Ателье [СИ]

Глава 17. Рабочее настроение В которой труды праведные одних перемежаются с суетой других, модельки снимаются, Элла фонтанирует, а Даша боится…

— Девочки!

Даша поморщилась и застопорила машинку. Алена у гладильной доски с грохотом поставила утюг на металлическую решетку.

— Мне долго ждать? Сейчас будет мозговой штурм!

Настя появилась в дверях и, пользуясь тем, что Элла стоит к ней спиной, закатила глаза. Даша с отвращением пихнула от себя гору синих лоскутов и встала, потягиваясь. Подошла к большому столу. Элла уже склонилась над столешницей, нацелив карандаш на большой лист рисовальной бумаги. Опираясь на сиденье стула коленом, выпятила попу, обтянутую тигровыми лосинами. Острый каблук угрожающе торчал, и Настя обошла стул подальше.

— А тебе отдельное предложение? — Элла подняла голову, тряхнув антрацитовой челкой, и грозно посмотрела на Мишу, притулившегося в дальнем углу.

— Я вроде не девочка, — с достоинством ответил Миша, но бросил ножницы и подошел тоже.

Элла окинула полководческим взглядом свое маленькое войско, и карандаш вдохновенно залетал по бумаге.

— Так. Через неделю показ в клубе «Сити». И конкурс. Победителю поездка с двумя отшитыми вещами в Гонконг на большое дефиле. Вот я предлагаю…

— И кто поедет? — спросила Настя.

— Странный вопрос. Я поеду. Уже заказала семинар. Дают диплом всемирной школы дизайнерского искусства, — Элла поправила на груди воланы попугайной блузки и снова нацелила карандаш, — вот такое будет платье, в пол, узкое, а тут рюши, и — шнурки по спине. А еще…

— Ерунда всё, — безнадежно сказала Алена, — эти семинары специально делают, деньги вытягивать. И дипломы дают, что им бумаги жалко, что ли. Сто штук в год таких семинаров.

Элла выпрямилась, презрительно разглядывая Алену.

— Я, кажется, тебя не спрашивала. Когда надумаешь к своему техникуму еще едва высших получить, как я, тогда и выскажешься. А сейчас соблюдайте корпоративную этику. У нас мозговой штурм!

Слова о штурме она произносила с благоговейной гордостью и Даша снова поморщилась. Элла в своих ярких тряпках напоминала ей недокормленного попугая, ни слова не понимающего в собственной трескотне. За последние недели они наслушались вдосталь. Тренинги, психологическая база, корпоративная этика, мозговой штурм. Закончив громкие речи, Элла сразу утомлялась и звонила подругам. Те приезжали, паркуя под окнами блестящие цветные машины, и усаживались пить кофе и кушать пирожные. Болтовня за робустой так увлекала хозяйку, что очередное начинание тут же выветривалось из красивой головки. Подруги разъезжались, Элле становилось скучно и снова раздавалось требовательное «девочки!». Предыдущая идея приносилась в жертву новой, не менее заманчивой.

Пока Элла изображала творца, чиркая карандашом, Даша уныло покосилась на свой стол. Там громоздились горы недошитых вещей, та самая массовочка, при помощи которой Элла рассчитывала поиметь неслыханную прибыль. Но сердечные подруги-заказчицы, выпивая литры кофе, забывали о своих заказах так же быстро, как Элла о своих начинаниях. И платить не торопились.

«Нам — работа, а этим — сплошная игра». Даша вздохнула и изобразила на лице внимание.

— Ну, — горделиво сказала новоиспеченная Шанель, оглядывая свое творение, — какие будут еще идеи?

Народ молчал, поглядывая на свои столы. Ждал, когда отпустят поработать.

— Шнурки надо убрать, — не выдержала Даша, — трикотаж потянется, некрасиво.

Элла метнула в нее злой взгляд. В первый день ее царствования в ателье пришел Данила. За горшком. Увидев его, Элла расплылась в улыбке:

— Даньчик! Привет, дружок, какими судьбами?

И пошла навстречу, старательно покачивая бедрами. Данила посмотрел на мрачную Дашу в углу и, сбивая на затылок пыжиковую шапку, увернулся от дружеских объятий. Громко ответил:

— Я за вещами пришел. Дашиными. Она ко мне переезжает.

С тех пор Элла Дашу игнорировала, а если и обращалась к ней, то с видом снежной королевы, которой крепко наступили на подол, а заодно сшибли корону.

— Рюши не нужны, — подсказала Настя, разглядывая рисунок.

