Ателье [СИ]

Эпилог Где, наконец-то, все успевается…

— Не успеем, Галь!

Даша выпрямилась и оглядела высоких, ярких, как райские птички, девчонок — широкоглазых и черноволосых. Только Ирена выделялась среди них — светло-каштановыми волосами, забранными в высокий, как у амазонки, хвост, спускающийся до талии. Галка посмотрела на большие часы над дверями:

— Где Мишка, чтоб его!

Даша поманила рукой следующую манекенщицу, накинула на маленькую змеиную головку, украшенную плотно прилегающими прядями, платьишко, поглаживая и одергивая, стала устраивать вещь на фигуре. Девушка, послушно поворачиваясь, тянула в стороны худые руки, что-то чирикала переливисто, обращаясь к подружкам, и те с готовностью смеялись, поправляя чулки, затягивая пояса, подкалывая украшения.

— Скоро наш выход, — пропел за спиной Даши мелодичный голосок. Приставленная к «Табити-Апи» невысокая стройная Чжан Яо, выбравшая себе для общения с русской командой русское же имя Зоя, держала планшет, хмуря тонкие брови, трогала пальцем экран. Даша в последний раз провела руками по цветной ткани и отступила, оглядывая девочек. Неужто, успели?

— Видишь, успели, — удовлетворенно сказала Галка. Кивнула кудрявой головой на вешалку у стены, где висели их с Дашей платья.

— Пора переодеваться.

— Угу, — Даша направилась в угол, на ходу стягивая с себя рабочую майку. И остановилась, услышав, как застонала Ирена и заахали сочувственно остальные модельки.

— Девочки! Пряжка! Не держится!

Выставив длинную ногу, Ирена, наклоняясь, прижимала к щиколотке отвалившуюся пряжку. А за светлой легкой стеной, откуда доносился шум зала, потекла музыка. Пока еще просто так музыка, для сидящих в ожидании.

Время щелкнуло, покачалось и — рванулось привычно стремительно, обгоняя плавную музыку, заглушая ее постуком быстрых секунд.

Даша отпустила подол майки и побежала к Ирене. Нашаривая на столе иголку с вдетой ниткой и ножницы, сердито скомандовала:

— На стул ногу, быстро!

Пала на коленки, обхватывая щиколотку, оттянула штанину, и мерно водя рукой, заработала иголкой.

— Иди, Галь, одевайся. Я сейчас.

Волосы высыпались из-под обруча, упали на скулы, щекоча. Даша дергала головой, с досадой моргая. Откусывая нитку, сквозь зубы прошипела спасибо Зое, которая, ловко работая пальцами, заплела ей косу, сунула под ворот майки. Та кивнула и, поглядывая на свой планшет, убежала, дробно стуча каблуками.

— Мишку зарежу, — пообещала из угла полуодетая Галка. Извиваясь, она влезала в узкое длинное платье — синее с черной отделкой. Закинув руку за спину, пыталась дотянуться до застежки. И побежала к девочкам, осторожно перебирая ногами на высоких платформах. Жестами показала, чтоб помогли застегнуться.

Даша, ничего не видя вокруг, шила. Ирена идет первой, там уже ждут, шелестят буклетами, переговариваются, с любопытством посматривая на богато вышитый занавес. Сверкают вспышки фотокамер, народ с телевидения бегает. Сюда они уже приходили, в самое горячее время, договариваться о съемке, попросили Дашу (она как раз застегивала на модельке высокий ажурный ботинок) позвать главного. Но Даша отмахнулась, не замечая, с кем общается — некогда, некогда!

— Где тебя носило, олень ты комолый! — Даша услышала Галкин негодующий вопль и чуть-чуть улыбнулась. Нашелся.

— Я ел, — с достоинством ответил Миша и икнул.

Галка подошла, шелестя шлейфом, присмотрелась к зеленоватому лицу.

— Что, в тон костюму морду подбирал, потому задержался? Мы тоже ели! Но мы уже полчаса здесь. Бери стойку, будешь тут, у зеркала ждать, переодевать девочек.

Отрезая нитку, Даша подняла голову. И, правда, цвет лица у Миши был не очень.

— Мне когда сказали, что это еда ненастоящая, что она для европейцев, ну я и… попросил в-общем, чтоб реал фуд. Отвели в другой зал, там все ки-кит-тайское, — Миша ухватился за поручень, откатывая стойку к стене. Снова икнул и вытер бледный лоб узкой рукой с кольцами. Галка озабоченно сунула ему салфетку:

— И как фуд? Точно реал? Дашка, да одевайся же! Время!

