Аристократы

Глава 33 «Ананина»

POV Вильмонт.

Хаски улетел к Баллийцам на несколько дней! Какие-то у них там дела! Несколько дней в моем распоряжении и не надо его харю лицезреть! Свобода!

Погода отличная, солнышко ярко светило сквозь шторки и лучами касалось кухонного стола, пока я разрабатывала план бегства. Чтобы я сидела в субботу вечером дома, не дождешься. Для начала надо было сбежать от страшных, охранничьих морд.

У тебя гениальная невеста, Хаски. Охранники ходили всегда по пятам, а мне не нужно их внимание иначе приволокут в пианино за шкирку, как плешивую кошку. Что за отношение пренебрежительное? Выход есть.

Я пригласила к себе Волчицу. Охранники караулили возле дома, внутрь не заходили. Волчицу засекли, а вот то, что мы с ней невидимые прошли — не заметили. Я чуть в ладоши не захлопала от собственной гениальности.

У меня бойкот — решила остаться ночевать у девочек, отключила телефон и не страшен комендантский час! Мы запаслись мороженным, сладким и смотрели комедии вчетвером. Давно так спокойно не проводила время, ностальгия по временам в шкуре Ананиной. Немного.

POV Хаски.

Бастард вас всех раздери я долго в этой духоте буду находиться? Почему я должен ждать очереди, чтобы пройти паспортный контроль? Ты мужик бинокли покупал для глаз, или тебе выбить за ненадобностью имеющиеся, чтобы купил покачественнее? Ты видишь, что я здесь стою, мне жарко в черном костюме и хочу его быстрее снять и свою невесту увидеть!

А этот «человек», хотя я сомневаюсь в его умственном развитии, он остался где-то на предыдущей стадии эволюции, перелистывал мой паспорт, поднимал взгляд из-под фуражки и разглядывал меня, как будто не верил, кто перед ним.

Я расслабил галстук, Бастард с ним, потом снял окончательно и в кулаке зажал. Ужасно жарко, теплообмен опять под откос. Я скоро сам себя спалю к Бастардам.

Телефон достал из кармана брюк. Что за время полета произошло? Могли быть какие-нибудь сбои в сети, так и есть, пришло сообщение с опозданием в десять часов от моих псов. Девять утра.

«Ваша невеста не ночевала дома».

Мне померещилась надпись на телефоне? На белом фоне — черные, противные буквы сложились в это послание. Беспросветная тьма заполонила разум, как сплошной туман закрыла собой любые мысли.

— Ваши документы, — недоразвитое создание приподнялось в будке своей и протянуло паспорт и использованные билеты. — Спасибо за то, что используете…

Я вырвал у него из рук паспорт. Билеты использованные за каким мне Бастардом?

Прошел сквозь арку, где просвечивали на предмет опасных вещей и где проверяли соответствие человека и его энергетических потоков. Широким шагом направился к багажной ленте. Сумку сразу обнаружил и закинул на плечо.

На выход прошел сквозь раздражавший муравейник людей, пихнул кого-то нечаянно плечом. Не хотел, но извиняться не умею и мне некогда.

Вышел на улицу, время восемь — солнце начало садиться, но лучи его еще раздражали глаза. Пошел мимо здания аэропорта по обочине, к припаркованным на дороге автомобилям. Прислонил телефон к уху и набрал номер:

— Где она!? — сквозь плотно сжатые зубы спросил, сдерживая этот черный туман в башке, он под контроль брал собственное тело.

— Извините, но пока, что мы не в состоянии дать вам ответ на…

Я резко перебил:

— Не утруждайся, сука, в подборе слов. Я знаю, ты двух слов не способен грамотно связать. Где МОЯ Невеста?

Молчание на столь простой вопрос. Я чувствовал, как собственный жар сжигал кожу, грудь, ноги, а гребаное солнце еще сильнее плавило. Не видел перед собой, ничего кроме этого тумана перед глазами. Едва не пропустил Польски, он махал приветственно ладонью, стоял возле машины и курил в солнцезащитных очках.

Я остановился с сумкой возле его машины в ожидании того, как Санек, наконец, откроет багажник. Долго ждать!?