— Силуэт сделать не узкий, а трапецию, — поспешил внести свой вклад Миша.

— И длину лучше до колена, — пискнула Алена.

Элла положила карандаш и выпрямилась. Дернула на цветной груди большую перламутровую пуговицу.

— Поиздеваться вздумали? — оглядев всех пронзительным взглядом, сунула лист ближе к Насте, — готовь выкройку, будете отшивать. С рюшами и шнурками!

Соскочила со стула и, вихляя бедрами в тигровых полосках, отправилась к телефону. Настя понесла лист в раскроечную, держа на вытянутых руках, как испачканную тряпку.

— Софа! — послышался из холла рыдающий голос, — Софочка, приезжай, дорогая! А потом в солярий.

— Ненавижу пионэров, — сказала Даша, возвращаясь к горе недошитых бойскаутских юбочек. Выдернула одну и сунула край под лапку машины. Ну почему вместе с хорошим обязательно приходит такое, эдакое. Чтоб жизнь медом не казалась?.. Так назидательным тоном говорил ей брат Тимка, когда она жаловалась на судьбу. За это получал кинутой подушкой. Но в Эллу подушкой не кинешь.

Она сложила простроченную юбку и взяла пиликающий телефон. Звонила Галка.

— Даш, я из талашовского дома моды, сейчас буду. Выкройки новые везу. Как там?

— Да так, — Даша, прижимая к щеке телефон, выудила из кучи тряпья следующую юбочку.

— Эллочка наша людоедка, на конкурс собралась?

— Знаешь уже?

— Не просто знаю, — в трубке послышался смешок, — я его сама девчонкам предложила, чтоб затеяли. Приеду, расскажу.

Через час Даша, суя в пасть машинке следующую юбку, слушала, как в холле Элла и Галка бубнят, время от времени повышая голоса.

— А прибыль? Когда прибыль? — восклицала Элла.

— Работать надо, а не дергаться, — отвечала Галка.

— Ну, знаешь…

Тут машинка снова включалась, заглушая Эллочкины претензии и Галкины объяснения.

Вскоре, утомившись разговорами, Элла застегнула свою шубку и, освежив перед зеркалом губы, отъехала по неотложным делам: солярий, бутик, косметический кабинет. А Галка собрала всю команду в чайном углу.

— Значит так. Платье ее дурацкое сошьем. И еще два сошьем, в срочном порядке. Нась, не кривись, есть план. Ты, Мишка, возьмешь все текущие заказы, Алена поможет. На конкурс заявим три вещи, и пусть она едет себе в свой Таиланд.

— Да кто ее возьмет, со шнурками-то, — Алена болтала ложечкой в чашке и, вынимая, облизывала, показывая мелкие зубки.

— Она купила семинар. Возьмут.

— Угу. И нас своими шнурками опозорит. На весь Таиланд, — расстроилась Даша.

— Не-а. Повезет три платья. Пусть там выбирают. А конкурс — фигня на постном масле. Главное… — Галка положила на столик руки с коротко остриженными ногтями и уже чуть узловатыми суставами. Улыбнулась, — главное, ее три недели не будет. За это время мы обе коллекции на весеннее дефиле отошьем!

— Спать не придется, — подытожила Даша задумчиво, — ну я-то ладно, а ребята?

Но Настя, Алена и Миша одновременно закивали поверх чашек.

— Могу Любочку подключить, — вдохновился Миша.

— Не надо, — поспешно сказала Галка, — это уж на самый крайний случай.

И, ставя чашку, заторопила:

— Ладно, бегом за работу.

Остаток дня Даша уже ничего не видела и не слышала и впервые порадовалась массовке, которую можно было шить, не глядя. Руки работали сами, а перед глазами бродили единороги, смеялись девочки, расчесывая длинные волосы деревянными гребнями, окунали босые ножки в прозрачную воду, глядясь в ручей… Платья на конкурс в Таиланд, конечно, сошьются. Не зря же, сидя за чаем или, собравшись вокруг большого стола, они трепались, показывая руками на себе или расправляя очередной принесенный заказчицами отрез, — и вещи будто рождались из воздуха. Сколько их уже было, проговоренных и оставленных на потом, когда появится свободное время. Времени не было, но зато можно растянуть это, куском трикотажного полотна, вместить в мерно идущие ночи и дни еще что-то.

Вечером, когда окна совсем почернели и Галка, пройдя, задернула белые жалюзи, пришел Данила: вдвоем они вынули Дашу из-за машины, усадили за стол и налили последнюю чашку чая.

