Ателье [СИ]

Глава 20. Провалы и авралы В которой Даша на собственной шкуре познает, что остановка на полном скаку отменяет любые страхи, Элла продолжает мучить мироздание креативами и проектами, а мироздание в ответ нагнетает напряжение и ввергает мастеров в лихорадочную спешку

Весна в Москве походит на спящую красавицу в заброшенном номере большой гостиницы. Вокруг кипит жизнь, хлопают двери, кто-то идет по коридору, топая мокрыми ботинками, кто-то кричит, с улицы доносится гул, нескончаемый, вечный. А она — спит. И кажется, будто и не ждут, как-то обошлись: продолжают шуметь, торопиться, бегут после работы в театры, ночные клубы, или просто в супермаркет по дороге домой. И только мальчик, таща за собой яркие пластиковые санки, остановится возле застывших кустов на краю детской площадки, наклонит голову и прислушается, глядя на толстые неподвижные почки. Он помнит, что тут, на изогнутых ветвях были зеленые листья, которые, пожелтев, упали под ноги, и снег засыпал даже память о них. Для мальчика лист на ветке, улитка на листе, и пух одуванчика важнее всех мировых новостей, выплескивающихся в головы взрослых. Он видит мир таким, каков он есть. Он знает — скоро, уже скоро.

И знание его — как поцелуй. Тот самый, из сказки. Потому весна просыпается. Слушает шум за дверями. Она не может подвести мальчиков и девочек всех возрастов, даже тех, кто вырос, забыл о главном и готов пропустить ее приход. Пусть суетятся, думает она, садясь на смятые простыни из уставшего снега. А я все равно приду.

— Даша, что ты там торчишь? — Галка на вытянутых руках унесла в угол к вешалкам новое платье, передала его Мише, и тот, балансируя на стуле, повесил на штангу под потолком. Спрыгнул, и вдвоем они постояли, рассматривая. Потом Галка задернула занавеску и снова повернулась к Даше, уткнувшейся в стекло носом. Та вздохнула и слезла с табурета.

— А снег уже тает, — сказала с надеждой. И с сомнением добавила, — точно, тает!

— Да ну, еще март не кончился.

— У нас тюльпаны цветут. И нарциссы. Тимка уже на море был, разулся, дурак, и ходил по воде, — она села за машину и пригорюнилась, подпирая щеку рукой.

— Даш, ну-ка, глянь — Галка встала рядом, держа в руках очередной крой, выпятив губу, поддевала ножницами нитки в рисунке и, выдергивая, подрезала, — если по кругу отстричь, получится с просветами. Здорово?

Даша неохотно оторвалась от стола. Погладила краешек шелка.

— Ага. Может, сперва раскроить? А проредить на фигуре потом?

— Так и сделаю. Скоро Ирена придет, прикинем на нее второе, разметим. И посажу Аленку, пусть ковыряет. Будут сплошные воздуха и кружева. Завязывай с тоской, через две недели показ. Сейчас заказчица новая явится. О, вот!

В приемной, поправляя каштановые с сединой кудри, несмело топталась дама средних лет, в изрядно поношенном черном пальтишке и сбитой набок тусклой норковой шапочке. Вошедший следом Ефросиний Петрович, раскланиваясь с дамой, махал рукой из двери. Даша, улыбаясь ему, встала, но Галка покачала головой:

— Это ко мне. По делу.

Подмигнула и скрылась в холле. С недавних пор Ефросиний стал забегать в ателье часто. Они с Галкой уединялись в примерочной и подолгу шептались. Благо Эллочкин дизайнерский энтузиазм после драки и опять пострадавшей витрины, изрядно остыл, она появлялась в мастерской на короткое время и то не каждый день.

