы приехать на пару дней к нам? — предложила она. — Дело в том, что среди наших друзей есть как ангелы, так и весьма необычные люди, с которыми у нас сложились очень необычные отношения и у которых есть еще более необычные представления о них. Мне кажется, вам было бы интересно побеседовать.

— Вряд ли, — решительно отозвалась Марина. — С Татьяниным шефом я еще не закончила, да и на работе подготовка к сезону в самом разгаре.

— Ты, по-моему, в туризме работаешь? — подключился к атаке Франсуа. — Можно было бы и в этом направлении поговорить — посмотреть на месте возможности организации туров в глубинку страны…

Я встрепенулся. Если получится заставить Марину оторваться от нашей жизни — хоть на какое-то время — а там, глядишь, кружком Анабель увлечется… Вот-вот — бороться с ней ее же методами!

— По-моему, это — отличная мысль! — с энтузиазмом подхватил я инициативу французов. — И перспективная — туры для тех, кто желает ознакомиться со страной изнутри, почувствовать истинный вкус ее жизни. Таким ведь мало кто занимается.

— Ну, не знаю, — нерешительно протянула Марина. — Разве что где-то через месяц, на два-три дня, не больше…

— Вот и отлично! — Анабель явно приняла ее слова за согласие. — Запиши наши телефоны, и как только освободишься, будем рады тебя принять.

Продиктовав им и свои телефоны, Марина ушла, сославшись на то, что завтра — рабочий день. Французы тоже стали собираться. Я даже слышать не захотел ни о каком такси, сказав, что непременно отвезу их в гостиницу.

— Ну, Анатолий, — сказал мне Франсуа, как только мы сели в машину, — скажу тебе, что у вас тут дела еще интереснее, чем у нас.

— Да уж! — хмыкнул я, но скорее по привычке. Удостоверившись, что Татьяне не грозит ни физическая, ни моральная опасность, я немного успокоился.

Но не до такой степени, чтобы выпустить разворачивающийся у нее в офисе эксперимент из-под наблюдения. Следя за его развитием под совершенно новым углом, я вскоре понял, что имел в виду Стас, говоря, об особых требованиях к главной участнице. В самом деле, неохотно признался сам себе я, вряд ли удалось бы найти человека, который смог бы до такой степени игнорировать полную обструкцию со стороны остальных сотрудников и не попытался бы хоть как-то наладить с ними отношения.

В кабинет Сан Саныча Лариса наведывалась уже, как минимум, раз в день и, выходя оттуда, окидывала всех то надменным, то снисходительным взглядом и принималась раздавать директивы по улучшению работы всего офиса. От имени Сан Саныча, разумеется — но я не сомневался, что рождались они у нее в голове, после чего она представляла их ему в настолько удобоваримом виде, что он их с ходу одобрял и даже охотно соглашался, когда она предлагала передать их тем, кого они касались.

Она и функцию контроля за их исполнением на себя взяла — ежедневно подходила к чьему-нибудь столу и холодно и свысока интересовалась, как обстоят дела с тем или иным поручением. Когда однажды ей резко ответили, что о результатах будет доложено директору лично, она высокомерно улыбнулась и ненадолго опять скрылась у него в кабинете. Спустя несколько дней Сан Саныч попенял не сдержавшемуся, что, мол, нехорошо душить молодой энтузиазм недоверием — и больше на личные доклады ему никто не напрашивался.

Мне не хотелось думать, что подозрения Марины оправдываются. Скорее, либо предложения Лариса выдвигала дельные (в конце концов, развал фирмы в ее задачи никак не входил), либо Сан Саныч, пребывающий в обычной эйфории после переговоров с Франсуа, просто не обращал внимания, как меняется ее поведение, как только она переступит порог его кабинета.

Кстати, до отъезда французов мне случилось еще раз поговорить с Анабель — она сама попросила меня о встрече. Как выяснилось, ей захотелось узнать подробности прошлой жизни Марины.

— Зачем? — удивился я.

— Мне еще никогда в жизни не приходилось встречаться с такой целеустремленностью, — задумчиво произнесла она. — Я бы даже сказала, с такой болезненной целеустремленностью.

Я рассказал ей все, что знал о провале Марининого хранителя, чем этот провал кончился для нее, а также о том, что в последнее время она — по какой-то необъяснимой причине — начала вспоминать отдельные моменты своей прошлой жизни.

— И ты продолжаешь упрекать ее в чрезмерной активности? — спросила она, помолчав немного.

— Не в активности, — разозлился я, — а в безрассудности и агрессивности.

— Анатолий, — усмехнулась Анабель, — я знаю, что ты не любишь сильных женщин, но это не значит, что они не имеют права на существование. Ее хранитель, похоже, был еще более консервативным и задался целью полностью подчинить ее своему влиянию. Неудивительно, что в итоге она взбунтовалась.

Я знал. Я знал, что она с Мариной телепатически общий язык найдет. Вот только незачем грехи какого-то неизвестного ангела мне на шею вешать.

— А сейчас, интересно, против чего она бунтует? — ехидно полюбопытствовал я.

— Мне кажется, — не поддалась Анабель на мой тон, — что свою гибель она подсознательно восприняла как наказание за непослушание. И сейчас она не бунтует — она стремится доказать… нам, в первую очередь, что вполне в состоянии самостоятельно управлять своей жизнью.

— И поэтому сама бросилась всех вокруг наказывать? — опять не сдержался я.

— Я сказала — за непослушание, — повторила Анабель. — Она по духу своему — очень сильная личность, и любое подавление… кого бы то ни было, с какими бы то ни было благими намерениями… воспринимает как вопиющую несправедливость. С которой готова бороться — и чем сильнее ей связывать руки, тем сильнее она будет сопротивляться.

— Да кто ей когда руки связывал? — окончательно взбесился я. — Я только хотел, чтобы она советовалась…

— Неужели тебе так трудно представить себе, — перебила меня Анабель, — что к нам… именно к нам, хранителям… она, опять-таки подсознательно, относится с особым недоверием. Любое замечание с нашей стороны в том же самом ее подсознании моментально ассоциируется с тем, что столь печально для нее закончилось. Наверно, поэтому она со Стасом легче на контакт идет.

— Так что — мне по головке ее гладить? — недоверчиво спросил я. — Что бы она ни творила?

— По крайней мере, прекрати ей советовать и выговаривать, — предложила Анабель. — А еще лучше — найди возможность помочь. В том, что она сама задумала. Просто помочь, без ее зова — его ты от нее не дождешься. Возможно, тогда она тебя иначе слушать будет. И вообще, — вдруг насмешливо прищурилась она, — ты меня удивляешь — кто из нас психолог?

— А как ты думаешь, что с ее хранителем случилось? — помолчав немного, спросил я.

