Ателье [СИ]

Глава 8. Консультация на выезде В которой Даша знакомится с новой заказчицей и новым для себя образом жизни, не слишком мирно говорит по телефону и кое-что новое о себе понимает

За работой полюбить Москву Даша никак не успевала и маялась за это виной. Когда только приехала из Южноморска, — боялась всего, старалась выходить только с Олегом, и их прогулки казались ей картинками с конфетных фантиков — она увидела Красную площадь, собор Василия Блаженного, Москву-реку, и огромную фигуру Петра над ней. Увидела московские вокзалы и несколько музеев. Это был интересно, но живым город не делало. Несколько раз, когда уже перестала бояться милиции (а сперва ей все казалось, что каждый кинется, чтоб ее, Дашину, регистрацию проверить), — она выходила на случайной станции метро, чтоб пойти, куда глаза глядят и найти другую Москву — настоящую. Но наверху, куда через стеклянные размашистые двери выплевывал ее колготящий вестибюль, все было пыльным и серым, мчались машины, такие громкие, что хоть кричи — никто не услышит. И можно было идти полчаса, а настоящей Москвы все не было. Признавать же настоящей Москвой серую суету Даша наотрез отказывалась.

Когда устроилась на работу в ателье, узнала еще одну Москву. Ту, которую называла «куски». Каждому работающему горожанину полагался свой кусок: дорога до станции, дорога в метро или в электричке, дорога в автобусе. И окрестности: дома, где живешь и работы, где работаешь.

Отправляясь из квартиры Олега по утрам в ателье, Даша считала, что ей повезло. Со станции Нагатинская она ехала под землей и выгружалась на Преображенской. Там было неплохо. Можно было подняться в гущу жилых домов, где много деревьев, или к белым корпусам каких-то офисов, что все время меняли вывески и таблички — перед ними скакал, крутя бешеную воду, абстрактный фонтан. А можно было выскочить к небольшому рынку, лихорадочно изобильному, как все рынки столицы. От метро к ателье — три остановки на троллейбусе, но Даша бежала пешком, чтоб не завязывался жирок на боках. Уходила от дороги за дома и шла по дворам многоэтажек, через месяц зная, где какое дерево растет, где асфальт проломлен, а где детская площадка с забавными деревянными фигурами.

На подходе к ателье радовалась Преображенскому кладбищу — маленькому и старому, закрытому огромными деревьями. Если пройти дорожками, то даже машин почти не слышно. А у самого дома, громадной белой сороконожкой ползущего вдоль шоссе, обязательно останавливалась, чтоб посмотреть на парк Сокольники, раскинувшийся за бизнес-центром «Орхидея».

Иногда раздражало, что ее кусок — один из великого множества, получается, самой Москвы она так и не знает. Но потом пришла мысль, простая. Ведь если в Москве живут десять миллионов человек, а в Южноморске — сто тысяч, то сколько же южноморсков можно разместить на территории столицы? И ей стало спокойнее. Ведь живя у моря, не убивалась она, что мало знает десяток окрестных городов. Значит, Москва кусками — это нормально. Так думала, торопясь в ателье, и обещала себе, что уж по выходным обязательно будет ходить с Олегом по музеям и театрам, следить, кто приезжает с концертами, и да — хорошо бы на симфонический оркестр попасть, совсем настоящий. А еще подмосковные усадьбы и парки. А еще…

Но суббота была занята срочными заказами, а по воскресеньям — постирать и прибраться, что-то приготовить и привести себя в порядок.

Еще одну Москву — магазинную, она узнала, уже бегая с Галкой по тряпошным складам и торговым центрам. Иногда, посреди охоты, перекидывая баул, набитый драгоценными трофеями, из одной руки в другую, Галка вдруг говорила, рассматривая афишу:

— О! В Манеже выставка моды, Англия. Забежим?

И они забегали, оставив баулы в гардеробной, с независимым видом проходили в помпезные залы, в своих пыльных кроссовках и потрепанных джинсах (Галку это угнетало намного больше, чем Дашу), разглядывали манекены. Или японские гравюры. Или — изогнутые мечи и парчовые халаты в музее Востока. Или фотографии Дианы Арбус. Даша подозревала, что до ее появления Галке забегать в такие места было не с кем, и радовалась счастливому совпадению интересов.