— Теперь, как я, — констатировала Галка, рассматривая Дашины покрасневшие глаза, — Даня, ты на нее не покушайся, умой и кинь спать, утром она мне нужна. Мозговой штурм устроим.

— Галя! — Даша поперхнулась коржиком, а Данила, которому все, как своему, рассказывали, захохотал.

Потом они шли, хрустя старым слежавшимся снегом, Даша цеплялась за локоть Данилы и молчала, отдыхая. А он, посматривая, как свет из окон падает на ее осунувшееся лицо, сказал:

— У нас вечерняя фотосессия. Серега снимает. Талашовские модельки придут, три часа будут работать. Хочешь — посмотри, не выспишься только.

— Я лягу лучше.

— Ирена тоже придет…

Даша замедлила шаги.

— Тогда посмотрю.

Когда лифт привез их на последний этаж, Даша вышла, что-то говоря, и смолкла, остановившись перед большими дверями. Белую стену, от одного окна до другого, покрывал рисунок. Серые и черные линии, будто огромная гравюра. Высветленное лицо, вернее два лица, перекрывающие друг друга, в сдвоенном изображении. Левое чуть запрокинуто, и глаза смотрят поверх голов, волосы надо лбом уходят назад и падают, небрежно заправленные за уши. И правое лицо, чуть опущенное, так что глаза исподлобья глядят на зрителей.

ТАБИТИ — светлой вязью написано в левом верхнем углу название студии. И, Даша опустила глаза и крепче сжала руку Данилы, — АПИ — черные буквы в правом нижнем.

— Это же… это я?

— Ага. Две тебя. Теперь тут, навсегда. Небесная Табити и земная Апи.

Меховая шапка съехала на ухо, и он, нашарив ее на макушке, сбил, подхватывая рукой. Взъерошил вспотевшие волосы и смущенно улыбнулся.

— Спасибо… — сказала Даша.

— Ладно. Пойдем.

В студии было светло, бегали два фотографа, обоих Даша уже знала. Чернявый, похожий на тощего цыгана Серега, тот самый, что приглашал Галку на свидание в Макдональдс, и белобрысый основательный Виталик. Серега руководил, заодно самозабвенно ухаживая за вяло передвигающейся Иреной. Виталик, пыхтя, таскал освещение. Ирена, восседая на художественно сбитом покрывале посреди разбросанных меховых палантинов, томно взглянув на Данилу, помахала ему рукой.

— Дани, что же тебя каждая собака знает, — поддела его Даша, когда сидели в кухне, отогреваясь с мороза.

— Работа. Мы же их снимаем, постоянно. А они приводят подружек, тоже из домов мод и ателье. Заметила, в профессии, как в деревне — все друг с другом знакомы?

Даша засмеялась, обнимая Патрисия, сидящего на коленках.

— Точно! Учились вместе, и работают теперь, перепрыгивая из одной швейной мастерской в другую.

Они взяли чашки и перешли в угол студии, уселись на пол, прислоняясь к стене. Так здорово было сидеть в полумраке, глядя снизу, как топают кроссовки фотографов и переступают, поблескивая, туфельки Ирены и ее подруги — высокой, очень коротко стриженой, похожей на тонкого мальчика. Девочки меняли меховые палантины, жилеты и курточки, садились на тахту и рядом с ней, становились к стене, заклеенной смешными плакатиками. Свет очерчивал линию стройной ноги, ершик мехового рукава на согнутом локотке, вырез трусиков на бедре под короткой шубкой.

— А на Ирку не злись. Она хорошая, Ирка. Глупая только, влюбляется в каждого встречного. Ее уж столько раз кидали, обманывали, а она снова и снова. Может, потому что из детского дома и ей сильно семью хочется. А глядит странно, потому что зрение плохое. Работает много, деньги на операцию собирает.

— Ирочка, ручками возьми шубку, раскинь, будто бабочка. Ага! — кричал Серега. И Ирена, не торопясь, послушно исполняла просьбы. Нагибалась, выставляя длинную ногу в прозрачном чулке, подхватывала полы шубки. Даша смотрела из своего угла с раскаянием. Такая с виду благополучная девица и на тебе…

Когда Серега переключил внимание на вторую модельку, Ирена скинула шубку и как была — в трусиках, чулках и черном бюстгальтере подошла, села рядом с Дашей на плед.

— Покурить тут можно?

— Принесу, — Данила ушел в переднюю. Ирена откинулась на стену и прикрыла глаза.

— Хорошо тут, в углу. Света мало.

— Болят? — осторожно спросила Даша.

— Угу. Иногда прям сильно. А как думаешь, я ему нравлюсь?

