Ать-два!

Глава 13

«ДС» Жан-Мишеля высадил Ван дер Валька среди пальм и полицейских на вокзале Тулона как раз вовремя, чтобы успеть на пригородный поезд в Марсель. Ливень не прекращался ни на минуту, так что ландшафт Прованса был представлен только грязными выбоинами и лужами, а лес выглядел так же нелепо, как Уинстон Черчилль на роликах. Марсель показался ему похожим на Ноттингем, и он вспомнил, как один его знакомый пилот, увидев древний исторический Харлем, пропитанный духом Франса Халса и Уильяма Молчаливого, задумчиво произнес: «Ну прямо как Стейнс в воскресный день». Такси доставило его на набережную. «Ле Клоун Верт» оказался бетонным блокгаузом, оформленным в мавританском стиле. Один из сотни ему подобных, разместившихся вдоль волнореза между пляжами Вьюпорт и Прадо. У черного входа ресторана выгружали из фургона картошку. Окна на фасаде были закрыты ставнями, но дверь, окруженная табличками с эмблемами туристических клубов, неохотно поддалась. Ван дер Вальк ступил на покрытый кафелем пол, который уборщица мыла шваброй.

— Закрыто, — объявила она, — и поосторожней с моим полом.

— Я знаю, — сказал он почтительно, — но я пришел к месье Мари.

— Он сзади… и осторожно с моим полом.

— Я же не умею летать. — Комиссару хотелось добавить: «И у меня нет крыльев», но она могла стукнуть его своей шваброй.

«Сзади» лежали ковры, было чисто, тихо и спокойно. Сквозь открытое в сторону моря окно вливался стойкий запах аниса и виски. На стойке бара громоздились горы грязных бокалов и ящик, набитый бутылками из-под шампанского. За венецианским окном виднелась безжизненная бетонная веранда, а за ней — темное разгневанное море, множество скал и островков, маяк Планье, замок Иф. Обшарпанный пароходик тащился в сторону Жольетт. По эту сторону окна, спокойно попивая кофе, сидел пожилой человек, читал «Монд» и не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг. Все должно было быть по порядку — сначала рогалик, который был так аккуратно съеден, что не осталось никаких крошек. Когда неслышными шагами подошел Ван дер Вальк, старик переключил на него все свое внимание. Газета была отложена, и широкое умное лицо, все в буграх и рытвинах, выбеленное как череп, с большими черными глазами и массивным лбом, обратилось к нему. Месье Мари не произнес ни слова, но он ждал его.

— Десять часов, — сказал Ван дер Вальк.

— Ну, тогда садитесь, месье зять.

— Я помешал вашему завтраку.

— Нет. — Полупустая чашка кофе была отодвинута в сторону, а за ней последовала и газета. Старик вынул из нагрудного кармана трикотажной шерстяной рубашки апаш, поверх которой была надета темно-коричневая вельветовая куртка, длинную сигарету с фильтром и бережно сжал ее крепкими желтоватыми зубами.

— Я не представился как положено. Ван дер Вальк, комиссар полиции.

В усталых понимающих глазах не появилось ни малейшего признака любопытства. Старик чиркнул спичкой и аккуратно зажег сигарету.

— Я в полном неведении, месье Фанфан. Чем могу быть вам полезен?

— Я хотел бы кое-что узнать о прошлом одной бывшей военной медсестры по имени Эстер Маркс, которая служила в Ханое во время Дьенбьенфу. — Ему показалось, что старик покачнулся! Вопрос шлепнулся на тарелку, как соскальзывает поджаренный омлет со сковородки. Имело ли это значение? Этот человек либо может отвечать на его вопрос, либо не может. А если может, либо станет, либо нет.

— А, Дьенбьенфу. Место фантомов и химер и необозначенных могил. Гнездо, из которого были выкрадены яйца до того, как вылупились птенцы. — Короткий, резкий, тихий смешок. — Почему вы пришли ко мне?

