Бал Додо

Глава 25

Между отделами колбасных изделий и сыров, куда стекаются только избранные клиенты, царила атмосфера святилища светских встреч. Заодно этот междусобойчик был поводом прибрести к праздничному столу сырокопченую мортаделлу. Объятия, поздравления, над ящиками замороженных продуктов звенит оживленный смех. Бени обходит со стороны стойки с йогуртами это высокое собрание, где издалека узнала кузенов и одноклассниц: ей не нужны ни соболезнования, ни вопросы, с которыми они непременно обратятся к ней: «Ну, Бени, как «Гермиона»? А как твой жених? А твоя учеба? А как твоя жизнь?»

И тут стало ясно, что она забыла дома список покупок Список! Эта мысль пришла в голову Патрику; в тот день, едва они вошли в магазин, он спросил ее: «Что именно тебе надо купить? Ты список составила?» Бени оторопело посмотрела на него. Только мужчина мог такое сказать. Разве женщина, входя в магазин, может точно знать, чего она там захочет? Она попыталась объяснить ему, что в магазине получаешь удовольствие и оно не имеет ничего общего с покупками по надобности, что подвергаться искушениям, соблазняться той или иной вещью, удовлетворять свои пусть скромные, но капризы, продиктованные формой предмета или его цветом, — это удовольствие. Это не имеет ничего общего с заранее составленным списком, откуда вычеркиваешь то, что купил. Это полет фантазии, он призван унять смятение и развеять печали.

Бени со своим изменчивым настроением, способная в течение часа от состояния бодрости духа перейти к самому мрачному отчаянию без видимой причины, Бени, привыкшая рассчитывать только на себя, чтобы держаться на плаву, всегда успокаивалась в этих одиноких прогулках по магазинам. Наверное, это отголосок ее детства, когда однажды просмотренный фильм произвел на нее сильное впечатление. Там был Шарло, запертый на ночь в большом магазине, наедине со своей фантазией. Когда она, будучи маленькой девочкой, представляла своего будущего мужа, он выглядел в ее воображении прекрасным принцем и обязательно владельцем огромного магазина, в котором будет все на свете, от полезных вещей до безделушек. В особенности безделушек. И поскольку она, Бени, станет его принцессой, то будет полной хозяйкой всего этого богатства. В день свадьбы принц торжественно передаст ей ключ (непременно золотой), и она, как Шарло, сможет ходить ночью по магазину. Не для того, чтобы выбрать что-то и унести с собой, но для того, чтобы владеть всем этим на месте, в другой, необычайно интересной жизни.

Конечно, «Присуник» в Керпипе не так велик, как фантасмагорический магазин из ее детства, но время от времени и тут можно получить утешение. А для Бени сейчас как раз такой день, когда утешение необходимо.

При входе она не взяла тележку и теперь неловко держит в руках то, против чего не смогла устоять: упаковку йогуртов с синильной кислотой, то есть с горьким миндалем, пластмассовые сандалии ядовито-голубого цвета, зеленый лак для ногтей, который высохнет раньше, чем будет использован, специи, яйца, желтую футболку, которая только покойнику к лицу, и красный малиновый джем, привезенный из Англии, в порыве внезапной ностальгии по обжигающему чаю, который согревает в мрачном туманном октябре. Проходя мимо отдела игрушек, она добавила к своей поклаже куклу с приданым, упаковку шариков и воздушного змея для внуков Лоренсии, они часто играют на пляже перед «Гермионой».

Теперь довольно. Руки заняты, и Бени придавливает подбородком куклу на верхушке этой кучи покупок, прокладывая себе дорогу к кассе, и вдруг — черт, черт, черт! — выскальзывает коробка с яйцами. Она пытается поймать ее, но шарики и йогурты падают на пол в разбитые яйца возле больших ног, обутых в белые кеды марки «Весенний спорт». Бени наклоняется, чтобы подобрать хотя бы йогурты и шарики. Белые ноги не сдвинулись с места, и взгляд Бени скользит вверх по бежевым холщовым брюкам, белой рубашке, широкой улыбке и дальше до прямых и влажных темных волос, будто только что вымытых в душе. Молодой человек. Незнакомый, она никогда его не видела, а он, кажется, смеется над неуклюжей девушкой, ползающей возле его ног. Он смеется, и от этого смеха досада Бени улетучивается. Так и надо этим разбитым яйцам. Ей вдруг захотелось сесть прямо на пол, а не балансировать на каблуках, и смеяться вместе с парнем, который глаз с нее не сводит.

