Банкир в XX веке. Мемуары

ОЖЕСТОЧИВШИЙСЯ ЛИДЕР

В конце января 1977 года Нельсон вернулся из Вашингтона в семейный офис, увенчанный лаврами блестящей государственной карьеры, продолжавшейся четыре десятилетия, карьеры, которая почти позволила ему достичь цели, которую он ставил перед собой в течение всей жизни - стать президентом Соединенных Штатов. Однако, несмотря на свои большие достижения, Нельсон был глубоко ожесточившимся из-за событий двух предыдущих лет.

После Уотергейта и бесславной отставки Ричарда Никсона¹ президент Джеральд Форд остановил выбор на Нельсоне как своем вице-президенте.

Нельсон, конечно же, считал этот выбор огромной честью, которая позволила ему служить своей стране на высокой должности в момент кризиса. С характерным для него спокойствием он прошел через напряженный и болезненный процесс утверждения Конгрессом, и Сенат утвердил его назначение в декабре 1974 года.

Должность вице-президента приносит разочарование любому, кто привык играть свою собственную пьесу, однако это обстоятельство было уравновешено желанием Форда использовать огромный опыт Нельсона во внутренней политике и во внешних делах. Кроме того, если бы Форд предпочел не баллотироваться на второй срок, о чем ходили слухи, Нельсону мог открыться прямой путь в кандидаты на президентский пост от Республиканской партии на выборах 1976 года.

Все это повернулось совсем по-иному, чем Нельсон ожидал. В ноябре 1975 года Форд проинформировал Нельсона о своем решении баллотироваться на второй срок и о том, что Нельсон не будет его кандидатом на пост вице-президента. Решение президента отражало взгляды узкого круга его советников, особенно главы его аппарата Дональда Рамсфельда. Они были убеждены, что либеральные республиканские убеждения Нельсона будут отрицательным фактором уже на первичных выборах против Рональда Рейгана, любимца консервативного крыла партии, приобретающего все большую силу. Не было никаких сомнений - по крайней мере по мнению Нельсона, - что собственные президентские амбиции Рамсфельда сыграли немалую роль в принятии этого решения. Форд предложил баллотироваться в вице-президенты сенатору Бобу Доулу и победил Рональда Рейгана в напряженной борьбе за выдвижение от Республиканской партии; однако затем он потерпел поражение в ноябрьских выборах - с минимальным перевесом победил Джимми Картер².

Решение Форда ошеломило Нельсона. Суровая реальность заключалась в том, что его надежды стать президентом теперь были перечеркнуты навсегда. Тем не менее, к его чести, Нельсон никогда не высказывал публичной критики в отношении Джеральда Форда. Он даже активно участвовал в кампании за республиканских кандидатов.

Уотергейт - разбирательство противозаконных действий сотрудников аппарата президента Р. Никсона в связи с попыткой установить подслушивающие устройства в штаб-квартире Демократической партии в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне во время избирательной кампании 1972 года. Из-за угрозы импичмента и причастности к этим действиям Р. Никсон вынужден был подать в отставку в августе 1974 года. - Прим. ред.

Многие годы спустя на государственном обеде, который я посетил в Нью-Йорке, Форд признал, что снятие кандидатуры Нельсона было одной из самых больших ошибок в его политической карьере и что присутствие Нельсона могло бы принести ему победу на выборах 1976 года.

После 1976 года, однако, Нельсон уже никогда не принимал участия в кампании какого-либо другого кандидата. Он полностью потерял интерес к политике, оставив без всякого внимания своих политических друзей и союзников. Отброшенный назад в тот момент, когда главный политический приз, казалось, находился в пределах досягаемости, он стал сердитым и глубоко ожесточившимся человеком.

Нельсон также обнаружил, что находится в затруднительном положении и в финансовом плане. Годы деятельности на высшем уровне штата и национальной политики, включая четыре губернаторских кампании и три попытки выйти в кандидаты в президенты, дорого обошлись ему лично. Вероятно, совокупный доход от Трастового фонда 1934 года и его личных инвестиций был недостаточен, чтобы поддерживать как его политическую карьеру, так и роскошный стиль жизни, включая создание многочисленной и великолепной коллекции предметов искусства. Чтобы свести концы с концами, он несколько раз должен был тратить средства из своего трастового фонда, в результате чего комитет Трастового фонда 1934 года принял решение о том, что не позволит ему более тратить основной капитал. Нельсон, оставаясь по-прежнему богатым человеком, столкнулся с необходимостью экономить впервые в своей жизни.

Несмотря на политические неудачи и финансовые проблемы, Нельсон сохранил свою безграничную физическую энергию. Теперь, когда он был лишен публичной сцены, точкой приложения его энергии стала семья.

Нельсон всегда считал себя фактическим лидером нашего поколения и ведущей силой, стоящей за всеми семейными организациями. Он предположил, что теперь, после того как навсегда оставил государственную службу, просто заявит права на эти позиции. Однако предположение Нельсона о том, что он автоматически наденет на себя мантию лидера, казалось, по крайней мере мне, более чем самонадеянным. Он ясно продемонстрировал свои намерения еще до возвращения в Нью-Йорк, объявив, не посоветовавшись ни с кем в семье, что предпримет детальное изучение состояния семейного офиса и Фонда братьев Рокфеллеров.

