Ать-два!

Глава 21

Ему достались столик у окна и розовый абажур, и бифштекс из тех, что тают во рту, и та самая замечательная мягкая картошка, и то самое бургундское, которое вытекает прямо из роскошной груди ренуаровской девушки и даже остается еще немного вина, чтобы подать его к рошфору. Кофе тоже оказался отменным, и ночной осенний вид на Сену и Дворец правосудия и парижскую префектуру на другом берегу. Ван дер Вальку стало уютно на душе. Дома, в Амстердаме, местный паб на Принсенграхт не имел ничего общего с этим местом. Жаль, что сюда должен был прийти тот человек и все испортить, а еще хуже то, что придется тратить на него бренди. Надо принадлежать к чему-то столь же отвратительному, как ДСТ, чтобы разбираться в этих людях. Ван дер Вальк был благодарен за возможность восхитительно поспать два часа перед тем, как появилась горничная с его вычищенным и отутюженным костюмом, и за по-настоящему плотный обед, который избавил его от чувства печали и растерянности.

К тому же все было прекрасно рассчитано по времени. Он бездельничал за второй чашкой кофе и затягивался сигарой «Апманн». Она могла быть туго скручена из стофранковых банкнотов — цена, которую пришлось выложить за нее министерству юстиции в Гааге. Так ведь он сэкономил для них стоимость железнодорожного билета из Клермон-Феррана в Париж-Аустерлиц, разве не так?

Этот человек тоже курил сигару, крепкую темную манильскую сигару из Голландии, попавшую туда с Суматры, Бразилии или один Господь знает, откуда еще. И курил он ее каким-то диким способом. Держа мокрую сигару посередине рта, он сильно затягивался, выдыхал и снова ловил дым грязными ноздрями, а затем выпускал его из ушей. Во всяком случае, так казалось Ван дер Вальку, который не в силах был на это смотреть.

Человек был крупным, таким же крупным, как и сам Ван дер Вальк, и более тучным, но двигался проворно и мягко и казался сообразительным. У него были пепельные волосы, очень густые и здоровые, с дорогой стрижкой и изысканной укладкой, и светло-серый костюм, под которым виднелась шелковая кремовая рубашка. Никакого пальто, если он, конечно, не оставил его внизу. Никакого пуловера. Крепкий. Быстрый. Ему, возможно, было лет пятьдесят, а возможно, и не было. Он переговорил с официантом, под праздным взглядом Ван дер Валька подошел, неслышно ступая по сливовому ковру, и склонился с легкой непринужденностью.

— Я знал, что застану вас здесь… друзья дали мне слово. Нет, я пообедал в Орли, но мороженое съем.

Официант стоял рядом, небрежно постукивая кончиками пальцев по меню.

— С ананасом, вишневой водкой и кремом.

— Бренди, мистер?..

— Мак-Линток моя фамилия. Джо Мак-Линток с Дальнего Севера. Не думаю, что у них есть «Гленлив», но бренди — звучит заманчиво.

— Два.

Официант кивнул.

— Рад встрече с другом, — сказал мистер Мак-Линток, сладко потягиваясь. Его грудь под шелковой рубашкой напоминала бочонок. Этого человека можно было принять за бывшего чемпиона по борьбе в тяжелом весе или менеджера очень успешной футбольной команды. Он бегло говорил по-французски, но с трудом заставлял свои губы произносить дифтонги. — Я только что приехал из Брюсселя… прямо как подгадал. Это просто отлично.

Мягкий, низкий и густой голос великолепно подходил для дорогих ресторанов и прекрасно гармонировал с ананасным мороженым, за которое его обладатель с наслаждением принялся. Вокруг разливался аромат вишневой водки. Ван дер Вальк подул, отгоняя облачко дыма. Принесли бренди. Не футбольная команда… хоккейная.

— Друзья сказали, что вы горите желанием встретить парня.

Его лексика тоже не особенно нравилась Ван дер Вальку. Он, казалось, заимствовал ее из шпионских романов и оживил модными словечками, услышанными от диск-жокеев.

