Англичанин при Царском Дворе. Духовное паломничество Чарлза Сиднея Гиббса

Глава 5. Наступает тьма

СУДЯ ПО РАССКАЗАМ СОВРЕМЕННИКОВ, весной и летом 1914 года погода стояла великолепная. Уверенный в своем будущем, оптимистически настроенный, теплым солнечным майским днем Сид отправился морем на родину, чтобы провести мирное лето с отцом, который отошел от дел и, передав банк своему преемнику, жил теперь в принадлежащем их семейству доме в Нормантоне. Гиббс-старший получал большое удовольствие от общества сына, его рассказов о жизни при русском Императорском Дворе и давно позабыл о разочаровании в выбранной Сидом профессии. В те чудные дни они совершали вдвоем продолжительные прогулки и наслаждались доброй трапезой, приготовленной тетушкой Хэтти, которая поселилась у них в доме, чтобы заботиться о Джоне Гиббсе.

Сид сделал много фотографий своих Августейших учеников и окружения, в котором жил, и теперь показывал их членам семейства, приехавшим взглянуть на «эмигранта», пока он дома, и послушать о его приключениях. Счастливое лето, проведенное Сидом вместе с отцом, будет последним для них, хотя ни тот, ни другой тогда даже не подозревали об этом. Мир, простиравшийся за пределами семейства Гиббсов, казался безмятежным, прочным и великолепно устроенным, как с сердечной тоской вспоминал Уинстон Черчилль:

«Мир, находившийся в двух шагах от катастрофы, был очень ярок. Страны и империи, увенчанные принцами и владетельными особами, повсюду величественно возвышались, наслаждаясь благами продолжительного мира. Все были установлены и закреплены — казалось, надежно — с помощью гигантских противовесов. Две мощные европейские системы взирали друг на друга, сверкая и бряцая доспехами, но спокойным взглядом… Неужели в конце концов нам предстояло достичь международной безопасности и всеобщего мира с помощью чудесной системы равновесия и равных вооружений, с помощью проверок и контрпроверок насильственных действий, становившихся все более сложными и тонкими? Неужели Европа, таким образом организованная, сведенная в группы, соединенная такими отношениями, объединится, создав целый, великолепный организм, способный получать и наслаждаться неслыханным изобилием, дарованным природой и наукой? Смотреть на старый мир, клонившийся к закату, было одно удовольствие».

Гот старый мир казался настолько прекрасным, настолько безмятежным, что вряд ли кто-нибудь догадывался о его предстоящей гибели. В июне состоялись два красочных морских парада, когда адмирал Дэвид Битти прибыл с боевой эскадрой британских кораблей в Кронштадт, чтобы приветствовать русский военный флот и Царя, находившегося со своей Семьей на борту яхты «Штандарт». Этот лихой моряк — самый молодой флагман британского флота — в отличие от большинства адмиралов, был безбород и чисто выбрит, но его умелые действия заставили адмирала Пакенхема восторженно прошептать: «К нам снова явился Нельсон». Из Кронштадта эскадра проследовала в Киль, чтобы нанести визит германскому военному флоту. Это также был великолепный спектакль, поставленный с целью утвердить атмосферу согласия и дружбы, несмотря на демонстрацию Германией своей грозной военной мощи.

Однако мирная картина, возвещавшая безмятежное будущее, была внезапно нарушена 28 июня 1914 года убийством в Сараево австрийского эрцгерцога Франца- Фердинанда и его супруги неким сербским националистом. Гиббс был, разумеется, достаточно подкован политически, поступив на службу в Императорское Училище правоведения, где регулярно обсуждались вопросы политики. Принадлежа к обслуживающему персоналу Императорского Двора, он слышал много серьезных и не очень серьезных разговоров об опасности для Сербии со стороны Австрии. Сам Петербург являлся котлом, в котором кипели политические сплетни. В 1908 году, когда Гиббс стал вхож в Александровский дворец, произошел унизительный для России инцидент, связанный с планом Австрии узаконить аннексию Боснии и Герцеговины.

Эта проблема осталась со времен русско-турецкой войны 1875 года, когда Россия помогала православным братьям на Балканах, восставшим против мусульманско- турецкого ига, под которым они пребывали с XV века. Ее успех встревожил Великобританию, Францию и Германию, которые не желали, чтобы Балканский полуостров находился под контролем русских. Используя Босфор и Дарданеллы как рычаги воздействия, в 1878 году они созвали Берлинскую конференцию с целью пересмотра заключенного в Сан-Стефано договора с Россией. Согласно Берлинскому трактату, Болгария была разделена на три части, Сербия, Черногория и Румыния были объявлены независимыми, остров Кипр отошел к Великобритании, а Австро-Венгрии было разрешено «занять и управлять» Боснией-Г ерцеговиной, однако не аннексировать ее до определенной даты в будущем.

В 1908 году казалось, что Оттоманская Империя находится накануне распада, и Австрия решила воспользоваться ситуацией и предъявить свои права на Боснию- Герцеговину. Встретившиеся вместе австрийский и русский послы заключили частное соглашение, выгодное обеим державам. За то, что Австро-Венгрия поддержит требование России к Турции разрешить беспрепятственный проход русского флота через черноморские проливы, русские не станут возражать против аннексии Австро- Венгрией Боснии и Герцеговины. Произошло всеобщее замешательство, когда австрийский политик публично объявил о суверенитете Австрии в этом районе, но ничего не сказал о проливах.