Пёс на другом конце связи не торопился отвечать. Молчание не способствовало рассеиванию черного тумана в башке. Поэтому я сорвался:

— Я тебе кровоток с мочевым каналом перевяжу. У тебя, сука по венам вместо крови моча будет циркулировать, а ссать кровью заставлю! Ты меня понял, Урод! НАЙТИ! У тебя час, чтобы привести ее домой и каждую секунду расписать, где она была и с кем и что делала. ЯСНО!? Иначе ты никогда больше не будешь человеком!

Вырубил телефон и сумку закинул в предложенное багажное место, Санек хоть и держал дверь сверху, готовясь захлопнуть, но после моих слов не спешил закрывать, а на меня смотрел. Я сам схватился за дверцу сверху и шандарахнул ею со всей злобой, что черная бежала по венам, смешанная с кровью и ускоряющая сердцебиение.

POV Вильмонт.

А на утро я встала и поняла, что попала. Горло будто гвоздями процарапали внутри, очень неприятное ощущение. Ни пить, ни есть не охота было. И сопли! Я года три уже не болела. Ну за что? За что? Это всё Хаски. Я знаю. Это он виноват! Он, наверное, материл меня, ведь я телефон выключила, чтобы он не дозвонился.

Запаслась в аптеке необходимыми лекарствами, главное было нос пробить, а то закладывало. Жизнь кончена, ненавижу болеть и главное не кому поухаживать, я бедная и несчастная.

POV Хаски.

— Че с тобой? — спросил заинтересованно Польски, а потом раздражающе улыбнулся ярко, твою мать. — Анечка не прислала пожелание спокойной ночи или наоборот не сказала доброе утро!

Я не отвечал, смотрел очень внимательно на объект перед собой и вычислял, сколько потрачу сил, чтобы переломать ему хребет и стоило оно того или нет. Санек перестал улыбаться и продолжил:

— Понял. Поехали.

Мы молча уселись в его машину, я с трудом на пассажирское сидение, здесь карлики разъезжали что ли. До максимума отъехал на кресле, ноги свободно протянув.

Польски пока завел машину, пока начал движение. Я врубил кондиционер на максимум, ветер завыл в ушах настойчиво, наконец-то прохлада столь ожидаемая ударила в лицо.

Прикрыл глаза.

— Так что с тобой? — расслышал сквозь тьму перед собой, сквозь смеженные веки и черный туман в теле.

— Еще сука никого длительное воздержание не делало добрым, — открыл глаза, когда Польски смехом подстегнул туман в башке, тот кажется стал еще плотнее и объемнее.

— Она тебя на голодном пайке держит!? А ты-то чего!? Терпишь? — ржать, как конь, он перестал, но голос был до не возможности ехидным. — Хватит заморачиваться, реши свои проблемы, тем более, если они ТАК на тебе сказываются, — опять усмехнулся гаденыш. Я заметил, как его губы дрогнули с правой стороны лица.

— За каким бастардом мне жевать траву, я тебе козел что ли? Когда я могу сожрать свой кусок мяса, только для этого мне надо ТЕРПЕТЬ! — последнее слово выплюнул сквозь рык. Я не знаю, что такое «терпеть»! Не знал, по крайней мере.

— ООО! Как запущенно! — перестал лыбиться Санек. Когда уже солнце сядет за горизонт, слепило глаза, рукой заслонил неприятный свет.

— Что ей надо? — рукой долбанул по дверце машины, даже в мякоть кулака отдавалась боль после удара. — Что ей бастард раздери надо еще!? — ладонь оставил на поверхности, рукой убрал волосы с лица, которые лишние мешались.

— Деньги есть, власть, — стал загибать пальцы по очереди. — Член есть, на технические и эксплуатационные характеристики ни одна девушка еще не жаловалась, — спросил у плеча Польски. — Морда нормальная тоже никто не жаловался. Что ей надо? — еще раз саданул ладонью по двери.

Внутри кипел котел эмоций и обжигал тело. Потом я локоть поставил на многострадальную дверцу и ладонь под щеку, а голос успокоил:

— Я много прошу от нее? Жить и спать со мной? Это очень много!? — задал у плеча Польски вопрос.

К неожиданности Санек решил ответить:

— А я тебе говорил, что ты в дерьме и я задолбался об этом говорить тебе уже пол года.

Это что это мы такие борзые? Он не заметил, я на грани?