— Я ищу человека по фамилии Лафорэ.

— А, вы разговаривать английски тоже. Прекрасно. Прекрасно. Только скажите, я подхвачу… испанский, норвежский, какой хотите. Потрясающий лингвист Мак-Линток. Итак, парень по фамилии Лафорэ… Да, сэр, я кое-что слышал об этом сегодня утром в Брюсселе и сделал один малюсенький — крошечный! — телефонный звонок, потому что решил, что здесь Мак-Линток мог бы провернуть одно малюсенькое, крошечное дельце. Насколько крошечным оно может быть в соответствии с вашим прейскурантом?

— Только за адрес?

— Это то, о чем сейчас идет речь, или я вышел в Атланте вместо Мемфиса? Не подгоняйте меня… у меня нет его прямо сейчас под рукой на листочке бумаги. Но я могу его найти… да, дружище… я могу найти этот кусочек бумаги. Двадцать четыре часа?

— Двадцать четыре часа, начиная с этого момента, — тысяча франков.

Великан сосредоточенно соскребал мороженое со стенок вазочки и облизывал ложку большим розовым языком. Ван дер Вальк потягивал бренди.

— Швейцарских, — заметил он небрежно.

Послышался громкий преувеличенный вздох.

— Вот это да, было по-настоящему вкусно. Не могу устоять, даже если мне это во вред. Не слишком высокая цена за двадцать четыре часа упорного труда, но в такой красоте торговаться было бы неуместно. — Он явно не американец. Так же как, безусловно, и не канадец. О том, что он шотландец, и речи быть не может. — Итак, где?

— Столики в галерее аптеки на Сен-Жермен, — сказал Ван дер Вальк, весьма довольный собой. — У них там великолепное мороженое.

— Между восемью и девятью вечера. Не люблю раздавать направо и налево обещания, мистер, но посмотрю, что смогу сделать. — Он снова зажег один из своих фаллических символов. — Я бы хотел иметь небольшие гарантии. Это лицо… разыскивается полицией? Кстати, я, кажется, так и не представился как положено… Джо Мак-Линток занимается бизнесом в коммерческой авиации, но предпочитает не ввязываться в политику.

— Бальтазар… Артур Бальтазар. Я занимаюсь юридическим бизнесом, мистер Мак-Линток. Я и сам не интересуюсь политикой. Фактически я отношу себя к пацифистам. Но вы же знаете, как называют нас, швейцарцев… Банкиры Европы. А почему мы банкиры Европы? Потому что люди доверяют нам. Они приносят нам деньги, и они приносят нам свои секреты, и у нас есть друзья в самых различных сферах, и мы пользуемся доверием потому, что не даем вовлечь себя в политику и разного рода авантюры. Мы предпочитаем здравые осторожные инвестиции, не слишком рискованные. Кинофирмы, собиратели сокровищ, биржевики — они не обращаются к нам. И мы никогда не выплачиваем авансов. Но при поставке платим немедленно, мистер Мак-Линток, и это чрезвычайно ценно.

— Я вам верю… каждому вашему слову. А когда Джо дает слово, его слово — закон. А теперь относительно этого человека… он довольно молод, да? Я дал бы ему не больше сорока. У него голубые глаза и светлые волосы… симпатичный парень. Я сталкивался с ним пару раз, мне кажется, но это было несколько месяцев назад. Приятный парень. Теперь, конечно, мои гарантии так же надежны, как те, о которых вы говорили, и, когда мы спрашиваем о расценках, наши общие друзья являются лучшими поручителями. Урезание с обеих сторон, такое вот предисловие, — к общей выгоде, добавлю. Вы не задаете мне никаких вопросов, и это очень красиво… да, сэр, очень красиво. И я ни о чем не спрашиваю, но потому, что это почти друг и по-настоящему приятный парень, я иду против своей совести, и мы сделаем все за полторы тысячи, идет?

— Официант… счет… большое спасибо. Значит, вы направляетесь в «Фоли-Бержер»? Могу я пожелать вам очень приятного вечера? Прошу меня извинить, я должен сделать один телефонный звонок.