— Она была убита — в Голландии. Есть основания предполагать, что, перебравшись в Голландию, она хотела убежать от своего прошлого и что тень этого самого прошлого настигла ее. Понимаете, она не хотела ничего, кроме того, чтобы ее оставили в покое.

— Вы, значит, приехали в Марсель. Долгий путь вы проделали.

— О, понимаете, я думаю… насколько я могу судить… все официальные источники информации роднит то, что у всех них одна задача — не информировать никого.

Месье Мари выжидал. Какое-то время он вглядывался в море, а потом заметил: «Никому больше это не нужно» — и принялся изучать очертания замка Иф, словно раздумывая, какую предложить за него цену. Ван дер Вальк решил, что ему лучше не торопить события. В конце концов взгляд старика снова остановился на комиссаре, и месье Мари с усилием заговорил:

— В дальнем конце проспекта стоит один монумент, который наверняка не имеет никакой художественной ценности. Это Марианна в шлеме, солдаты, пушки, венки из колосьев и лавровых листьев. Посвящение — всем, кто служил в колониальных войсках. Тем, кто сложил свои головы за империю. Сколько из них оставляли Марсель, не надеясь на то, что когда-нибудь снова увидят эти скалы, этот прибой, который мы слышим и запах которого чувствуем, сидя здесь? Много крови, море крови.

«Семь тысяч кубометров», — подумал Ван дер Вальк.

— Невыразительный монумент в печальном запыленном углу. Теперь это не имеет значения, сколько людей полегло. Стало одним больше — на сей раз в Голландии.

— Похоже, это продолжает настолько волновать людей, что они предпочли бы, чтобы я не ворошил память… так же, как кого-то волнует настолько, чтобы пойти на убийство.

— Кого-то на второстепенных позициях, — сухо предположил старик. — Могу дать вам один здравый совет — всегда ищите наверху.

— Как вы.

— Да, как я.

— Вы были знакомы с Эстер Маркс? — Слова комиссара снова были встречены резким тихим смешком, похожим на кашель.

— Прекрасно ее помню. Нельзя сказать, чтобы хорошенькая, но очень пылкая.

— Что это была за девушка? Я видел ее только мертвой.

— Не считалась ни с чьим мнением, ни с какой ценой — такие и нужны империи. Хорошая девушка. — В устах старика эта банальная фраза неожиданно обрела вес.

— А что с ней случилось?

— Откуда я знаю? Наша индокитайская авантюра вскоре после этого закончилась.

— Вы так больше никогда ее и не видели?

Старик пожал плечами.

— У меня появились другие интересы. Я занялся политикой. Я снова занялся политикой, — поправился он, чтобы все было ясно.

— А вы знали, кто был любовником Эстер?

Ответ был настолько прямым и простым, что Ван дер Вальк задумался, уж не решил ли месье Мари усыпить его бдительность.

— Лейтенант Лафорэ. Симпатичный парень. Он вас интересует? Не думаю, что о нем можно сказать что-то интересное. Приятное лицо, франтоватый, лихой… немного шумноват. Похож на многих других красивых, ярких молодых людей, которые потом обычно исчезают из поля зрения.

— Он находился в Дьенбьенфу? И был убит?

— Его взяли в плен, если я не ошибаюсь. Кажется, он писал стихи. Это был романтичный молодой человек.

Месье Мари позволил себе хмыкнуть. Романтичность, с его точки зрения, явно не была положительным качеством.

— Он выжил в плену?

— По-моему, он умер, — сказал старик без особого интереса. — Вы должны понять, что мое место было совсем в другом мире, где с меня больше спрашивалось. У меня не было времени рассиживаться в барах и наблюдать за разными выкрутасами молодых офицеров, — добавил он пренебрежительно.

— Некоторые из этих молодых офицеров позднее проявили интерес к политике.

Старик, казалось, изумился:

— Не к политике, месье Фанфан, не к политике.

— Романтика, если хотите. Но вы думаете, что Лафорэ умер. По вашему мнению, он не служил в Алжире?