— Даже предполагать не хочу, — решительно покачала она головой. — Я знаю случаи, когда дело распылением заканчивалось.

— Чем? — выдохнул я.

— Причем добровольным, — добавила она. — А что?

— Да я Стаса просил поспрашивать о его дальнейшей судьбе, — признался я. — Мне казалось, что ей тоже неплохо будет и с другой стороны на ту трагедию посмотреть.

— Хм, — заинтересовано глянула она на меня, — таки психолог. Ладно, я тоже попробую что-то разузнать.

— Спасибо, — искренне поблагодарил ее я.

— Вот видишь — со мной вполне можно сотрудничать и без распоряжения свыше, — не удержалась от шпильки она. — Может, и с Мариной такой образ действий результативным окажется?

Замечательно, проворчал я про себя, когда это я отказывался с кем-либо сотрудничать? Вот только с этими сильными дамами даже общаться на равных получается исключительно в краткий миг между их предложением о взаимовыгодном союзе и их же следующей фразой, которая автоматически превращается в ценное указание.

Но все же предложение Анабель поискать подход к Марине с другой стороны запало мне в душу. В конце концов, они же — одного поля ягоды; наверняка Анабель лучше знает, какой гребенкой с этого поля лучший урожай собрать можно.

Я принялся сушить себе голову над тем, чем могу оказаться полезным Марине в ее попытке ознакомить Сан Саныча с особо капризной породой клиентов.

Поприсутствовав при двух ее посещениях Татьяниного офиса, я понял — абсолютно ничем.

Уже утвердив, как я догадался, проект своего заказа, она перешла к финансовой его стороне, а также к условиям рекламаций в случае повреждений при доставке. Когда она успела во всей этой кухне разобраться, не знаю, но, доведя своими вопросами Ларису до появления лихорадочных пятен на щеках, она встала и, заявив, что дальнейшее обсуждение предпочитает провести с кем-то более компетентным, направилась прямо в кабинет Сан Саныча.

Тоша, который во время их вежливо-язвительной перепалки только головой крутил и следил за их лицами и жестами на экране своего компьютера, вдруг напрягся. Из кабинета доносился один только Маринин голос, но диалог там, похоже, велся — время от времени она замолкала.

Второй диалог закончился тем, что Марина, уже выходя, громко бросила через плечо:

— Я подумаю над теми скидками, которые Вы можете мне предоставить, но не исключено, что мне придется обратиться в другое место — туда, где умеют с большим пониманием относиться к интересам заказчика.

— Вот зараза! — пробормотал Тоша вполголоса.

— Что — не нравится? — насмешливо спросил я.

— Да нет, играет она мастерски, — поморщившись, ответил он. — Я просто уверен, что нечего им Сан Саныча проверять.

— А что же ты Стасу не сказал? — удивился я.

— Ну, почему — сказал, когда было, чем доказать, — возразил он мне. — А в остальном — я просто знаю, что он — хороший мужик. Они же мое знание к делу не приложат. Но одно дело, когда какая-то темная перед ним лебезит, а другое — когда Марина его на зуб пробует. Слушать тошно, как ему нервы мотают, еще и зря — попомнишь мое слово.

Надо понимать, что огонь (а именно тест на доброжелательность даже к пакостному клиенту) Сан Саныч прошел — Марина в офисе больше не появлялась. А также и воду — он ни разу не вызвал к себе Ларису, чтобы излить на нее поток благородного негодования за то, что она не встала грудью на пути вышеуказанного клиента в его кабинет. Оставалось самое трудное — медные трубы, в которые Лариса дудела ему каждый день.

И если к испытанию Сан Саныча Тоша отнесся с неодобрительным, но все же смирением, то в ответ на насмешки Ларисы в его собственный адрес он и вовсе ухом не вел. Лишь поглядывал иногда на нее с вежливым недоумением, когда она особо зазубренную стрелу в него выпускала. Со стороны (нужно отдать ему должное) он даже выглядел благородным молодым человеком, которые считает непозволительным для себя отплатить той же монетой женщине — пусть даже отвергнутой назойливой бабенке.

Татьяна же избрала другую тактику.

И опять Марина оказалась права — никогда, ни при каких обстоятельствах не смогла бы Татьяна скрыть свое истинное отношение к кому бы то ни было! Когда того требовало дело, она разговаривала с Ларисой с ледяной вежливостью — и поскольку в отношении той в последнее время также появился некий холодок, они производили впечатление добросовестных работников, не допускающих, чтобы личная неприязнь вмешалась в исполнение ими служебных обязанностей.

Во всем же остальном Татьяна принялась старательно противопоставлять Ларису всем остальным своим сотрудникам. В ней вдруг открылись неисчерпаемые запасы приветливости и словоохотливости, и каждый день она с интересом расспрашивала всех об их жизни вне офиса, припоминала вслух различные забавные эпизоды из их прошлого до Ларисы — одним словом, сплачивала коллектив против инородного тела.

И не случайно, именно ей пришла в голову мысль возобновить давнюю традицию совместных поездок на природу — благо, уже прочно установилась теплая погода. И огласила она эту мысль, как рассказал мне Тоша, как только Лариса скрылась за дверью кабинета Сан Саныча.

Сотрудники ее неуверенно переглянулись, косясь на плотно закрытую дверь.

— Разумеется, поедут только те, кто смогут, — многозначительно добавила Татьяна. — И приглашены.

Лица в офисе явно повеселели. И вдруг выяснилось, что у всех уже давно возникала подобная идея, но как-то…

Они быстро договорились поехать в лес, на их старое место, в последнее воскресенье мая. Тоша решительно отказался, но поскольку все знали, что Галя со дня на день родит, никто не поставил ему в это в вину.

Меня же эта перспектива привела в полный восторг. Особенно когда Татьяна с удивлением заметила, что, разумеется, я еду с ней.

— В видимости, — на всякий случай уточнил я как можно более утвердительным тоном.

— Ну, если ты настаиваешь на невидимости, — неуверенно пожала плечами она, — я могу, конечно, объяснить, что ты и по воскресеньям работаешь… Тогда тебе нужно будет отдельно бутерброды приготовить, и… я сомневаюсь, что удастся шашлык для тебя стащить.

