Аристократы

Глава 1 «Оживший труп»

POV Хаски.

Когда смотришь на мир свысока, все кажется ничтожным, невзрачным. С малого возраста, сидя в корпорации, смотрел из этих окон, занимавших целую стену. Поначалу с отцом, а потом все чаще один и один. Когда выключал свет, мир с пятьдесят пятого этажа казался никчемным, жалким, пустым клочком — эта мнимая красота, яркие огни города на фоне беспросветной тьмы. И эти красивые вспышки меркли, поглощенные чернотой.

Все это перед глазами — пустое, но оно в моих руках. Мог раздавить, сжав в пальцах, мог передать благодать. Но никто не достоин одобрения, лишь тот, кто смог пойти против моего мнения.

Знал, что займу место отца, не давали права выбора, первый по старшинству наследник, если раньше не сдохну, то получу эту тьму под окнами.

В кабинете ни единого света, в корпорации глухая тишина, давно поздний час. Изредка слышны шаги охранников по коридору. Подпер стул к окну, ноги положил на второй, сидел и смотрел на этот мир, а спутник планеты, сегодня особенно крупный, жег яркостью глаза.

В сотый раз протер уставшие веки, но закрываться те не желали, несмотря на поздний час. Будто какой-то урод насильно придерживал в одном положении.

Кабинет насквозь пропах сигаретами, ненавидел курить в помещение. Это омерзительно.

Встал со стула. О спинку невольно притронулся ладонью, ноги подкосились от резкого поднятия. Бастард подери! Крепко ухватился пальцами, до легкой ломоты в конечности. Надо было так нажраться…

Какой-то неожиданный и громкий стук донесся до помутневшего сознания, щелк? Стук? Как будто что-то назойливо стучало в мозгу. Какой противный звук.

Сконцентрировал взгляд предположительно на том месте, откуда доносилось это что-то непонятное.

В окно со всего размаху темная точка небольшая, как баскетбольный шар, врезалась и поспешно отлетела назад. Нечто порхало крыльями на фоне сверкавших звезд. Разлетелось и опять щелкнуло в окно, похоже клювом.

Только этого не хватало.

Я руку отсоединил от спинки стула и почти трезвой походкой дошел до окна. Стекло разобьет ведь, повернул ручку впуская черное, небольшое существо.

Ворон, кажется, или кто он сегодня. Хорошо, не орел.

Вдохнул прохладный воздух в легкие, так лучше, чем ощущать гниль табака в помещении.

Развернулся и увидел, что на мой стул между прочим уселся, а мне куда? Сидел черный ворон и смотрел черными бусинками глаз пристально в глаза.

— Если нотации пришел читать, катись вон туда! — указал пальцем приблизительно себе за спину, чуть в глаз не ткнул. А пернатое существо сидело на мягком стуле и головой крутило то чуть вверх, то вниз. — И как ты нашел?

Смирился, что побыть одному не дадут, обреченно рухнул на стул возле окна, где ноги мои располагались раннее, брюки испоганю. А похерррр… все похеррр…

Курить, срочно курить, а лучше отрубиться. Где сигареты? Обвел помещение пьяным взором. На столе, это далеко. Не дойду.

— А зачем читать нотации, ты сам неплохо справляешься с этой целью, — голос-то человеческий.

Жуткое зрелище, когда мелкие, корявые лапы пернатого существа начинали изменяться, удлинялись, становились крупнее и приобретали форму человеческих ног, голые стопы коснулись пола. Затем тело проходило трансформацию, хрустели кости, обрастали мышцами, вздувались вены, наливались кровью.

Самое уродливое зрелище — человеческое огромное, обнаженное тело, по сравнению с малюсенькой, черной головой вороны.

Моргнул и передо мной — Виталик.

— В шкафу возьми что-нибудь, — кивнул вбок, там моя одежда на всякие случаи жизни висела. Дорадо прошел, только голого мужика не хватало, лучше бы бабу привел голую. Работа не отвлекала, алкоголь тоже, может баба какая отвлечет, правда отчего?

