Ателье [СИ]

Глава 19. Бои не местного значения В которой жизнь показана с анатомической и членовредительской стороны: Элла грудью идет на приступ, соперники встречаются лицом к лицу, а после в ход идут руки и ноги, даже пластмассовые…

В среду опять выглянуло солнце, и не было его всего-то неделю, а казалось — вечность. Даша, сидя за машиной, поглядывала в окно, так часто, что Элла, наконец, встала рядом и, раздувая ноздри точеного носика, скандальным голосом заявила:

— Если ты и дальше будешь совать дорогую ткань, не глядя, оштрафую! Вычту из зарплаты.

Даша надавила педаль. Машинка взвыла, заглушая голос.

Элла злилась не зря. Приехав из Таиланда, она явилась в ателье, швырнула на стол раззолоченный диплом с подколотыми к нему фотографиями и ушла к телефону — дрожащим голосом созывать задушевных подружек. Народ сгрудился у стола, рассматривая бумажки и тихонько посмеиваясь. Галка утомленно улыбалась, мол ничего неожиданного. А Мишка даже вздохнул, жалеючи, глядя на Эллочкину напряженную спину, обтянутую тесным жакетиком под крокодила.

Диплом радостно сообщал, что дизайнер Элла Валентиновна Брыкалова заслужила высшие баллы на показе за две привезенные вещи. Платье «Поехали кататься», выполненное в ироническом русском стиле, и вечерний туалет «Роза в снежке». О шнурках и рюшах диплом деликатно умалчивал. Даша вспомнила, как они поздними вечерами, без удержу смеясь, шили это самое «Поехали кататься». И — получилось. На фотографиях сердитая Элла стояла рядом с двумя манекенщицами, наряженными в платья безымянного ателье, а фоном им была небольшая толпа аплодирующих зрителей.

— Я новости читала на сайте, — шепотом поделилась Алена, — там ей всякие дифирамбы поют, за вкус и смелость и вообще. Это они про наши вещи.

— Софочка! Ты мне нужна! — рыдающим голосом восклицала в телефон увенчанная дизайнерша.

Простить внезапной славы, заработанной не своей головой, она не могла. Зато могла отвлечься. И, уже без страдальческих ноток в голосе, закричала, вдохновляясь:

— Софа! А знаешь что? Вези сейчас своего художника, а? Я на курсы боди-арта записалась, ну так неимоверно креативно все! И у меня идея! Жду.

Через час любопытная Софочка явилась, таща за рукав нервного молодого человека с крупной не по размеру головы лысиной. Нехватку волос на темени возмещал длинный жидкий хвост на затылке и борода, заплетенная косичкой. Элла, оставив в покое Дашу, стрекотала, подскакивая к богемному юноше, шикала, прикладывая длинный острый палец к губам и, подозрительно оглядываясь, наконец, утащила гостей в холл, плотно прикрыв двери. Настя выглянула из раскроечной и закатила глаза, слушая суету. В холле смеялись, вскрикивали, хлопала дверка примерочной кабинки.

— Сколько энергии пропадает, — сказала Галка, не поднимая от работы кудлатой головы. А Даша снова посмотрела в окно. В кармане джинсов лежала свернутая пачка купюр и коробочка с серьгами и колечком. Она волновалась. Скорее бы все закончилось.

С деньгами получилось очень удачно. Поутру только набралась решимости попросить у Галки взаймы, как та, уведя ее в примерочную, достала потертый бумажник.

— Ты везучая, как черт, Дашка. Твой сексуально неуспокоенный Ефросиний оказывается, юрист и очень хороший. А главное — к нам со всем интересом. Это страховка, за нашу витрину. Прикинь, у нас покрали весь брак, а мы еще получили за это деньги!

И, отсчитав немалую сумму, добавила сокрушенно:

— Парочка таких краж, мы бы и самовыкупились. Тем более Элка от жадности в боковую витрину пластик поставила, абы как, его теперь кулаком выбить можно.

Даша с радостью приняла деньги, жалея лишь о том, что не сможет купить на них присмотренную для летчицкого шлема черную лайковую кожу. Но зато Олег оставит ее в покое.