Даша посидела за машиной еще и, чувствуя, что работа никак не идет, пошла к Насте в раскроечную. Села на диванчик, тот самый, на котором спала, и стала смотреть как Настя, ложась на просторный стол крепенькой грудью, рисует на прозрачном зеленом шифоне, иногда сверяясь с цифрами и картинкой на помятом листочке. Постукивал мелок, еле касаясь тонкой ткани, сверкали наточенные лезвия ножниц. Удивительно все же, как получается платье. Сперва — в голове, и там оно совсем готовое, будто живое. Потом ткань распадается на десяток выкроенных кусков, — и так приятно наметывать, собирая в целое, представляя, как заказчица поднимет голые руки, подчиняясь, и платье скользнет по плечам и бедрам. И наступает провал. Вещь исчезает. То, что надето на женщину — совсем непохоже на рисунок, кажется, место этому тряпью в мусорной корзине. Тут широко, там стянуто, топорщит или провисает. После первой примерки клиентка с большими глазами уходит оплакивать свою, еще полчаса назад, вроде бы симпатичную, фигурку. А мастер садится подгонять, наметывая и вынимая булавки. И потихоньку будущая обновка выбирается из провала, с каждым днем становясь все ближе к тому, задуманному прекрасному платью. Еще чуть-чуть и происходит встреча. Платье, что появилось в голове, сливается с тем, что сшилось. Ура, маленький праздник.

— Даша. Подойди к нам, — окликнула ее Галка.

В холле дама приподнялась в кресле, отвечая на Дашино приветствие. И села, вертя ручки большой хозяйственной сумки. Галка отодвинула тетрадь.

— Проблема такая. Дарина Васильевна — директор детского дома, в Подмосковье.

— Завуч, — поправила гостья, — по внеклассной работе.

— Да. У них десятого апреля весенний бал. Четырем именинницам надо отшить платьица, в подарок на день рождения. Возьмешься? С Мишей.

Дама с надеждой посмотрела на них. Облезлая шапочка съехала, открывая седые волосы, и Даше захотелось протянуть руку и поправить, чтоб не торчали жалко выбившиеся из прически пряди.

— Я в нескольких местах была, у всех много работы, — заговорила дама, — и очень дорого везде. Мне посоветовали вас. Очень хвалили. Сказали, девочки большие молодцы.

На бледном лице с губами, накрашенными слишком яркой помадой, и узкими бурятскими глазами, застыло умоляющее выражение. Даша растерянно посмотрела на Галку. Та спокойно ждала, постукивая по столу карандашом.

— Галя, у нас же показ! И заказы! А после показа времени будет всего-ничего — пять дней. Не успею.

Галя положила карандаш и развела руками, мол, ничего не поделаешь:

— Решать мастеру. И так по ночам работаем.

Ефросиний, сидя в соседнем кресле, смотрел то на Дашу, то на завуча, сострадательно морщил длинное лицо. Дарина Васильевна, чуть подождав, встала. Застегнув пальто, поправила шапочку, сбив ее на другую сторону.

— Подождите, — сказала Даша, — если Мишка согласен, я тоже. Только девочкам скажите, чтоб на примерки — по первому звонку. Будем шить в авральном порядке.

Ефросиний гордо откинулся на спинку кресла, вроде он Даше отец, а она стишок на табуретке прочитала. И женщина заулыбалась.

— Ах, спасибо! Я-то думала, с этим просто, столько ателье всяких. Но кинулись и вот… Спасибо, девочки!

— Я хоть и не девочка, но — пожалуйста, — наставительно сказал Миша, картинно становясь в дверном проеме и жестикулируя большими ножницами.

— Миша, отрежешь чего, — машинально сказала Галка, беря карандаш и снова придвигая к себе тетрадь, — оставьте телефон, Дарина Васильевна, мы вам позвоним.

Входная дверь распахнулась, впуская Ирену, утопающую в своем мягком сером пальто. Томно глядя вокруг близорукими глазами, Ирена протиснулась мимо завуча, но та, ахнув, схватила ее за рукав:

— Задереева! Ты?

Ирена выдернула рукав и, шурясь, пригляделась.

— Дарина? Ой, Дарина Васильевна, здрасти.

В голосе клиентки зазвучали вдруг металлические нотки.

— Значит, вот ты где! А мы с ног сбились! Хоть бы аттестат забрала, бессовестная. Хорошо, девчонки сказали, что под машину не попала и не изнасиловал кто. Твои данные и сейчас в отделении милиции валяются, я до сих пор туда звоню, раз в месяц!

— Нужен мне ваш аттестат! — Ирена, отскочив на безопасное расстояние, скинула пальто на подставленные Мишины руки, повесила на плечо сумочку, — все в порядке у меня. Работаю. Взрослая уже. Дарина Васильевна, вы чего? — нагнув голову, она всматривалась в собеседницу, а та, нащупывая рукой, тяжело опустилась в кресло.

— Мишка, неси воды, — скомандовала Галка, вскакивая.