Вернулся друг, вполне одетый, в шорты, правда в разы большие, чем сам.

И почему не спит, скоро рассвет.

— Какого надо? — огрызнулся. Мой стул заняли и я хотел побыть один.

— Чем занимаешься? — как же хотелось выкинуть Виталика в окно, с пятьдесят пятого этажа, причем без трансформированного тела, а вот таким.

— Развлекаюсь, — насмешливо ответил, ладонями указал по обе стороны от себя — одной к шкафу, другой к столу. — Видишь, гуляю, баб трахаю, развлекаюсь по полной.

Перестал резко строить из себя клоуна, это не мое амплуа.

Точно, забыл, я же могу пачку со стола ветерком к себе вернуть. Взмахнул ладонью, прищурившийся одним глазом. Пепельница с бычками с жестким стуком ударилась о деревянный пол. Превосходно. Пепел рассыпался рядом на красный ковер. Великолепно. Я раздраженно хлопнул по ляшкам ладонями.

Промахнулся, попытка номер два — взмахнул одним пальцем в сторону белкой пачки, и она в руках.

— Долго будешь буравить? Мне одному неплохо, — сквозь зажатую в зубах сигарету я пробубнил другу. В этот момент, как раз подставил большой палец правой руки с легким огоньком и прикурил. Очень удобно без зажигалки, забываю иногда в других штанах, а тут палец подставил и готово.

Виталик опять молчал. Бесило внимание и молчаливый укор во взгляде. И я зучал внимательно смотрящего на меня друга.

— Что выпиваешь? — этого вопроса не ожидал услышать от Виталика, я был готов огрызаться.

— Не помню. Начал с легких напитков, заканчиваю чем покрепче.

— Я думал сегодня будешь в поместье? Вроде, была назначена встреча с мамой?

— Не в состоянии улыбаться ей, а не буду улыбаться, будет переживать, — ответил я.

Хочу отрубиться, заснуть. Закрыл глаза, надеясь, что благодатное состояние покоя возьмет в свою обитель хоть сейчас.

— Скажи зачем? — сквозь мутный, сонный поток расслышал в темноте.

— Зачем продал Бастарда? — усмехнулся, открывая глаза. — За-тем. Шлюха должна знать свое место… я ее взял… я … она должна судьбу благодарить, что я… обратил на нее внимание…

Пальцем указал на грудь, где зажгло внезапно, какое странное ощущение. Каждый раз, как вспоминал уродливого Бастарда, перевернувшего мой мир горело, полыхало пламя. Оно жгло изнутри. Никогда не знал боли ожогов, а сейчас в его реве глох, особенно сегодня рядом с Ними двумя. Продолжал говорить, пытаясь остудить пламя в груди:

— Я… слышишь… она моя была… а она… она… сука неблагодарная… передо мной строила оскорбленную невинность вечно… заставляла себя облизывать, как какую-то Аристократку великую, а на деле… шлюха и та чище! Пока со мной трахалась попутно и Трески развлекала!

Бычок с трудом швырнул себе за спину, попал, кажется, в окно, потому что в спину угольков от сигареты не прилетело.

— Ну это? по крайней мере? имеет хоть какой-то смысл, — поджал губы Виталик, и продолжил делать вид, что слушает. Я махнул раздраженно рукой, о чем говорить. Много чести — попользовались и забыли.

— Проверенная хоть информация? — долго напрягать мозг будет, лучше бы Польски пришел, его бы послал.

— Мои глаза — лучше всяких доказательств. Мне она всегда говорила НЕТ! Всегда! А ему … слушай, хватит. Я здесь пью и если тебе нечем заняться ранним утром, то поддержи компанию, только мне встать лень, — показал на бутылку на столе.

Энергия вряд ли поможет, сигареты с трудом переместил, а алкоголь точно уроню.

Виталик молчаливо прошел уверенной, твердой походкой к столу, я так вряд ли смог бы.

Когда я засну все-таки? Хочу отрубиться, чтобы мозг вырубило, перестали мысли раздирать изнутри, вытащить их из черепа, больше никаких напоминаний о Бастарде. Прочь из моей памяти, мелкая тварь.