Была еще Москва бутиков и огромных торговых центров, ее Даша знала совсем плохо — не те доходы. Ее деньги зарабатывались с таким трудом, что чашечка эспрессо в пафосной кофейне — месте отдохновения в Москве бутиковой, казалась кощунством.

— У нас, Даш, горбатая работа, — говорила ей Галка, — пока брендом не станем, так и будем гнутые сидеть за машинками.

А потом они снова начинали спорить — можно ли этот самый бренд этим самым горбом заработать…

Дом в Печатниках, куда они приехали с Александром, указательным пальцем упирался в черное небо, дырявя его квадратиками желтых окон.

Припарковав машину, Саша повел Дарью в супермаркет, стеклянно светивший посреди хрусткого света фонарей, и, поставив в теплом углу, побежал в толпу. Даша, переминаясь в тесноватых сапожках, смотрела, как мелькает его коротко стриженая голова над откинутым капюшоном. Иногда Саша оглядывался и, найдя ее глазами, улыбался.

Вывернулся из толпы, неся в руке бутылку шампанского и большой аляповатый букет с золотой пудрой поверх цветов и серпантином на обертке.

В лифте молчали, Даша волновалась. Пока он не сказал:

— Хозяйка тоже с югов приехала, года три назад. Юрик ей купил квартирку. Однушку.

И Даше стало немного полегче. Может, свой человек? Может, найдут общий язык…

Распахнув двери, хозяйка близоруко сощурилась, разглядывая гостей и одновременно выпевая:

— Ах, какие гости! Саша, давно не был, ну что же ты…

В тесной прихожей подставила щеку и кокетливо рассмеялась, когда Саша быстро клюнув ее поцелуем, отклонился от объятий. Радушно улыбаясь Даше, внимательно рассмотрела меховое пальтишко, оценила юбку и прошлась взглядом по длинным, затянутым в колготки ногам. Указала на тапочки с розовым мехом и пошла перед гостями:

— Тут ванна, не совмещенная, кстати. Сюда — туалет. А тут встроенный шкаф. Там — кухня. Наверху — антресоли. Очень удобные.

Даша шаркала тапками по натертым полам. Кивала в переливающийся по зыбкой спине шелк японского халатика. Хмыкнула про себя словам насчет антресолей — так говорит, вроде Даша жить на них собралась.

— В комнате балкон, а в кухне — лоджия, очень удобно. Пока еще не морозы, я там капусту держала, от мамы привезла.

Зайдя в комнату, хозяйка встала, выжидательно глядя на Дашу в дверях. Саша протопал куда-то мимо, на кухню, наверное.

Комната была квадратна и почти пуста. Огромная кровать, трехспальная, не меньше, прикинула Даша. К стене прилепился шкаф-купе, и у окна отражало женские фигуры роскошное тройное зеркало, заставленное флакончиками, баночками и коробочками.

Даша топталась, не заходя, потому что непонятно ей было — куда тут, в этой комнате идти? Разве что сходу прыгать на кровать.

— Меня зовут Натали, — спохватилась хозяйка, не убирая с лица медом текущую улыбку, — можно просто Ли.

— А я Даша.

— Саша рассказывал… — конец фразы многозначительно повис в теплом воздухе — под потолком красовалась установка климат-контроля, огромная, как холодильник и роскошная, как свадебный мерседес.

Даша кивнула. Натали была высокой, примерно ее возраста, тщательно стриженые пепельные кудри открывали ушки с маленькими сверкающими сережками. Широкоплечая, крупная в бедрах. А кожа рук и шеи светилась, как мягкое матовое серебро. Свежее ухоженное лицо казалось пленочкой, наклеенной на ту Натали, которая проявится лет через двадцать — с глазами-щелками, слишком широкими скулами и бледными мягкими губами. А может ее, эту вторую, видела только Даша.