Меня затопила теплая волна благодарности. Надо же — подумала о том, чтобы я голодным не остался, и чтобы не пришлось мне в маршрутке где-нибудь в углу съеживаться… И в лесу мне, пожалуй, найдется, с кем размяться — все парни у Татьяны в офисе спортом интересуются, и в приготовлении шашлыка я уже вполне смогу свое веское слово сказать…

Честно говоря, с приходом весны пребывание в родных четырех стенах начало меня слегка тяготить. И то, что было их у меня не четыре, а намного больше, только усиливало чувство клаустрофобии. Постоянные разъезды за рулем также приводили к тому, что к вечеру в теле появлялась отнюдь не здоровая усталость, а голова и вовсе непрозрачно намекала, что ее пора, как следует, проветрить. Нет, гулять мы, конечно, ходили — к реке, естественно, но после рабочего дня такие прогулки воспринимались, скорее, как необходимый моцион, чем как удовольствие. Да и потом — памятуя свой печальный прошлогодний опыт, купаться в мае я еще не спешил, а узкая полоса зеленых насаждений вдоль реки не может, согласитесь, идти ни в какое сравнение с настоящим лесом.

В предвкушении великого дня я даже за течением операции карателей у Татьяны в офисе стал следить менее внимательно.

Мог и догадаться, что у нее были свои соображения в отношении этой поездки.

По дороге я познакомился (в смысле, обоюдно) с Татьяниными сотрудниками, и, как обычно с ее окружением, сразу же завоевал их симпатии. Особенно просто оказалось найти общий язык с парнями — они с самого начала возликовали, что прибыло их полку по приготовлению мяса. С их точки зрения, женщин к этому ответственному мероприятию даже близко нельзя было подпускать, с чем я от всей души согласился. Особенно близко сошелся я с Димой Радзиевским — заядлым лыжником. Разговоры Саши Стропилова и Олега Федорова о футболе — их общей страсти — не затронули никакой особой струнки в моей душе; я никогда не был поклонником командных видов спорта — мне казалось, что они не позволяют индивидуальным талантам развернуться в полную мощь.

Но вот лыжи… Зимой они меня не очень впечатлили, но, с другой стороны, я познакомился только с их беговым вариантом и в обществе Татьяны. От рассказов Димы о горном лыжном спорте у меня просто дух захватило. Он же просто для меня создан — для моих выдающихся способностей к маневрированию! Так, решено — следующей зимой едем с Татьяной в горы. Э…, нет — пожалуй, не следующей. Но через год — уж точно. И парня с собой возьмем — я точно знаю, что он родится уже спортсменом.

Когда еда была готова, мы расселись на поляне, и разговор сделался общим.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

— Ой, ребята, как здорово! — мечтательно произнесла некоторое время спустя Инна Братусь. — Я уже и не помню, когда мы в последний раз так спокойно общались.

— А я тебе скажу, когда, — насмешливо вставила Лена Тешина. — В последний день перед тем, как у нас эта патронесса появилась.

— Да уж, — отозвался Олег Федоров, — как Сан Саныч такую стерву на работу взял?

— Ну, у нее же на лбу не написано, что она за человек, — примирительно ответила ему Инна. — Ты вспомни, какая она сначала была. Мы ведь все из кожи вон лезли, чтобы бедная девочка побыстрее себя своей почувствовала.

— Ребята, а серьезно, — подключилась к разговору Оля Сердюкова, — что нам с ней делать? Ведь работать уже невозможно.

— Что за глупый вопрос? — возмутилась Лена. — Выжить — и все дела.

— Скорее она нас выживет, — ответила ей Оля, — поодиночке.

— Ну, если поодиночке — то конечно, — не согласилась Лена, — а если мы все вместе к Сан Санычу пойдем…

— И что скажем? — поморщился Саша Стропилов. — Что какая-то сопливая девица лишает восемь взрослых человек возможности спокойно работать?

— А может, задержимся как-то после работы, — предложил Дима, — и сами с ней побеседуем? Без обиняков, но с последним предупреждением.

— Анатолий, — обратилась вдруг ко мне Лена, — а вот Татьяна говорила, что ты психологом работаешь — что бы ты нам подсказал? У нас девица новая два месяца назад появилась и решила, что ей уже в замдиректора пора…

— Он в курсе, — небрежно обронила Татьяна и, повернувшись ко мне с выражением живейшего интереса на лице, вся обратилась в слух.

И тут я понял. Понял двусмысленность ее фразы о том, что я и по воскресеньям работаю. Недаром она мне уже все уши прожужжала, что психолог — это тот же врач, ему не пристало отказывать в помощи страждущему. Особенно, целому коллективу страждущих. Вот же..! Вытащила меня в этот лес, чтобы посмотреть, как я буду изворачиваться, оказавшись между Сциллой профессионального долга, направленного на защиту ее спокойствия, и Харибдой профессиональной же этики, не позволяющей мне ставить палки в колеса Стасу.

А я не буду. В смысле, изворачиваться. Я воспользуюсь этой возможностью, чтобы оказать профессиональную помощь всем. И ее ребятам — чтобы они перестали реагировать на Ларису, как на соринку в глазу. И Сан Санычу — чтобы к ее медным трубам не добавился рев трибун, занятых его подчиненными. И Стасу — чтобы в случае удачного (для Сан Саныча, в чем я не сомневался) завершения эксперимента у него не возникло и тени сомнений в его чистоте. И даже Марине — чтобы придуманная ею проверка не закончилась массовым избиением небесного агента, после чего ее запросто могут лишить доступа к любым последующим операциям. Жалко ведь — захиреет в безделье. Или опять за нас с Татьяной возьмется.

А Татьяну я даже поблагодарю за предоставленную возможность. В особо избранных выражениях.

— Мне кажется, — спокойно проговорил я, — что вам ничего не нужно делать.

— Что значит — ничего не делать? — возмутилась Лена. — Пусть и дальше за наш счет самоутверждается?

— Самоутверждаться за ваш счет она может, — ответил я ей, — только если вы ей это позволите. Если вы постоянно показываете ей, что ее действия идут вразрез с принятыми у вас нормами поведения и бесконечно вас раздражают, у нее только больше уверенности появляется, что она сумела выделиться на общем фоне и, тем самым, привлечь к себе внимание начальства.

— Так, что, нам ее игнорировать, что ли? — неуверенно спросил Олег.

— Зачем? — удивился я. — Вот скажите мне, пожалуйста, у вашего Сан Саныча секретарша когда-нибудь была?

— Нет, конечно, — обескуражено покачала головой Лена. — К чему она нам?

— Вот и отлично! — кивнул я. — Когда она передает вам различные поручения, поблагодарите ее — сердечно — за то, что она взяла на себя эти функции. А когда она спрашивает о степени готовности того или иного дела — расскажите и попросите потом — опять-таки вежливо — передать эту информацию директору, поскольку у вас сейчас — завал работы. Таким образом, она будет вынуждена следовать вашим указаниям, а не наоборот.

На окружающих меня лицах появились довольные ухмылки. На всех, кроме одного — Татьянина ухмылка была торжествующей. Вот так-то!