Мне очень хотелось бы узнать, зачем я здесь? Солнце в глаза светило неимоверно, приходилось отворачиваться спиной к окну и прятать голову в сложенных руках на парте. Лопатки жгло особо настырно, периодически раздраженно поднимался. А преподавательница монотонным бубнением мешала спать. Слева Виталик повторял точно мою позу.

Это была его глупая идея с утра пойти на лекции, мы закончили пить два часа назад.

Меня как будто в мясорубку завернули и раз десять перевернули в ней, почти в фарш превратили. Это так похмелье сказывалось или что? Отчего-то хреново.

— В первом тысячелетии Бастарды занимали чуть больше половины страны, пятьсот лет назад противостояние двух видов достигло апогея… — и здесь Бастарды. Их всего пять тысяч, зачем столько о них говорить? — Более того, их постоянные эпидемии сказывались и на нашем благополучии…

Еще можно найти миллион причин. Ответ прост — мы не хотели делить власть. Мы — сила, они — слабое звено, которое слишком много требовало внимания. Чтобы возвысить наш вид надо было уничтожить их — тех, кто тормозил наше развитие.

Я, наконец, в последний раз разогнул спину, выпрямляясь на стуле, и громко прервал вдохновленную речь преподавательницы:

— Да… да… поэтому мы их, как крыс, собрали в огромной яме и распылили вирус, глядя как они медленно подыхают, день за днем перестают дышать, умирают от заражения крови, — я улыбнулся женщине, мою речь не смели перебить.

— Да. Это же вы отдавали приказ, ваша семья, Дмитрий Сергеевич?

— Мы, Вильмонт и еще десятки семейств убивали низшую расу, — может ну его лекцию, лучше на работу? Телефон разрывался от сообщений, хотя мозг в состоянии желе, и вряд ли что-нибудь дельное наработаю.

Настроение — отвратнее, чем вовремя реабилитации, когда руки пришивали. Три дня не вставая, ощущал постоянную, ноющую боль от наращивания мышц, вен, кожи на обрезанную плоть рук в районе плеч. Казалось с ума сойдешь от адского шума боли во всем теле, больше не в состоянии был ни на что отвлечься. Это были самые долгие дни. И самые запоминающиеся.

И в тот момент понял одну важную для себя вещь — если не ты, то тебя. Поэтому я никогда не сожалел о содеянных поступках, делал так, как было нужно.

Дверь в аудиторию открылась немного скрипуче. Зажмурился от этого звука — сегодня мой персональный ад, что ли.

Трески!? Только его рожи не хватало, раньше надо было уходить.

— Доброе утро, извините, ночка выдалась жуть, какая напряженная! — с довольной мордой это существо поднималось по направлению нашего последнего ряда. Виталик слева от меня поднял лицо, у него на правой щеке отпечаток линии от тетради. Смешно, только смеяться ни хрена не охота.

Догадался сесть не к нам за длинный ряд, а спереди на шестой. И развернулся, спиной к преподавательнице, пока та продолжила лекции. Руки этот урод положил на спинку стула и смотрел, тварь, на меня, как будто умыкнул из-под носа добротную жилу или какой-то важный договор.

Я пальцами нехотя забарабанил по столу, на что Виталик отреагировал, чуть вздрогнул слева.

— Что надо? — разговаривать я заново научился, ночью не мог связать и двух слов.

— Да так, — насмешливо ответил Макс, поиграл брови, приподнимая вверх-вниз. Клоун на выгуле.

Но Трески не отвернулся от нас, достал телефон из кармана, изучил насмешливо экран и внезапно нагнулся ко мне. Протянул предмет связи перед лицом. — Оживший мертвец — Вильмонт? Слышал? — уточнил, ткнув в меня свободным пальцем.

Вырву, если не перестанет указывать в мою сторону пренебрежительно. С удовольствием возьму его хлипкие пальцы и заставлю жалкие кости хрустеть, а суставы выкручиваться.