— Боюсь, мне нечего больше вам сказать. Эти люди пропали… из моего поля зрения. — Он встал, аккуратный и подтянутый в своей видавшей виды куртке. — Я сожалею, что мое время иногда напоминает о себе.

— Благодарю вас, — произнес Ван дер Вальк с той же официальной вежливостью.

Старик пошел нетвердыми шагами, словно почувствовал слабость в ногах, но его плечи под грубой курткой были широкими и крепкими. Шаркая, он пересек комнату. На ногах у него были мягкие шлепанцы. Он снял с вешалки теплое на вид бежевое пальто, белое шелковое кашне и черную мягкую фетровую шляпу. Когда он повернулся, чтобы попрощаться, Ван дер Вальк увидел, что у его пальто — норковая подкладка. Неожиданно месье Мари предстал перед ним совершенно в ином свете.

— Всего вам хорошего. Я надеюсь, что вы поймаете вашего убийцу, — сказал он очень учтиво.

Ван дер Вальк распахнул перед ним дверь. На улице на тротуаре стоял казенного вида «ДС», черный и блестящий. Его украшало не так много разных безделушек, как машину Жан-Мишеля, но выглядел он еще роскошнее, потому что рядом с лимузином, распахнув дверцу, стоял шофер в униформе. Машина ракетой понеслась по проспекту, в считанные секунды развив невиданную скорость. Ван дер Вальк захлопал глазами. Когда он перестал хлопать, автомобиль уже исчез из виду. Возможно, никакого месье Мари вообще не существовало, и встреча была всего-навсего плодом его воображения.

Уборщица ушла. Комиссар вернулся к бару, который встретил его тяжелой тишиной. Ван дер Вальк почувствовал, что хочет чего-то выпить, кофе, чего угодно, но вокруг никого не было. Он толкнул дверь, ведущую на кухню. На столе стояла корзина с мидиями, приятный запах шел от кастрюли с супом на плите, но ни одной живой души не было. Он прошел через кухню в буфетную, заставленную ящиками с овощами, вышел во двор, где были сложены пустые бутылки, прошел мимо мусорных контейнеров туда, где, как он видел, разгружали фургон с картошкой, но и тут тоже никого не оказалось. В этом было что-то сверхъестественное. И месье Мари был сверхъестественным тоже. Ван дер Вальк вернулся через парадный вход. Все было так же, как раньше. Ни одна призрачная рука не убрала кофейную чашку. Он огляделся. Драпировки, закрывающие бар, были наполовину раздвинуты: небольшая танцплощадка и возвышение для музыкантов в дальнем конце. За этими драпировками, несомненно, прятались корсиканские бандиты, которых звали Фернан и Деде. Большими пальцами в пятнах от никотина они пробовали лезвия своих ножей. Войди в эти туалеты, и ты никогда не выйдешь из них живым, сынок. Но всякое живое существо должно время от времени туда заходить по естественной надобности. Комиссар сдвинул шляпу набок, поднял воротник плаща, чтобы защититься от ветра, и решил отправиться в Марсель пешком. Он найдет другой отвратительный маленький бар, пусть даже битком набитый корсиканскими бандитами.

В кафе, в котором вполне реальные существа уныло стояли вокруг стола для китайского бильярда, он выпил чашку отвратительного кофе-эспрессо, вдыхая запахи пиццы и сдобного теста, и стал думать о том, что же ему делать дальше…

