Арехин в Арктике

9

Птыцак, приняв решение, не торопился его менять. Пообещав Арехину место судового фельдшера, он сказал, что сбор здесь же, послезавтра, к девяти утра. Кто придет в десять — в экспедицию не попадет. А теперь Арёхин может заняться собственными делами — ежели такие у него есть.

Ничего удивительного. Птыцак явно не опасался Арехина, во всяком случае, в двухдневной перспективе. Латышских стрелков под рукой у Арехина сейчас не было — и где, в Риге! Странность жизни: в Москве он бы их нашел за час, если не быстрее, а здесь, в Латвии — шутить изволите. Да и никаких стрелков у Арехина не было. А у Птыцака — вполне вероятно. Только называются они как-то иначе. Или никак не называются. Три-четыре человека с опытом революционной борьбы, служат в торгпредстве для особых поручений. Иногда и одного достаточно.

Покинув чайное заведение, он пошёл обратно, из Риги бедняцкой в Ригу буржуазную, ту, что почище с виду. Голову прикрыл кепкой, голова прояснилась, словно запотевшие очки протер салфеткой. Любопытно, какова природа Гласа ли, Глаза. Радиоволны? Но, определённо, существует и обратная связь, пусть и нечеткая. Глас не только шепчет и наводит тоску, он ещё пытается покопаться в разуме. Больших успехов в этом Глас не достиг, быть может и потому, что человеческий разум ему чужд. На основных инстинктах Глас играет, как деревенский музыкант на гармошке. Из тех музыкантов, которых гонят играть на огороды, пусть птиц пугает. Начинающий музыкант. Или считающий, что его музыка и есть настоящая, революционная. Долой мелодию, да здравствует свобода звука! При всём том, и в игре революционных музыкантов, и в дисгармониях Гласа порой проскакивало нечто чарующее, подчиняющее. Стоит расслабится и притерпеться, как попадешь под её влияние. Дудочка гаммельского крысолова. Нет, к крысам Глас отношения не имел, это тоже чувствовалось. Да и образ действия иной.

Арехин не замечал, как по пятам за ним шел шпик. Или делал вид, что не замечал, шпик был опытный, двадцать лет в работе, и потому знал, что ошибка есть непременный спутник любого умозаключения, поэтому его дело факты, только факты, и уж потом, если попросят, умозаключения. Он частенько выполнял поручения Птыцака, достаточно щекотливые, но почти не переступавшие границ закона. Сегодняшнее задание заключалось в слежке за господином в кепке, и только. Как обычно, требовалось зафиксировать, будет встречаться субъект с кем-либо, и если будет, то с кем, когда и где.

Будучи квалифицированным специалистом, сыщик постоянно проверялся, нет ли слежки за ним самим. Это бывало прежде, почему бы не быть этому и сейчас. И действительно, он заметил парочку субъектов, поведение которых вполне укладывалось в схему слежки. Вопрос лишь, за кем эти субъекты следили, за ним, или за его подопечным.

Подопечный дошел до гостиницы, третьеразрядной, но приличной, насколько могут быть приличными третьеразрядные гостиницы. А они могут, ещё как могут: их постояльцы обыкновенно учителя, врачи для бедных, мелкие конторские служащие, бонны, ремингтонистки или люди ступенькой выше, оказавшиеся в стеснённых обстоятельствах, что сейчас не редкость. Средств для разгула у них просто нет. А последний лат пропивать такая публика не станет. Ну, винца бутылочку возьмут, а чаще полбутылки, всё тихо, культурно. Дешёвых девок приводить не разрешают, а на дорогих, да на подмазку портье, опять же, средств нет. Вот и сохраняются приличие и достоинство, главный капитал этих гостиниц.