Когда был подписан Берлинский пакт, Николаю было всего десять лет и он ничего о нем не знал, пока не столкнулся с кайзером, который вспомнил о нем и угрожал серьезными и непредсказуемыми последствиями, если условия пакта не будут выполнены. Полагали, что Германия готова объявить мобилизацию, чтобы защитить интересы своей союзницы Австрии. Аннексия стала свершившимся фактом, между тем как Россия ничего не смогла сделать, чтобы получить стратегически важный доступ к проливам, тем более что Великобритания и Франция не желали оказать ей поддержку. Когда начнется Великая война, они будут горько сожалеть о такой политике.

От искры, вспыхнувшей в Сараево, сдетонировали все заряды сложной цепочки, возникшей в результате десятилетий конфликтов между европейскими державами, состязавшимися за влияние в этом стратегически важном регионе. Эти конфликты часто улаживались с помощью неприятно попахивающих договоров, навязывавшихся недовольным балканским государствам, Турции и Кавказскому региону. Австрийской реакцией на сараевское убийство явился намеренно оскорбительный ответ, отвергавший все выражения соболезнования и обвинявший само сербское правительство в причастности к этой недостойной акции. Австрийцы настаивали на том, чтобы им разрешили наблюдать за сербским расследованием.

Тогда Сербия обратилась за помощью к России. Царь страстно желал избежать войны, поскольку Россия не была достаточно подготовлена к ней, однако было немыслимо допустить, чтобы ее традиционный друг был проглочен, а Россия потеряла все свое влияния в этом регионе. Николай предложил передать спор на рассмотрение Гаагского трибунала; он взывал к кайзеру и семейным узам, напомнил об исторической дружбе между их странами, однако Вильгельм остался непреклонен в своей поддержке Австрии и угрожал самыми жестокими карами, если Россия сделает хоть шаг, чтобы помочь Сербии. Он даже потребовал, чтобы мобилизация русских войск вдоль сербской границы была немедленно отменена и извещение об этом было срочно направлено кайзеру, в то время как австрийцы продолжали вести военные действия.

Все понимали, что подлинную угрозу представляет Германия; Австрия была лишь предлогом. Несмотря на видимость всеобщего мира, в воздухе давно витала какая-то нервозность. Многие наблюдатели полагали, что Германия не станет рисковать своим невиданным экономическим и социальным развитием и нарушать великолепную военную организацию, начав войну, несмотря на то, что она громко кричит и размахивает кулаками. Но были и такие, кто считал, что именно эти достижения сделали немецкую империю неспокойной: немцам было необходимо пространство, где они могли бы поразмять мускулы и проявить свою энергию и предприимчивость.

После ухода Бисмарка в 1890 году Император Вильгельм повел страну новым курсом, который превратит ее в мировую державу. Вырвав Сербию из-под русского влияния, он сделал бы большой шаг в этом направлении и Германия добилась бы большого влияния на Балканах, в Турции и на Ближнем Востоке. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, немцы проводили двойную стратегию. Они рассчитывали, что Россия пойдет на попятный вследствие ее военной неподготовленности и угрозы внутренней революции. Если же этот расчет окажется ошибочным и война станет неизбежной, то та же самая неподготовленность России позволит разбить ее быстро и без труда. «Сейчас или никогда» — начертал кайзер на полях депеши, адресованной Австрийскому Императору Францу-Иосифу, поскольку сознавал, что года через два-три быстрая индустриализация России исключит такую возможность.

Разумеется, Гиббс понимал, что сараевские убийства будут иметь серьезные международные последствия, но, как и многие другие, войны не ожидал. Однако 28 июня Австрия объявила Сербии войну, а 29 июня подвергла бомбардированию Белград тяжелой артиллерией. Когда 20 июня об этом стало известно в Петербурге, Николай II молча опустил голову, а затем, чрезвычайно неохотно, объявил полную мобилизацию. Как заметил Сергей Сазонов, «это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей. Как не остановиться перед таким решением?» Германия уже объявила войну России, однако нота была задержана графом Пурталесом [немецким послом в России] с тем, чтобы французская делегация во главе с Раймоном Пуанкаре успела отплыть на родину. Нота была вручена 1 августа.

2 августа Царь и Царица вышли на балкон Зимнего дворца и объявили русскому народу о начале военных действий. Ответом было громовое «ура», вырвавшееся из глоток многотысячной толпы, собравшейся на Дворцовой площади. Царь произнес ту же клятву, которую дал Александр I, узнав о вторжении в Россию армий Наполеона: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей». После этого люди всех классов, народностей и политических убеждений, как один, опустились на колени и запели «Боже, Царя храни!», а затем волнующие слова: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое». Были забыты все политические разногласия, все протесты, и сердца всех людей бились в едином порыве — разгромить вражескую Германию. К 4 августа войну Германии объявили Франция и Великобритания, создав «Сердечное Согласие» [союз «Антанта»], направленное против Германии.