— Что ж, сэр, я вижу, что вы деловой человек, и я тоже, и мы не будем больше разводить церемоний. Согласен, согласен. Завтра около девяти… нет, благодарю вас, я никогда не ношу пальто. Мне нравится этот вечер, и я позволю себе немного прогуляться, до самого перекрестка с Сен-Жермен. Вы можете положиться на Джо, спросите кого угодно. Значит, договорились. О деле и о времени. Если мне понадобится на несколько часов больше, я не буду делать из этого проблем. Спокойной ночи.

Ван дер Вальк не спеша надел пальто и взял трость. Швейцар вызвал ему такси, и он сказал шоферу: «Континенталь» — твердым швейцарским голосом. Через несколько сотен метров езды вдоль набережной он увидел широкие светло-серые плечи человека, в облаке сигарного дыма направлявшегося медленной, важной походкой в сторону «Одеона». Шофер проехал по мосту через реку, помчался к улице Риволи и резко остановился у «Континенталя».

— Поверните на улицу Кастильон, будьте добры.

Комиссар порылся в карманах брюк, доставая мелочь, вошел в отель, миновал вестибюль и вышел через дальний выход, пересек дорогу, обошел вокруг Тюильри для улучшения пищеварения, перешел через мост и вернулся в свой отель, с удивлением обнаружив, что еще только половина десятого. Ночной швейцар, который оказался не менее учтивым, чем дневной, но более тучным и более доверительным, чем приличествовало быть ночному швейцару, обещал дозвониться до Арлетт к тому моменту, как месье поднимется наверх. За ним не было хвоста… по крайней мере с того момента, как он вышел из «Континенталя», и за это надо было благодарить мистера Мак-Линтока. Он мог даже расслабиться, как дома.

Ван дер Вальк нежно почмокал в телефон, бережно положил трубку, почесал нос и задумался.

У Арлетт интересная новость… она попала в точку.

Этот человек не сообщил никаких новостей — это-то и было хорошей новостью. Бессмысленно раздражаться из-за его привычек, акцента или сигар. Все это не имело значения. Этот человек был просто небольшим индикатором, как сотни других, которые время от времени получали стофранковую купюру от ДСТ. Надежность — полная. Точность — нулевая. Он явно знал Лафорэ и в обмен на деньги — если предположить, что кто-то даст ему деньги, усмехнувшись, подумал Ван дер Вальк, не собиравшийся этого Делать, — он бы передал некую абсолютно подлинную информацию. Правда, она могла быть слегка устаревшей. Этот тип был способен позвонить Лафорэ и заполучить еще некоторое количество франков за новость о том, что кто-то задает вопросы. Потом он был бы очень расстроен тем, что его надули, показывал на еще теплое гнездышко, гордился тем, что был так близок, без конца извинялся бы за эту отвратительную птицу и гарантировал, что непременно проследит за ее перелетом — за небольшую дополнительную плату, конечно.

Конечно, он был слишком зависим от ДСТ, чтобы ловчить. Любой полицейский осведомитель знает, что, как только он решится на какую-либо хитрость, он будет арестован за неблаговидный поступок в течение ближайших тридцати минут.

Было бы интересно узнать, с помощью каких маленьких приемов ДСТ удавалось выкручивать руки таким людям. Всегда имелись такие приемы… Но намек был ясен: «Берите его, если чувствуете, что можете». Другими словами, официальные круги считают, что выполнили свой долг, оказали ему дружескую услугу и теперь могут умыть руки и больше ни о чем не беспокоиться. Они совершенно ничего не имели против Лафорэ, и их интерес к нему в данный момент был чисто академическим. Борза — тот коричневый человек — говорил правду: почему нет? Дело Лафорэ быльем поросло, превратилось в почти забытую историю о каком-то сомнительном деле командиров десантных войск во времена Алжира. Лафорэ не давал о себе знать с 1960 года, а с тех пор много воды утекло.

Чтобы отделаться от этого Мак-Линтока, самое лучшее — неожиданно уехать.