В Южноморске средней паршивости была бы девочка, а тут — дива, — украдкой рассмотрев хозяйку, вынесла Даша вердикт. Впрочем, лунная кожа ей нравилась и колеблющаяся походка, от которой все тело волновалось под тонким шелком — тоже.

— Пойдем, Даша, на кухню. Там у меня уютно и кофе Санечка сварит, он знаешь, какой варит кофе, м-м-м…

Подхватила Дашу под руку, прижимаясь к ней грудью, и поволокла в коридор, бережно поддерживая. Видимо, решив, что у гостьи ноги подгибаются от роскоши увиденного. В кухне Саша по-хозяйски суетился возле плиты с зализанной темным стеклом поверхностью. Да все в этой кухне было таким современным и дорогим, что Даша снова затосковала, пролезая по деревянной лавке в самый угол. Она всегда, приходя в новые места, первым делом выбирала для себя временное убежище — самый уютный уголок и занимала его сразу же. По-другому не могла.

Оказавшись между столом и стального цвета холодильником, уходящим под потолок, Даша почувствовала себя лучше. И, похоже, ничье любимое место не заняла — хозяйка восседала во главе стола, посреди кухни, Саша кинул на угловой табурет принесенную газету и ходил вдоль плиты, доставая из шкафчика банку с кофе, турку и ложечки. Натали, оглядываясь, смеялась и, болтая, откидывалась назад, чтоб прислониться спиной к его боку. Саша покачивал головой и улыбался Даше извинительно.

— Ой, мне Саша когда сказал, что ты тоже из Крыма, я так обрадовалась. Тут у меня есть подруги, но разве же они поймут, что такое хамса, например, или скумбрии нажарить целую сковороду, правда же, Даш?

— Наверное…

— Вот Леночка. Она директор модельного агентства. Хорошая девочка, но тупа-ая! — Натали закатила бледно-голубые глаза.

— Иришка мне нравится, у нее фирма косметическая, но она вечно занята, я ей звоню, Ирка поехали кофе пить, в новую «Шоколадницу», а у нее вечно всякие презентации и прочая хрень. Даже поехать в «Ашан» мне не с кем!

— А Юрик что ж? — от плиты шел горячий запах свежего кофе. Натали снова откинулась назад и чуть не упала, когда Саша вывернулся, отступив:

— Лишка, не буянь, у меня кипяток.

— Мне ску-у-учно, — капризно протянула Натали, выставила в сторону голую ногу, — вот сейчас споткнешься, будет тебе кипяток.

— Это тебе будет кипяток, глупая.

Очень стройный, с развернутыми широкими плечами под белой, похрустывающей даже на вид, рубашкой, Саша ловко поворачивал турку, подхватывая другой рукой склянку со специями и пошевеливая пальцами, всыпал щепотку чего-то пахучего, отставлял, брал другую. Турка попискивала, скользя по стеклянной плите. А Саша приподнимал, снова ставил, ждал, когда над блестящим краем покажется шапка коричневой пенки, и опять убирал, будто играл с плитой в какую-то игру.

Натали, задумавшись над словом «глупая», поморгала загнутыми ресницами и, убрав ногу, обратилась к Даше:

— А ты что кончала?

— Я? Я реставратор.

— Вуз какой? Я в Симфе училась, сейчас та-ак жалею, что не уехала вовремя в МГУ. Крымские вузы это же просто смешно. Никакого престижа.

И она выжидательно уставилась на гостью, не забывая рассматривать ее лицо и волосы.

— Я не училась в вузе. Я… у нас семинары были, из киевской академии приезжали мастера, учили нас и потом давали допуск на реставрацию. Это называется — государственный реставратор. Имею доступ к работе с музейными экспонатами.

— Н-да? — Натали минуту подумала, не зная, как отнестись к тому, что Даша не только без престижного высшего, но как бы и вообще без него, — ну диплом-то у тебя есть? О высшем?

— У меня диплом реставратора. Государственного.

— Н-да?

В наступившем молчании Даша подумала, что попала в сказку. Про белого бычка. Натали ее раздражала. Раздражали ужимки и жесты, светлые бараньи глаза, взгляд которых хотелось прихлопнуть на щеке, будто это комар. И дурацкие вопросы. Вроде собеседование какое-то.