Два пальца левой руки выставил вперед, остальные сжал, чтобы не мешались и направил в висок Польски. Невзирая на предупреждение, Санек продолжил говорить со мной плохим тоном:

— Это сейчас ты ничего не требуешь больше… — обращался он к зеркалу заднего вида, но рассказывал мне и моим пальцам, готовящимся к удару. Мог вскипятить ему кровь в венах, если бы не понравился ответ.

— Твоя маниакальная любовь тебя сломает, мой друг! — выдал он с улыбкой, на секунду повернувшись ко мне. У меня пальцы дрогнули, готовые выпустить огонь кое-кому в мозг. Но Польски сегодня бесстрашный:

— Ане не страшно, она такое вытерпела от тебя, что не каждая вытерпит и продолжает улыбаться и гордо поднимать голову. Ее ничто уже не сломает… а вот ты, другой мой, — Польски посмотрел на меня очень плохо. Не понравился его вдумчивый, предостерегавший взгляд. Потом он снова вернулся к вождению автомобиля и разговору:

— А тебя твоя любовь сломает… — фыркнул насмешливо «друг» — будущий труп.

Я нажал пальцами на его висок сильнее, заставив голову того наклониться влево.

— Ты сам себя уничтожишь, будешь изводить и себя, и ее, совершать глупые поступки и делать обоим больно, желая ее, — выплевывал пренебрежительно слова Польски. — Но она никогда не ответит тебе взаимностью, не сможет простить, ты и сам это прекрасно знаешь. Будешь из кожи вон лезть, давить на нее, пытаясь разбудить в ней любовь, а она не ответит. Тебя уже уничтожает ее НЕ любовь…

Но, смирись, простить она никогда тебя не сможет и ты сам знаешь почему, по этой причине не говоришь с ней о прошлом, старательно избегаешь темы, надеясь, что тема уйдет, но это не возможно. Ананина будет стоять между вами! — усмехнулся Польски лобовому стеклу или плотному потоку автомобилей перед нами. — И ты не поднимаешь эту тему с Аней, не просишь прощения и не надеешься на него, потому что твой главный судья — ты сам «не способен найти оправдания своим действиям», что уж говорить о ее прощении… Вау… Вау… я уже минут пять жду, когда собственные мозги окрасят салон моего автомобиля.

Голос Польски стал веселым, как обычно, а я убрал пальцы от его виска и озвучил холодно:

— Пушка в сумке, а сумка в багажнике… я придумаю тебе более изощренную смерть, — чуть подумав продолжил. — Пробей, где она, мелкая поганка сбежала вчера, — приказал коротко.

— Диман… хватит мне работенку подкидывать. Честное слово, думаешь моим спецам заняться нечем, как только девчонку разыскива..

Я перевел очень внимательный взгляд на него. В моих глазах не полыхал огонь? Потому что тело горело пламенем.

Санек громко недовольно выдохнул, но руку протянул к панели машины прямо по центру. Там мини — компьютер вот на его экране он и набирал что-то.

А потом мы молчали, а я пытался остыть и в прямом, и переносном смысле. Минут через десять стойкого молчания Санек глухо отчитался:

— Пришла пару минут назад домой.

Я кивнул на великолепно выполненную задачу.

POV Вильмонт.

Пришла в пианино и меня даже не убили, потому что жениха еще не было. Сидела с платком и смотрела компьютер: голова разболелась и, наверное, температура. Тело сильно знобило, как будто я в ледяной воде сидела или под струями холодного ветра.

Надо было вызвать доктора. Кто его знает, чем заразилась. Если заболевала папа всегда с мамой вызывали доктора. А если температура присоединилась, а если какой сильный вирус и всё? Капут Анечке? Какой бред в воспаленном мозгу.

Вызвала я все-таки врача, того Алискиного. За определенную сумму денег заявился через тридцать минут.

За окном успело стемнеть, пока ждала.

Улыбался дяденька — врач всегда при общении, как и в прошлый раз, был тактичным и разговорчивым:

— Я ваши анализы не успел посмотреть, уж извините, отпуск был, пару дней назад вернулся, — мужчина улыбался. — Так рассказывайте, только мне бы руки помыть, — потер ладони между друг другом.

Я молча указала на раковину, попутно рассказывала, что беспокоило: голова, озноб, нос, горло и легкий кашель.

Измерили температуру, пока сидели на диване — 38, не столь высокая, но все же.