Ни к чему было беспокоиться и заказывать по телефону такси; он лучше пройдется. Его нога, несмотря на отвратительную погоду, нисколько его не беспокоила — может, это было каким-то знаком? Комично, что такой предположительно разумный, логически мыслящий человек, как полицейский — а он был голландским полицейским, твердо стоявшим на земле, — вдруг стал суеверным. Но как комиссар Мегрэ, который постоянно пил один и тот же напиток на протяжении всей книги, Ван дер Вальк иногда чувствовал себя заложником судьбы. Увы, приходилось принимать предопределенные судьбой маленькие испытания и дискомфорт, принимать терпеливо, покорно, стойко. Дождь заливал Марсель — ну и пусть. И дул неистовый ветер, а не мистраль, который разгонял облака и паутину и заставлял лодки танцевать в солнечных лучах на сверкающих бриллиантами волнах. Отвратительный голландский ветер, набрасывающийся из-за угла, срывающий шляпу и швыряющий ее в гавань с разорительностью разгулявшегося пьяницы, не ведающего, что он творит. Очень хорошо. Пусть себе дует. А ему как-то надо преодолеть все эти милые крутые холмы, и он ни черта не понимает. Ладно, ладно. Он медленно, но упорно шел назад, мимо высоких жилых домов с пожелтевшими облупившимися фасадами, мимо небольшого, стиснутого со всех сторон этими домами парка, в глубине которого, в огромном мрачном здании медицинского факультета, готовили подающих надежды дантистов, наверняка поглядывавших на открытое всем ветрам море — приятный способ забыть про зубы. Мимо опустевших казарм иностранного легиона с зевающим во весь рот часовым, мимо старого форта и нового туннеля, мимо потрепанных рыбачьих лодок, выстроившихся вдоль берега до самого углового причала. И вдруг его ноги отказались нести его дальше, пока он не подкрепится. Он плюхнулся на стул в каком-то полутемном баре, который после полудня будет забит проститутками, а сейчас приятно пуст, задрал ноги кверху и взял себе горячего рома с лимоном.

Узнал ли он что-то? Сказали ли ему что-то такое, что могло бы ему помочь? Как могло случиться, что месье Мари, который «знал всех», мог вспомнить так ясно и с такой точностью какую-то заурядную девчонку в толпе других таких же девчонок, молодого офицера среди тысяч таких же? И другие девушки были веселыми и хорошенькими, и другие молодые люди были симпатичными, храбрыми, франтоватыми — и другие были теперь мертвы. Уж не ловчил ли он? Да нет, какая ерунда. Ведь это Жан-Мишель вспомнил про старика, который просто был «шишкой» местного масштаба — бывшего офицера разведки со способностями к муниципальной деятельности. Этого старика с хорошей памятью на лица, который был достаточно умен, чтобы расстаться с армией до алжирских событий. Возможно, он, по чистому совпадению, имел какое-то отношение к ДСТ. Подумав об этом, Ван дер Вальк пожал плечами и разразился смехом, после чего бармен, протиравший бокалы, спросил его, не хочет ли он выпить еще. Да, весело согласился он. Он хочет. Плевать ему на этот ДСТ и эту маленькую, но запутанную интригу, поскольку, насколько он знал, Эстер Маркс и сама могла быть из ДСТ. Ему это безразлично. Он собирался действовать дальше и выяснить, кто убил ее, даже если у него уйдет на это полгода.

И все-таки ему, пожалуй, хотелось бы, чтобы кто-то неожиданно сказал: «Не возражаете, если я сяду за ваш столик?» — и оставил после себя на столе кусочек сахара с надписью «Комната 405». А в комнате 405 он бы обнаружил изысканное восхитительное существо с взъерошенными шелковыми волосами и ласковой улыбкой. Он был бы очень доволен. Черт возьми, его бокал был пуст, и он сидел здесь, предаваясь фантазиям. Он попросил еще рома и телефонный справочник.

Он старался представить себе этого лейтенанта Лафорэ, которого месье Мари считал убитым. Как бы это узнать? Да очень просто, позвонив в военный округ или в префектуру. Если существовала договоренность хранить джентльменское молчание об Эстер Маркс в старых добрых официальных источниках, распространялось ли это на ее бывшего дружка, который пописывал стишки и был немного не от мира сего? В Алжире некоторые из таких романтиков додумывались до своеобразных идей.

Можно было пойти и сесть в поезд и купить бутылку шампанского для дружески расположенного полицейского, этого честного человека, который не хотел, чтобы его оставили в дураках. А можно было вернуться в Тулон и снова отведать потрясающих блюд Клаудин.