— И, правда, кого высматриваешь? — Галка тоже подошла к окну.

— Я… — Даша вдруг увидела на фоне сетки-рабицы знакомый силуэт, освещенный зимним солнцем, и тут же в кармане рубашки запищал телефон.

— Потом, Галя. Хорошо?

Накидывая куртку, заторопилась к выходу. Но в холле остановилась, опешив от неожиданности. Новогодний донжуан Саша раскинулся в кресле, положив ногу на ногу, и постукивал ключами по глянцевому журналу. А тихая Оленька сидела, сложив на коленях худые ручки, и робко улыбалась Даше, как старой знакомой. Та покраснела, опуская глаза. Поздоровалась, огибая стол. Но из примерочной высунулась голова Эллы, — придерживая какие-то лоскуты на груди, патронесса поинтересовалась возбужденным голосом:

— Куда собралась? Не видишь, у тебя примерка!

— Элла… Валентиновна… я, мне покурить. Срочно.

— Издеваешься? — этот вопрос в последнее время сотрудники слышали все чаще. В кабинке слышалось шебуршание и смешки, изредка раздавался монотонный голос живописца.

— После примерки покуришь. Не заставляй клиентов ждать! — и, сменив злобную гримасу на умильную улыбку, хозяйка обратилась к Александру, — главное правило, клиент всегда на первом месте! Днем и ночью, в будни и праздники!

Даша нервно хихикнула. С новогодними праздниками Элла угадала. Телефон снова зазвонил.

— Элинька, краска же сохнет! — закричала за фанерной стенкой невидимая Софа. Голова Эллы немедленно скрылась в примерочной, а Даша заторопилась к двери, которая сама раскрылась ей навстречу. С деловым видом, держа перед собой большую лампу-вспышку с черной рукояткой, в мастерскую ввалился Данила в распахнутой дубленке.

— Я обещал фотосъемку. Вот, пришел, — фальшиво-бодро доложил всем.

— К-какую фотосъемку? — растерянная Даша попыталась сосчитать про себя количество мужчин, имеющих к ней отношение и вдруг оказавшихся в непосредственной близости.

Данила, будто услышав ее мысли, снимая с камеры чехол, зорко глянул на Сашу.

— Какую-какую… обычную. Фотограф я или кто?

Телефон в кармане замолчал и снова залился радостными трелями. Даша ткнула в кнопку и крикнула раздраженно:

— Да сейчас я! Сейчас!

Данила прижал камеру к дубленке и вопросительно посмотрел.

— Ты с кем это?

— Ни с кем.

И, протискиваясь мимо него к дверям, ласково попросила дрожащим голосом:

— Данечка. Данила Андреевич. Вы тут делайте съемку, а я на минуту.

— Стой! — грозным, как весенний мяв Патрисия голосом, крикнул Данила, хватая ее за край куртки. Даша вывернулась и побежала по гулкому вестибюлю, разбрасывая эхо шагов по серым стенам.

— Да-аньчик! — из кабинки, подбирая подол длинного балахона, вынырнула Элла, распространяя вокруг себя запах коньяка и почему-то краски, вцепилась в локоть Данилы длинными коготками и потащила его в мастерскую, щебеча на ходу:

— Иди, иди скорее в витрину! Миша! Немедленно сюда! Включай свет! Девочки! Ну-ка, быстренько! Аврал, штурм, у меня идея!

Она плотнее запахнула балахон и значительно улыбнулась Даниле:

— У меня — сюрпри-и-из! Девочки!

Миша вздохнул и покорно подошел на зов.

— Рекламный буклет, — выкрикивала Элла, озирая свое войско изрядно косящими глазами. — Название! Придумала название! «Элла Вэлла», суперское название… А… на… обложке!..

Приговаривая, толкала Данилу к лесенке у окна, а тот упирался, порываясь броситься за Дашей. Но вдруг увидел через задранные вверх жалюзи: вот она Даша, решительно идет по затоптанному снегу к высокой мужской фигуре. Элла тащила пленника мимо окон, Данила покорно шел, не сводя глаз со встречи на краю автостоянки. И подойдя к лесенке, сам устремился к распахнутым на улицу просторным стеклам. По-медвежьи двигая манекены и цепляя ботинками волны синего шелка, проскочил к витрине и, не обращая внимания на Эллу, вытянул шею, напряженно вглядываясь.