В середине августа Гиббс получил телеграмму от Императрицы, в которой та просила его вернуться в Царское Село. Добраться до Петербурга Балтийским морем стало невозможно, поэтому Гиббс отплыл из Гулля на север, попал в Скандинавию, переплыл Ботнический залив, пересек Финляндию и оттуда поездом добрался до Петербурга. Плавание было опасным: можно было запросто налететь на дрейфующие мины.

В том же поезде волею случая ехал Великий Князь Михаил Александрович, возвращавшийся из ссылки. В свое время, вопреки решению Брата, он тайно обвенчался с дважды разведенной миловидной простолюдинкой Натальей Шереметьевской, хотя и дал Царю слово, что не сделает этого. Его непослушание повлекло за собой ссылку в Англию, но после объявления войны всем изгнанникам было позволено вернуться домой. Великий Князь, его жена, получившая титул графини Брасовой, и сын, родившийся до их бракосочетания, спустились на перрон Финляндского вокзала одновременно с Гиббсом. Михаила тотчас отправили на фронт, чтобы командовать дивизией на Кавказе.

Когда Гиббс явился во дворец, он обнаружил, что Царское Село охвачено суетой. Царь то и дело получал доклады, принимал собственных и иностранных посетителей или же посланников с фронта, куда он регулярно ездил. Императрица с головой окунулась в госпитальную работу, к которой у нее был поистине дар. Вместе с дочерьми Ольгой и Татьяной она закончила курсы сестер милосердия, и, надев форму Красного Креста, они ежедневно приходили в лазареты их имени, чтобы выполнять тяжелую работу. Помогали проводить операции, утешали умирающих, часто перевязывали ужасные раны. Даже Мария и Анастасия посещали госпитали, даря раненым цветы и улыбки. Все женщины, принадлежавшие к Императорскому Двору, в свободное время вязали вещи, привязывали тесемки к иконам, раздавая их солдатам от имени благодарного Императора.

К восторгу наставника, Алексей, носивший защитную форму рядового, добился замечательных успехов, развиваясь физически и духовно. Он стал гораздо серьезнее, охотно занимался английским. Гиббс умело воспользовался ситуацией, и их уроки стали приносить удовлетворительные результаты. Когда сэр Джон Хенбери-Вильямс, глава Британской военной миссии, год спустя встретил Наследника в Ставке, он поразился тем, что тот «свободно говорил на нескольких языках».

В 1915 году Гиббс смог отправиться лишь в краткосрочный летний отпуск, после чего возобновил уроки с Царскими детьми и продолжил работу с другими петербургскими учениками. Но занятия становились все более напряженными, программы все более сложными, особенно для членов Императорской семьи, поскольку Великие Княжны были загружены тяжелой работой в лазаретах и участием в смотрах подшефных полков, столь важным для поддержания боевого духа войск. Летом 1916 года Императрица предложила Гиббсу занять апартаменты в Екатерининском дворце. Это предложение он принял с благодарностью, хотя ему пришлось отказаться от некоторых своих обязанностей. Впрочем, свою петербургскую квартиру по деловым и социальным причинам он сохранял вплоть до второй половины 1917 года. Гиббс нашел атмосферу Царского Села бодрящей и наслаждался летом, проводимым на даче — «если только можно назвать дачей Царское Село. Правда, некоторые так считают, но многие придерживаются иного мнения. Правильнее было бы назвать его провинциальным городом или урбанизированной провинцией, в зависимости от вашей точки зрения. Вы найдете здесь множество жилых зданий и казарм, поскольку город ко всему еще и крупный военный центр. Но кроме того, здесь немало очаровательных дворцов, окруженных обширными рукотворными парками, много водоемов, удачно вписывающихся в ландшафт. Но все это относится лишь к самому Царскому Селу. Окружающая его местность — это по-прежнему нетронутая глушь или бесплодное болото».

Вскоре Гиббс освоился и завел себе кота, который забирался к нему каждую ночь в окно, проверяя, что осталось от трапезы, которую хозяину присылали с кухни Александровского дворца. Из новых апартаментов англичанин внимательно следил за борьбой, которую вела Россия с неприятелем. В начале августа таких возможностей у него появилось больше, поскольку Императрица обратилась к нему с просьбой отправиться в Ставку, в Могилев, и там продолжить занятия английским с Наследником.

Заметки Гиббса, касающиеся этих событий, дают некоторое представление о преследовавших его сомнениях. Несколько ночей он не мог выспаться. «Я чувствовал, что что-то должно произойти. Я только принялся ужинать, когда он [Жильяр] позвонил, после чего у меня пропал аппетит». Его вызывали во дворец, чтобы объявить о новом назначении. Сбылся сон, в котором он узнал от Цесаревича, что скоро ему придется служить в Ставке. Гиббс поверил предсказанию прорицателя дяди Миши, который сказал, что его ожидает дальняя дорога.

ИСТОРИЯ УЧАСТИЯ РОССИИ в Великой войне с начала до конца представляется трагедией, рвущей сердце на части, хотя встречались в ней и славные страницы. Это была доблестная, рыцарственная страна, готовая отдать союзникам все, чем она располагала, однако она отстала от современного мира, в котором внезапно очутилась, сражаясь за собственное существование. Многие из ее самых поразительных качеств — невероятная стойкость, неизменное гостеприимство и доброта, ее горячая православная вера — оборачивались против нее же даже в отношениях с союзниками, не говоря о борьбе с жестокой военной машиной немцев.