— Все… в порядке, — шелестящим голосом произнесла гостья, — я… я посижу. Ничего.

Галка промаршировала к Ирене и, обходя ее, крепко толкнула обратно в приемную, прошипела в ухо, розовеющее среди темных кудряшек:

— Сиди с ней, жди примерку. Тоже мне — взрослая…

Ирена уныло вернулась, села на краешек соседнего кресла и сложила на коленях ухоженные ручки с видом школьницы, развлекающей гостью, пока мама на кухне. Ефросиний, оторвавшись от созерцания встречи, засеменил к Галке, которая стояла у примерочной, выразительно на него посматривая.

Даша снова ушла в раскроечную, села, вздыхая. Из холла доносились невнятные голоса. Вот Ирена что-то говорит, тон виноватый и сердитый одновременно, а вот отвечает ей завуч с бурятскими глазами и выдуманным именем Дарина, сперва — очень холодно, потом мягче, и вдруг обе смеются.

— Да вы что? Иван? — вскрикивает Ирена, — да он же…

Дарина Васильевна бубнит, рассказывая про Ивана. А когда смолкает машинка Алены, слышится из примерочной медленный голос Галки:

— Думаете, выйдет? Хотелось бы. А бумаги?

— Галочка! — голос Ефросиния наполняется звонким лукавством, но, спохватившись, он переходит на шепот, и его радостные возражения уже не слышны.

Даша прислонилась к стене и, подобрав ноги на диванчик, обняла коленки руками. Сказала, глядя, как Настя поддевает шифон огромными портновскими ножницами и, рраз, нежная ткань распадается на два полотна:

— Моя следующая коллекция будет морская. Совсем-совсем морская. И летняя.

— Матроски будешь шить, полосатые? — Настя, аккуратно встряхнув, сложила раскроенные куски.

— Зачем матроски. Название будет «босиком по песку». Купальники, платья для ветра, брюки прозрачные. Манекенщицы — босиком. Браслеты из ракушек на щиколотках. Здорово?

— Ты сделай сперва.

— Сделаю.

Настя сунула ей стопку лоскутов:

— Это сметай, сейчас. Потом комбез начнешь. И платье с дырками. Потом для этой, детдомовки — бальные. Потом…

— Фасоль переберу, — сказала Даша, — посажу сорок кустов алых роз и сорок кустов белых, а уж потом, может быть, доберусь до своего. Если не помру раньше за машинкой.

Через неделю, когда платья Галкиной маленькой коллекции висели рядом с Дашиными, поняла, лихорадочно сметывая бальные туалеты для именинниц — не померла. Просто время бежало все быстрее и Даше казалось — оно, как серая лента шоссе за окнами быстрого авто. Мутное и гладкое, а приложи ладонь, стешет до крови. Только ехать вперед, не останавливаясь, не смотреть на мутную ленту, не думать, с какой скоростью убегает.

Девочки были славные, трое худеньких, и одна похожая на Настю — крепкая и домовитая, но особо обращать внимания на каждую Даше не пришлось. Царил — Миша, картинно прищурив глаз, вертел заказчиц, покрикивал, и, заводя в примерочную, строго читал морали на все случаи жизни. Уходя, девчонки стайкой толкались в холле, хихикали и посылали Мише воздушные поцелуи.

Даше казалось, она превратилась в какой-то придаток к машине. Иногда — к утюгу, если приходилось сменять Алену. Приближался день показа. Когда вспоминала об этом, внутри пробегал холодок, стягивался в комочек в солнечном сплетении. Как все будет? Кресла, фотографы в первом ряду, множество лиц. Смотрят на Ирену, Дику и еще троих, что выходят из-за кулис, глядя перед собой неподвижным взглядом, несут на себе кожаные корсеты, ремни, топы, помахивая руками, схваченными браслетами и оплечьями. Вьются вокруг щиколоток волны прозрачного белого полотна, плененного жесткой скрипучей кожей. Падают на спины мелкие кудри длинных волос (Дике придется надеть парик, уже отыскали, все его мерили, даже Мишка, и сложили аккуратно в пакет), убранные на висках под ажурные кожаные обручи и сыромятные ленты с подвесками.

