Ать-два!

Глава 10

Он проснулся с затуманенной головой — результат его по-юношески ранней прогулки. Надо преодолеть раздражительность. Обычно Арлетт воспринимала ее спокойно, как и все неизбежные жизненные трудности, но только не в это утро. Надо будет пойти и принять горячий душ. Под душем он вспомнил, что Арлетт могла обнаружить ту книжку, которую он, пролистав, бросил, и понять, что он нашел разгадку.

Было приятно, что Рут так быстро освоилась в их доме. У нее уже было свое постоянное место за столом рядом со старым серебряным кольцом Арлетт для салфетки. Она усвоила, что халат и непричесанные волосы за завтраком вызывают неодобрение, что за едой не разрешается читать газету и что посуду сразу моют, а не оставляют грязной.

— К сожалению, у меня много дел сегодня утром, — сказал Ван дер Вальк. — Может быть, ты сможешь узнать насчет школы для Рут? Она не должна пропустить больше того, с чем потом сможет справиться. — Он взглянул на девочку, которая ела гренки с присущим ей мудрым видом. Слишком тихая. Слишком примерная. Она без звука приняла полный разрыв с Ван-Леннепвегом, послушно вписавшись в новую жизнь — словно приняла решение забыть Эстер. Не сделала ли и Эстер чего-то подобного? Почему она вышла замуж за Зомерлюста и решила прожить десять небогатых событиями лет в муниципальной квартирке в провинциальной Голландии? — Ты что любишь больше, кофе или какао?

— Кофе.

Она называла Арлетт «Арлетт», а его «месье».

— Тебе нельзя пить кофе каждый день, но, разумеется, можно по воскресеньям, в дни рождений, именин и в день 14 июля.

— Ты уже почистила зубы? Тогда надевай пальто. Я хотела бы повидаться с директором до начала занятий.

— Еще можно? — с надеждой спросил Ван дер Вальк, протягивая свою кофейную чашку.

— Да, папашка, но тебе придется налить самому. Мы с Рут все уберем, когда вернемся.

— Папашка, — смеясь, повторила девочка.

— Есть такое слово, — кивнула Арлетт.

— Я его одобряю, — сказал он из-за газеты. — Я предпочел бы, чтобы меня в моем почтенном возрасте называли папой. А слово «месье», Рут, прибереги для своей новой школы. Увижу вас обеих в обед.

— Да, мой господин, — ответила его жена.

Хлопнула входная дверь, потом дверца «шевроле», потом послышался хриплый голос стартера, всегда недовольного ранним утром. Он выпил чашку остывшего кофе, сказал: «Гоп-ля!», чтобы подбодрить самого себя, и нехотя облачился в пальто. Не стоило волновать Рут, взяв девочку с собой на похороны ее матери. Все утро моросил дождь, и стекла машины были покрыты тонким слоем грязи.

На похоронах присутствовали лишь он да Зомерлюст. Комиссар заметил одного фоторепортера и выставил его. Но было много больших и красивых венков: от соседей по Ван-Леннепвег, от армии, от друзей сержанта, от него самого. Он приложил карточку со словом «Рут». Зомерлюст принес большой непритязательный букет бронзовых хризантем.

— Она любила их, — сказал он.

«Ты хороший человек», — опять подумал Ван дер Вальк. Похороны были быстрыми и простыми.

— Пойдемте выпьем.

Зомерлюст засомневался. Положено ли это после похорон?

— Я в форме.

— Я не могу разговаривать под дождем. У меня больная нога.

Сославшись на больную ногу, комиссар добавил, что выпил бы чашечку кофе.

— Мы немного продвинулись, — сказал Ван дер Вальк, протягивая ногу в промокшей брючине к батарее.

Зомерлюст пожал плечами:

— Что это даст? Вы делаете свою работу, как я понимаю. Но я хочу лишь одного — она всегда хотела лишь одного, — чтобы ее оставили в покое.

— Теперь для нее наступил покой. Я продолжу. Скажите, она никогда ничего не говорила об Индокитае?

— Вы имеете в виду Вьетнам? Все французское сборище было там. Я подозреваю, что и она тоже. Я не замечал ничего особенного. Я уже сказал вам — мы не слишком часто видели французские войска. Они были заняты своим Алжиром. Нас это не касалось. Да я и не особенно вникал в это. Я хочу сказать, что это вроде как продолжается до сих пор. Я имею в виду, что теперь там американцы. Но это все политика, ведь так? Помню, я как-то сказал об этом. — Его голос сорвался при воспоминании о живой Эстер.