Когда раздался пронзительный звонок в коридоре, ей стало легче. Пусть уже придет поминаемый несколько раз Юрик, встряхнет тягостную ситуацию. И Натали наконец, перестанет прислоняться к Александру. Не то чтобы Даша ревновала, но уж вовсе непонятно, что делать и как реагировать.

Упираясь в стол кончиками пальцев, хозяйка встала, постаравшись сделать это как можно изящнее. И ушла открывать дверь.

— Я эту квартиру снимал, — поведал Саша, — у знакомых. А потом Юрик купил, для Наташки. Так что я тут много времени провел, пока сделка готовилась. Юрика свел с хозяевами, то се.

— То се мне особенно нравится, — сказала Даша.

— Это? Не-е-ет! — он повернулся, будто танцевальное па сделал, и ловко разлил кофе в четыре маленьких чашки, — у нее просто характер такой, чтоб все мужики были сперва ее, а потом уж — других женщин. И ей хватает вот этого — слова, ужимочки.

Он понизил голос, садясь:

— Она зависит от Юрки. Работу вроде ищет, но он не сильно-то хочет…

И, привстав, закричал:

— Юрка, мужик, ну, привет, брат!

Даша из своего угла оторопело разглядывала мужика-брата Юрку. Лет не меньше пятидесяти, низенький, плотный, с лысой головой и невидными бровями над темными пуговицами глаз, он вошел немного боком, быстро перебирая короткими ножками, на вытянутых руках неся разваливающийся бумажный сверток.

— Здравствуйте! Наточка, дай доску, я тут тебе — рыбки. Ехал и вспомнил, любишь ведь.

Натали маячила за Юриковой спиной, мелькая пепельными кудрями то сверху, то по бокам и все что-то говорила-говорила мурлыкающим голосом. Принюхавшись, закричала радостно:

— Скумбрия! Даша, смотри, смотри, Юрик нам с тобой — копченой рыбы привез!

Юрик положил сверток на доску, которую Натали водрузила на подоконник, и сел, смущенно улыбаясь. Хозяйка, навалившись ему на спину, разместила шелковые груди по бокам головы и поцеловала блестящую лысину.

— Ты мой котик. Внимательный такой!

Котик покряхтывал и вытирал маленькие руки салфеткой.

— Кофе? Девочки? — Саша занял свой угловой табурет. Рыба с подоконника пахла страстно и значительно, будто там, за окном — рыбцех на морском берегу. Но там была черная зима и яркие огни.

— Кофе, а потом мы с Дашенькой матерьялы посмотрим, Юрик, ты рыбу на стол, там в холодильнике есть батон и всякая зелень, — Натали крутилась по кухне, встряхивая кудрями, держала на отлете чашечку, подносила ко рту, топыря пальчик и отпивая, снова тарахтела. Юрик, оглядываясь, жмурился от удовольствия.

— Ты кушала, детка? — спросил заботливо. Наташа сунула чашку в мойку и уже от двери замахала Даше рукой:

— Потом, потом!

Слегка оглушенная суетой Даша выбралась из угла. В комнате села на постель, повинуясь жесту хозяйки. А та, раскрыв шкаф, вытаскивала и толкала по паркету к ее ногам пузатые фирменные пакеты.

— Это из Милана. А тут — парижское всякое тряпье. Ой, Даш, я такая тряпичница. Юрик мне говорит, ну куда столько, а я как увижу и остановиться не могу никак. И знаешь, другие бегают по бутикам покупают платья, курточки всякие, сумки. Это все есть, но матерьяльчики — как не взять. Люблю я шиться. Еще дома любила.

Распотрошив пакет, потянула из него голубую ленту с металлическим блеском, прижала к груди.

— Смотри, прелесть какая!

Кинула Даше на колени, достала кусок жесткой парчи бронзового цвета. По ткани распускались невиданные цветы, райские птицы, вытканные из блестящей бронзы, топырили острые крылья.