— Подождите, — говорит он, — я привезу вам тележку.

Пружинистым шагом он удаляется и исчезает в толпе. Бени встала и ждет, надеясь, что он вернется. Она отдала бы за это всю свою жизнь. И вовсе не потому, что ей надо помочь отвезти эту ерунду, просто она хочет снова увидеть улыбку белой рубашки и влажные волосы этого незнакомого молодого человека, ведь ради этой встречи, теперь она уверена в этом, она рано встала и поехала в Керпип, позабыв о прогулке с Вивьяном и Стефаном. У нее не получилось вернуться с полдороги, она выстояла в рождественской толпе и даже потратила время на эту Чупиту де Люнерец, потому что на назначенное свидание с белой рубашкой пришла раньше на целую вечность.

— Вот, — сказал он.

Она даже не успела повернуться. Он уже перекладывает пакеты на тележку, подбирает йогурты, задвигает ногой под прилавок остатки разбитых яиц. Потом решительно направляется к кассам, а Бени следует за ним. Машинально она оплачивает покупки, хотя динамик сообщает, что цены будут снижены, и передает хор ангелов: «…глоооооория…»

Бени толкает тележку и идет за белой рубашкой, как никогда и ни за кем еще не шла, и не удивляется этому. Она идет, как заколдованные дети из немецкой сказки шли за флейтистом, который вел их к смерти. Она отдает себе отчет, что готова идти за этим незнакомцем через весь город, через деревни, тростниковые поля и дальше, пока последняя волна не смоет их. Бени даже не идет, а летит, она едва касается земли, как в балете Петипа в сопровождении хора ангелов. И вдруг ее охватывает непреодолимое желание снова увидеть лицо человека, который, не оборачиваясь, так уверенно влечет ее за собой. Она хочет увидеть это лицо. Она хочет увидеть его глаза и его рот, который уже не помнит. Он уже почти у дверей, но по дороге толпа разъединяет их, Бени боится, что потеряет его, что он внезапно исчезнет, а она не перенесет этого, и, обезумев, она кричит «Подождите! Мне надо купить хлеба!» Хлеб ей совершенно не нужен, но она ухватилась за первый попавшийся предлог, навеянный хлебным прилавком у дверей «Присуника».

Парень тут же остановился и подошел к ней. И тут Бени видит то, что она хотела увидеть: его глаза, она сразу заметила, что один зеленоватый, а другой голубой, открытую улыбку, ослепительно белые зубы и маленький шрам на щеке.

Эти глаза, эта улыбка и запах хлеба стерли зловещий образ флейтиста. Бени возвращается в реальность, указывает продавщице на батон, но парень еще раз вмешивается.

— Не этот, — поправляет он. — Домашний хлеб вкуснее.

Бени соглашается. Она покупает пять маленьких круглых булочек. Он прав. Маврикийские булочки лучше, чем местное подобие французского хлеба, у которого слишком мягкий и тяжелый мякиш. Она забыла об этом.

Но кто же он, этот турист (ни малейшего маврикийского акцента), который, похоже, лучше нее знает, что хорошо на ее родине? Кто он такой, кого четверть часа назад она вообще не знала и кто сейчас по-хозяйски несет продукты, как молодой муж сопровождающий жену за рождественскими покупками, и дает ей советы относительно хлеба, как будто собирается разделить его с ней? Самое странное, что на возникающие вопросы она даже не хотела искать ответы. Он здесь, и это хорошо.