Четыре платья. И последнее — пятое. С разрезными рукавами до пола, сложно переплетенными кожаными шнурами на обнаженной груди, с длинным шлейфом, украшенным по краю вырезанными из кожи символами непонятного алфавита, который приснился Даше уже давно. Платье невесты. Девочка, что покажет его, получит за выход столько же, сколько четыре ее подружки. Потому что самая-самая, спасибо Ирене — привела манекенщиц. Хотя на неделе моды они нарасхват.

…Что-то странное творилось с Эллочкой. Она появлялась все реже, и это радовало. Но выражение тайны на кукольном хищном личике заставляло Галку нервничать. Элла вбегала и, не здороваясь, кидалась к запертому ящику, где лежали ее тетради, листала, с чем-то сверяясь, а потом, повисев на телефоне, исчезала — только мотор за окном взревывал и снег летел из-под колес.

— Я уже у Талашовой всех расспросила, — глядя в окно на Эллочкину машину, говорила Галка, — она и там редко. Может, выцыганила у мужа ювелирный салон или косметический кабинет? И теперь там всем лечит мозги?

— Хорошо бы, — мечтала Даша.

— Ладно. Главное, чтоб не болталась под ногами. Через три дня показ. Господи! — Галка подводила к потолку сильно накрашенные глаза и, с надеждой глядя на потрескивающую лампу, просила, — только бы ничего не случилось! Господи, пусть никто не подерется, не уедет, и под машину не попадет!

— Типун тебе на язык, Галь!

— И пусть поноса не случится, — продолжала перечислять Галка.

Но случилось другое. Похуже поноса.

За день до показа в ателье прибыла Элла. Вплыла в двери и остановилась, оглядывая трудящихся. Сперва перестал шипеть Аленин утюг, звякнув о подставку. Галка прошла мимо склоненной Даши и остановилась, заслоняя ей свет. Та застопорила машину и подняла голову, собираясь избавиться от помехи. И увидев, что все смотрят в сторону холла, обернулась тоже.

Надо сказать, что премированный высокообразованный дизайнер Элла Валентиновна не уставала радовать подчиненных изысканным вкусом, как своим, так и избранных ею всемирно известных кутюрье. Из огромного числа модных тенденций и масштабных распродаж в столицах мировой моды Элла безошибочно выбирала самые безвкусные и кричащие наряды. Что сидело в ней — память ли о крестьянских предках (красно да голубо — дураку и любо, как-то процитировала Даша бабушкину поговорку), личный ли вкусовой дальтонизм, тлетворное воздействие телевизионных программ, или непомерные амбиции, мешающие увидеть и понять настоящее, — но каждое ее появление было похоже на аттракцион в ярмарочном балаганчике… Белая мини-юбка из скрипящей клеенки, черная кружевная блузка, расшитая золотыми звездами, платье с нарисованной на лобке огромной красной клубничиной, лосины всех звериных расцветок, клетчатое пальто с золочеными пуговицами размером с блюдце… И множество других вещей, рядом с которыми гардероб барышни Наташи, которая когда-то напугала Дарью пристрастием к стразам и сетчатым чулкам, казался верхом английской чопорности. Иногда после ухода Эллы Галка лезла в запертый гостевой шкафчик и доставала оттуда бутылку марочного коньяку.

— За вредность, — мрачно говорила, оделяя всех маленькими рюмками, — молоко тут уже не поможет.

— Только лоботомия, — выпивая лекарство, жаловалась Алена.

Сегодня Элла сверкала. Серебряная с разводами парча, сложенная большими углами, окутывала (нет, подумала Даша, не сводя глаз, другое слово надо, жесткое), оборачивала тонкую фигуру, открывая голые плечи почти по локоть. Разводы на парче были красные. Камушки на рукавах и подоле — зеленые. Пуговицы — сапфировые синие.

Жестом оперной певицы Элла медленно отстегнула пуговицу и распахнула одеяние. Парча зашуршала. Миша икнул. Алена пробормотала что-то умирающим голосом. Под парчой взорам туземцев открылся обтягивающий комбинезон из золотой сетки, плотно схватившей худые ноги до самых щиколоток. Галка кашлянула, вперяя взгляд в рядочки веселых кружавчиков на манжетах штанин. А Даша, растерянно сложив руки перед грудью, не могла отвести глаз от черного кожаного лифчика с грубыми клепками и таких же шортов, призванных, видимо, прикрыть срам, обтянутый прозрачной сетью.