Даша, кутаясь в куртку, встала напротив Олега, глядя на освещенное зимним солнцем узкое породистое лицо. Тот усмехнулся с видом победителя, опустил руку с зажженной сигаретой.

— Привет, Дашута!

— На! — протянула ему коробочку.

Но Олег не взял. Пряча руки за спину, разглядывал пылающее лицо и сердитые глаза:

— А ты изменилась…

— Мне наплевать, что ты… Бери свои вещи и уходи.

Шагнула к нему, вытягивая руку с футляром. Олег отступил.

— Хоть бы спросила, как дела, Олежа? Помнишь, так называла? А еще — князь Ольгердт. Помнишь?

— Не помню. Мне пора. Начальница ждет!

— Эта что ли? — он посмотрел в витрину, где в ярком электрическом свете шевелились фигуры, — не ври. Она и не глядит. Мужик уставился на нас, а баба руками машет, болтает что-то. Что смотришь? — крикнул он вдруг.

Данила уперся ладонями в боковое стекло.

— Ну и рожа у козла. Чего пялится? Очередной, что ли? Уже прописал тебя в своей койке? А?

Даша швырнула коробку на снег под ноги Олегу и вытащила из тесного кармашка джинсов сложенную пачечку бумажек.

— Вот твои деньги. Видеть тебя не хочу больше!

— А мне поговорить надо.

— Ты уже много. Поговорил. По телефону. И ночью. Когда я звонила!

Олег польщенно улыбнулся, кивая.

— Ага, ревнуешь. Так я и думал, — и, сменив тон на более милостивый, продолжил:

— Ладно, Дашка. Повоспитывал немного и хватит. Я же мужчина. А ты… Место свое знать должна. Спрячь бабки. И серьги возьми. Я подарки обратно не беру.

Даша, тяжело дыша, сжимала в руке бумажки. Олег выбросил сигарету, сунул руки в карманы и горделиво выпрямился:

— Порезвилась и хватит. Собирай вещи, поедем.

Даша медленно опустила руку с деньгами. Смотрела на самодовольное лицо Олега и мысли комкались, как бумажки в потной руке. Она жила в мастерской, бездомная и несчастная, мучилась одиночеством и бессонницей на старом скрипучем диване, пряталась от вахтерш… плакала… А он ее, значит, просто воспитывал? Не веря услышанному, хрипло проговорила:

— Так ты меня простить пришел?

— Конечно! — величественно согласился Олег, — а ты и поверила, что я в ментовку? Эх ты… Неблагородно, Дашута. Ну ладно, так и быть, я тебя прощаю. За этого кота помойного тоже.

— Ах, за кота, — низким голосом произнесла Даша. Олег поднял с грязного снега коробочку, сверкнули на синем бархате длинные серьги. Вынув кольцо, встал на одно колено и, шутовски улыбаясь, крепко взял дашины пальцы.

— И чтоб не снимала. Ясно?

Даша, застыв, смотрела на смуглое лицо с темным румянцем на красивых скулах, на четкие яркие губы, изогнутые в красивой усмешке. За ее спиной в окнах белели блинами лиц и растопырками ладоней мастера. И, прислонясь к свежевставленному стеклу, стоящий в витрине Данила увидел, как Даша склоняет голову к красавчику, что упал перед ней на колено и держит за руку, сволочь. За руку! Надевает на палец блестящее колечко. А она — стоит себе…

— Да-аньчик! — раздался за спиной значительный голос Эллочки. Данила не повернулся.

— Сюрпри-и-изз, — капризно протянул голосок и вдруг цепкие руки схватили его за локти. Данила обернулся в бешенстве. И в ужасе попятился от полуобнаженной Эллочки, царским жестом сбросившей под ноги испачканный балахон. От пояса лосин до голых плеч креативная дизайнерша была размалевана красными разводами и зелеными кляксами, чернели поверх рисунка кривые буквы, уползая под грудь и в подмышки. Элла подбоченилась и, делая роковое лицо, пропела, наступая:

— А на обложке буду я, вся в боди-арте. Снимай скорее!