— И потом, — продолжил я, — насколько мне известно, скоро у вас появится новая продукция. Вам нужно всего лишь подождать, пока ей придется совмещать работу по заказам с ее нынешними… столь охотно взятыми на себя… обязанностями. Я бы на вашем месте, — усмехнулся я, — вообще первое время всех новых клиентов прямо к ней направлял — как к наиболее глубоко осведомленному в области новинок специалисту.

— Ну, не знаю, — усомнился, как и следовало ожидать, не любитель командных состязаний Дима, — как-то не нравятся мне все эти интриги за спиной Сан Саныча…

— А имеет ли смысл вовлекать его в конфликт сейчас? — спросил я его. — Насколько я понял из рассказов Татьяны, он у вас — человек увлекающийся, и как только в работе появляются новые перспективы, вообще в тетерева превращается — токует себе о них с утра до вечера и ничего другого вокруг себя не замечает. Станет ли он вас слушать, если вы предложите ему улаживать возникшие разногласия, или решит, что вы хотите его руками конкурента по служебной лестнице убрать — в ущерб делу?

— Нет-нет, — решительно согласилась со мной Лена, — после переговоров с французом Сан Саныча лучше пару недель не трогать!

— Ну, вот, видите — вы же сами все знаете, — выразил я, по профессиональной привычке, полную уверенность в их силах и способностях. — Поставьте ее на место самостоятельно — не может быть, чтобы одна она оказалась сильнее восьмерых вас.

— Ох, откуда она только взялась на нашу голову? — горестно вздохнула Инна.

Так, для Сан Саныча и его подчиненных я, похоже, уже сделал все, что смог — пора и небесным коллегам посодействовать.

— Такой вопрос не у вас первых возникает, — пожал я плечами. — Из своего опыта могу уверить вас, что в любом трудовом коллективе хотя бы однажды возникает такое инородное тело. И необязательно плохой человек — я эту вашу Ларису совсем не знаю и догадки строить не буду, — Татьяна метнула в меня яростным взглядом. — Но даже если она перед руководителем выслуживается, то это его дело — решать, нужно ли ему угодничество со стороны подчиненных. Вам, кстати, тоже будет полезно об этом узнать.

— Не хотелось бы о таком узнавать, — тоскливо протянула Инна.

— Конечно, не хотелось бы! — рассмеялся я. — Но если придется, вот тогда будете думать, что вам делать — приспосабливаться к новому стилю работы или ультиматум ему ставить. Хотя, честно говоря, мне кажется — исключительно по рассказам Татьяны — что он не из таких.

— Конечно же, нет! — уверенно воскликнула Лена. — Вот я помню…

Остаток нашего пикника прошел в воспоминаниях о всевозможных случаях, когда Сан Саныч оказался то великолепным стратегом в бизнесе, то блестящим организатором повседневной работы, то душой всего коллектива, то просто отцом родным своим подчиненным.

По дороге домой, когда мы с Татьяной уже одни остались, я вежливо поинтересовался:

— Ну, что, удалось мне справиться с поставленной тобой задачей?

— С какой? — глянула она на меня с невинным удивлением.

— Ты же не хочешь сказать, что случайно упомянула о моей профессии? — решил я поставить все точки над i, прежде чем подыскивать проникновенные слова для благодарности.

— На самом деле, случайно, — огрызнулась она. — В первый раз. А потом я подумала, что это — действительно твоя сфера. А ребята уже до точки кипения дошли. И они, между прочим, здесь совершенно не при чем. Хватит того, что к Сан Санычу — как к преступнику — врагиню человеческого рода подослали. У которой все равно ничего не выйдет. А я давно хотела узнать, как ты работаешь. И скажу тебе, что теперь мне понятно, почему к тебе столько новых людей просятся. И старые с тобой расставаться не хотят.

— Спасибо, — вырвалось у меня без всяких поисков простое слово благодарности.

— Но под конец, должна я тебе заметить, — тут же спохватилась Татьяна, — ты впечатление все-таки подпортил. Что значит — ты Ларису не знаешь? Ты же прекрасно знаешь, что она — очень плохой чело… и даже вовсе не человек! И что она все это специально…

— Я знаю, — перебил ее я. — И ты знаешь. Но ведь для них она — обычный человек, такой, который где угодно может встретиться. И который провоцирует в них озлобленность, причем чем дальше, тем больше — знаю я, как вы, люди, накручивать друг друга умеете. Зачем им это? Нам всем это зачем? Кому нужно удостовериться в порядочности Сан Саныча — посеяв одновременно агрессивность в других людях?

— Вот ты бы Марине это рассказал… — проворчала Татьяна.

— А ты, как я посмотрю, уже не уверена заранее в гениальности всех ее предприятий? — съязвил я.

— Да не об этом же речь! — тут же взвилась она. — Зла она никогда никому не желала. Вот если бы только она меня сначала о Сан Саныче расспросила…

— Да ну? — опять не сдержался я. — Вот и я раньше всего лишь хотел, чтобы она в раж не кидалась, очертя голову…

— Да раньше же совсем другое дело было! — по привычке, наверно, упорствовала Татьяна. — Насчет бабули нашей с кем ей поговорить было? И ты, кстати, сам говорил, что она прежде соседей опросила! И с Галиной матерью тоже — не с Галей же советоваться!

— А с твоей? — насмешливо поинтересовался я. — Тоже не с кем?

— В тот раз, как я тебе уже рассказывала, она со мной советовалась, — гордо заявила Татьяна.

— Так, может, в этом-то все и дело? — предположил я. — Сейчас тебя задело, что она твоим мнением не поинтересовалась?

— Только не нужно с больной головы на здоровую перекладывать! — уже не на шутку раскипятилась Татьяна. — Это ты вечно злишься, когда у тебя разрешения на что бы то ни было не спрашивают!

— Я просто надеялся, что сейчас тебе будет легче меня понять, — устало бросил я. — И, кстати, я уже давно не злюсь — я просто стараюсь сгладить волны, которые у нее в кильватере остаются. И Анабель тоже считает, что ей проще помочь в ее начинаниях, чтобы довести их до… абсурда — так она скорее увидит, что неправа, и в следующий раз будет готова к диалогу.

— И Анабель совершенно права! — радостно закивала Татьяна. — Но вот почему-то, когда Марина говорит, что человек должен на своих ошибках учиться, ее ты даже слушать не хочешь…

Я в очередной раз понял, что эту извечную женскую солидарность не пробьешь ни фактами, ни логикой… и уж точно ни апелляцией к их собственным высказываниям.

Очень мне вдруг захотелось с Тошей поговорить. О жизни вообще, о человеческой в частности и, особенно, о последнем Маринином демарше. Сложилось у меня впечатление, что после оного розовые очки у него в отношении Марины тоже если и не свалились, то на самый кончик носа съехали.