Вот неприятность… Лора Маньер, она только что возникла неизвестно откуда и надвигается на нее, как злой персонаж трагедии Шекспира. Лора Маньер со своими слюнявыми губами, большим острым носом и жидкими волосами, которые она постоянно прихватывает темными очками в качестве ободка. Правая рука висит на повязке под прямым углом. Лора Маньер (семейство Маньер из Риш-ан-О, папа — владелец сахарного завода, мама — базальт, очень крепкая спина, как сказала бы Лоренсия), Лора Маньер — девушка за тридцать. Среди братьев и сестер она единственная, кто не состоит в браке, и это так заботит ее, что она на задних лапках подпрыгивает перед каждым, кто носит брюки, пытаясь сделать его мужем. Ее родители, в особенности мать, кричат на весь свет о размере приданого, которое из года в год увеличивается, ее таскают с балов на охоту, с ужинов на танцульки, в надежде избавиться наконец от содержания этой доченьки. Не помогает ничего, от нее все бегут, стоит ей появиться где-то; в клубе Гран-Бэ, на вечеринках и даже на каждом балу Додо она подпирает стену, несмотря на дорогие французские платья, которые покупают ей по этому случаю. Маньеры закрывают глаза на тайные походы Лоры в Средиземноморский клуб, где, как рассказывают, она ведет себя не-слы-хан-но. Но и там она остается ни с чем, и это просто невероятно, если учесть число потенциальных женихов, которые там бывают. Даже младший сын Робино (Робино из Сен-Феликса), это всем известно, сорвался с крючка и удрал; оно и понятно, хотя когда этот парень говорит, кажется, будто его рот набит жидкой кокосовой кашей. Ее мать, Мари-Поль Маньер, это приводит в отчаяние. Она даже выражает согласие на то, что ее зять может быть не из той социальной среды, что они. Конечно, не метис, — Боже сохрани! — но должен же быть среди франкомаврикийцев не из их круга порядочный молодой человек или вдовец, почему бы и нет, который согласился бы связать себя с их дочерью и унять ее буйный темперамент. Дважды Лору тайно отправляли на Реюньон, где благодаря Жискару д'Эстену разрешены аборты. Честная христианская семья Маньеров очень далека от того, чтобы принять мать-одиночку или внука-бастарда. Между тем если кто-то и несет тяжкий крест в этой семье, так это она, Мари-Поль. В одиночку. Раулю на все наплевать. Он целыми днями просиживает в своем офисе в Порт-Луи. Оно и понятно, его интересует только курс мировых цен на сахар. Всякий раз, когда она заводит разговор о Лоре, он увиливает, пожимает плечами, раздражается, а то и вовсе приходит в ярость. Однажды он даже осмелился сказать, что если бы она лучше ее воспитывала, то Лора уже давно была бы замужем. Такой упрек — жестокая несправедливость. Кто так предан душой и телом своим детям? Она так старательно выбирала нянек, так внимательно следила за всем: за правильным питанием, за учебой, за их манерами, за уроками танцев и даже за их общением с друзьями! И доказательство — трое старших, все вовремя и лучшим образом пристроены: Шанталь вышла замуж за молодого барона Буссинго, Жюли теперь мадам Тангон де Бленвилле, а Жан-Мари женат на Изабелле Максон, отец которой большой человек в компании «Колониальная и заморская торговля». Значит, нет причины упрекать ее по поводу этой несчастной Лоры, она получила такое же образование и такое же воспитание, как и они. Правда в том, что Лора, хотя и не глупее остальных, берется за все как идиотка. Она чересчур прямолинейна. И никогда не скрывает своей цели. Стоит ей познакомиться с молодым человеком, как она сразу заводит разговор о доме, в котором они будут жить, о детях, которых нарожают. Сто раз она просила ее помалкивать, заставить желать себя, а не вести себя с молодыми людьми, как мурена в косяке губанов.