Война эта не только явилась противоборством старого мира с незнакомым новым, но и характеризовалась различным отношением к самой войне. У русских было рыцарское отношение к противнику, им был свойственен кодекс чести. Ряды офицеров состояли, главным образом, из представителей дворянства, поскольку это было одно из немногих доступных им поприщ. Они очень гордились своей великолепной кавалерией, особенно знаменитыми казачьими частями, которые продолжали использовать в современной войне. В штыковых атаках русским не было равных, и каждый пехотинец был уверен, что стоит ему добраться до неприятеля, как тот — человек конченный.

Враг, с которым ему приходилось сталкиваться, не раз прибегал к обманам. Немецкое «Руководство к военным действиям» одобряло использование флагов противника, и немецкий адмирал Сушон действительно поднял российский флаг на крейсере «Гебен» 4 августа 1914 года, обстреливая французские транспорты в Средиземном море. Немцы также использовали в военных целях ядовитые газы, несмотря на то, что обладали непревзойденным преимуществом в тяжелой артиллерии, транспортных средствах, аэропланах и ином вооружении.

Этой беспощадной мощи русские могли противопоставить лишь ни с чем не сравнимую доблесть своих бойцов, которые беззаветно проливали свою кровь. «Эти люди играют в войну», — с огорчением заметил изумленный сэр Альфред Нокс, наблюдая, как русские офицеры шли в бой во весь рост, считая трусостью пригибаться под огнем, а солдат заставляли ползти. Нокс называл русских «взрослыми детьми с большим сердцем, которые, не задумываясь, словно в полусне, оказались в осином гнезде».

И все же Нокс от всей души восхищался русской регулярной армией. Несмотря на плохое снабжение и планирование — отсутствие разведки, запоздалые и противоречивые приказы, отсутствие телефонной связи и шифров, плохой учет пленных, отсутствие хороших дорог, нехватка горючего, — «русские войска сохраняли боевой дух, если и не соответствующий порядок». Бернард Пейрс писал, что русские с помощью солдат добивались того, чего немцы добивались с помощью металла.

О пленных и беженцах они слишком заботились и зачастую делились с ними последней кружкой чая и куском хлеба. Хенбери-Вильямс отмечал: «Повсюду я сталкивался с их гостеприимством, добротой, дружелюбием. Иногда мне кажется, что их искреннее желание угодить незнакомому человеку, доставить ему удовольствие восполняет слабохарактерность и неуверенность в себе». Несмотря на большие потери, в начале войны русские вели себя по отношению к противнику по-рыцарски. Взятых в плен неприятельских офицеров не допрашивали и даже не разоружали. Один раненый германский офицер, которого подобрали на поле боя, достав пистолет, застрелил несшего его санитара.

На иностранных наблюдателей неизменно производило впечатление бесхитростное и искреннее религиозное чувство русских. Каждый день начинался и заканчивался церковной службой — или в церкви в Ставке, или под открытым небом, или в походном храме. Объезжая вместе с генералом Безобразовым поля сражений весной 1915 года, Нокс отметил, как тронули солдат слова благодарности от имени Императора, и, изучая душу русского солдата, делился своими наблюдениями:

«Всякий раз, как мы где-то останавливались, генерал проводил беседу, объясняя офицерам общую ситуацию, о которой не знали бойцы в окопах… Я снова был поражен чудесным простодушием русских офицеров и солдат. Когда мы зашли в блиндаж Московского полка, зашел разговор о тактике немцев и о том, как лучше их перехитрить. Генерал обсуждал возможность их прорыва наших оборонительных линий [и стал дальше объяснять, как его предотвратить…] Затем простодушно, без обиняков, добавил: „Вы также всегда должны помнить о силе молитвы — с молитвой можно все“. Этот неожиданный переход от технических деталей к простым и наивным истинам показался мне нелепым, неуместным и чуть ли не шокирующим, однако столпившимися в землянке офицерами с серьезными бородатыми лицами был воспринят вполне естественно. Эта вера в Бога придает русскому воинству особую силу, жаль только, что ее недостаточно учитывают»

Несмотря на восхищение русскими, Нокс, как и все западные союзники, относился к России с предубеждением. Ее религия, в основе которой находилось Божественное, таинственное Начало, была лишена утилитарности, принесшей Западу политический, социальный и экономический прогресс. Продолжительные и замысловатые православные богослужения никак не могли способствовать созданию развивающегося, современного общества. Впрочем, у Хенбери-Вильямса остались и приятные воспоминания: о церемонии водосвятия на Днепре в Могилеве, где находилась Ставка, когда термометр показывал 20 градусов ниже нуля; о полуночной пасхальной службе, после которой процессия последовала к Императорской резиденции, и там Государь подарил каждому по яйцу, изготовленному Фаберже.

Даже французский посол Морис Палеолог, который находил православные богослужения чересчур мрачными, не смог не выразить благоговения, слушая молитву на поле Красного Села, где Император принимал парад у шестидесяти тысяч солдат:

«Солнце спускается к горизонту на пурпурном и золотом небе. По знаку Императора пушечный залп дает сигнал к вечерней молитве. Музыка исполняет религиозный гимн. Все обнажают головы. Унтер-офицер читает громким голосом „Отче наш“, тысячи и тысячи людей молятся за Императора и за Святую Русь. Безмолвие и сосредоточенность этой толпы, громадность пространства, поэзия минуты… сообщают обряду волнующую величественность».