Еще на Элле была новая голова. Так показалось Даше, когда хозяйка кокетливо встряхнула огромным одуванчиком ярко-рыжих кудрей, поправляя их унизанной толстыми браслетами рукой. Что это были за браслеты, Даша смотреть не захотела, и закрыла глаза.

Тишина длилась. Элла убрала руку от могучего парика и, надув прорисованные сверкающим блеском губы, подытожила:

— Так и знала. Куда уж вам. Последние тенденции, между прочим. Не про вас.

— И слава богу, — прошептала Настя.

— С вами каши не сваришь, и вот я создала, мы создали, — Элла повернулась, шурша, и выдернула из-за спины стройного женоподобного мальчика, с умильно пухлым ротиком и большими подведенными тушью глазами, — мы с Тэком создали свою коллекцию для показа.

Щелкнули Мишины ножницы, сладкий Тэк, пошарив глазами, нашел брата по гендеру и послал ему многозначительную улыбку, складывая губы сердечком. Миша поспешно отступил и, держа ножницы перед собой, укрылся за швейной машиной.

— Заявочку я оформила. Коллекция называется «Золотая рыбка в сетях гламура». Это, если вы еще не поняли, — она приосанилась и поймала сползающую с локтей парчу, — ирония и юмор. Дорогая ирония, с большим вкусом отшитая. Десять вещей. Как и положено по заявке.

По замершим мастерам пронесся глухой ропот. Галка медленно вышла вперед и встала перед парочкой новоиспеченных дизайнеров.

— Я… Я свое мнение при себе пока оставлю.

— Правильно сделаешь! — Элла задрала острый подбородок. Тэк испуганно захлопал ресницами.

— Только вещи уже заявлены. По правилам. С фотографиями. И ты не имеешь права переиграть. У нас все есть — портфолио, утвержденная заявка, манекенщицы.

Она стояла перед своим маленьким войском, невысокая, коренастая, в узком черном платьице и высоких шнурованных сапогах, с поднятой большой головой, которую крупные каштановые кудри делали еще больше. Выдвинув квадратный подбородок, гневно смотрела, уже не на безумства парчи, камней и золота, а прямо в глаза своей бизнес-партнерше. Мастера подобрались ближе, обступив Галку с флангов. Только Миша на всякий случай держался за спинами, укрываясь от супер-мальчика Тэка. И в снова наступившей паузе показалось, сейчас Элла дрогнет, смешается, опустит блестящие злостью глаза. Но та, пожав плечиком (что заставило парчу снова свалиться на локти), лениво ответила:

— Подумаешь. Заявку вашу я сняла, мы теперь творческая группа «Элла Вэлла», а ваша оформлена на старое название. Моя доля в бизнесе основная, все права я имею. Можете со мной судиться. У вас для этого целый завтрашний день.

Она подняла голову, рассматривая цветные подолы спрятанной за шторой коллекции Даши и Галки. Усмехнулась.

— Не желаю, чтоб вы своими тоскливыми тряпками мое имя позорили. Разве это вещи? Ни полета, ни фантазии, ни новых тенденций.

— Зато они красивые. И всегда такими останутся. А твою иронию после показа выкинут на помойку! — крикнула Даша.

Элла смерила ее насмешливым взглядом.

— Ой, кто заговорил? Понаехавшая без регистрации вякнула? Да, да, твой бывший рассказал… А еще от него удрала, чужое прихватив. Да что ты сечешь в высокой моде, деревня? У вас там коз пасут в таких шмотках, да? Ты бы еще молдаванских частушек на показе спела, с девками!

— Что? — Даша растерялась, — какие частушки?

— Короче. Ты уволена. Завтра чтоб я тебя не видела в «Элле Вэлле». А вы все, — она оглядела тесную группку, — я комнату арендовала соседнюю, где раньше колясочная была. Сядете там, чтоб не мозолить глаза моим клиентам, будете отшивать массовку — фартуки для мясных отделов. И никаких ЕП, детдомов и прочих пролетариев. Наступает новая жизнь!

Все вздрогнули от звенящего грохота. Это Миша уронил большие ножницы из ослабевших рук. Элла победно окинула остолбеневших мастеров острым взглядом и, томно завертываясь в парчу, удалилась, кивнув семенящему следом Тэку.

Уныло гудела старая неоновая лампа, в свете которой лица молчащих ребят казались мертвыми. Галка, постукивая в пол каблуком, немного подумала и, подняв большую голову, сказала:

— Ну что. Не умерли, чай. Чай… Жалко, коньяк кончился.