Даша затянула пряжку, проследила, как Ирена осторожно топает ногой. И снова кинулась в угол, где висело ее одинокое, ужасно красивое платье изумрудного цвета со сложным геометрическим вырезом, забранным складками. Но тут в комнату ступили, важно оглядываясь, трое мужчин средних лет, в безупречных костюмах и безумной расцветки галстуках. Даша, снова задравшая было подол майки, опять его опустила. Первый мужчина, улыбаясь, порыскал глазами по толпе девочек, оставив без внимания Галку и, наконец, увидев Мишу, обратился к нему по-английски.

— Чего он? — настороженно спросил Миша в пространство.

— За меня тебя принял, — откликнулась Даша, — насчет контракта пришел.

— А-а! — солидно обрадовался Миша и, бросив стойку, выпятил худую грудь, ожидая продолжения беседы.

— Время! — завопила Галка, подталкивая девочек к выходу. Те, улыбаясь так, что зарябило в глазах, выстроились колеблющимся строем, как цветные тростники по берегам тихой речки.

Мужчина, помавая круглыми ручками, так что рукав сдвинулся, и заблестели на запястье дорогие часы, кинул в Дашину сторону на хорошем английском:

— Кофе принесите нам, пожалуйста. Быстрее, пожалуйста.

— Угу, — язвительно сказала Даша, скрываясь за ширмой с нарисованными цаплями. Стащила, наконец, майку и, упав на стул, стала снимать джинсы, — щаз, кофе ему!

За стеной радостно объявляли на двух языках, вот прозвучало после паузы звонкое — «Табити-Апи»! и после дежурных аплодисментов пошла музыка, их музыка. Ирена, — знала Даша, уже вышла на подиум, и строго смотря перед собой широкими карими глазами, понесла на долгом изгибистом теле ярчайшие облака переливающейся ткани — дома, в Москве, это было бы чересчур, а здесь — в самый раз. Сходи с ума, пой красками, танцуй контрастами, зрители хлопают, кивают одобрительно и, чем ярче и безумнее вещи, тем быстрее мелькают вспышки фотоаппаратов, лихорадочнее черкают в альбомах карандаши — рисуя и записывая, чтоб уже завтра на линиях местных фабричек начать выпускать точно такое, схватив на лету, на каждом показе. И все это знают. И ничего, не катастрофа.

— Да-ша! — грозно сказала Галка.

— Уже иду! — расплетая косу, Даша выплыла из-за ширмы. Натягивая шагами узкий подол, прошла мимо примолкнувших мужчин, что окружили зеленоватого лицом Мишу и села перед зеркалом. Девочка с расческой быстро занялась Дашиной головой. И переговорщики, поняв, наконец, иерархию команды, бросили Мишу и устремились к зеркалу, щедро улыбаясь Дашиной голой спине и стоящей радом Галке.

— Зоя, скажи, пожалуйста, им, все разговоры после показа. Тут подождут? Ну, пусть.

Помощница, кивая и расточая сахарные улыбки, перевела, обращаясь к делегации. Мужчины, расцветая не менее сладкими улыбками, закивали в ответ, складывая на прекрасно сшитых пиджаках короткие ручки. Забытый у вешалки Миша обиженно сопел, утирая лоб скомканной салфеткой. Насторожился, слушая щебетание Зои:

— Далия, Гарина, после показа мистер Хенг приглашает вас на ужин, в новый ресторан «Сифуд гарден плаза», где вы сможете попробовать…

— Я сейчас, — сдавленно сказал Миша, бросил стойку и быстрыми шагами устремился к туалету.

Даша поднялась, осматривая себя в зеркале. Галка подошла и встала рядом. Высокая похудевшая Даша, с длинными, аккуратно уложенными по плечам русыми прядями. И маленькая крепкая Галка, с привычно торчащими во все стороны завитками каштановых волос. Два года назад, обосновавшись на верхнем этаже «Орхидеи» они вместе решили — платья менять сколько угодно, но волосы не трогать. До времени Ч.

А когда оно наступит, поймут вместе.

Сейчас, слушая пульсирующие вздохи музыки, под которые выходили их модели на подиум, одна за другой, девочки смотрели в зеркало друг другу в глаза, как когда-то в маленькой мастерской, заполночь, одни.

«Кажется, вот оно?» — спросили Дашины серые глаза. И Галкины карие ответили — «кажется, да!».

— Галь. Мы успели…

— Пойдем.

Невысокие мужчины в безупречных костюмах расступились, пропуская их. Переговариваясь, смотрели узкими глазами, как две молодые женщины скрылись за углом декоративной стенки. И услышали, как зал накрыл голос, произнося на английском и китайском:

— «Табити-Апи»! Гарина И-ван-тси-на! Далия Ре-сина!