К тому времени как Гиббс прибыл в Ставку, война продолжалась уже два года, стоившие много крови и сил, — гораздо дольше, чем предполагало большинство военных и политических наблюдателей. Кто-то сказал, будто бы один немецкий офицер рассчитывал вернуться домой прежде, чем упадут листья осенью 1914 года. А генерал Эрдели заявил Альфреду Ноксу, что оба вернутся домой к новому, 1915 году. Германией был давно разработан план нападения сразу на два фронта, едва начнется война, которую они ждали: они начнут массированным нападением на Францию, перед этим пронесясь по Нидерландам. Вдоль границы с Бельгией уже стояли, дожидаясь сигнала, германские части. Покончив с Францией, Германия примется за Россию, у которой, вследствие примитивной транспортной системы и коммуникаций, много времени уйдет на мобилизацию.

Россия знала о честолюбивых планах немцев и успела разработать свою стратегию. Ее действия против Германии будут носить исключительно оборонительный характер, однако, используя самые боеспособные войска, русские ударят по австрийцам, чтобы вывести их из войны. Однако когда начались реальные боевые действия, в безвыходном положении оказалась Франция. Очутившись под угрозой германской военной машины, она стала настойчиво и немедленно требовать от русских помощи. Россия повела себя более благородно, чем разумно, изменив в последний момент основную стратегию и даже не успев отмобилизоваться.

Верховный главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич согласился начать наступление. Генералу Павлу Ренненкампфу было приказано вторгнуться в Восточную Пруссию, что тот и проделал 12 августа. К 17 августа германские войска отступили и оказались в 240 километрах от Берлина. Их начальный успех вместе с известием о том, что армия генерала Самсонова охватывает немецкие войска слева, привели немецкий генеральный штаб в состояние, близкое к панике. Его первое движение заключалось в том, чтобы заменить нерешительного и испуганного генерала Притвица бывалым генералом Паулем фон Гинденбургом и его начальником штаба Эрихом фон Людендорфом. Затем с западного фронта были сняты и брошены на восток два армейских корпуса и кавалерийская дивизия. Разумеется, это нарушило тщательно разработанные немецкие планы, но какая была бы польза от разгрома Франции, если бы был взят Берлин?

Между тем на восточном фронте вместе со своей не полностью отмобилизованной армией Самсонов пытался соединиться с левым флангом Ренненкампфа, чтобы затем окружить и разгромить неприятеля. Успех зависел от точного взаимодействия и связи — но эту цель было невозможно достичь по двум причинам. Во-первых, план был введен в действие слишком поспешно; во-вторых, недостаточно укомплектованная армия Самсонова была вынуждена преодолевать Мазурские болота, где, в соответствии с оборонительной стратегией русских, они остались без дорог и линий связи. Таким образом, клещи не сомкнулись, и войска Самсонова, почти остановившиеся в трясине, были полночью уничтожены германской артиллерией. На смену первому успеху Ренненкампфа пришел полный разгром под Танненбергом. Генерал Самсонов потерял 170 000 солдат и, отчаявшись, застрелился. Но эта жертва, стоившая русским так дорого, в глазах западных союзников представилась только помощью, необходимой французам для того, чтобы удержать захватчиков на Марне, и историки называют это сражение поворотным моментом в войне. Начальная фаза стратегии немцев была нарушена, и эго повлияло на все их последующие планы. «Тяжкий удар нанес нам Господь», — произнес Николай Николаевич, добавив, что был счастлив помочь союзникам. Было отмечено, что русские солдаты, которые гибли под Танненбергом, сделали столько же для спасения Марны, как и французы, умиравшие там.

Между тем австрийцы крупными силами начали наступление на русскую Польшу. Однако русские оказались готовы к нему и ранее чем через три недели выбили оттуда неприятеля, беспощадно погнав его в Галицию. Тяжелая артиллерия, которой у русских почти не было, сыграла очень небольшую роль в этом сражении. Благодаря умелой тактике и маневрированию такие генералы, как Плеве, Рузский, Эверт, Иванов, Брусилов и Лечицкий, удачно использовали местность и пустили в ход грозные штыки русской пехоты. Разгром австрийцев был настолько полный, что они запросили сепаратного мира.

Прежде чем к зиме стихли сражения, немцы после ожесточенных боев на севере выгнали Ренненкампфа из Восточной Пруссии, откуда его войска даже несколько углубились на русскую территорию. И все же отважно сражавшимся русским удалось отступить в полном порядке. Сильно потрепанная армия по-прежнему была готова встретить противника, а русские победы в Австрии с лихвой восполняли территории, завоеванные немцами на севере Империи.

После жестоких поражений австрийцев немцы принялись укреплять ряды своего хилого союзника, внедряя в них собственных солдат. Именно эти войска, получившие пополнения, в мае 1915 года направились в Галицию, чтобы выполнить задачу, которую австрийцы не сумели осуществить в одиночку, — захватить Польшу. Эта кампания показала, что русские испытывают недостаток в боеприпасах. У артиллеристов не хватало снарядов, а у пехотинцев — винтовок. Многих новобранцев посылали на передовые без оружия и приказывали им ждать, когда кто-нибудь из соседей будет ранен. Летние месяцы явились для русских продолжительным, медленным отступлением, во время которого неприятель захватил Галицию, Польшу и даже часть Украины.