Ван дер Вальк встал и слегка покачнулся. С утра пораньше он выпил подряд три большие порции рома на голодный желудок. Он решил, что немного пьян. Вспомнился афоризм месье Мари: «Всегда идите наверх». Бармен дал ему телефонный жетончик.

— Мне нужен коммутатор Тулона… начальник службы. Полиция!

— Подождите, пожалуйста. Какой ваш номер?

Ждать почти не пришлось: чудеса, да и только.

— Доброе утро. Полицейское управление! — Должно быть, это три порции рома давали о себе знать. — Мне нужно военное ведомство, седьмая армейская группа. Я не знаю ни номера, ни адреса, ничего больше. Мне нужно, чтобы вы соединили меня персонально с генералом. Без всяких секретарей. Я говорю по приватному номеру в Марселе. Не будете ли вы любезны дать мне прямую линию? Я подожду.

В трубке были слышны чиновничьи препирательства с военной администрацией, протесты, слова: «Полицейское управление Марселя» — он уже и сам почти поверил в это. Бормотание прекратилось, наступила мертвая тишина. Он уже подумал, что связь прервалась, как вдруг очень близко и ясно услышал холодный и резкий голос:

— Полковник Кассаньяк.

— Мой полковник, сожалею, что меня по ошибке соединили с вами. Мне нужен был лично генерал.

Дикое ворчание, серия лязгов. Слабый сухой голос, очень четкий, очень высокомерный.

— Капитан Лемерсье. — Проклятый адъютант…

— Мой капитан, я уже сказал и имею честь повторить — это персональный звонок.

— Изложите свое дело, пожалуйста.

— Генерал на месте или нет?

— На месте, но я, к сожалению, вынужден проявить настойчивость… ваша фамилия и звание, пожалуйста.

— Ван дер Вальк, дивизионный комиссар, криминальная полиция, город Амстердам.

— Мне сказали — Марсель.

— Я звоню из Марселя — ошибка не велика.

Он мог с таким же успехом сказать «Марсель», как и «Амстердам»! Но это было место, о котором они слышали. Он так сжимал телефонную трубку, что у него заболела рука. Он глубоко вдохнул, немного разжал пальцы и подумал: погибать так погибать.

Голос в трубке назвал имя, тихо, но различимо даже по телефону.

— Мой генерал, — произнес Ван дер Вальк и проглотил подступивший к горлу ком.

— Да? — Было давно известно, что этот человек не терпел кретинов, но настолько владел собой, что не показывал раздражения, даже разговаривая по телефону со слабоумными.

— Вам известны мои полномочия. — Он вдруг забыл, что хотел сказать. Будь неладен этот ром.

— Полагаю, что это вопрос жизни и смерти. — Он произнес это так, словно с разными истеричными людишками из Амстердама ему приходилось сталкиваться ежедневно.

— Только смерти.

— Я слушаю.

— Я не сомневаюсь в том, что вы знаете всех офицеров, которые находятся или находились под вашим командованием.

— Я тоже не сомневаюсь. Кто вас интересует?

— Лейтенант Лафорэ, северо-западное оперативное соединение, Ханой, март 1954 года.

На мгновение воцарилось ледяное молчание.

— Лафорэ вы, кажется, сказали.

— Да.

Пауза длилась не более двух секунд, которые показались бы лыжнику, мчащемуся с горы, чертовски долгими.

— Сожалею, но ничем не могу вам помочь.

Ван дер Вальк снова стиснул трубку:

— Да нет, мой генерал, можете.

— Что дает вам право усомниться в моих словах?

— Женщина по имени Эстер Маркс, которую нашли убитой три дня назад и чью смерть расследует мой отдел.

— Пришлите письменный запрос. Я рассмотрю его лично.

— Нет, мой генерал. Письменные запросы никогда не рассматриваются, особенно такие, как этот.

— А вы пробовали? — Унылый вопрос.

— Пробовал. — Унылый ответ.

— Послушайте, — произнес голос, очень медленно и очень холодно. — Я не могу разговаривать с вами… вы понимаете это?

— Да, понимаю.