POV Хаски.

Санек доставил домой. Правда путешествовали долго по пробкам, где-то через час только остановились.

Без лишних слов я подхватил сумку из багажника и пошел по парковке, а Санек уехал. Развернулся, наблюдая за резко стартанувшей машиной. Я забыл галстук у Санька в авто.

Взлохматил волосы раздраженно, я в полном раздрае.

Обречено побрел сквозь парковку к лестнице. Сейчас увижу свою девочку, но вместо того, чтобы обнять, ее имею возможность только засунуть руки в карманы брюк и истекать слюной по ее заднице и сиськам. Во! Я только что машинально обратил внимание на объемную грудь нашей консьержки. Как же низко я пал. Скоро начну на людей бросаться…

POV Вильмонт.

Стандартная схема: язык показать, потом грудь. Совсем забыла об этом, что надо легкие прослушать. Стало неловко перед врачом — мужчиной, очень-очень не приятно.

Вариантов нет? Доктор сидел на диване, потупив взгляд на чемодан с медицинским инструментами, затем начал вытаскивать фонендоскоп.

Я отвернулась, пока снимала рубашку, лифчик, сложила вещи на диван аккуратно и откуда вдруг чистоплюйство проявилось? Потом напряженно вздохнула и развернулась.

Врач поднялся с дивана, с намерением послушать легкие. Я предпочитала смотреть через плечо мужчине, видела только руку перед собой с холодным металлическим кружком, который прислонялся то к груди, то рядом. Чувствовала, как начинала краснеть.

Не мог побыстрее слушать?

— Дышите, — ага, это надо грудью вздохнуть, она сразу становилась естественно больше и выше перед глазами. Я наверное, зря его в извращении подозревала, но все же неудобно. — Не дышите!

POV Хаски.

Шел по лестнице, уже и не рад, что предложил ей переехать ко мне. Выдержки почти не осталось я рисковал опять слететь… Встал возле двери, обреченно прислонил ладонь к сенсору. Дверь пискнула, а я зашел, держась за ручку, и ослеп от яркого света в гостиной. Нет, сука, я не от этого ослеп.

Это моя больная фантазия, да? Наклонил голову вправо в бок, желая получше рассмотреть картину в собственной квартире… и рассмотрел.

Мне не померещилось. За ручку, потянул дверь на себя, громко захлопывая, а то стоял слишком длительное время без движения.

Голая грудь МОЕЙ девочки и какая-то мразь тянула к ней свои ЛАПЫ!

Чернота в башке из меня вырвалась со взмахом руки, рассекшей воздух по полам.

POV Вильмонт.

Вздохнула полной грудью, сильнее обозначив ее. Щелчок. Писк от входной двери и та раскрылась. Воздух надо было куда-то деть? и он начал вырываться из горла с сильным, раздраженным кашлем. Не могла успокоиться.

Держась за ручку, Дима не отрывал взгляда от нас с врачом. Затем равнодушно прикрыл дверь с небольшим, спокойным хлопком. Писк. Щелчок. Прозвучало, как пробка шампанского, попавшая в люстру. Звенело в мозгу долго, а я уже меньше кашляла, в скрещенные ладони.

Остановилась и оглядела себя голую, быстро прикрыла рукой грудь, Дима обратил на это очень сосредоточенное внимание, примагнитил, словно каждую пору хотел рассмотреть сквозь расстояние. Внезапно потерял ко мне интерес и перевел взгляд на врача.

Потом опустил лицо немного вниз и от этого ресницы и лоб как бы создали тень на его щеках. Дима поднял одну руку вверх и пальцами будто сдавил фрукт или что-то похожее, желая расплющить всмятку.

Мгновенно рванула наперерез к Диме, по-прежнему прикрываясь одной рукой.

Слава всевышним у него дома — ноль энергия. Хаски смотрел на пальцы, потом на врача, и видимо до него не сразу дошло отчего не сработала собственная энергия. Я наперерез между диваном и Хаски, попыталась привлечь к себе внимание:

— Стоять! — заорала, как можно громче, и ткнула ему пальцем в живот. Пресс успел сжать, а то бы с удовольствие посмотрела как он вздрогнет. — Включи мозг, выключи свои животные непонятные инстинкты! Я на смертницу похожа, приводить мужика в твою квартиру!?