Арехин вошел внутрь. Шпик остался снаружи. Сел на лавку: ноги — рабочий инструмент, его нужно беречь. Посидит часок и, если ничего не нежданного не случится, зайдет и спросит о господине, кто, да откуда. Теперь, когда он на частной службе, отвечать ему не обязаны, но есть волшебное слово «за деньги». А деньгами Птыцак его снабдил. Не роскошно, даже не богато, но в самый раз. Сказать, что разыскивается брачный аферист, гостиничный вор или подпольный абортмахер, вариантов много, зависит от того, с кем говорить. Тёртого калача на этом не проведешь, у тёртого калача такса, но порой попадаются люди наивные, готовые помочь обществу, принимая за общество частного шпика. Почему нет? Порой его работа полезна обществу, даже очень полезна. Он, конечно, не герой тоненьких книжиц, бескорыстно сражающийся со злом, но разве нельзя сражаться со злом корыстно? Ещё как можно. Оно и вернее, и надёжнее.

Размышляя, он упустил момент, когда на скамейку подсела парочка. По обе стороны от него. Те, кого он заметил прежде, да вот выпустил из виду. Как не выпустить, одному за тремя не уследить никак.

Он не попытался вскочить, не полез в карман за пистолетом. У него и пистолета-то не было, пистолет провоцирует на рискованные необдуманные поступки, а какие могут быть рискованные поступки за такую плату? Нет, и не убеждайте.

Шпик откинулся на скамейку, поднял глаза к небу, белесому, как разбавленное молоко. В июне всегда так, даже ночью. А сейчас вечер.

Он молчал, предлагая инициативу подсевшим соперникам. Впрочем, соперникам ли? Впечатление они производили неопределенное. Сыщики? Может быть. Его осенило: чекисты! И тут же взяло сомнение. Зачем он чекистам? Не та марка.

— Пан устал, — сказал тот, кто справа.

— Пан очень устал, и сейчас уснёт. А потом встанет и пойдет домой отдыхать, — сказал тот, что слева.

— Это если пан умный, — добавил правый.

— А если глупый, то зря потратит ночь. Ночью дождь будет. А где дождь, там простуда, воспаление легких, доктора, убытки, похороны, — продолжил левый.

— Нет, этот пан умный, стоит только приглядеться, и видно: пан умный.

Шпик вздрогнул. Кажется, он задремал. Всё-таки устал. Рядом, понятно, никого не было, только в кустах шуршали крысы. Он заметил трёх, и поморщился. Не то, чтобы он боялся крыс, но прежде этот район был чище.

Потянуло свежим ветром. Нет, не будет он следить за подопечным всю ночь. Круглосуточную слежку в одиночку не ведут. И здоровье не то, и плата. Придёт завтра утром, и всё узнает. А случится неожиданное — что, разве он не знает, как это преподнести? Знает, не первый год замужем. Пойдет, поспит. Устал. Когда он отдыхал последний раз? До войны разве. Нет, у него бывают дни, даже недели, когда нет работы, но разве это отдых — проедать себя? И ведь выхода нет. Проситься на казенную службу? Но он уже привык отчитываться только перед нанимателем, без лишних формальностей. Да и за последний год заработал он втрое против казённого шпика, если не вчетверо, в казне сейчас с деньгами туго — об этом он думал уже по дороге домой, чувствуя легкий озноб, и когда закапал привычный балтийский дождь, окончательно успокоился: правильно сделал, что ушёл. Пёс бездомный и тот норовит в дождь куда-нибудь забиться, а он, слава Богу, не пёс, у него семья, жена и двое детей. Будет кому в болезни стакан воды подать. Стакан жена, стакан дочь и стакан сын. Три стакана воды, три раза в день, не многовато ли?

И потому, придя домой, он выпил рюмку самогона, четверть которого привез тесть, гостивший в апреле. Чтобы не заболеть, объяснил он жене. Да и рюмка рижская, не петербургская. То есть маленькая. Потому он повторил. И не заболел. Только утром голова казалась не вполне своей. Хороший у тестя самогон, нужно бы снова пригласить его, да только летом самая работа у тестя. Ладно, рюмочку — и за работу. Наверстает. Отчёт будет — первый сорт, не придерёшься.