— Щас! — встрепенувшись, крикнул Миша, убегая к своей сумке. Вернулся, потрясая стеклянной бутылкой, заткнутой неопрятной пробкой из газеты, — вот!

— Самогон, что ли? — Галка шуровала на чайном столике, выбрасывая конфетные фантики, сдвигая к стене немытые чашки, — из дому?

— Фирменная вещь, — обиделся Миша, — Любочке подарили. Стилизация, вот даже пробка. Шестьдесят аж градусов.

— Годится. Наливай, — Галка расставила рюмочки и подняла голову:

— Даш, тебе отдельное приглашение?

Даша стояла столбом, растерянно глядя на то место, где недавно сверкала и шуршала Эллочка. Как же так? Все кончилось? Ведь послезавтра показ! А платья? А страхи и мечты? И все?

Она поспешно вытерла мокрый глаз, сердито смаргивая слезы.

Все сидели, подняв рюмки, и ждали.

— Я не хочу.

— А никто не спрашивает. Иди. Будем думать. — Галка поднесла рюмочку ко рту, понюхала и, скривившись, опрокинула в себя. Нашарила кружку с соком.

— Эх. Нормально так стилизовали.

Даша, деревянно переставляя ноги, подошла, села и сразу выпила, как воду, не чувствуя вкуса. Послушно отхлебнула соку.

— Может, нам с этими платьями заявиться на летний показ, а? Пусть лежат пока, — пропищала Алена, тыкая вилкой в банку со шпротами.

— Не суетись, пей, — велела Галка, — как вам золотые рыбки, народ?

— Ы-ы-ы-ы, — Настя закатила глаза, — я думала, стошню. Еще этот Так. Тэк, растэк. Он кто такой вообще?

— Темнота, — Галка засмеялась, — это ж новая звезда столичной моды. Стилист. По ногтям специалист. Дамочки его облизывают, так он вдохновился и теперь креативит одежу. Нынче все кому не лень создают коллекции.

— Бедная золотая рыбка, — пожалела Алена, — в гробу, небось, переворачивается. Или на сковородке, где она там сейчас?

— В сетке, — ответила Галка, напряженно думая о чем-то, — рыбка в сетке…

— Эта парча… — Даша передернулась, — а ведь идея неплоха, но так изгадить! Парча, она же — с камнями, как на старинных окладах, вот бы! Оклады…

— Сетка…

Даша уставилась на Галку, не видя ее. Та смотрела в ответ — с тем же выражением. Миша цыкнул на всех.

— Рыбка в сетке! И птицы, — Галка заговорила медленно, будто нащупывая что-то по ходу говорения, — расписные такие платья, с короткими плащиками витражными, в виде крыльев. Еще бабочки. А поверх платьев — накидки из сетки, из проволочного каркаса и редкой марли, будто сачок. Даша, сачки, клетки и сети. А?

Даша торжественно покивала. По лицу было видно — ни слова не услышала. И ответила:

— Оклады, старинные. Вышивка каменьями и выпуклыми буквами. А сами вещи — темные, состаренные, с фрагментами росписи, будто старые иконы. Черные, и коричневые, но не сплошь, а чтоб все было размыто так, с переходами.

— Там-тарарам! — заорал Миша и в глазах обеих сомнамбул появился осмысленный блеск.

— Уважаемая публика! Вот так рождаются идеи! Стоит ненормальных прижать, уволить и ващще, и опа — вдохновение! — Он стоял, размахивая вилкой, как дирижер.

— Да их и прижимать не надо, — высказалась Настя, — ночью палец покажи, они этот палец превратят в черти что, не просыпаясь. А делать-то что будем?

— Еще налейте, — Галка подставила рюмку. Но пить не стала, оглядела всех, вертя ее в руках.

— Ребята, к вам претензий нет. Шейте массовку, что же зарплату терять. Я мясные фартуки шить не буду… Ну, неужели не придумается ничего? Ну допустим, насчет заявки позвоню в Талашовский девчонкам, все выясню. Нам бы только пройти по подиуму. Это всего двадцать минут!

— Давай Элкиным моделькам слабительного насыпем! — предложил Миша, — пока они будут в сортире сидеть, вы и пройдете!

— А кто пройдет-то? — спросила Галка, — эта стерва увела манекенщиц! Сами пойдем? Даша, да не сиди ты пнем, думай!