— И я задаюсь вопросом? — поинтересовался растерянный и какой-то недоумевающий Хаски, взял меня за плечи и почти аккуратно переставил в бок, для того, чтобы не мешала дальнейшему его движению.

Пришлось использовать запрещенный прием:

— Я заболела, а это, — одну руку отсоединила от груди и показала на мужчину позади нас. — Врач.

Дима смотрел отнюдь не на гостя, а на грудь, которая одна теперь торчала. На что жених приподнял в изумлении одну бровь. Кажется, голая грудь все-таки отвлекла его от плохих мыслей.

— Я серьезно, Дим! Это врач и мне плохо, — более тихо поведала ему. Ладонями опять скрыла грудь. — Надеюсь у вас есть документы? — уточнила у врача. Тот закивал, держа руку, инстинктивно на горле.

Атмосфера была кроваво-черная, я спиной чувствовала ее ужасные цвета, доказать мы доказали, что мужчина — квалифицированный врач. Диму НЕ успокоил этот факт, об этом говорили: тяжелая поступь, и то как он разувался, и раздевался очень уж громко, и ключами швырялся на стол, и громыхал стаканом, когда наливал сок. Уселся на барный стул напротив нас и разглядывал.

Я на диване спиной к Хаски, ногу под себя подложила. Лопатками ощущала лезвие-взгляд, что непременно стремилось прожечь мое тело и добраться через грудь к фонендоскопу, обмотать им горло врача.

Мужчина старался вести себя адекватно, а Хаски явно не собирался, судя по стакану, который он очень громко изредка ставил на стол.

— Дим, выйди, пожалуйста, — попросила после того, как пересела спиной к врачу, к Диме лицом. Кистью руки прикрыла грудь от жениха. Его опять что-то раздразнило. Он отвалился спиной на стул и стакан то опускал, то поднимал. На мою просьбу не ответил, сидел и смотрел.

— Хорошая у вас профессия. Может тоже изучить медицину и пойти молодых девушек лапать за грудь, — спросил, голову чуть наклонил в бок, рассматривая за мной врача.

А мне захотелось взять фонендоскоп и задушить Хаски, чтобы больше меня не мучил. Все тело загорелось от стыда. Позор какой. Сидела между двумя мужчинами полуголая и один делал вид, словно мы каким-то извращением занимались здесь.

— Да, знаете… как-то после тысяч пациенток, лица стираются в памяти. У меня есть жена и двое дочерей… — начал врач оправдываться. Щеки пылали огнем. — Всё. Я закончил, Анна, одевайтесь.

Оценила слежку Хаски за собой и не решилась оставить их один на один и спокойно одеться. Одевала лифчик и рубашку перед его заинтересованным взглядом. Все лицо пылало, шея, мечтала закрыться за руками и не открывать никогда глаза. От бессилия слезы наворачивались, как же стыдно… за Хаски.

— Так… общие симптомы, — начал подводить итог врач, при этом записывал что-то в свой блокнотик. — Таблетки для повышения гемоглобина вы пьете? — я кивнула с трудом сдерживаясь моргала. Врач заметил мой расстроенный вид, но Хаски сидел сзади и предпочитал не замечать. Пока врач задавал наводящие вопросы я кое-как отвечала, надеясь, что Хаски угомонился.

Но нет. Спустя несколько минут ему надоело видимо что его не замечали. Я отвлеклась от слов врача, когда расслышала эти громкие шаги. Чуть перевела дыхание, молясь чтобы он поскорее ушел, но мечты остались мечтами.

Хаски поднял меня за руку с дивана и сам уселся на него, и потом только усадил меня к себе. Резко встрял в разговор между нами, будто я не смышленое дите, не способное разговаривать и стал вести себя как… как… не знаю кто. Будто я не способна сама о себе позаботиться, куда он нос засовывал? Его касались мои проблемы со здоровьем?

Его это не касалось. Я сама по себе.

И это всё была последняя капля в моем водопаде терпения, а его у меня всегда был водопад. Думала выдержу что угодно, но сейчас мне ясно дали понять, что я животинка, о которой ухаживали, о которой заботился господин. И этот господин сам решил за себя. Он был уверен в своем торжестве, будто знал, что я ему принадлежу. Он действительно не собирался расторгать это соглашение, уж больно подминал под себя?