— Кому? Даниле?

— Сереже. Нравлюсь? Он на меня как смотрит хоть?

— А-а, — Даша вздохнула с облегчением, — восхищенно смотрит.

Серега в это время усаживал девочку-мальчика на тахту, и Даша видела, как он будто невзначай провел рукой по круглой груди, приподнятой кожаным топом. Ирена продолжала сидеть с закрытыми глазами.

— Он хороший, — сказала мечтательно, — знаешь, мне свидание назначил. Завтра. В…

— Макдональдсе, — мрачно закончила Даша.

— О! Он и тебе что ли?

— Нет-нет, клянусь! Я так.

— А вы уже девочек набрали себе на показ?

— Не знаю. Кажется, нет.

— Возьмите меня, — Ирена вытянула длинные ноги, провела рукой по впалому животу, — я сейчас в форме. И Дику возьмите.

— Я скажу Гале. И если Эллочка не против. Элла…

— Да знаю я Элку. Мы с ней вместе в школу модельную ходили. Только она замуж хорошо выскочила, повезло.

Серега подбежал, хлопая в ладоши, закричал над ухом:

— Ирочка, давай, котичек, время, время!

Ирена встала, поддевая тонкими пальцами, аккуратно расправила широкие кружевные резинки на блестящих чулках и, томно поглядывая вокруг расфокусированными глазами, пошла работать.

Девочки на показ… А ведь действительно нужны модели к апрелю. Хоть и маленькие коллекции — пять вещей Галкиных и пять Дашиных, но кто-то должен в них выйти на подиум. Главное, чтоб Эллочка и тут не встряла со своими мозговыми штурмами и психологическими тренингами.

Данила, принеся сигареты, уселся рядом с Дашей и протянул ей телефон.

— Тебе звонили.

Даша посмотрела на незнакомый номер. И нажала кнопку, прикладывая телефон к уху.

— Эй, русалка! Ты там как? Все в порядке?

— Это кто? Алло?

— Петр. Это Петр, — и помолчав, голос уточнил, — который ключник.

Даша вспомнила пустое метро с редко гудящими поездами и тройку ребят, стреляющих ништяки у хмельных праздничных пассажиров. Засмеялась, неожиданно сильно обрадовавшись:

— Петр! Как хорошо, что позвонил! Все нормально у меня. Я… ой, столько всего потом еще было. А вы как? Убежали, не попались? Как Алина?

— Все класс. Чо, впервой что ли. Она и пристала, позвони, говорит, как там кот. Ну и про тебя тоже.

Даша нашла глазами Патрисия. Он восседал на руках тонкой девочки Дики, большую башку держал высоко, спину прямо — был преисполнен. И не отворачивался, когда Серега направлял на него свет, снимая.

— Кот прекрасно. Он тут звезда. Теперь все, кто в фотостудии снимаются, обязательно просят, чтоб портрет с котом. Данила, это фотограф тут (она протянула руку и погладила сидящего рядом Данилу по плечу), он отдельно кресло поставил, деревянное резное, в парче. И теперь это называется «парадный портрет с Патрисием».

— Жжете.

Возникла пауза. Даше хотелось пригласить ребят в студию, поболтать. Но все же не дом, не ей распоряжаться кухней и спаленкой. И она стала быстро подыскивать тему для разговора. Но Петр сказал дальше:

— Я по делу. Как раз про Алину. У нее день рождения. Ну, в общем, подарок бы ей. Посоветуешь, а?

— Хм. А с чего ты решил, ко мне? — удивилась Даша, припоминая подробности короткой встречи. Вроде, не хвасталась, где работает и что делает.

Петр засопел в трубку. И ответил:

— Ты… такая была. Ну, как надо. Женщина. Платье. Меха всякие. А она вечно в черных штанах и в пирсингах, надоело. Ты не бойся, я заплачу, куплю сам, то есть. Если не сильно дорого. Ты б со мной в какой магазин, а то чо я один выберу?

— В шопинг-гиды сватаешь! Круто!

— Чего?

Даша засмеялась, умиляясь.

— Шучу. Приезжай на Преображенку, послезавтра. Я в бутик тканей поеду, потаскаешь мне сумку. И посмотрим подарок. Годится?

— Отлично! Ну, ладно, давай…

— Стой. Петр, а друг твой, как его. Ярик. Он тоже дарит что-то?

Петр помолчал. А потом сказал уныло:

— Он ей штангу новую купил.

— Э-э… она спортом занимается?