— Уйди, — шепотом попросил Данила, шаря рукой позади себя. Элла, дыша коньяком, которым добавляла себе творческой смелости, подступила вплотную.

— Снима-ай, а то вымажу! — и, хихикая, прижалась к Даниле крашеной грудью.

— Изыди, — неожиданно для себя заговорил Данила на старославянский манер. Рука его, путаясь в волнах шелка, ухватила что-то позади, и он изумлением посмотрел на белую пластмассовую ногу (запасливый Миша все же принес со склада кипу пластмассовой расчлененки и тайком от всех сложил ее на боковую полочку за драпировками). Держа ногу наперевес, Данила, спохватившись, повернулся к окну. Но Элла изыдеть не пожелала, и с хохотом роковой женщины вцепилась ему в спину. Отмахиваясь ногой, он зарычал, не отрывая глаз от Даши и ее кавалера. И, уворачиваясь от Эллы, вдавился в стекло.

— Ну что, — промурлыкал Олег, грея в руках Дашину руку с надетым колечком, — поехали, заяц?

И, не забывая поглядывать в сторону зрителей, медленно встал. Красиво привлек Дашу к себе, целясь поцелуем в губы.

— Да я!..

Даша хотела сказать. Нет, крикнуть. Ведь спать не могла, мучалась, было ей тошно и больно. А он, этот! Этот! Нет, не крикнуть — кинуться на него, с кулаками прям, вот сейчас…

Но не успела. С глухим пластмассовым треском из боковой витрины вывалился Данила, спланировал на куске прозрачного пластика в сугроб. И, размахивая рукой с зажатым в ней белым длинным предметом, выкарабкался, топча визжащее стекло. Оскальзываясь, давя пластик ботинками на длинные блестящие куски, выбрался из снега и рванулся к Олегу, опуская ему на голову — голую пластмассовую ногу от манекена.

— Нога! — заверещала в разбитой витрине Элла, напяливая на себя балахон, — милиция! Нога! Моя!

— Пошел на хуй! — грозно завопил Олег, падая на бок и откатываясь к сетке-рабице. За сеткой радостно и зло залаяли лохматые собаки, гремя жестяными мисками. Выглянул из разбитой дощатой хижины сторож, и быстро выбежал, на ходу надевая старый тулуп, остался смотреть, покрикивая на собак.

— Ты это кого? Послал? — хрипел Данила, наваливаясь на соперника, — козел…

Два неуклюжих от зимней одежды тела покатились, звеня сеткой и ударяясь о столбики. Сторож, приплясывая, на всякий случай грозно заорал. А из дверей подъезда, визжа, выскочила консьержка.

Даша ахнула, кинулась вслед за катящимся клубком, и, не разбирая, стала колотить по плечам и спинам кулаком с зажатыми в нем деньгами.

— Ес-ли ты еще раз… Сю-да, — приговаривал Данила, пиная Олега коленом под ребра, — к ней если хоть раз…

И замолчал на полуслове, получив удар в нос. Олег, тяжело дыша, вскочил, поднял ногу, целя ботинком в голову соперника. Даша налетела на него и повисла, цепляясь за плечи.

— Скотина! Не тронь!

Олег отшвырнул ее и тут же упал сам, когда Данила вцепился ему в ногу и дернул.

— Милиция! — верещала замотанная в балахон Элла, выбегая на крыльцо с рукой от манекена, — арестуйте!

Вслед за ней выскочил Саша и понесся к дерущимся, расшвыривая комья снега дорогими туфлями. Оленька на крыльце разрыдалась, ломая руки. Юбка, наметанная по бокам, сползала на худые коленки.