— А что? — Миша приосанился, — выйдем, чо нам терять!

— Тэку ты в платьице понравишься, — захихикала Алена.

— Я передумал, — тут же передумал Миша. И все, прекратив нервную болтовню, уставились на Дашу.

Даша ни о чем не хотела думать. Усталость, долго сдерживаемая, оставленная на потом, на после показа, кинулась в голову, в ноги, придавила душным одеялом. Хотелось натянуть его на голову и лежать, прокручивая перед глазами тихие картинки. А в реальности, где рычат швейные машины, щелкают ножницы, машут квадратными ногтями Эллочки и ухмыляются женоподобные Тэки, пусть суетится кто-то другой… Лежать и мечтать, о платьях, которые незачем шить. Которые — только в голове.

За спиной запищал телефон. Мой, отметила Даша и встала. Реальность не отпускала.

— Даша, привет-привет! Девчонки Даринины спрашивают, может, примерку сегодня? Ну, раз такие дела… — Ирена говорила в меру похоронным голосом.

— Ну, пусть примерка. Только… Я не знаю, где дошивать. Уволили меня.

Ирена помолчала. Потом сказала неловко:

— Я тоже. Меня тоже. Ну, уволить пригрозили. Если бы не операция, Даш, я ваши платья так показала бы. Но потом выкинут и работу искать. Я не могу.

— Ладно. Нормально.

— Так пусть приедут? Они в Москве, могут через час уже. Все четверо.

— Пусть приедут, — механически повторила Даша, — все четверо.

Положила телефон и, поворачиваясь, наступила Галке на ногу. Та стояла вплотную.

— Четверо? — утвердительно спросила Галка и закричала сердито и звонко, — четверо! Вот они и пойдут, мать их! Быстро, Дашка, готовь мои платья. Миша, снимай с вешалки! Бля, где их натаскать, чтоб не упали с подиума? В подъезде холодно.

— А-а… Так заявка же? — Даша оторопело крутила головой — по мастерской уже метались Миша с длинным шестом, Настя с платьями на руках.

— Насчет заявки разберусь. Дарья, не кисни! Тебе задание — девчонок не отпускать, пока не покажут, что смогут как-то пройти, да блин, хоть постоять выгоним их на подиум! Думай! А то я тебя сама уволю! Еще раз.

Взметая над столами тонкие тряпочки, Галка метнулась в холл, а Даша уцепилась за спинку стула, соображая. Еще секунду назад голова казалась битком набитой никчемными лоскутами, все смешалось в клубок — страх вылететь из страны, злость на Олега, который спелся с новой хозяйкой, отчаяние из-за увольнения и, чего греха таить, унылое смирение с провалом показа. Но Галкины сердитые крики, хлестнув по ушам, вдруг этот клубок размотали, разваливая на отдельные части.

И, не обращая внимания на суету, Даша застыла, в такт мыслям похлопывая ладонью по спинке стула. Итак, задача номер один — девочки должны пройти. Их четверо, трое худых и одна толстушка. К платьям есть сандалии, кожаные. Отлично, хоть ноги не подвернут на каблуках. Еще одна нужна девчонка, для свадебного платья.

Даша навалилась на стул и глубоко вдохнула. Если некому будет, пойду сама, решила отстраненно, прогоняя картинку огромного зала с белыми пятнами лиц.

Так… Теперь, где репетировать?

Она схватила мобильник.

— Дани? Данилушка, очень-преочень нужна твоя помощь. Все хорошо у меня. Нормальный голос. Не простыла. Не болит живот. Да слушай же! Мне нужна студия, вся. На два дня! Все арендовано? Без перерывов? Тогда соседний офис, где я шила кожу. Угу. Ты нас встреть, пожалуйста. Через час будем.

Через час они с Мишей гнали через мокрое от подтаявшего снега шоссе испуганных радостных девочек, нагруженных пакетами с вещами. Миша гордо осматривал их, точно пастух, ведущий стадо на ярмарку, а Даша, вбегая в стеклянный холл, втискиваясь в лифт, подставляя Даниле холодную щеку, лихорадочно прикидывала, на кого какое платье надевать.