— Это жакет, может, будет, да? Я хочу свою фирму открыть, Юрик сделает, обещал, документы все, офис снимет. О-бо-жжа-ю деловые костюмы! Тут узко, а юбка вот такая — и она чиркнула ребром ладони чуть пониже лобка.

— Прикинь, все сидят, пашут и тут я такая, тададам, вхожу, в костю-юме, с блокно-отом. Нет, с лаптопом ма-асеньким.

— А какую фирму? — Даша гладила рукой жесткие волны парчи, зарывала пальцы в мягкий ворох черного шифона.

— Ну… может ювелирку буду возить из Голландии. Или мейк-ап-студию открою.

— А специальность у тебя какая?

— А? А-а-а… диплом по ландшафтной архитектуре.

— Так может студию ландшафтного дизайна?

Натали распустила пояс халата и уронила его на пол. Осталась в маленьких трусиках черного кружева. Обмотала вокруг талии кусок белого трикотажа и кинула край на плечо.

— Не. Там надо по паркам ноги ломать, что я бабка на огороде, что ли? Мне огородов и дома хватило. И связи у Юрика в других сферах.

— Ясно…

— Даш, — она подошла, волоча за собой край полупрозрачного полотна. Села, щуря близорукие глаза. И вздохнула тихонько.

— Я тебе одну вещь скажу… я так давно хотела и вот не знаю, может и поздно уже. Только ты не смейся. Ладно?

— Ладно, — осторожно сказала Даша, ожидая откровения.

— Я, еще, когда в поселке своем жила, я хотела…

Она замялась и, нагнувшись, потащила из пакета еще один отрез — бежевый, с изысканно прописанными по бледному фону иероглифами. Положила на колени и разгладила ткань ухоженной белой рукой. Даша сочувственно следила за движениями.

— Хотела, чтоб у меня был такой комбинезончик, цельный, с открытой спиной. Вечерний. И проймы американские. Вот я купила, для него специально, в Афинах. Как думаешь, такую модель еще можно? Не будет смешно? А то скажут… А мне так хочется, прям до слез. Лет семь о нем мечтаю.

И сбоку заглянула Даше в лицо, моргая ресницами. Такая ранимая и беззащитная — подумала Даша, вот щас зарыдать, прижать к груди, утешить, показать новые горизонты, небо в алмазах… И сказала бодро:

— Самое оно будет. Сейчас в моде восточный стиль, все шьют шальвары всякие, а если сделать такой комбинезон, чтоб штанишки с напуском на босоножки, каблук тонкий высокий, то все ахнут и умрут. На месте.

— Правда? — в голубых глазах засияло счастье.

Ах, как мы со стороны выглядим, подумала Даша. Можно снимать кино, трагедию, конечно. Взлет чувств и катарсис.

— Конечно! (вот те крест!)

— Ну, давай, давай ты мерки снимешь, сейчас прямо! — выпутываясь из драгоценных ворохов, Натали трещала над Дашиной головой. О своем поселке (мама говорит, ты его привези, зятя, а куда я привезу? В Семисотку? Да у него тачка застрянет в навозе), о поездках за границу (а там фонтан, Треви который. Я думала, пройдем и обратно, а он меня, как стал таскать, а у меня пальто до полу с ламой, и каблучищи двенадцать сантиметров, через два часа уже все ненавидела), о Саше-балеруне (они с Юриком большие друзья, женился на этой своей мышильде, теперь она таскается за ним везде…)

Даша захлестывала сантиметровой лентой талию, обмеряла грудь с бледными сосками, которую Натали выставляла вперед, распрямляя плечи. А ведь пойдет ей этот комбез, еще и как пойдет. Походка хороша, как раз для таких шелков с переливами. И, крутя Наташу, проводя руками по талии и бокам, увлекаясь, заговорила:

— Петлей сделаем лямку, широкую, с мягкой драпировкой, чтоб вырез тоже был глубокий и драпированный. Проймы глубокие, вон грудь какая — лифчика не надо.

— Да, — скромно согласилась Натали.