— Ага! — весело заорал Саша, врезаясь в пыхтящий клубок, и стал сажать удар за ударом, не слишком разбираясь, кому попадает. Олег завопил и откатился, придерживая ухо. Ящерицей отползая к кустам, вскочил и, прихрамывая, обежал подальше сопящих бойцов. За ним по снегу тянулась цепочка алых пятен. Оглянувшись на нее, Олег всхлипнул и, нагнувшись, подхватил раскрытую коробочку, зашарил по снегу, разыскивая выпавшую сережку.

— Придурки. Козлы. Да пошла ты… Дура!

Выкрикивая, запихивал в карман фамильные драгоценности. Данила, отцепившись от повисшего на нем Саши, в два прыжка настиг его и повалил наземь.

— Ду-ра?

Вопрос сопроводил еще один удар, и Олег снова свалился на снег, прикрывая голову руками. Коробочка упала рядом. Данила выпрямился, хрипло дыша и, оглядывая поле боя налитыми кровью глазами, проревел что-то нечленораздельное.

— Щас бить себя кулаком. В грудь, — взволновалась Алена у окна, — я в телевизоре видела. Бибиси, про горилл.

— Я! Я тоже! — подскакивая среди швейных машин, закричал Миша и благоразумно добавил, торопясь к выходу, — пока ментов нет.

Но вместо милиции к битве подоспела Эллочка, беспорядочно размахивая пластмассовой рукой.

— Сволочи! Моя витрина! Вы мне! Заплатите!

Пластмассовая рука треснула Данилу по спине и, пискнув, воительница свалилась, когда он, отмахиваясь, как от комара, попал ей по щеке разбитой в кровь ладонью. Саша, снова радостно зарычав, кинулся на помощь даме, летя по воздуху наискосок, как супермен. И Данила пал рядом с Эллой, вырубленный, наконец, мощным ударом в челюсть.

Подбежавшая Даша бросилась на коленки, подхватывая голову своего героя.

— Дани? Даничка! Ой, Данилушка мой, ы-ы-ы, — по-бабьи запричитала в лицо с обморочно закрытыми глазами.

— Так ему и надо, — сидя поодаль и осторожно крутя головой, отозвался Олег. Даша немедленно прекратила крик и выпрямилась. Олег замолчал и на всякий случай отполз подальше. Не вставая, сжал коробку в грязной руке, и с ненавистью глядя на Дашу, хрипло выругался.

— Да заткнись уже, — велел Саша. Он стоял, покачиваясь, рядом всхлипывала Оленька в сползающей юбке.

Под разноголосый лай собак и улюлюканье ушибленного в капот случайного автомобиля, от крыльца бежал опоздавший Миша, таща аптечку, в которой мирно доживали свой век таблетки анальгина и зеленка. За ним неслись остальные зрители в наспех наброшенных куртках и пальто.

Данила захрипел и откашлялся, приходя в себя.

— Я тебя… — начал было снова, ворочая заплывшим глазом в поисках врага. Но Даша, убедившись, что возлюбленный жив, приказала:

— Все уже. Сиди.

— Вы мне заплатите, — прорыдала Эллочка, опираясь на Мишину руку, — о-о-о, за все заплатите! За витрину, и ногу, и, и…

Даша подбежала к сидящему на снегу Олегу. Нагнувшись, выдернула из его руки злополучную коробку.

— Эй! Это мое! — закричал несостоявшийся жених, сердито глядя вслед.

— Перебьешься, — ответила, не оборачиваясь. И, подойдя к Элле, сунула той футляр, сорвала с пальца колечко.

— Это за витрину. И вот еще, — разжала кулак с комком бумажек, — хватит?

— Ты уволена, — прошипела хозяйка.

Но та уже бежала к Даниле, рядом с которым Настя трясла над комком ваты пузырек с зеленкой.

— Вы все уволены! — Элла взмахнула пластмассовой рукой, на которой поубавилось целых пальцев и, поддерживаемая сострадательным Мишей, побрела к подъезду. На крыльце, теряя шлепанцы, подпрыгивала счастливая консьержка.

— После недели моды — хоть сто раз, — хмуро сказала вдогонку Галка, — без нас ты все равно никуда.

Данила постоял, покачиваясь. Освободился от дашиных рук.

— Я сам.