При этом мадам Маньер не понимает или не хочет понять, что одиночество дочери происходит не от неуклюжего способа ловли жениха, а от того, что она несет в себе страшную разрушительную силу. Об этом знают все, и тому есть множество примеров: она приносит несчастье. От ее прикосновения ломается самая новая машина, стоит ей ступить на самый прочный корабль, как он опрокидывается. Где бы ни появлялась Лора Маньер, там случаются несчастья, драмы и распри. Это человек-порча, даже ремень безопасности ее душит, огнетушитель в ее руках загорается, лекарства покрывают ее прыщами, а противозачаточные таблетки дают тройню. Но жертва этого сглаза не только она, брызги летят и в тех, кто к ней приближается. Вот поэтому если она склоняется над колыбелью младенца, то он ревет. От нее воют овцы, а белые голуби становятся хищниками. При общении с ней люди с насморком заболевают пневмонией, а пребывающие в легкой грусти совершают самоубийство. Бени помнит тот день, когда в самолете, на котором она летела во Францию, произошла разгерметизация: на три кресла впереди нее сидела Лора. И еще тот день, когда в отеле Роуз-Хилл с потолка рухнула большая люстра; просто под ней прошла мадемуазель Маньер.

Она — антипод четырехлистного клевера, и тут ничего не поделаешь. Поэтому от нее и бегут. Поэтому ей дали кличку Мамордика[19]. Поэтому Бени сейчас отступила и скрестила средний палец с указательным, верный жест оберега, унаследованный от Лоренсии, а уж та знает, как избавляться от злых чар. «Боже мой, Боже мой, сделай так, чтобы она не приближалась ко мне, не касалась меня, только не сегодня!» Поздно. Мамордика уже повисла на ней и целует — чмок, чмок — в обе щеки.

— Я много думала о тебе, — сказала она, — когда твоя бабушка…

Это меня не удивляет, думает Бени, уводит разговор в другую сторону и, указывая пальцем на повязку, ждет объяснений.

И Мамордика поведала, что в тот день лагуна была спокойной, как никогда, и что неизвестно откуда взялась волна, как она отнесла парусную доску на отмель, где она упала и разбила локоть о кораллы.

— Наверно — говорит она, — из-за траура ты не придешь на бал Додо в этом году?

— Ты когда-нибудь видела меня на балу Додо? Я ни-ког-да не хожу на бал Додо! Бал Додо меня бесит! — уже почти вопит Бени.

Парень в белой рубашке стоит рядом и тихо смеется. Бени наблюдает, как он, воспользовавшись толкучкой, проскользнул за спину Мамордики и тут же вернулся на место. Мамордика издает что-то вроде ика, потом поворачивается и начинает орать на высокого угреватого типа в шортах, стоящего позади:

— В чем дело? Тебе что, в морду дать?

Прыщавый растерялся, покраснел, явно не понимая, чем вызван этот гнев. Он смешно вскинул руки и обернулся, чтобы посмотреть, кому адресовано это безумие. Любопытная толпа стала собираться вокруг типа в шортах и Мамордики, которая своим визгливым голосом перекрывала динамики.

— Грязная свинья! Только посмей еще раз, ты у меня получишь!

Прыщавый продолжает краснеть и уже выглядит, как настоящий виновник, толпа угрожающе смотрит на него. Прозвучало слово «извращенец», и какая-то женщина предложила вызвать полицию. Воспользовавшись неразберихой, парень в белой рубашке за руку потянул Бени к выходу.

На улице он не сразу отпустил ее руку.

— И вы даже не хотите поблагодарить меня! — с упреком говорит он.

— За что? — не понимает Бени. — За то, что вы помогли мне собрать покупки?

— Разумеется, нет, это естественно. За то, что я освободил вас от этой отравы.

— Почему вы говорите: «отравы»? Вы что, ее знаете?

— Вовсе нет. Но она нечистая. Я сразу это почувствовал. Да и вам совсем не хотелось с ней разговаривать.

— А что вы сделали?

— Вы не видели? Я ущипнул ее за зад. А она решила, что это сделал тот тип, что стоял сзади. А где ваша машина?

— Там, — ответила Бени, кивая на старенькую 4L возле стены. — Теперь я сама справлюсь. Благодарю вас за помощь.