Не говоря уже о том, что мне никак не терпелось узнать у него, как сказались мои сегодняшние увещевания на обстановке в их офисе…

Тоша, однако, вышел на связь со мной немного раньше. Вернее, намного раньше. На следующий день, в шесть часов утра, когда я досматривал сладкий сон о том, как человечество дает единодушный отпор темному ангелу под негласным руководством светлого, меня вырвал из него его телефонный звонок.

— Что случилось? — испуганно спросил я спросонья.

— У Гали — девочка, — отрывисто рявкнул он. — Вес — три двести, рост — пятьдесят.

— О! — проснулся, наконец, я. — Ну, и слава Богу! Поздравляю!

— Какое поздравляю? — завопил он. — С чем поздравляю? Ты, что, с ума сошел? Это — ужас какой-то! Кошмар! Катастрофа! Ты завтра будешь в офисе? — и, не дождавшись моего ответа, он безапелляционным тоном заявил: — Мне нужно с тобой поговорить.

Глава 10. Я отрастила себе чувство долга, как горб

— Как в командировку?! — ахнула та, которую позже назвали Мариной, когда муж сообщил ей об отъезде.

— Должны были в понедельник ехать, — объяснил муж, — обычная плановая проверка области. Но вчера было принято решение выехать на два дня раньше — потому и экстренное совещание с утра собирали.

— Но ты же мне ничего об этой поездке не говорил, — растерянно пробормотала она.

— Так я и не должен был ехать, — досадливо поморщился муж. — Но на днях сигнал поступил, что у них там какие-то махинации ведутся. Нарушения технологического процесса сплошь и рядом — то ли сырье воруют, то ли какое-то левое производство наладили.

— И что же вы там в выходные проверять будете? — подозрительно нахмурилась она.

— В выходные мы проведем ряд встреч с отдельными руководителями — в неофициальной, так сказать, обстановке, — усмехнулся ее непониманию муж. — Их нужно сначала поодиночке прощупать — какая-нибудь нестыковочка обязательно выплывет.

— В неофициальной обстановке… — протянула она. — В ресторан, значит, их поведете, чтобы под водочку… щупать?

— В ресторан не мы их, — хмыкнул муж, — а они нас поведут, и в самый лучший — со спецобслуживанием. А водка повредит только тому, у кого совесть нечиста. Если работает человек честно, так чего же ему бояться, если язык развяжется?

— А ты не боишься, что тебе скоро такие неофициальные встречи каждый день нужны будут? — вспылила она.

— Да брось ты! — отмахнулся от нее муж. — Ты же знаешь, что я выпиваю только по долгу службы. Тем, кто с бутылкой в обнимку живет, у нас ходу не дадут — ни вперед, ни вверх. А у меня на этот счет большие планы.

— А как насчет моих планов? — тихо спросила она.

— Каких? — непонимающе глянул на нее муж.

И в этот момент она почувствовала, что за этой неожиданной командировкой что-то кроется — уж слишком удивленно он на нее смотрел. Не мог он забыть о том, что в субботу она надеялась оставить на него детей — в том, что касалось семьи, он никогда ничего не забывал. И ее к тому же приучил — чтобы не приходилось оправдываться, когда он ловил ее на чем-то несделанном, вроде проверки уроков у детей или покупки аспирина, если тот в аптечке закончился. С другой стороны, ее желание встретиться с друзьями по учебе с самого начала не вызвало у него особого энтузиазма…

— Десятилетие окончания института, — коротко напомнила она ему, медленно закипая.

— Значит, тебе придется не пойти, — пожал он плечами. — Прости, конечно, но эту командировку не я придумал. Если меня включили в состав проверочной комиссии, этому только радоваться нужно — значит, руководство меня заметило.

— А может, все-таки ты? — спросила она, глядя на мужа в упор.

— Что я? — нахмурился муж. И опять лицо у него сделалось чрезмерно недоумевающим.

— Может, это все-таки ты сам в эту комиссию вызвался, — негромко проговорила она, — чтобы руководство заметило… твое рвение, и — заодно — чтобы я не смогла и шагу из дому ступить?

— Это ты к чему клонишь? — В голосе мужа послышались недобрые нотки. За все эти десять лет они ссорились всего несколько раз, и то — в самом начале совместной жизни, но в те моменты от него исходила волна такой угрозы, что она навсегда зареклась сердить его по-настоящему.

Тихий внутренний голос с готовностью поддержал промелькнувшие в ее памяти неприятные сцены, лопоча что-то о недопустимости опускаться до безобразных скандалов. «Из любой ситуации есть выход, — лихорадочно бормотал он, — в конце концов, даже если он и выслужиться хочет, так не для себя же одного старается. И если эта встреча тебе необходима, значит, ты и должна найти способ сделать так, чтобы она состоялась».

Скрипнув зубами, она согласилась — все в жизни делает тот, кому оно больше всех нужно.

— Извини, — тихо сказала она мужу, — это я, не подумав, ляпнула. Я детей к маме в субботу отвезу.

— Ах, вот оно что… — протянул муж, прищурившись и поджав губы.

— Что? — спросила она, опять взъерошившись.

— А мне казалось, что ты сказала, что никуда не пойдешь, если я с детьми остаться не смогу, — все также медленно проговорил он, не сводя с нее глаз.

— Значит, все же неслучайно эта командировка возникла! — не сдержалась она.

— Да нет, я о ней только сегодня утром узнал, — покачал головой муж. — Но мне сразу стало интересно… посмотреть, как ты слово свое сдержишь. — Она открыла было рот, но он не позволил ей перебить себя. — Мне стало интересно посмотреть, что для тебя в жизни важнее. Мне стало интересно посмотреть, ради чего ты можешь своих собственных детей бросить… Что же тебя туда вдруг так потянуло? — Последние слова он словно выплюнул. Ей в лицо.

— Да что ты несешь, в самом деле? — взорвалась она, обращаясь как к мужу, так и к внутреннему голосу, который совсем не тихо потребовал от нее немедленно прекратить истерику. — Можно подумать, я к любовнику от семьи сбегаю! Я в кои-то веки — первый раз за десять лет — хочу встретиться с теми людьми, которых ты и сам прекрасно знаешь…

— Вот именно! — отрезал муж. — Я прекрасно знаю, что за бардак в этой вашей компании творился! Все эти шатания, где попало, после занятий, вместо того чтобы учиться, весь этот разгул до полуночи в общежитии…

— Да мы разговаривали! — задохнулась она от плохо скрытого намека.

— А то я не в том же общежитии жил! — фыркнул он. — Но это — ладно, дело прошлое. Но сейчас у тебя семья есть, дети, обязанности перед ними. Что ты за мать, если по первому свистку готова пристроить их куда угодно, лишь бы пойти хвостом повертеть перед старыми приятелями?

— Да ты… — Она замолчала, хватая ртом воздух.