По мере увеличения количества потерь (регулярная армия долго не просуществовала), недостатка пушек и снарядов, ужасных страданий солдат, отступавших в тыл, воинский дух падал и возрастал ропот. Недовольство союзниками все усиливалось. Великобритания еще не полностью отмобилизовалась, в то время как французы постоянно оказывали давление на русских, чтобы те делали для них еще больше, хотя они и без того старались. В России создалось впечатление, что она одна несет бремя войны. Царила паника в Ставке и в Думе, которая стала требовать «правительства доверия» и даже заговаривала о том, чтобы самой возглавить руководство военными операциями. Консерваторы возражали, утверждая, что проведение политических реформ во время войны лишь отвлечет как внимание, так и ресурсы и приведет к катастрофе. Самое главное — выиграть войну, а уж потом можно обратиться к политическим вопросам.

В этот самый критический момент, когда русскую армию преследовали неудачи, а общество находилось в упадке, Царь принял решение возглавить командование всеми вооруженными силами. Его министры пришли в ужас и стали умолять его не взваливать на свои плечи дополнительную ношу, что ответственность за отступление и поражение будет возложена именно на него. Но Монарх пренебрег этими аргументами. У него были три убедительные причины так поступить. Прежде всего он считал своим долгом находиться в такое время рядом со своими войсками. Во вторых, он полагал, что это поднимет боевой дух солдат — бывших крестьян, которым был не слишком-то присущ патриотизм, но зато они глубоко почитали Царя. В третьих, возникала возможность лучше координировать действия военных и гражданских властей.

Недоброжелатели Царя ожидали самого худшего, не полагаясь на его талант стратега (на что он и не претендовал), и предсказывали катастрофу в том случае, если с поста Главнокомандующего будет смещен Великий Князь Николай Николаевич. В действительности же его отставка оказалась благотворной для армии. Некто С. в беседе с Морисом Палеологом сказал: «Согласен, что он [Великий Князь] патриот и у него есть воля. Но он слишком недостаточен для возложенной на него задачи. Это не вождь, это — икона». После того как этим злополучным летом выяснилась ужасающая нехватка боеприпасов и некомпетентность его помощников, Великий Князь оказался на грани нервного срыва. Он принял перевод на Кавказ спокойно, даже с благодарностью.

6 сентября 1915 года Царь Николай прибыл в Ставку и возложил на себя пост Верховного Главнокомандующего. С его появлением действительно все изменилось. Хенбери-Вильямс так описывает первые впечатления от встречи с ним: «Прежде я представлял его несколько печальным и озабоченным Монархом, на которого давит груз государственных и прочих забот. Вместо этого я увидел светлое, умное, счастливое лицо человека с блестками юмора в глазах, много времени проводящего на свежем воздухе». Несколько месяцев спустя, когда Государь вернулся в Ставку, генерал отметил: «Он всегда настолько веселый и жизнерадостный, что не быть жизнерадостным в его присутствии просто невозможно. Для человека, который должен быть обременен столькими заботами и тревогами, у него чудесный характер, и я уверен, что и для других он служит источником вдохновения». Задним числом те же качества отметил и Гиббс: «Его доброта наряду с авторитетом и престижем, которыми он пользовался, являлись центростремительными силами, которые и были тем самым главным, что имело значение, как слишком поздно убедилось [Временное] правительство».

На должность начальника штаба Николай назначил Алексеева, который был гораздо толковее своих предшественников. И положение на фронте почти тотчас же улучшилось. Оказавшийся под угрозой Киев был спасен, и в продолжение остального периода войны весь восточный фронт стабилизировался. Столь же важную роль сыграло улучшившееся военное снабжение вследствие сотрудничества между военным министром Поливановым и руководителями русской промышленности. «Когда началась кампания 1916 года, русская армия стала больше и лучше оснащенной, чем в любой другой период войны».

В ОКТЯБРЕ 1915 ГОДА Царь привез Наследника в Ставку. Здоровье Алексея было в то время хорошее, и Государь решил, что мужественная военная атмосфера благоприятно скажется на сыне, который до этого был окружен врачами и своими сестрами. Цесаревич тотчас приспособился к изменившейся обстановке; он стал большим любимцем у персонала Ставки и вносил много радости в их жизнь. Однако Царь рассчитывал, что этот приезд станет важным элементом воспитания Наследника, и когда он в качестве нового Верховного Главнокомандующего отправился в поездку по всему фронту, то взял Алексея с собой.

Поездка эта оказалась напряженной и принесла много пользы как войскам, так и отцу с сыном. Необходимость каждый день участвовать в смотрах, проходить вдоль боевых порядков и переезжать с места на место требовала много сил, однако выносливость Наследника и его интерес к происходящему оказались на высоте. Однажды ночью Царь и свита неожиданно посетили передовой перевязочный пункт, расположенный в небольшом здании, освещенном светом факелов. «Его приход вызвал изумление, выражавшееся на лицах всех солдат… Когда Государь нагнулся над (одним из раненых), тот приподнял единственную здоровую свою руку, чтобы дотронуться до его одежды и убедиться, что перед ним действительно Царь… Алексей Николаевич стоял… глубоко потрясенный стонами, которые он слышал…»

При возращении в Ставку у Наследника открылось сильное кровотечение носом. Неясно, то ли это произошло от насморка, то ли от тряски, когда он прижался носом к оконному стеклу, но во всяком случае кровотечение усилилось, и Император приказал везти его в Царское Село. К тому времени как поезд прибыл на вокзал, Наследник был чуть ли не при смерти.