А потом раздались аплодисменты, на это раз — настоящие. Накатывали веселым прибоем, перекрывая музыку, стихали и снова возобновлялись.

Руководитель маленькой делегации сел, поправляя ярко-розовый галстук, сверкающий бриллиантовой крошкой, оглянулся на второго — в темно-сером костюме, но в бирюзового цвета крокодиловых туфлях. И, барабаня короткими пальцами по столу, стал ждать начала переговоров.

Через два часа, в ресторане, почти ослепнув от беспрерывных улыбок на лицах и шитых золотом драконов на стенах, Даша встала с красного диванчика, улыбаясь и кивая, пробралась меж красных столов за красный тяжелый занавес и, выйдя на огромный балкон, задрапированный красным бархатом, достала мобильник, радуясь, что он у нее — черный. Теплая темнота после свежего дыхания кондиционеров казалась плотной и стелилась по коже плеч, как мягкая ткань. Даша набрала номер, а веера пальмовых листьев за белой чертой балконных перил, кивая влажному ветру, то сверкали цветным глянцем, отражая неон, то клонились, утопая в темноте сада.

— Дани? Даничка! Ура! С нами заключили контракт, настоящий! Все получилось! Утром мы в парикмахерскую, приедем, не узнаешь! Мишка только отравился, дурак. Говорит, как увидел, чего ест, так и… ну что-что, личинки какие-то, салатик, говорит. Ты как? А Патрисий как? А вы скучаете?

Согревая дыханием теплый телефон, улыбалась, кивала, ахала, слушая. Перебивала, торопясь рассказать свое…

— Дани, я вас люблю. Нет, не на вы. Тебя и Патрисия.

В черном небе кидался из стороны в сторону влажный горячий ветер, и казалось, это он зажигает и гасит несметные огни, которые, как драконы, нарисованные золотом, серебром, киноварью, бирюзой, изумрудами, переполняли огромный четырнадцатимиллионный Гуанчжоу: летали над улицами, выстраивались вдоль хайвеев, рвались вверх над крышами пагод и монастырей, прижимались боками к стенам небоскребов. Распахивали сверкающие крылья над белыми лепестками этажей огромного выставочного комплекса. На одном из балконов, опоясывающем этаж, стояла Даша, держа около уха телефон. И, слушая, смотрела в горящую ночь, насыщая глаза. Вдыхала влажный ветер, вдруг поняв — он пришел с моря. Море тут, с ней. И это очень-очень правильно.

— Дани? — она отвела телефон от лица и включила громкую связь, — ты слышишь ветер, Дани?

— Слышу, — засмеялся в черной гладкой коробочке мужской голос.

Даша подошла к самым перилам и замолчала, вглядываясь в яркую, вспыхивающую огнями просторную ночь.

…Босая Даша в старых шортах, танцующая у гладильной доски. Даша в чужой квартире, где за дверями комнаты с упреком вздыхает чужая старая женщина. Даша, укутанная в дряхлый плед на продавленном диванчике под мигающей лампой. Даша в метро, глядит, как уезжает ее украденная сумочка. Даша с протянутой рукой в зябком зале Курского вокзала и — стихи (тут она рассмеялась и вытерла слезу со щеки, а от уголка глаза уже торопилась другая). Даша в заплеванном помещении вокзальной кутузки.

— Ты что примолкла?

Она тряхнула головой и снова ночь стала яркой, полной веерных листьев и всполохов. Сбоку от горизонта замигали огоньки летящего самолета, прошли по дуге и скрылись в громоздких ночных облаках.

Постучала ребром ладони по перилам, улыбнулась, сглатывая слезы, и шмыгнула.

— Дашка! Ты ревешь!

— Нет.

— Ревешь! Я слышу!

Она старательно затрясла головой, убеждая телефон в том, что вовсе и не ревет. И сказала сиплым от слез шепотом:

— Я, Данила, устала. Так устала, от счастья. Прям, спать хочу, — и уточнила поспешно, — с тобой спать.

— Я берегу тебе место. Возвращайся.

— Да…

Из-за алой бархатной шторы выступила Галка, поддерживая кончиками пальцев край узкого платья. Весело хмурясь, поманила, указывая на огромные часы смотрящие с фасада соседнего здания. Даша привычно заторопилась. Прижала к щеке телефон:

— Данечка, мне пора. Время, уже время.

И, остановясь в проеме, окуная горячее лицо в летучий лед кондиционированного воздуха, торжествующе сказала:

— А знаешь что? Мы ведь — успели! Все-все успели и сделали все, как надо!

— Так и будет, — пообещал ей любимый мужчина в телефонной трубке, — вот и Патрисий, он то же самое говорит. Вы всегда все успеете!