— О Вьетнаме?

— Она довольно резко мне ответила, что я ничего не знаю об этом. Это действительно так. Я думаю, что она могла там находиться.

— Вам совершенно неинтересно, кто убил ее?

Зомерлюст посмотрел на него так, словно он сказал что-то невероятно глупое:

— Она уже в земле. У нее была трудная жизнь и очень мало драгоценных минут. А вы теперь ворошите эту землю с ее костями.

— Может быть, у нее и была трудная жизнь, — мягко проговорил комиссар, — но это не значит, что она была готова умереть. Кто-то решил, что она готова. Мне хотелось бы узнать, кто именно.

В офисе царила атмосфера любопытства.

— К вам кто-то пришел, шеф. Говорит, что вы его ждали.

— Он прав. Мне нужно двадцать минут, чтобы прочитать рапорты. Извинитесь перед ним и скажите, что я буду к его услугам, как только смогу, и что я сожалею, что приходится заставлять его ждать.

Сотрудники недоуменно подняли брови. Было не в привычке комиссара заставлять людей ждать. Что касается самого Ван дер Валька, его разбирало дьявольское любопытство, поэтому-то он и гасил его в течение четверти часа бумажной работой.

— Сожалею, что так задержался. Мне пришлось поехать утром на похороны.

Ван дер Вальк не имел ни малейшего понятия о том, кто его ждет. Он не увидел перед собой человека в грязном плаще: скорее это был визитер из посольства — стройный молодой человек, на вид не более тридцати, в ладно сидящем темно-синем костюме и неброском шелковом галстуке. От голландской погоды его защищал кожаный плащ, это правда, но не такой, какие обычно носят полицейские, а спортивный, из мягкой кожи и с ремнем. Портфель гостя был черным и дорогим, как и плащ, и изящным, как сам владелец. У комиссара не сложилось впечатления, что в этом портфеле лежал револьвер, но, без сомнения, учтивей было не выяснять этого. Светлые волосы, короткая стрижка, зеленоватые глаза, приученные не слишком бегать, искренний вид, который — кто знает? — мог быть и настоящим. Он выглядел до некоторой степени таким, каким, без сомнения, и был: блестящим молодым французским государственным чиновником со степенью в области политических наук. Он бегло говорил на голландском, хотя и с легким акцентом.

— Прошу прощения за беспокойство.

— Надеюсь, что мне не придется сказать вам того же самого.

Мягкая улыбка, американская сигарета, легкий щелчок золотой зажигалки, рука интеллигента, но лицо человека, не боящегося свежего воздуха. Вероятно, опасный противник в дзюдо, насколько мог угадать Ван дер Вальк.

— Я приехал из посольства, комиссар, с надеждой, что мы могли бы быть полезными друг другу. Не стану скрывать — нас Действительно интересует эта женщина. Ее смерти сопутствовали необычные обстоятельства.

— Вы же не собираетесь говорить мне, что она была связана с какими-нибудь секретными службами! — сказал Ван дер Вальк, всплеснув руками.

Смех.

— Я бы очень удивился. Мы пристально следим за нашими секретными службами, которые отличаются респектабельностью и благоразумием. Им приходится быть такими, как вы понимаете, в противном случае голландское правительство было бы недовольно. Они не бегают с автоматами.

— Что вам известно об этом?

— То, что я прочитал в прессе, — последовал веселый ответ.

— Хотя там не упоминалось об автоматах — ну да ладно, вы в курсе дела, мы все основательно проникли в тылы друг к другу, и я не имею никаких претензий по этому поводу.

— Я знаю, — невозмутимо продолжил гость, — что вы запрашивали французские власти обо всем, что им известно, поскольку она жила во Франции. Этот запрос был передан нам. По причине того, что мы располагаемся в более удобном месте, чтобы общаться с вами в случае необходимости.

Гм, он не собирался рассказывать о том, как ему намекнули, что любой факт может быть беззастенчиво скрыт этими доблестными французскими властями. Вместо этого он рассмеялся.

— Вы располагаете какими-то фактами, которые не известны этим властям?

— Мне нет смысла быть неискренним. Когда она приехала сюда, она действительно вызвала у нас некоторое любопытство, но мы убедились в течение продолжительного времени, что она не связана ни с какой нелегальной организацией. Ее смерть явилась для нас не меньшим сюрпризом, чем для вас. Я не могу сказать «для нее», поскольку не знаю, ведь так?