Доктора наконец обнаружили лопнувший сосуд, прижгли его и остановили кровотечение. Свою роль сыграл и Распутин. Подойдя к больному, он перекрестил его и велел Императрице не беспокоиться: ребенок поправится. И он действительно поправился, правда, в Ставку он смог поехать лишь в начале лета. Между тем едва он достаточно окреп, как уроки возобновились, но их приходилось перемежать с такими религиозными событиями, как Рождество, Богоявление, Великий пост и Пасха.

После того как Цесаревич вернулся в Ставку, он получил повышение: чин ефрейтора. Как и прежде, он был непоседлив и шаловлив. У Хенбери-Вильямса, похоже, установились особые отношения с Наследником. Алексей сделал обыкновением ежедневно проверять, как у того застегнут мундир, и тот всякий раз намеренно оставлял одну пуговицу не застегнутой. «Опять вы неаккуратны», — заявлял Цесаревич.

Были у них и более шумные забавы: они играли в футбол чем ни попадя, обстреливали друг друга хлебными катышками за столом и даже обливали друг друга водой у фонтана, затыкая пальцем кран, а затем внезапно отпуская его. Зачастую окружающие, в том числе и Царь, промокали настолько, что им приходилось переодеваться. «Разумеется, то были детские забавы, но все равно они помогали разрядить обстановку», — замечал англичанин. Атташе вспоминал и более серьезные минуты. Когда Хенбери-Вильямс получил известие о том, что его сын, воевавший во Франции, умер от ран, в соседнюю комнату, где генерал оставался один на один со своим горем, вошел Цесаревич. Сев рядом с англичанином, ребенок произнес: «Папа велел мне посидеть с Вами. Он подумал, что Вам сегодня будет одиноко».

Когда 8 августа 1916 года Гиббс прибыл в Ставку, Жильяру предоставили отпуск, в котором он давно нуждался, и англичанину пришлось принять на себя обязанности наставника, в которые входило пресечение шалостей мальчугана и выговаривание ему в тех случаях, когда он становился непослушен. Подобно остальным домочадцам, Гиббс жил в гостинице «Франция» и всякий день после завтрака поднимался на холм к губернаторскому дому, где проживали Государь и Цесаревич и где располагался штаб.

Сюда же приходил Петр Васильевич Петров, и наставники приноравливали свои занятия к программе, разработанной Царем для сына. Сопровождали его в поездках но городу или в лес и участвовали в играх, для которых у Наследника находилось время. Обедали вместе с ним у него дома, зато к завтраку Государь приглашал членов штаба и гостей, так что за столом порой собиралось до шестидесяти или семидесяти человек. В присутствии иностранных дипломатов Алексей был очень учтив, хорошо говорил на иностранных языках и задавал толковые вопросы.

Заняв должность, Гиббс стал вести дневник как бы от имени Цесаревича:

«8 окт. 1916: Уроки как обычно. Отправились на моторе к поезду в 11 час., а после завтрака поехали в лес на Оршанской дороге, где играли в разбойники.

13 окт. 1916: Написал Императрице… После игры вернулся, чувствуя себя неважно, по распоряжению доктора лег в постель в 6.30. Весь вечер не здоровилось. Совсем плохо с животом. Ч[арльз] С[идней] Г[иббс] читал, но почти не слушал его.

6 ноя б. 1916: Ночью плохо спал… Обедали вместе как всегда, а после обеда играли в математическую головоломку и с котенком. [Котенок по имени Зубровка был привезен из Могилева.]

8 ноя б. 1916: Чувствовал гораздо лучше. Спал хорошо и проснулся в хорошем настроении, но вставать не разрешили до завтрашнего дня. Читали Ч[арльз] С [идней] Г[иббс] и П[етр] В[асильевич]П[етров]… После обеда отнесли в кабинет Императора и положили его в постель, пока комнату проветривали. Пока гостили Великий Князь Николай [Николаевич] и Великий Князь Петр [Николаевич]».

Судя по записям в дневнике, несмотря на то, что внешне Наследник казался здоровым, его то и дело преследовали незначительные недомогания. То распухнет вена на ноге, так что Алексей не может надеть ботинки, то другая, в паху, мешает при ходьбе. Очень часто у него был расстроен желудок — возможно, от внутреннего кровоизлияния. При малейших холодах появлялась опасность кашлянья и чихания.

И все равно, оказавшись среди военных наблюдателей, членов штаба и гостей, Алексей проявлял веселое мальчишеское настроение. Кроме Хенбери-Вильямса, у Наследника был еще один любимец — барон де Рикель, бельгийский военный атташе, который, несмотря на толщину, участвовал в игре в футбол с целью разгрузки. Занятия продолжались в той мере, в какой это удавалось осуществлять наставникам в тех обстоятельствах. Такими обстоятельствами пользовались почетные гости наподобие японского принца Колохито Канин, который всегда привозил подарки, или посол кронпринца Сербии. Иногда с коротким визитом приезжала на поезде с дочерьми Императрица. В таких случаях Алексей часто навещал их и вместе с ними отправлялся на ежедневную прогулку.