— В язык. Говорит, что в язык, — Петр засопел и уточнил, — а на самом деле, вдруг, ну ты понимаешь, куда…

Даша покивала, соображая.

— Да. Тогда надо что-то делать. Приезжай.

Отключив телефон, положила его на пол рядом с Данилой, который валялся на пледе, задремав под щелканье ламп и затворов. И снова вспомнила сумасшедшую новогоднюю ночь. Вся в своем горе не думала тогда, как выглядит со стороны. Интересно узнавать, что ты остаешься в чьей-то памяти. Будто ты — вовсе другой человек. Как прозрачный слепок с нее, Даши, который виден мальчишке Петру и не виден ей самой.

В студии гасли лампы. В кухне тихо переговаривались уставшие девочки, захохотал Серега, гремя чашками. По темному потолку бежали и бежали отсветы автомобильных огней. Даша устроилась под боком Данилы и, положив голову на мерно поднимающуюся грудь, стала смотреть сквозь ресницы на темный просторный воздух, пронизанный неясными бликами и тенями от засыпающих предметов. Что-то сегодня еще случилось. Хорошее. Ах да, ее портрет во всю стену. Так странно. И так хорошо.

«Как надо», ворчливо сказал соглядатай, «а ты думала, никто не поймет, что ты особенная?»

«Не особенная. Я просто — я»…

Тени поехали вниз, перемешались с мягкими бликами. А блики, превращаясь в гудение голосов, делали это гудение — звуками лифта. И увозили его вниз, туда, где за большим домом спали хмурые елки.

— Снова мне ее в спальню тащить. Такая вот у меня планида…

Покачиваясь, Даша закинула руку на шею Даниле. Он шел через темноту, задевая стулья и вешалки, споткнулся о брошенные на пол вещи. В спальне, не включая света, положил ее на неубранную с утра постель и, осторожно перекладывая ноги и руки, стащил джинсы, свитер и майку. Потянул одеяло, закутывая.

— Снова телефон, — сонно сказала Даша, выпрастывая голую руку, — дай. Это опять Петр-ключник… Что, Петя?

— Уже Петя, значит? — проквакала трубка. Сон слетел. Даша села под одеялом, глядя в черное стекло, утыканное золотыми точками. Данила от двери сказал вполголоса:

— Я в кухне приберусь и приду.

Даша кивнула. Не заметила, напряженно глядя перед собой, что дверь закрылась не полностью, оставляя на светлом черную полосу.

— Что ты хочешь?

— Ты знаешь. Я предупреждал? В последний раз тебе говорю. Завтра иду писать заявление…

— Да я верну тебе. Верну эти дурацкие. Хоть и подарил. Ты ведь сам сказал…

— Я думал разве, что ты свалишь, как последняя воровка! Так вот, не будет тебе спокойной жизни с твоим Петрушей.

Голос, захлебывающийся злостью, понизился до шипящего шепота:

— Я тебе ее попорчу. Будешь меня помнить!

— Какой же ты подлец!

— А ты не ду-ура. Не зря мама говорила, под кого угодно ляжешь, лишь бы прописка московская.

Даша нажала кнопку отбоя. Кусая губы, отключила телефон. И, вытирая рукой сердитые слезы, съежилась под одеялом, уговаривая себя, — ничего особенно страшного и нет. Надо только собраться с силами и поехать, вернуть ему эти злосчастные серьги с колечком. Но, работая каждый день до полного изнеможения, Даша отчаянно не хотела снова окунаться в недавнее прошлое. Хорошо бы его просто вычеркнуть, забыть. Но придется поехать. А рассказывать Даниле не надо. И так он с ней возится, а узнает, что без регистрации, да еще и живет у него, не сказав, обидится. И вообще, зачем ему лишние хлопоты… Вон сколько девчонок вокруг. Без проблем. Черт, да не может она сейчас рисковать! Галку нельзя подвести. Кто будет отшивать коллекцию, если ее, Дашу, по вечно меняющимся правилам вдруг вышвырнут из страны, да еще запретят въезд лет на пять?

Дверь открылась, темный силуэт приблизился к постели.

— Даш? Все в порядке?

— Да, конечно. Ты остаешься?

— Если разрешишь.

— Иди сюда. Давай просто спать, хорошо?

Он стащил одежду и лег, прижался к Дашиному боку. Тихо дыша, слушал, как неровно стучит ее сердце возле плеча. Ждал, может быть, она расскажет о том, кто звонит. Но Даша молчала. И вскоре, перебирая в голове обрывки подслушанного разговора, услышал, как сон взял ее, выравнивая дыхание. Тогда заснул и сам.