— А тут, на бедрах, где немножко целлюлита, чуть свободнее сделаем, чтоб визуально уменьшить объемы…

— Какие объемы? — Наташин голос ощутимо похолодел. Она вывернулась из Дашиных рук и направилась к зеркалу, оглядела бока.

— Ну, ты же хочешь, чтоб на пять с плюсом. Мы и сделаем на пять. А мелкие недостатки, они у всех есть.

— Нет у меня целлюлита! — в голосе прорезались скандальные нотки.

— Нет, конечно, — согласилась Даша, — давай, длину отметим и все.

Натали выпрямилась и, повесив руки, со скучающим видом ждала, когда Даша закончит. В дверь заглянул Юрик, блестя лысиной.

— Рыбка на столе, красотки мои. Саша салатик сварганил. Ждем.

Наташа со скорбным лицом накинула халатик, затянула широкий пояс. Еще раз оглядела себя в зеркале, поднимая недоуменно светлые брови. Целлюлит? Какой еще целлюлит, тоже мне… — читалось на недовольном лице. Даша сложила блокнотик в рюкзачок. И вдруг, подсвечивая распахнутое нутро, в рюкзаке запиликал мобильник.

— Ну, идем?

— Я сейчас. Поговорю только, — она вынула телефон, мрачно глядя на номер, высветившийся на экране, села на вороха тканей. Дождалась, когда Наташа скроется и из кухни раздастся ее чирикающий голосок. Нажала кнопку.

— Что ты хочешь, Олег?

Не самый новый, маленький телефончик (Олег отдал ей, когда купил себе очередную навороченную игрушку) уютно лежал в Дашиной руке, теплый, и экран светился мягким голубым светом.

— Ты меня слушаешь?

Она вздохнула и прижала телефон к уху.

— Да…

— Ты не дала мне договорить, в последний раз.

— А, отправил подальше новую пассию? Голос у тебя совсем другой, без нее, — храбрый.

Даша разглядывала розовые шторы, подобранные атласными лентами. Между ними в промежутке чернела полоса заоконной ночи.

— Какую это? А. Неважно. Я о тебе. Ты, Дарья, оказалась вовсе не такой, какой я думал. Я-то думал, ты…

Она плавно отвела мобильник от уха, чтоб слова не втыкались в мозг острыми булавками. Все равно, упиваясь собственным красноречием, Олег лишь снова перечислял свои несостоявшиеся надежды, — в крахе которых кто виноват? Правильно, Даша виновата. Сколько раз она слышала эти слова, поставленные в одном и том же порядке. Сперва пыталась возражать, оправдываться, потом упрекала сама, не столько стараясь дать сдачи, сколько донести до Олега мысль — нельзя сдаваться, надо принять разочарования и недостатки, не только ее, но и собственные. Попробовать справиться, вместе.

Но лишь новые упреки в ответ. И лицо у Олега становилось деревянным, будто он обязан договорить до конца, отчитаться перед кем-то.

— Еще этот кот, — пропищала трубка, и Даша крепче прижала ее к уху.

— А что кот? Что?

— Только последняя дура может сменять человека на кота! Своего мужчину — на какого-то сраного облезлого кота! Какого черта ты его притащила?

— Он не облезлый! И ему некуда было. А ты его выкинул, на мороз прямо, пока я на работе!

— Все играешься в ляльки!

— Слушай, чего тебе надо? Я тебя что, обокрала? Забрала кота и ушла. А ты завел себе новую, почти сразу. Что ты хочешь? Чтоб я вернулась?

— Я?

Телефон замолчал, и у Даши вдруг сбилось дыхание. Вот сейчас он скажет, как сильно любит и пусть они с Патрисием возвращаются. Из этой дурацкой однушки с кроватью-сексодромом, подальше от суетливого Юрика и трескучей Натали. От Саши, купающегося в любви к себе. Плохо конечно, что Патрисий уже совсем родной, и она его никому не отдаст теперь. Нет, хорошо. В старой квартире с высокими потолками и огромными коридорами — пять комнат. Мать — величественная старуха с брезгливо поджатыми губами, вечно накрашенными багровой помадой. Да брат, который приезжает раз в месяц, когда появляется в Москве по работе. Олег поймет, что Патрисий не займет много места и никого не объест…

— Я… — повторил Олег.