— И я тоже.

Они дружно засмеялись, довольные тем, что понимали друг друга.

— Вы несколько воинственно настроены, как и я сам, но я тоже буду откровенен, — сказал Ван дер Вальк. — Мы можем предположить, я думаю, что она знала своего убийцу. Все другие версии противоречат здравому смыслу. Вы предлагаете, как я понимаю, передавать мне все, что вы знаете или узнаете, а я в свою очередь должен буду делать то же самое. Договорились. Мне нужна любая помощь. Она была убита профессионалом. Из пистолета-пулемета той модели, что находится на вооружении израильской армии, и, как мне сказали, это была очень чистая работа. Очень чистая работа. Никто не видел, чтобы кто-то входил или выходил. Не было никакого беспорядка, следов борьбы, ссоры или изнасилования, а шум происходящего был перекрыт гангстерским сериалом, который шел в это время по телевизору. Незамысловатый прием, но говорящий о точно выверенном времени. Ее муж ничего не знает. Мы выяснили, что она была армейской медсестрой, похоже, воздушно-десантного подразделения. Вышла замуж за голландского военнослужащего в тренировочном лагере во Франции (он тоже профессиональный военный) и несколько лет назад переехала жить в Голландию. Вместе с ребенком, отцом которого ее муж не является. Можно предположить, каков ее характер. Ее муж говорит, что она хотела покоя, и очень похоже, что это правда. Кажется, это все, что я о ней знаю, кроме того, что она, вероятно, была в Дьенбьенфу. — Он добавил это, чтобы посмотреть, не произведут ли его слова эффекта разорвавшейся бомбы, но парень был прекрасно вымуштрован: он не шевельнулся.

— Вы так думаете… вы знаете это? А вы гораздо проницательней многих.

— Не совсем так… моя жена — француженка.

— Я знаю. — Парень неожиданно приятно улыбнулся. — Я имел вчера удовольствие встретиться с ней.

Одна бомба за другой!

— Так-так, а вы гораздо сообразительнее многих.

Они дружно рассмеялись.

— Позвольте мне помочь вам, комиссар. Мне известно, как я думаю, то, что сможет пригодиться здешней полицейской префектуре и что сэкономит вам много времени. Действительно, Эстер Маркс служила в Индокитае и весной пятьдесят четвертого находилась в Ханое. И она любила солдат, любила жизнь. Видимо, это была женщина, которой в далеком прошлом случалось переживать несчастливые периоды. Женщина, имевшая все основания с неприязнью относиться к людям. Женщина, которой пришлись по сердцу наивные идеалы солдат старой колониальной армии. Имеет все это значение или нет — я не знаю. Ничего нельзя утверждать, кроме того, что у нее были любовные романы и что в каком-то порыве она вышла замуж за вашего голландского парня, который, очевидно, обладал чертами для нее привлекательными. — Он взмахнул белой рукой. — Вернемся к делу. Возможно, комиссар, вы думаете, что у вас есть основания опасаться политической подоплеки, и мы бы хотели успокоить вас. Проще говоря, вы можете задаться вопросом, не идет ли некое расследование параллельно вашему собственному.

— Такая мысль приходила мне в голову. Я, конечно, не слишком интересуюсь политикой. Вероятно, я единственный человек в Голландии, который одновременно любит и лыжи, и регби. — Парень на этот раз откровенно захохотал, а Ван дер Вальк потянулся за пепельницей. — Но поскольку вы встречались с моей женой — мне бы не хотелось идти по такому пути, который может заставить ее кусать ногти. Профранцузские настроения не имеют для меня значения. Ни здесь, ни там. Она находится за пределами своей собственной страны, и это гораздо важнее. Мне лично глубоко наплевать, ведет ли французская секретная служба — или голландская — расследование обстоятельств этой смерти. Это интересует меня только как начальника криминальной полиции данной провинции.

Молодой человек отказался от своей официальной манеры. Похоже, ему было важно поддерживать дружеский тон.

— Я играю в открытую, мистер Ван дер Вальк. Никакое расследование не ведется и даже не предвидится. Эстер Маркс не состояла ни в одной нелегальной организации и ни с одной не поддерживала никаких контактов. Вы просили проверить ее прошлую жизнь во Франции: рутинный запрос, копию которого мы получили, как обычно получаем информацию о любом подобном действии, предпринимающемся за пределами Франции. Женщина была убита способом, который можно классифицировать как расправу. Вы упомянули об Индокитае и ее службе там, и я делаю вывод, что что-то натолкнуло вас на мысль о существовании связи между этими обстоятельствами. И потом автомат — необычное оружие, поскольку в нем не было необходимости.