— Что я? — рявкнул он. — Ты хоть один раз можешь припомнить, когда я сказал тебе с детьми дома сидеть, пока я буду с друзьями развлекаться?

— А твои неофициальные встречи не в счет? — вновь вернулся к ней голос. — А твои постоянные исчезновения на выходные? А твои возвращения с работы Бог знает когда?

— Это — работа, — отрезал он. — И не удовольствия ради я там засиживаюсь. Я нужные связи завожу, опыт перенимаю, руководству показываю, что на меня всегда можно положиться — ради чего? Ради того, чтобы меня на повышение выдвинули? Или ради того, чтобы вам лучше жилось?

Тихий внутренний голос невнятно буркнул, что, справедливости ради нужно отметить, что в словах мужа есть… изрядная доля правды.

— За все это время, — взяв себя в руки, негромко проговорила она, — я никогда никуда сама не… сбегала, как ты выразился. Я никогда не отказывалась от своих обязанностей, даже в ущерб своей работе и родной матери. Могу я один раз — всего несколько часов — самой себе посвятить?

— Вот я и спрашиваю, — также сбавил тон муж, — что тебя в этой компании так привлекает? Молодость вспомнить? Так десять лет не только у тебя прошли — и каждый из вас своим путем пошел. Ты сейчас совсем в другом кругу вращаешься — о чем тебе с ними говорить? Чего тебе не хватает в твоей жизни?

— Да общения мне не хватает! — воскликнула она, впервые по-настоящему осознав, почему ей так захотелось попасть на эту встречу выпускников. — Простого, обычного, человеческого общения!

— А с детьми и со мной у тебя, значит, общение нечеловеческое, — вновь прищурился муж.

— Да какое у нас с тобой общение? — крикнула она, чтобы заглушить монотонное бормотание тихого внутреннего голоса. — Когда мы с тобой в последний раз где-то были? Когда мы в последний раз разговаривали — кроме того, что на ужин приготовлено и какую одежду нужно детям на зиму купить?

— А о чем с тобой можно говорить? — У мужа презрительно дернулся уголок рта. — Ты как была на том уровне, на котором институт закончила, так ни на шаг с него и не сдвинулась — разве что назад.

— Да я же четыре года… с детьми… — От обиды у нее опять все слова растерялись.

— А ты за эти четыре года — да и потом, кстати — хоть раз книгу открыла? — пренебрежительно бросил ей муж. — Хоть по специальности, чтобы не забыть все, что выучила? Или общеобразовательную, чтобы кругозор расширить? Ты хоть раз газету прочитала, чтобы знать, что в мире творится? По телевизору одни мелодрамы идиотские смотришь, а как программа «Время» — так тебя к дивану привязывать нужно. Я уже давно бросил мысль брать тебя с собой на официальные мероприятия — стыда не оберешься: сидишь, как кукла надутая, двух слов связать не можешь, чтобы разговор поддержать.

— Я пойду на эту встречу, — тихо и раздельно проговорила она.

— А я сказал — не пойдешь, — также тихо и угрожающе ответил он.

— Ты, по-моему, в командировку едешь? — язвительно напомнила ему она. — У тебя неотложное мероприятие, которое важнее дел твоей семьи — жены, в частности? И жена твоя должна в твое отсутствие управляться с домом и детьми, как знает? Вот и оставь ей самой решать, как это делать. — Она быстро добавила, когда он открыл рот для ответа. — И детям давно уже пора навестить бабушку. Если они твоих родителей видят раз в три года, это не значит, что они мою маму забыть должны.

— Я не вожу детей к своим родителям, — процедил сквозь зубы муж, — потому что знаю, в каких условиях они там окажутся. Дети должны жить лучше родителей и смотреть, идя по жизни, вперед, а не на прошлое постоянно оглядываться.

— А я считаю, — решительно возразила она, — что детям очень полезно знать свои истоки, и они не должны от своих бабушек и дедушек отворачиваться только потому, что те не в тех условиях живут. И вообще, — добавила она, вставая, — прости, но мне нужно на кухне убрать.

Дождавшись, пока муж заснет, она позвонила матери.

— Мам, привет, — негромко проговорила она, прикрыв трубку ладонью. — Я тебя еще не разбудила?

— Да нет, что ты, — ответила мать, — я эту неделю на второй смене.

— Мам, можно я к тебе завтра детей привезу, — спросила она, — и… на субботу оставлю? Вечером я их заберу, — торопливо добавила она, не получив немедленного ответа.

— Конечно, можно, — медленно согласилась мать, словно раздумывая. — А что случилось-то?

— Да ничего не случилось, — весело затараторила та, которую позже назвали Мариной. — Просто у нас в субботу встреча выпускников — десять лет после окончания института — и мне бы очень хотелось всех своих повидать.

— А твой-то что? — В голосе матери появилась настороженная нотка. — Не хочет с детьми полдня посидеть?

— Нет-нет, — уверила ее та, которую позже назвали Мариной, — он просто не может — в командировку уезжает.

— А что же ты раньше не позвонила? — спросила мать с уже явным подозрением.

— Да командировка неожиданная, только сегодня выяснилось, — замялась та, которую позже назвали Мариной. — Он должен был с ними остаться, мы уже обо всем договорились, а тут — как снег на голову…

— Как снег, говоришь, на голову? — задумчиво протянула мать. — Ну ладно, завтра поговорим.

— Спасибо, мама, — вздохнула с облегчением та, которую позже назвали Мариной. — Ты когда завтра дома будешь?

— К восьми, пожалуй, уже буду, — ответила мать.

— Значит, мы к восьми и подъедем, — весело подытожила та, которую позже назвали Мариной. Затем, подумав, она добавила: — Дети сразу спать лягут, а утром ты их не буди — пусть отсыпаются, сколько хотят. А вечером я их заберу.

— Уж разберусь как-нибудь, — проворчала мать и повесила трубку.

На следующий день на работе та, которую позже назвали Мариной, долго размышляла, о чем рассказывать матери и о чем нет.

Особо близких отношений с той у нее не было никогда. Сколько она себя помнила, мать всегда вела упорную, ежедневную, непрестанную борьбу за выживание — и сначала ей просто некогда было вести с дочерью задушевные беседы, а потом уже и сама мысль об этом странной казалась — с непривычки.

Всю свою жизнь ее мать проработала медсестрой в районной поликлинике, на зарплату которой даже одному человеку прожить нелегко, не говоря уже о том, чтобы ребенка вырастить. Поэтому она всегда с готовностью соглашалась на любую дополнительную работу — уколы на дому делать, перевязки, за лежачим больным пару часов присмотреть, если его родственникам захотелось в кино сходить. И на уход за собственным домом у нее уже не оставалось ни времени, ни сил. Потому и стала она так рано приучать ту, которую позже назвали Мариной, к обязанностям по дому. И всегда повторяла при этом, что умение вести домашнее хозяйство только поможет дочери в устройстве ее будущей семьи.