— И что? — глухо спросил я, пальцами перестал стучать по столу, самого стало раздражать. — Мне срать, что там с Вильмонт.

Макс засмеялся, чем привлек наше удивленное внимание с Виталиком и даже преподавательницы. Через несколько секунд вроде перестал смеяться, и озвучил, правда с жутким прищуром узких глаз:

— Ты свою девочку не научил групповым игрищам?

Когда придавило грудину стальной плитой и разорвало селезенку такого шквала эмоций не получил. С трудом сидел с непроницаемым лицом. Я мастер переговоров был не в состоянии найти подходящую для диалога фразу.

А Макс со смешком продолжил давить, сука, плитой на грудь:

— Она поначалу сильно кричала, плакала… — почесал свой нос собеседник, по которому хотелось с ноги ударить, разбить в мясо. — Кстати тебе звала… но потом ничего, вроде привыкла… Сладкая девочка… пришлось зашивать с утра, к врачу ехать.

Легко, спокойно, без надрыва я встал с места, стул чуть скрипнул, отъезжая назад. Нормально, как адекватный человек, без лишних слов и действий прошел мимо Виталика, тот молчаливо проводил взглядом мое перемещение.

Очень вальяжно я покинул аудиторию перед глазами преподавательницы, но кто бы знал каких трудов стоило не выбить к Бастардам эту дверь позади себя!

Вышел в пустой коридор поднял руки, хотел взлохматить волосы, а там почти лысо, забыл, что подстригся. Ладони все в каплях пота, запястья, все тело стало влажным, липким. Брезгливо сморщился от собственного отвратного, должно быть вида. Пора успокаиваться, приводить себя в порядок.

POV Вильмонт.

Это второй день, когда я дома. И только сейчас стояла перед зеркалом в душе, под ухом шумела вода, пар застилал глаза и периодически приходилось протирать зеркало тыльной стороной руки, а второй — держала желтую губку и терла.

Терла. Терла до покраснения, аккуратные уголки нарисованной наклейки, стирала каждое за ветвление, каждую черточку, что связывала с Арзонтом. Любое напоминание о нем. Об этом городе.

Нажимала с такой силой, что кожа начинала болеть вокруг глаза, синяков не боялась только бы избавиться от любого напоминания о том месте и том времени в обличии Бастарда. Я, наверное, пыталась губкой пробраться в голову через висок и очистить память о прошедшем времени. Напрочь. Чтобы ничего и никого не помнить.

Искал меня Трески или пыл его остыл? Буду надеяться на лучшее, что больше никогда не встретимся.

Наклейка почти стерлась.

После душа в ванной комнате было очень душно и жарко. Кожа распарилась, стала красноватой, и я не понимала от чего то ли от того, как натерла, то ли от температуры воздуха. В одном полотенце, закрученном вокруг талии, было жарко.

Я бы могла стоять и голой, но мне противно смотреть на это тело. Его трогали, над ним издевались. Его использовали. Трахали только мое тело, его брали в плен и возвращали спустя некоторое время. Оно противное, чужое. Не хотелось за ним ухаживать, как раньше, незачем больше.

Донеслись три коротких стука. Похоже на аккуратистку Алису, но младшая сестра должна быть в школе.

— Водоплавающая рыбка! — громко позвал нахальный голос старшей. А Саша что здесь забыла? Она уехала в семь утра, вроде съемки нижнего белья очередные. Папа называл ее работу порнухой.

— Что? — глухо отозвалась, расческу кладя на туалетный столик рядом с собой. Под руку поближе. Волосы свисали до ляшек, мокрыми завитками касались обнаженной кожи. А последние минут пять я их просто гладила, чтобы, наверное, привести мысли в порядок.

— Открой? Не удобно стоять под дверью и орать, — ответил голос под дверью.

Я запоздало оглядела себя в зеркало. Там, где была раньше тату: вся область глаза, щека, висок — все красное, раздраженное.

Я бодро открыла дверь, по возможности нарисовала искреннюю улыбку на лице. Потеряла дар улыбок, больше не могла приносить радость людям, как раньше.