Но он, казалось, не понял, что его отсылают. Он открывает багажник и ставит туда коробку. И, пока она возится с дверцей, он неподвижно стоит по ту сторону машины, опираясь локтями на крышу. С улыбкой он смотрит на нее.

На этот раз Бени пребывает в совершенном замешательстве. Чего он хочет?

— Что тут смешного? — не выдержала она. — Почему вы смеетесь?

— Да так, — сказал он. — Мне хорошо, вот и все. Мне нравится на вас смотреть. Вы не самая облезлая из всех, кого я встречал.

— Спасибо, — отвечает Бени. — А как вас зовут?

Изо рта вылетает нечто схожее с перекатыванием камешков.

— Извините, я не поняла…

— И неудивительно. Невозможное имя. Меня зовут Бриек, есть такой святой и такой город. Вы знаете Сен-Бриек во Франции, по-моему, в Бретони? Бриек К.Е. Понимаю, это имя не такое красивое, как ваше.

— Вам известно мое имя?

— Конечно, — уверил он. — Кому оно здесь не известно? Вас зовут Бенедикта де Карноэ, а называют вас Бени. И вы живете в симпатичном доме за соляными заводами Ривьер-Нуара.

— Браво, — растерялась Бени. — И это все, что вам известно?

— Все, — заверил Бриек. — Ну или почти все.

— А вы, — осмелела она, — где вы живете?

Он засмеялся и махнул рукой.

— Я? — переспросил он, — и здесь и там, но чаще все же здесь, — показывая пальцем на одно из самых обшарпанных бетонных сооружений Керпипа, гостиницу «Гонконг», которая торчит напротив «Присуника» и сверкает девятью окнами с грязными занавесками и красно-белой вывеской между двумя щитами рекламы пепси-колы, с уродливыми бутиками на первом этаже и потайной дверью. Этот «Гонконг» она не удостоила бы даже взглядом, если бы Вивьян однажды не сообщил ей, что этот отель не что иное, как проходной двор, а это уже было любопытно.

Она даже не успела узнать у этого красивого Бриека, что он делает в таком месте, как за ней пристроилась машина и стала скапливаться пробка. Загудели сигналы, и из окна маленькой машины появился тощий торс тети Терезы, она желчно спрашивает, скоро ли Бени тронется, она трижды объехала вокруг и не нашла места для парковки, она торопится, у нее нет времени просто так болтаться.

— Ki mani'er?[20] — спрашивает Бени, зная, что ничто так не раздражает тетку, как обращение на креольском языке, особенно перед посторонними людьми.

Чупита де Люнерец, плюс Мамордика, плюс тетя Тереза в своем «остине», бьющая копытом и бросающая желчные взгляды, — для одного дня это слишком. Да, она уедет. Да, она освободит место для этой гниды. Да, она прервет странную беседу со странным Бриеком, которому, кажется, все известно о ней, вот только о нем она ничего не знает.

— Mo alle'. Kile', tantin![21]

Она садится в машину и начинает маневрировать, выбираясь со стоянки. Продвигается спокойно, не торопясь переключает скорости и оглядывается, левая рука лежит на спинке соседнего сиденья, чтобы было удобнее видеть, куда ехать, и заодно позлить тетку медлительностью, а главное, чтобы дать время Бриеку прыгнуть в машину и поехать с ней. Она до смерти хочет этого. Она не может расстаться с ним, так и не узнав. Не узнав чего? Он тоже не хочет, чтобы они так быстро расстались, она в этом уверена, сейчас он откроет дверцу и сядет рядом с ней. Она уверена в этом, потому что она так хочет, а желание Бени — это приказ Небесам.

Она выбралась из ряда припаркованных елочкой машин, проехала несколько метров и остановилась, давая ему возможность догнать ее. И вот он приближается. Она видит его в зеркало заднего вида. Но небо на этот раз остается глухим, как тетеря. Бриек не стал открывать дверь. Он наклоняется, говорит: «Мы еще увидимся», — и удаляется. В таких ситуациях есть два варианта, как сохранить достоинство: промолчать или рвануть с места на машине. Бени молча срывается с места, а с ее стареньким 4L — это особая задача.