Все свои школьные годы та, которую позже назвали Мариной, была уверена, что отец бросил их потому, что мать все время пропадала на работе и не уделяла должного внимания дому. Она с удовольствием училась готовить, замечать первые признаки пыли, складывать все вещи сразу по местам — лишь бы самой не оказаться однажды брошенной женой.

Со временем, однако, она узнала, что ее отец с матерью никогда не были женаты. Просто работали вместе, в одном коллективе, молодой доктор и молодая же сестричка, и случилась между ними взаимная симпатия, которая переросла затем в небурные, но весьма комфортные для обоих отношения — в результате чего совершенно естественным образом она и появилась на свет, поскольку мать ее категорически отказалась избавляться от ребенка. То ли сказалось старомодное деревенское воспитание, не позволившее ей лишить жизни невинного младенца, то ли надеялась она с помощью дочери привязать к себе своего обаятельного, симпатичного и подающего большие надежды молодого доктора.

Доктор, однако, ни жениться не стал, ни дочь официально признавать — объяснил ее матери, какие преимущества принесет ей положение матери-одиночки и пообещал помогать по мере сил и возможностей. Мать спорить не стала — к декретным пособие на ребенка добавилось, в льготную очередь на квартиру ее тут же поставили, и милый доктор все также в гости к ней наведывался.

Идиллия продолжалась несколько лет. Та, которую позже назвали Мариной, подрастала в полной уверенности, что видеть папу один-два раза в неделю — явление нормальное и естественное. В садик за другими детьми тоже мамы, в основном, приходили, и подарками отцовскими она всегда могла похвастаться. В каждый свой приход он приносил ей конфеты или пирожные, красочные книжки или диковинные фрукты. А на день рождения он всегда дарил ей дорогую, невероятно похожую на настоящего человека куклу — которую мать на следующий же день отбирала у нее и усаживала, аккуратно расправив роскошное платье, на комод. «Не смей трогать — сломаешь», — приговаривала она при этом. Так и любовалась ими та, которую позже назвали Мариной, издалека, лишь пару раз в году получая разрешение подержать свое сокровище в руках.

Но со временем она начала прислушиваться к рассказам других детей на площадке о том, как они с папой и с мамой куда-нибудь ходили — и задавать вопросы. Сначала матери, а несколько раз во время посещений отца — и ему. И однажды он исчез. Мать долго кормила ее сказками о том, что он очень занят на работе, затем — что он уехал в командировку в другой город, а затем — что в нем и остался, но ее не забыл — вот деньги на подарки ей ко дню рождения исправно присылает. Через пару лет, правда, исчез и этот последний след присутствия отца в ее жизни.

Спустя много лет мать рассказала ей о том последнем разговоре с ее отцом, который состоялся как раз перед тем, как она пошла в школу. Незадолго до того случилось ему повстречаться со своей бывшей однокурсницей — дочерью крупного медицинского светила — с которой был у него в студенческие годы большой и яркий роман. Увлечение дочери рядовым студентом без имени светило не одобрило, и роман их прервался в самом расцвете. Молодой доктор счел свою личную жизнь законченной и решил положить все силы своей нерастраченной души на дело помощи болящим и страждущим, позволяя себе лишь редкие минуты отдыха в обществе простой, без излишних затей и требований, девушки.

Со временем, однако, выяснилось, что все возможные кандидаты в мужья из высоких медицинских кругов дочь светила никак не заинтересовали, в то время как молодой доктор без имени уже успел зарекомендовать себя знающим и энергичным специалистом и привлечь к себе внимание медиков, как минимум, второго поколения. Вспомнив расхожую поговорку о том, что человек — сам кузнец своего счастья (а уж своих детей — и подавно), светило решило взять перспективного молодого человека к себе в институт, где роман его дочери с ним мог бы возобновиться под его неусыпным надзором.

Вот так и засветило милому доктору вхождение в именитую семью, равно как и в высокое медицинское общество. Он честно рассказал обо всем этом матери той, которую позже назвали Мариной, и пообещал и дальше помогать им — но при одном условии: его будущая жена никогда и ни при каких обстоятельствах не должна узнать о факте его отцовства. От будущего тестя он также не стал ничего скрывать, и тот отнесся к прошлой истории без излишнего драматизма — если она и дальше будет оставаться в прошлом. Бывшая простая и незатейливая девушка по привычке опять не стала спорить — роль матери-одиночки казалась ей куда менее унизительной, чем роль брошенной ради выгодной женитьбы любовницы. Но через некоторое время у светила появились, по-видимому, внуки, отобравшие на себя все внимание ее милого доктора. Настаивать на его материальной помощи она не решалась — прекрасно понимала, что светило ее в порошок сотрет ради душевного спокойствия единственной дочери.

Она осталась совершенно одна. Нет, в той деревне, из которой она приехала учиться на медсестру, родня у нее, конечно, была — и в более чем достаточном количестве. Но все они уже давно кололи ей глаза незаконным ребенком и ставили в пример многочисленных сестер — и родных, и двоюродных: вот, мол, в город не уехали, за легкой жизнью не погнались, зато теперь все благополучно замужем, с кучей ребятишек — и за двоих работать не нужно, и соседям не стыдно в глаза смотреть.

Возвращаться к себе домой матери никогда даже в голову не приходило. И дочь не хотелось под презрительные взгляды и реплики подставлять, и жизнь в городе действительно полегче была, и милый доктор рядом находился. Но даже теперь, когда она оказалась по-настоящему матерью-одиночкой, она не стала обращаться к родственникам за помощью. Вместо этого она начала искать любую дополнительную работу — благо, людей, желающих получить медицинскую помощь на дому, всегда хватало — и воспитывать дочь, исходя из двух основных правил: без образования человек ничего в жизни не стоит, а женщина ничего не стоит в жизни без мужа.

Так и выросла та, которую позже назвали Мариной, с мыслью, что ее блестящие знания — это единственное приданое, которым она сможет привлечь будущего защитника и покровителя. Мальчишки-одногодки ее не интересовали — она училась, строя базу для будущей прочной и надежной семьи. Да и мать постоянно нагружала ее домашними делами, бдительно следя за тем, чтобы у нее не оставалось времени на детские романы.

В институте, когда та, которую позже назвали Мариной, с восторгом нырнула с головой в незнакомый ей доселе водоворот дружбы и взаимопонимания, мать поначалу заволновалась. Понеслись выговоры за поздние возвращения домой и упреки в невнимании к дому, умножились разговоры о цели в жизни и о достойном поведении… Но когда первая, а за ней и вторая сессии были сданы без единой четверки и в рассказах дочери о новых друзьях не стало то и дело повторяться одно и то же мужское имя, мать заметно расслабилась, и жизнь их потекла… нет, не по-старому.