И пошел к Саше. Тот, улыбаясь разбитым лицом, с удовольствием подставлял его Оленьке, которая, роняя слезы, бережно стирала кровь кружевным платочком. Увидев Данилу, заступила мужа, вытягивая перед собой слабые руки, крикнула дрожащим голоском:

— Не смей!

Но Саша, отодвинув жену, шагнул навстречу. Несколько секунд они стояли, рассматривая друг друга. У Данилы стремительно вспухала щека, глаз совсем закрылся, а ссадина около уха кровоточила, пачкая плечо. У Саши багровел рубец на лбу, одно ухо было изрядно больше другого. Подняв руку, он посмотрел на свои разбитые костяшки. Потом на Данилу. Снова на руку. И, рассмеявшись, протянул ее.

— Ну, чё?

— Ну… — Данила оглянулся на Дашу. Та разглядывала его ссадины, страдальчески сведя темные брови, и, кажется, не очень понимала, о чем они говорят.

Данила протянул свою руку недавнему сопернику и оба заржали, как два жеребца, свободно и громко, откидывая головы.

— Пошли, что ли? — оглянувшись, Данила прижал Дашу к себе. Тесной небольшой толпой они двинулись к подъезду, оставив Олега сидеть на грязном, запятнанном кровью снегу.

Только Миша, отведя Эллочку, вернулся, подскакивая, и, возвышаясь над поверженным врагом, уставил на него палец:

— И дорогу забудь! Понял, ты? Олень… комолый!

Когда ввалились в мастерскую, Эллочка уже схватила ключи от машины, стеная, сунула руки в рукава модной шубки и простучала каблуками к выходу, ни на кого не глядя. За ней следом торопились растерянная Софа и витающий в облаках богемный художник, оставшийся не представленным.

— Чай? — спросила Галка, звякая крышкой старого электрического чайника, — Дарья, умойся и примерку-то, закончи.

Даша молча потянула Данилу за рукав к умывальнику. Настя с Аленой ползали у окна, щелкая задвижками — из разбитой витрины тянуло холодом.

Нагнувшись над раковиной, Данила послушно поворачивал голову, пока Даша бережно, набирая в горсть теплой воды, смывала с распухшего лица кровь и грязь. Отплевываясь, спросил:

— Ты этой крокодилице деньги отдала? Много?

— Да все. Плевать. Только на продукты теперь не будет, и Патрисию опилок надо купить.

— Я как увидел, что он перед тобой, на колено. Ну и…

— И что?

— Я подумал. Кольцо, то се… А вдруг ты сейчас — к нему. Там квартира все же. И была ведь любовь.

— Дани, я сейчас тебе добавлю. К синякам.

Ее вдруг затрясло и, прислоняясь к холодному кафелю, Даша заплакала навзрыд. Вытирала лицо мокрыми руками, оставляя на щеках грязные разводы.

— Ты чего? Ну, глупая. Что такое?

— А думаешь, приятно? Смотреть как вы, ты. Там, на снегу…

Данила, морщась, вытер лицо полотенцем.

— Жалеешь его, да?

Даша, прерывисто вздыхая, посмотрела с упреком.

— Жалею, конечно. Что все так — нелепо. Что он оказался козел. А ты подумал, я прям убегу с ним, а тебя брошу?

— Ну, мало ли…

Она забрала испачканное полотенце и вытерла слезы. Все еще всхлипывая, уточнила:

— В стекло кинулся, дурак. Ведь порезаться мог!

— Не, это ж пластик. И я перед собой ногу держал.

— Господи, Дани…

Он пригладил торчащие волосы и согласился скромно:

— Я умный.

Когда выходили из умывальной, снова спросил:

— Все деньги отдала? Из-за меня?

Потом пили чай. Оленька не сводила с мужа встревоженных глаз и время от времени вытирала слезы. Саша, упоенный недавней битвой, сверкая глазами, пустился в долгий рассказ о том, как в Рязани они ходили драться на соседнюю улицу, какие железные правила соблюдали и какими приемами пользовались. А Данила поглядывал на нервно смеющуюся Дашу и, удивленно вскидывая распухшую бровь, что-то свое соображал, опаздывая смеяться вместе со всеми.