Множество вещей интересовало и развлекало такого мальчика, как Наследник. Устраивались показательные полеты замечательных новых самолетов. Вместе со сверстниками из Могилева он катался на лодке и купался в Днепре. Царь и свита часто сопровождали его на прогулках по лесу, после чего пекли на костре картошку и каштаны. Нередко по вечерам (еще одно новшество) устраивался просмотр фильмов — подарок компании «Патэ», которая прислала кинопроектор и несколько коробок с пленками. Самой излюбленной была картина «Таинственная рука», и когда ее демонстрировали, то кинозал в Ставке всегда был полон. В середине декабря Алексей занемог и вместе с наставниками вернулся в Царское Село, чтобы подлечиться и начать подготовку к праздникам.

В ЭТОТ ПЕРИОД на фронте, как и в Ставке, царила оптимистическая, здоровая атмосфера. По словам Бернарда Пейрса, для фронта было характерно «великолепное единство духа, мысли и речи у тех, кто постоянно соприкасался со смертью на передовых позициях… Там существовала своего рода зона, которая в подлинном смысле оставалась чистой и святой». Даже в таком опасном положении светлый, яркий дух России освещал все вокруг.

«Удивительно, что может сделать наш солдат, что может придумать. На широком поле на опушке леса, где были разбросаны землянки этой дивизии, они усадили нас, и мы стали свидетелями необычного зрелища. Солдаты, нарядившиеся в костюмы разных национальностей или животных, выступали, плясали и затевали разные забавы, как на деревенской ярмарке; придумали целую программу с забавными номерами, плясками, состязаниями, показывали фокусы, пели хором и принимались за немудреные деревенские игры… Вся эта музыка, шум и гам прерывались взрывами неприятельских снарядов, которые были здесь гораздо слышнее, чем в штабе. Среди солдат и офицеров царило такое беззаботное веселье, что было одно удовольствие наблюдать за ними».

Начало кампании 1916 года на Восточном фронте ознаменовалось гибельным сражением при озере Нарочь. Передвижение русских войск на севере вновь было начато в ответ на настойчивые требования французов с Западного фронта, где немцы начали массированные атаки Вердена. Русские наступали с такой энергией, которая совершенно расстроила немцев, поскольку они считали, что на этом участке фронта сопротивление русских окончательно подавлено. Русские войска теперь получали снаряжение в достаточном количестве и под командованием генерала Балуева делали постоянные успехи до тех пор, пока ужасная погода и еще более ужасная местность не заставили их остановиться в жутком месиве ледяной грязи и крови. И все же казалось, что дух русских не сломить. Немцы подвезли тяжелые орудия на расстояние 400 метров от русских траншей и открыли по ним убийственный огонь, пустив вдобавок отравляющий газ в сторону их защитников, у которых не было ни касок, ни противогазов. Но каждый раз, как немцы прекращали обстрел, чтобы оценить его результаты, с противоположной стороны раздавались ружейные залпы. После пяти часов обстрела в каждом батальоне на передовой позиции осталось менее сотни бойцов. Но каждую ночь из русских траншей доносилось пение пасхального гимна: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». «И невольно приходило в голову, что это — единственное оружие, которым им приходилось воевать».

На Юго-Восточном фронте события развивались совершенно иначе. Там командовал выдающийся генерал Брусилов, известный своей энергией и находчивостью. Он не раз отмечал, что регулярная армия уничтожена, осталась не более чем милиция. Однако чтобы восполнить недостаток подготовки, он принялся за учения, стрельбы по мишеням, окапывание. Его тактика была блестящая и смелая, он всегда предпочитал атаковать противника. Понимая, что массовое скопление войск в том или ином месте непременно привлечет внимание неприятеля, он намечал сразу несколько участков для одновременного наступления. С начала июня до середины сентября он настойчиво продвигался на юго-запад, вновь захватывая территории, утраченные ранее. При этом он захватил 350 тысяч пленных и огромное количество ценного снаряжения. Однако за это он заплатил дорогую цену, потеряв 550 тысяч солдат. Из-за того, что войска были ослаблены, наступление начало выдыхаться. И все же им были получены лучшие результаты за всю войну.

Тут России был нанесен еще один удар, который приготовила ей судьба. К странам «Сердечного Согласия» присоединилась Румыния, но ее присутствие в рядах Антанты оказалось скорее помехой, чем помощью. Прежде эта страна служила нейтральным буфером, теперь же, с ее вступлением в войну, русский фронт значительно вытянулся, и Румынии требовалось гораздо больше помощи от союзников, чем она была способна им дать взамен.

Тем не менее с приходом зимы 1916–1917 гг. боевые действия затихли; положение русских было прочным, и в армии царили бодрые настроения. Во время союзной конференции, состоявшейся в Шантильи в ноябре, штабы союзных армий разработали планы одновременного наступления на Восточном и Западном фронтах в начале весны. Явные признаки деморализации, замеченные у неприятельских пленных, провал немецкого наступления на Верден, а также успехи на Восточном фронте — все это давало основания ожидать, что можно добиться окончательной победы в войне.