На Дашино плечо легла теплая рука. И мужской голос, у самого уха с телефоном произнес:

— Дашенька, все готово. Пойдем, милая.

Рука с плеча исчезла. Даша медленно обернулась, не отрывая от щеки телефон. Саша, идя к двери, подмигнул.

— Я сейчас, — машинально ответила она. Из кухни донеслись веселые голоса и Наташин смех. Даша подавила желание подбежать к дверям, держа телефон в вытянутой руке, чтоб Олег услышал — там много людей, она не одна с этим уверенным мужским голосом.

— Вот, значит, как…

— Олег, я…

— Заткнись. Я-то думал, ждешь и волнуешься. Думал, у нас… Ну, что же. Ты сама решила.

— Я? — она вскочила, сбрасывая с колен дорогие ткани, волнами стекающие на паркет.

— Я решила? Да как ты смеешь, ты, клоун! Все наизнанку, вы-, вывер-нул!

— Давай, устрой истерику! Я ими сыт по горло.

— А знаешь что?

— Ну, что? Что?

— А пошел ты…

Щека стала ледяной, и Даша мельком подумала — телефон примерзнет. Надо бы дать отбой, но ей вдруг захотелось услышать ответ. Никогда раньше не грубила она Олегу. Снова начнет орать и упрекать, точно. Ну и пусть.

— Мне придется принять меры, — голос в трубке был таким же деревянным, каким помнилось Даше олегово лицо.

— Ты украла кое-какие фамильные ценности, не думаю, что остановишься на этом.

Даша медленно подняла руку, коснулась маленькой сережки старинной работы.

— Ты же, мне. Ты сказал, что мама твоя так хотела. И отдал. И кольцо.

— Вот-вот. И кольцо. Ты знаешь адрес, и даже ключ унесла с собой предусмотрительно, так что мы пишем заявление в милицию. И регистрации у тебя, наверняка, до сих пор нет. А работаешь все там же, у этой ненормальной? Жди, лапочка.

Телефон замолчал, экран погас. Даша опустила его на колени. Снова подняла руки, касаясь мочек ушей. На безымянном пальце мигнуло колечко — тонкое, витое, с переливчатым серым опалом. Олег говорил — в цвет ее глаз. Она радовалась и, видя, как он гордится, специально для него — ахала.

Даша встала и подошла к зеркалу. Отразилась на фоне бежевой стены, высокая, в короткой юбке медового цвета с черными зигзагами. Черная маечка без лямок — такие носят девочки, когда нет денег на хорошие вещи. Чтоб было видно: грудь красивая, плечики, талия. Чтоб от дешевенькой вещи внимание отвлечь.

— Дашенька, — позвал из кухни уверенный голос.

Она сняла одну сережку, сжала в кулаке. А потом, нахмурившись, снова вдела колючий гвоздик. Изнутри, оттуда, где сердце и как говорят, душа, поднималась горькая злость и… пьянила? Она прислушалась к себе удивленно. Как следует себя вести? Зарыдать, отчаяться. Или впасть в бешенство и разгромить все вокруг? А потом уже зарыдать, впасть в отчаяние. И, вах, — закаменеть, нося в сердце кровоточащую рану… блин…

— Угу, — саркастически сказала Даша своему отражению, — а как насчет «не дождетесь»?

Ей на секунду привиделось, что она спит на диванчике в ателье и снова вместо ног вьются толстые черные щупальца, мощные и непонятные. Хлещут мир вокруг.

— И. Мне. Это. Нравится? Так? — разглядывала себя, поворачивалась, приподнимала плечо. Смотрела на нее из зеркального потусторонья бледная женщина с сухим от ярости лицом и жесткой линией губ.

Увидев на прикроватном столике початую бутылку виски с хвастливой этикеткой, схватила ее, дернула пробку. Та чмокнула, выпуская злой самогонный запах. Даша глотнула. Отдышалась и глотнула еще раз. Вытерла губы и поставила бутылку на место.