На этот раз молчание длилось полных пятнадцать секунд, на протяжении которых пятнадцать литров пота медленно сползло по спине Ван дер Валька с лопаток к брючному ремню.

— Откуда вы звоните?

— Из Марселя.

— Очень хорошо. Слушайте внимательно. Направляйтесь в юридический отдел. Спросите полковника Вуазена. Вам дадут заполнить анкету. Вы напишете свою фамилию и должность, что будет проверено. А потом вы напишете, что я с вами разговаривал. Это все. Не приходите сюда. Я не приму вас.

В трубке все стихло. Ван дер Вальк остался стоять дрожа.

— Вы закончили разговор, Марсель? — спросил безразличный голос.

— Да, спасибо, — сказал он и нетвердой походкой пошел к выходу.

— Вы звонили по междугородной связи? — спросил бармен. — Вам придется подождать немного, пока мы узнаем стоимость разговора. Вам повторить?

— Сами пейте, — сказал Ван дер Вальк, отирая бледный влажный лоб, — но дайте мне еще пару жетонов. У меня местный звонок.

Военный округ Марселя был забит призывниками-остготами.

— Юридический отдел? Какой юридический отдел?

— Тот самый, который скоро будет готовить ваш трибунал.

— А, вы имеете в виду юридический отдел? Он в Клермон-Ферране.

— Спасибо. Только скажите, как мне связаться с Иностранным легионом.

— О, вы можете сделать это в Клермон-Ферране. Или здесь, разумеется, — с готовностью прозвучало в ответ.

— Это полиция, — взревел Ван дер Вальк. — Шутить будете с девочками, когда вернетесь в свою деревню.

— Нет-нет, это правда в Клермон-Ферране. Там находится все юго-западное командование.

Теперь он никак не мог вспомнить номер телефона Жан-Мишеля, хотя знал его наизусть.

— Алло.

— Слушаю.

— Все закрутилось быстро. Слишком быстро. Я усталый пожилой человек.

— Этот старый несносный Мари помог тебе хоть в чем-то?

— Невероятно. Я нырнул за шестипенсовиком, а натолкнулся на римскую галеру… или какую-то еще затонувшую чертову штуковину, тем не менее она метров восемьдесят длиной и полна трупов.

— Похоже, что ты слегка пьян.

— Больше, чем слегка…

— Мило, — произнес сочувственно Жан-Мишель. — И что собираешься делать?

— Еду в Клермон-Ферран.

— Боги, да ты в себе ли?

— Нет, я совершенно серьезно. По здравом размышлении, как ты думаешь, я смог бы там переночевать?

— Думаю, да. Тебе нужен твой чемодан? Ничего сложного, я могу прислать его туда. Оставлю для тебя в камере хранения.

— Но ты должен извиниться от моего имени перед Клаудин.

— Нет-нет, она будет довольна, услышав о затонувшей галере. Но позволь спросить тебя напрямик — ты направишься в джунгли вечером, а что ты делаешь сейчас?

— Собираюсь съесть чертовски большой обед. После чего, вероятно, пойду в кино. Дождь льет и льет, проклятый. Потом добреду до одного из тех отелей, которые снимают на полчаса, и завалюсь спать.

— А потом последует чертовски большой ужин. Послушай, мы с Клаудин приедем и поужинаем все вместе, а ты расскажешь о галере, если это, конечно, не государственная тайна. Мне любопытно узнать о старине Мари; он коварен, как рысь… и мы отвезем тебя к поезду и отправим. И твой чемодан — тоже.

— Ради бога, только напомните мне, чтобы я не забыл купить копченого гуся.

— Встретимся в семь на Сэркоф… вели хозяину борделя разбудить тебя.

— Понял.

Теперь чертовски большой обед.

— Можно найти здесь где-нибудь местечко, чтобы поспать пару часов, или проститутки все оккупировали?

— Благодарю вас. — Бармен убрал в карман щедрые чаевые. — Я все улажу с проститутками. Вы американец? Знаю, вы журналист.