У той, которую позже назвали Мариной, были теперь не ежедневные, а еженедельные обязанности, а как уж она их по дням распределяла — ее дело. Если намечался какой-нибудь день рождения или поездка на природу, она обычно накануне выполняла по-стахановски двойную норму домашней работы и с чистой совестью уходила гулять. Домой она все же никогда не возвращалась позже полуночи — знала, что мать будет сидеть и ждать ее, даже если на следующий день ей нужно было работать в первую смену.

Ближе к концу института, где-то на четвертом курсе, мать вдруг начала расспрашивать ее о парнях из ее студенческой компании. Сначала ненавязчиво — стоило ей упомянуть в разговоре какое-нибудь имя, как мать — словно невзначай — задавала вопрос: «А откуда он сам-то будет?», или «А как он учится?», или «А что это ты раньше о нем не говорила?». Ничего не подозревая, та, которую позже назвали Мариной, отмахивалась с досадой: «Да какая разница, откуда он, ты лучше послушай, какую он нам на 8 марта поздравительную речь сказал!».

На пятом курсе мать, однако, отбросила в сторону всякие ухищрения и заговорила прямо. О том, что учеба успешно заканчивается, работой ее распределение обеспечит — самое время подумать о создании семьи. Та, которую позже назвали Мариной, отшучивалась: «Мама, мне, что, пойти самой кому-нибудь предложение сделать?». Мать упрямо твердила, что у парней уже тоже наверняка женитьба в планах стоит — нужно только присмотреться, выбрать самого надежного и ненароком дать ему понять, что из нее выйдет замечательная жена и хозяйка. Та, которую позже назвали Мариной, только плечами пожимала — к своим друзьям-ребятам она уже четыре года присматривалась, и ни разу не возникло у нее желания выделить каким-то образом любого из них.

К тому времени то первое, летнее увлечение ею первого парня на потоке уже, как ей казалось, прошло, и ей было неприятно даже вспоминать о том тщеславном удовольствии, которое ей это увлечение доставило. Особо она не переживала, поскольку сама никаких глубоких чувств к нему не испытывала и за столь короткий промежуток времени даже привязаться к нему не успела — да и диплом на носу был, занимая все ее мысли и чаяния.

Затем, после зимней сессии замаячила перед ней прощальная благодарственная речь.

И краса факультета вновь почтил ее своим вниманием.

И однажды вечером напросился к ней в гости, познакомившись, таким образом, с ее матерью.

До тех пор та, которую позже назвали Мариной, дома ни разу о нем не говорила. Ей казалось смешным даже думать о том, что она — да, отличница, но не спортсменка, не активистка, не душа компании — может вызвать настоящий интерес у столь выдающегося молодого человека. Так, пожалел летом глупую однокурсницу, жизни не знающую, а потом общее поручение их ненадолго связало. Поэтому для ее матери появление гостя в доме оказалось полной неожиданностью.

На нее он произвел столь же неотразимое впечатление, что и на преподавателей со всем деканатом вместе взятым. Пожалуй, даже еще более сильное — преподавателям ему негде было демонстрировать острый хозяйский глаз. В тот же вечер мать устроила ей допрос с пристрастием.

— Ты, что, с ним встречаешься? — спросила она напрямик, когда та, которую позже назвали Мариной, проводив настойчивого гостя, вернулась домой.

— Что-то вроде этого, — уклончиво ответила она, и, вспомнив ставший в последнее время пристальным интерес матери к ее знакомым-парням, быстро добавила: — Но это совсем не то, что ты думаешь.

— А я пока еще не знаю, что думать, — возразила ей мать. — И давно вы встречаетесь?

— Мама, да мы толком и не встречаемся, — запротестовала та, которую позже назвали Мариной. — Он меня просто изредка домой провожает. Летом вот на одном заводе на практике оказались, и теперь нам вместе выступать на вручении дипломов — вот и все.

— Ну, просто так домой не провожают, — заметила мать. — Да еще и с лета. Мне, например, сегодня показалось, что у него к тебе серьезный интерес — вот и пришел, как положено, с родителями познакомиться, да посмотреть, как ты живешь.

— Мама, честное слово, — усмехнулась та, которую позже назвали Мариной, — ты словно из прошлого века. Того и гляди, захочешь, чтобы он вместо себя сватов прислал.

— А что, уже и об этом речь шла? — вскинулась мать.

Та, которую позже назвали Мариной, поняла, что сама загнала себя в ловушку.

— Да это так — к слову пришлось, — буркнула она, отводя глаза.

— Ну, уж нет, ты давай — не юли! — В глазах матери загорелся охотничий огонек. — Он тебе уже предложение сделал?

— Ну…. в общем… был такой разговор, — неохотно призналась та, которую позже назвали Мариной.

— И что ты ответила? — допытывалась мать.

— Да ничего я не ответила! — бросила в сердцах та, которую позже назвали Мариной. — Мне все это, как снег на голову, свалилось. Мне диплом писать нужно, а тут… такие сюрпризы.

— Диплом тебе дадут — никуда не денутся, — уверенно заявила мать, — а это — дело серьезное. Возможно, ты сейчас свою жизнь на много лет вперед определишь. — Помолчав, она добавила: — Так он тебе нравится или нет?

— Ну…. нравится, — пожала плечами та, которую позже назвали Мариной. — Так он всем на потоке нравится. И преподавателям тоже. Но я же его совсем не знаю! И уж точно не люблю, — решительно произнесла она, решив, что этой фразой разговору положен конец.

Мать с ней не согласилась. Как выяснилось, для нее разговор только-только начался.

— Знаешь, дочка, — задумчиво проговорила она, — любовь между мужчиной и женщиной — штука красивая. По телевизору. А в жизни проходит она — быстро проходит. На ней одной ничего прочного не построишь. Уж как я твоего отца любила — а вот ушел он, к той, которая ему больше подошла. Ты вот у меня, слава Богу, еще не обжигалась. И если повезло тебе — встретился парень, который понимает, что семья на ответственности и чувстве долга стоит — так не проходи мимо своей удачи.

Затянулся тот их разговор до самой поздней ночи. Больше мать к нему прямо не возвращалась, но в доме чуть ли не каждый день стали обнаруживаться всякие мелкие поломки, требующие умелых мужских рук. Та, которую позже назвали Мариной, категорически отказывалась обращаться за помощью к домовитому поклоннику. Мать не настаивала, но все сетовала, что скоро, мол, и потолок им на голову обрушится. И капали ее слова каплями, неутомимо подтачивающими камень ее неприятия неромантического брака.