Мужчины меня не могли видеть, я сидела спиной к Хаски, руку он держал на моем голом бедре, опять нагло задирая подол юбки, тем самым демонстрируя, чья я.

Была я никем и осталась для него никем. Надоело… надоело, что он никогда не слушал и слышал меня. Себя одного.

Страстно мечтала поскорее смотаться отсюда, взять чемоданы и свалить, послать отца с его соглашением. Хаски захлопнул дверь за врачом, кажется успокоился, а мне было до едва сдерживаемых слез обидно и холодно. Он не огонь, а самый настоящий лед, бессердечная, эгоистичная ледышка.

Взглядом сразу нашел:

— Собственно, с твоей болезнью я понял, — рукой протер шею, будто она у него затекла, прошел более расслаблено к столу со стульями. — Садись, — похлопал по месту рядом с собой. — Теперь поговорим о вчерашнем и о телефоне…

Я конечно не присела на приглашение, стояла, не мигая смотрела.

— Я собака для тебя? — вырвалось нечаянно. — Тупая, красивая собачонка, да!?

Он стремился подчинить, взять под контроль жизнь. Это так сильно испугало, что действительно мелькнула мысль послать отца и сбежать к Ирине хоть сегодня, пусть и с температурой.

Не ответив развернулась и резво двинулась к двери, лишь бы в комнате забыться от этого ужаса. Как же холодно, машинально руками провела по коже, чтобы спугнуть с себя эмоции.

— Стоять, Аня! — расслышала и его голос сзади и звук скрипнувшего стула по полу. Я, не оборачиваясь, сорвалась на бег, спрятаться от его холода.

Сзади расслышала его шаги… бег!? Дима никуда и никогда не торопится. Распахнула дверь и испуганно выдохнула, когда меня перехватили поперек живота и наверх приподняли, не давая ногами наступать на пол.

— Отпусти, пожалуйста, Дим, — полувскрикнула, полупростонала. Руки очень крепко держали, сдавливали тело, не давали вырваться или выдохнуть.

Хаски плотно прислонял к своей груди мою спину, на волосах и шее чувствовала глубокое, рваное дыхание, носом Хаски проводил по коже.

Одной рукой приоткрыл дверь на максимум и направил наши тела к кровати. Закусила губу, сдерживая испуганный вздох. Сердце забыло как биться и остановилось в нерешительности. Дима нервно поцеловал меня за ухом, я слышала его хриплое, горячее, нервное дыхание. Зубами иногда проводил по коже, как грубое животное, что самку свою прикусывал за не послушание. Пыталась отвернуть шею от него.

— Хочу тебя… — слышала на ухо, а его рука с моего живота опустилась на юбку, нащупала подол, собрала ткань наверх, прислоняя мои бедра к его бедрам. Очень отчетливо давая понять, как хочет взять меня. Опять прикусил за мочку уха до легкой боли:

— Он же не трогал тебя здесь… — шепотом спросил, и пальцами сжал меня между ногами через ткань белья, а потом немного погладил, вперед-назад в легкой ласке. — Не трогал!? — более грозный вопрос расслышала.

— Нет, — едва слышно ответила.

Поставил на ноги возле кровати, но по-прежнему держал, как закованного узника в кандалах. Переместил руки на грудь? Нет. На пуговицы кофты, первые верхние слегка дрожавшими пальцами нервно расстегивал, а потом рванул края материала в разные стороны. Слышала, как треснуло несколько пуговиц и отскочило на пол, покатилось. Крепкие руки знакомо и властно сжали грудь и смяли жестко.

Я с трудом стояла на ровных ногах, перед глазами лихорадочный беспорядок, пространство какое-то странное, покачивалось. Я оперлась спиной о его пресс и просто расслабилась, больше не было сил сопротивляться. Устала, что ли?

Пусть трогает, как я была для него никем, так и осталась. Прикрыла глаза, но не от удовольствия, а от горькой правды.

Дима положил меня спиной на кровать, сам колено поставил на кровать и навис надо мной сверху, скрывая нас в еще большей тьме. Сцепил наши пальцы в замок и опустил по обе стороны от моей головы.

Жестко провел напрягшимся членом медленно по юбке, задирая ее этим движением до белья. Потом поднял голову, поцелуями опалил кожу груди, шеи. Слишком горячие поцелуи. Это место, где слушал врач.