— Да. Хорошо. Вы, безусловно, правы, и это убийство имело привкус политического. Вы сказали, что такое предположение лишено здравого смысла, и я очень рад слышать это. Вы пошли дальше, допустив, что это хладнокровное, замысловатое убийство является расправой, умышленно подчеркнув это. Это может положить начало ряду гипотез, что, как бы заманчиво ни выглядело, привело бы к пустой трате времени, поскольку мы не располагаем никакими фактами. Моя мысль работает в том же направлении. Какие имеются факты и какое основание они дают мне, чтобы начать расследование? Что всю свою взрослую жизнь она провела среди солдат. Я направил стандартный запрос французским властям. На самом деле я совершенно не рассчитываю что-то получить. Почему я должен рассчитывать на это? Но я должен искать именно во Франции, как мне кажется, поскольку только одно странное обстоятельство связано с этой женщиной — ее брак с очень обычным голландским парнем и такое обыденное и заурядное переселение в Голландию, что оно кажется преднамеренным. Что же касается Индокитая — эта женщина служила в военном госпитале и коллекционировала подаренные ей солдатами кокарды. Она сохранила несколько из них — и в том числе значки того подразделения, в котором служила в Дьенбьенфу. Все даты совпадают. Я не проводил никакого расследования — это моя жена, которая делает из этой битвы что-то вроде культа, обратила внимание на этот факт. Возможно, и Эстер делала культ… по тем же причинам. Может быть, там были ее родственники? Она югославка по происхождению… Там было много югославов в рядах Иностранного легиона. Может быть, это слабая ниточка для расследования, но должен вам сказать, что это почти все, чем я располагаю. У нас нет ни описания, ни зацепки, позволяющих узнать, кто убил ее.

Молодой человек чуть вздохнул, возможно из сочувствия. А возможно, и сам почувствовал грусть.

— Какое совпадение, что ваша жена имела отношение к Индокитаю. Не смотрите на меня так, — рассмеялся он. — Фамилия вашей жены не значится ни в одном из наших черных списков.

— Зато значится в некоторых голландских, — угрюмо сказал Ван дер Вальк.

— Да, я знаю.

— Я так и думал, — сухо прокомментировал комиссар. — Одно время это несколько омрачало жизнь здесь.

— Вашу? Профессиональную? Ох уж эти голландцы… Значит, вас немного обременяет дело этой Маркс?

— Да. И тем решительнее я хочу довести его до конца. Ради Эстер… и моей жены.

— Может быть, вы даже подумываете о том, чтобы поехать во Францию? — Это было сказано так учтиво, что Ван дер Вальк сразу понял, что что-то затевается.

— Если мое благожелательное начальство любезно позволит мне, я бы, пожалуй, поехал. Знаете старую поговорку: «Доброму слову — добрый ответ»? Делаешь запрос по официальным каналам, и тебя обманывают. Разговариваешь с людьми, глядя им в глаза — как мы сейчас, — и можешь чего-то добиться.

— По-моему, вы очень мудрый человек, — последовал неожиданный вывод. — Возможно, я говорю неосторожно, но вы очень искренни со мной, и я ценю это. Я готов помочь вам всем, чем смогу. Только не подумайте, что я смогу открыть любую дверь — я не знаю, в какую из них вы постучите, и не слишком уверен, что смогу найти нужную замочную скважину. Мы не слишком популярны в некоторых службах. На самом деле, — мягко добавил он, — как вы, конечно, знаете, мелкая ревность между различными подразделениями одной и той же администрации бывает просто поразительной. Да я и не такой уж влиятельный человек даже в своей собственной организации. Тем не менее я хочу уверить вас, что, если вы постучитесь в двери наших друзей, из замочной скважины подует не таким уж холодом. Если вы позволите, я бы вас немного предостерег.

Ван дер Вальк улыбнулся. Он подумал, что догадывается о том, что за этим последует.

— Те дни в Индокитае… и последовавшие за этим дни в Алжире… нанесли большую травму, с чем приходится сталкиваться иногда в самых неожиданных местах. Не только среди солдат. Осмелюсь сказать, что, если вы натолкнетесь на некоторую скрытность… а иногда даже и на откровенную ложь — не стоит удивляться.

Ван дер Вальк снова улыбнулся:

— Я уже имел подобный опыт… со своей женой.