Александра — двадцать три года, старшая из нас, безупречная женщина с точки зрения красоты. Как уже рассказывала длинноногая блондинка. Красный диплом Вышки с прошлого года, хоть и блондинка, но сообразительная. Правда сестренка у меня трусливее мыши. И как Хаски мог бросить…? Нет. Хватит. Я забуду обо всем. Забуду до конца.

— Что за кошмар вернулся вместо моей сестры? Смотреть страшно, — вздохнула она громко, при этом закатила глаза к потолку.

Саша никого не боялась обидеть. Да, я тоже не боялась, а теперь сто раз подумаю, прежде чем что-то сказать. Я такая стала трусиха, сломленная трусиха.

На ее реплику улыбнулась, мне совсем не обидно. Так даже лучше никому не нравиться, чтобы никто меня не хотел, не пользовался, как посудомоечным средством. Использовал и смыл в раковину.

— Тебе нужно отдохнуть, мелкая, — сестра зашла в ванную комнату, встала возле порога. Оглядела пространство. Что выискивала интересно? — У Айвозович в субботу девичник. Она присылала приглашение, но кое-кто больше не заходит в соц сети. Оживший труп желают поприветствовать.

— Времени не было, — пожала плечами. — У меня планы на выходные…

— Какие? — хмыкнула она. — Сидеть в четырех стенах и смотреть любовные сопли?

С трудом сдержала лицо бесстрастным: больше никаких соплей, никакой романтики, никакой любви. Я не желала о ней знать и видеть рядом с собой. Никаких влюбленных голубков, никаких мужчин рядом.

— Нет поверь. Никаких соплей розовых. Просто мне необходимо время, чтобы вернуться в привычное русло. Не хочется никого видеть, — сестра плечом разлеглась на косяке двери, возвышаясь надо мной. Она очень высокая модель. Сестра скептически оглядела меня с ног до головы.

— Тебя, как будто, убили в Арзонте, а сюда вернули бездыханный труп, — она усмехнулась, но попала в очко. — Кончай, киснуть. Давай, как раньше тусанем на выходных. Ты, я и парочка неоперившихся, наивных юношей на задних лапках возле нас?

Я пожала плечами равнодушно, улыбнулась, как бы не говоря ни да ни нет, а потом озвучила:

— Как скажешь, только дай время взвесить все.

— Ты цемент разгружала? Взвешивать она собралась, двинься…

Сестра обошла меня сзади и, деловито вцепившись руками в плечи, пододвинула не сопротивляющееся тело к зеркалу. Взяла расческу и прядку волос. Погладила. Всегда она любила делать прически.

— Что с твоими волосиками? — ужаснулась Саша, подняв поближе к глазам прядку. — Посмотри, они секутся. Тебе нужно срочно к Марине записаться, а то скоро лысой останешься, а это что за обрубки? — подняла мою руку в воздух, внимательно разглядывая.

Ногти. Там приходилось обходиться минимальным маникюром, срезать почти на максимум и подпиливать. В любой момент могла понадобиться способность обороняться.

Я лишь натянуто раздвигала губы в улыбке и не знающе пожимала плечами.

— Я тебе… я тебя запишу на выходные к Маринке. Правильно, нечего высший бомонд пугать чучелом.

Сестра не со зла, я знала. И впервые, как приехала улыбнулась не потому что надо, а потому что хотела — в зеркало. Хоть сестра этого и не заметила, а только трещала, как птичка, не переставая вокруг меня.

— Аня, поговори с матерью… — это было после того, как возмущенные возгласы по поводу неудовлетворительного облика завершились. — Она поклялась отцу разводом. А он гордец, как ушел так и не приходил. Только тебя мама послушает. И в конце концов, поговори с отцом, поблагодари — он же спасал тебя.

Меня? Меня он спасал? Лучше бы и вправду умерла при нападении ПБ-ов. Я и не знала, за что благодарить. Пока не в состоянии испытать благодарность, сейчас злилась, изнывала от гнева и ненависти в груди, по причине того, что отдали в руки извергам.