Мы встретились глазами, они блестели у Дима как больного, опасно, лихорадочно, должно быть, как и у меня.

— Как же я хочу тебя… — опустил Дима взгляд мне на губы, затем голову вниз, просунул язык в рот и поцеловал, очень глубоко, слизывая как лакомые сливки не давая дышать, давя грудной клеткой и всем телом на меня. — Хочу взять тебя.

А я боялась пошевелиться, с голой грудью и с руками заведенными за плечи не двигалась, смотрела в потолок.

Дима внезапно прервался и посмотрел в мои застывшие глаза, безэмоциональные и что-то пытался понять по ним:

— Не смотри на меня, как на зверя, — опустил голову сбоку, поцеловал за ухом, провел языком, пробуя мой вкус кожи.

POV Хаски.

Наконец-то я вновь чувствовал ее тело под собой, мог целовать эти губы, видеть ее глаза, пусть и испуганные, но они смотрели на меня в этот момент. Она принадлежала сейчас мне и я никуда не собираюсь ее отпускать, и никогда.

Наконец-то я ощущал вкус ее кожи, слизывал языком ее запах тела, я знал каждый уголок ее тела. Вдруг расслышал ее тихий шепот себе на ухо, голос манил, заставлял терять самообладание, он вибрировал по венам в крови, убыстрял поток, заставлял не терпеливо прикасаться в ответ к Аниной юбке, к ее бедру, сильно сдавливать пальцами ее нежную кожу.

Потом убрал руки, поставил ладони по обе стороны от головы Ани, я научился, когда эмоции зашкаливали отнимать от нее руки, особенно особенно Белесья. Вовремя оргазма всегда убирал от нее руки, чтобы ненароком не сжечь.

Сквозь шум в ушах и сладкий адреналин в крови от близости ее тела со мной, медленно осознал смысл ее слов:

— Ты… и есть… зверь, — охрипшим голосом сказала Аня. — И им останешься для меня.

POV Вильмонт.

Дима перестал облизывать шею, вновь попытался найти ответ у меня в глазах и отступил назад. Коленями вжался в матрас и изучал меня, распластанную на кровати, с расстегнутой рубашкой и руками заведенными вверх. Дима за рукой спрятал глаза и помассировал лоб в гнетущем молчании.

В голове всплыли его слова в охранном пункте.

«Ты обречена, смирись!»

Он уже всё продумал в тот момент!?

Я все равно уйду, уйду, как только выйдет срок уйду от него. Отвернулась к стене, пальцами сжала концы рубашки. Зажмурилась, когда ощутила рядом с собой вес мужского тела. Он повторил очертания моей спины и бедер, прилег рядом со мной на подушке, левой рукой обнял на уровне груди и прижал к себе крепко, так что моя голова устроилась под его подбородком.

Это все озноб, да, поэтому трясло? Это не по причине страха перед Хаски?

Заснула сразу видно из-за температуры, а среди ночи чувствовала, как отпаивали таблетками.

Хотела навсегда остаться во сне и не просыпаться. Сможет ли Дима переубедить папу и продлить соглашение? Или даже не станет переубеждать, придумает опять что-нибудь, лишь бы оставить собачонку рядом. Он же не додумается ребенка мне сделать? Нет. Не сможет. Я ни в какие больницы не пойду.

Проснулась и вновь с ним под боком, он не раздевался, спал рядом, рукой обнимал мое бедро, даже здесь боялся, что уйду?

Нанял сиделку, которая ухаживала за мной пять дней. А по ночам спал со мной, как раньше в те дни в заточении, обнимал крепко и прижимал к груди. Его зверь никуда не уходит, он спит, пока всё спокойно, но едва я сделаю что-то не по нраву господина… боюсь подумать, что произойдет.

Я не доверяю ему, боясь Хаски…

Через семь дней уговорила врача выписать, температуры нет, соплей нет, чуть-чуть остаточный кашель. С Хаски старалась не общаться по возможности, а он перекочевал ко мне в комнату и ведь не выгонишь. Прижимал и зарывался носом мне в затылок. Ему самому не больно? Я всегда чувствовала его желание со спины, как он засыпал в таком состоянии? И каждый день насмешливо озвучивал цифры. Он не отпустит… не отпустит. Он ждал того времени, а наш враг не стремился попадаться на крючок.