— Обогреватель принесу, — открыв зал, Данила умчался, а Даша, отойдя в угол, уткнулась в мобильник:

— Дарина Васильевна, это Даша, из ателье. Мне надо девочек задержать, до вечера. До ночи, вернее. И чтоб завтра. И послезавтра. А лучше, чтоб сегодня и не ехали обратно, чего время терять. Что значит, много на себя беру? Дарина Васильевна, дело жизни и смерти! Я объясню…

Бегали со стульями Миша и Данила, девочки осторожно доставали из пакетов невесомые платья, калился в центре зала большой обогреватель, исходя красным светом. А Даша спорила с завучем, уговаривая ее.

— Я не имею права! — поскрипывало в трубке, — как вы не поймете, деточка. Это подсудное дело, они обязаны вернуться. Им всего по шестнадцать лет!

— Они радуются! А нас могут уволить, всех. Ну, что же делать! Они уже надели платья! Вы бы видели, какие они красивые!

Она беспомощно оглянулась на четырех девочек, те стояли, переминаясь, бледными от холода руками оглаживали на боках прозрачный шифон. Миша ходил вдоль маленького строя, неся на локте кожаную сбрую. Даша снова прижала к щеке теплый мобильник:

— А приезжайте сами! Будет все под вашим контролем! Ну, пожалуйста! У нас тут та-ак чудесно!

Огромный зябкий зал был заляпан краской и побелкой, в дальнем углу притулились наспех сколоченные козлы, по грязному полу сквозняк гонял обрывки бумаги. Даша осмотрела запустение и повторила убежденно:

— Вам понравится!

— Я могла бы… — в голосе завуча слышались нерешительные нотки, — но далеко добираться, как же я…

— Ничего. Мы за вами приедем! На машине!

И, поспешно отключаясь, Даша испуганно крикнула девочкам, что столпились вокруг обогревателя:

— Не сожгите рукава!

Миша ползал на корточках, мелом рисуя на полу очертания подиума. А к Даше подошел Данила. Глядя, как снова набирает номер, спросил:

— Еще помощь нужна?

— Даничка, спасибо. Пока все. Была бы машина, привез бы завуча, ну, ничего.

— А кому звонишь?

— Саше. Александру. У него есть, может, он…

И замолчала, когда большая рука облапила телефон. Пряча его в карман, Данила сказал хмуро:

— Ему ты звонить не будешь.

Ошеломленная Даша сделала шаг к нему, но Данила отступил, набычиваясь.

— Верни телефон! — голос ее зазвенел, ударяясь о потолок.

— Нет. Это повод чисто, да? Почему номер не удалила? На всякий случай оставила?

Даша стояла вплотную и смотрела на подбородок в светлой щетине. Черт знает что… Сегодня утром, просыпаясь, дышала его запахом и целовала вот эту скулу, шептала в ухо всякие глупости. Были — вместе. И вот — совершенно чужой, вдруг встал на дороге, где она — на полной скорости, а время поджимает!

— Данила, не глупи. Времени мало. Был бы ты с машиной, попросила бы тебя. И хорошо, что телефон не удалила.

Он снова отступил на шаг, чтоб видеть выражение Дашиного лица.

— Выходит, тебе дело важнее всего? И меня тоже?

Она пожала плечами, удивляясь:

— Сейчас — конечно. Иначе ничего не добьюсь. Но я тебя люблю, Дани. Дай.

Данила смотрел на ее протянутую руку, на застывшее лицо и неподвижные глаза. Хочешь другую? — шелестнуло в голове, — тихую, послушную? Табити-Апи, женщина, соединяющая небо и землю… не может быть простой.

Он медленно полез в карман за телефоном. Чуть-чуть не успел.

— Миша, — крикнула Даша, и голос ее метнулся посреди голых стекол, — Миша, набери Александра, того, что дрался, и дай мне трубку.

— Да забирай, — буркнул Данила и, сунув ей мобильник, ушел, хлопнув дверью.

Даша схватила теплый от его руки телефон.

— Алло, Саша? Добрый день, Саша. Помощь нужна. Хорошо дела. Спасибо. Не ты нужен. Ой. Не совсем ты. Машина нужна, Саша, срочно! Вертушинка, километров сорок от Москвы. Привезти человека и кучу вещей. Пожалуйста!

Морщась от нетерпения, слушала неторопливый многословный ответ, и вдруг, что-то о Саше сообразив, перебила:

— У нас тут сплошной адреналин. Чем закончится, не знаю, может, в кутузку всех посадят. Едешь? Угу. Ждем.