Как только он вновь занял свой старый кабинет на 56-м этаже дома по адресу Рокфеллер-плаза, 30, Нельсон сразу же дал понять, что не потерпит никакой оппозиции своим планам. Возможно, что он потерял свои навыки политической деятельности или, имея дело с семьей, посчитал, что не нуждается в них. Преследуя цель занять руководящее положение, он быстро смог добиться того, что оскорбил и вызвал раздражение как «кузенов и кузин», так и своих братьев, в частности нашего старшего брата Джона.

УПРЯМЫЙ ИДЕАЛИСТ

Энергичное и выраженное в полный голос несогласие Джона с Нельсоном было чем-то совершенно неожиданным. Джон всегда был тихим и сдержанным человеком, позволявшим более исполненному энергии и агрессивному Нельсону отодвигать его в сторону и брать на себя роль лидера нашего поколения - при покупке Рокфеллеровского центра, в вопросах владения поместьем Покантико и во всегда вызывавшей сложности задаче отношений с отцом. Однако в случае филантропии дело обстояло иначе. Джон рассматривал себя в качестве законного «наследника» рокфеллеровской традиции филантропии, которую он также считал одной из основных ценностей семьи Рокфеллеров и единственной деятельностью, которая с ходом времени могла удерживать членов семьи вместе.

В то время как Нельсон приобрел национальную известность как политическая фигура, Джон постепенно и незаметно создал себе репутацию сильного лидера, добившегося важных достижений в области американской филантропии. В течение 20 лет он был ищущим новых путей председателем правления Рокфеллеровского фонда, был ведущей силой, стоявшей за созданием Линкольновского центра в Нью-Йорке - главного в стране центра исполнительских искусств; он работал по сложным вопросам перенаселения в мире через Совет по народонаселению, который основал в начале 1950-х годов, и на протяжении многих лет финансировал его в значительной степени из личных средств; кроме того, он создал сеть контактов на Дальнем Востоке, главным образом в Японии, путем личной поддержки и развития проектов экономического развития и программ культурного обмена.

В ходе всего этого Джон также вдохнул новую жизнь в Общество Японии и создал Общество Азии. На протяжении большей части 1950-х и 1960-х годов благотворительные пожертвования Джона составляли в среднем около 5 млн. долл. в год - более 60% его годового дохода. Филантропия была территорией Джона, и он отвергал притязании Нельсона на то, что именно он - Нельсон, - а не его старший брат должен руководить будущим основных филантропических учреждений семьи, в частности Фондом братьев Рокфеллеров.

Все более жесткая оппозиция Джона Нельсону была также, по крайней мере отчасти, результатом серьезного изменения его политических взглядов. Джон, как и многие из нас, был глубоко обеспокоен социальными сдвигами, происходившими в это время, однако вместо осуждения молодого поколения за странные взгляды и бунтарское поведение он решил попытаться понять причины его недовольства. Джон и его сотрудники провели сотни часов с молодежью - начиная от «Черных пантер» ⁵⁰ и кончая студентами-старшекурсниками из «Лиги плюща»¹, выслушивая то, что они говорили о своих жалобах, политических взглядах и надеждах на будущее; он нашел, что относится с симпатией ко многому тому, что узнавал. В результате с Джоном произошла трансформация, и он написал книгу «Вторая американская революция», содержавшая квинтэссенцию полученного им опыта.

Эта книга в очень большой степени была отражением того времени, особенно в части предположения, что носителями мудрости являются молодые, а более старое поколение, создавшее в мире такой хаос, должно в поисках направления дальнейшего движения обратиться к своим детям. Книга вызвала серьезный переполох; более старые и старшие представители истеблишмента не часто объединяются с теми в обществе, кто исповедует недовольство или даже просто оказывается заодно с молодыми критиками. Однако для тех из нас, кто хорошо знал Джона, его идеи и выводы не были особенно удивительными. Он все больше становился человеком, которого мы обычно называли «салонным радикалом», и те годы, которые он провел, непосредственно занимаясь серьезными и нерешаемыми социальными проблемами, укрепили его инстинктивную симпатию к жертвам несправедливости и низшим слоям общества. В результате его политические взгляды все более сдвигались в либеральную сторону.

Оглядываясь назад, следует отметить, что это было одним из основных источников конфликта между Нельсоном и Джоном. Будучи губернатором Нью-Йорка, Нельсон непрерывно сдвигался вправо по большинству социальных вопросов - «рокфеллеровские» законы о борьбе с наркотиками, подавление тюремного мятежа в Аттике ² , а также его отчаянная, буквально до последней капли крови защита американской интервенции во Вьетнаме - все это были примеры его более консервативной политической позиции. Нельсон презирал либерализм Джона и его близкие отношения со многими людьми и организациями, которые вели злобные нападки на Нельсона. Нельсон также был в ужасе и негодовании из-за поведения и взглядов «кузенов и кузин» и принял решение, что они не должны получить в свои руки контроль над важными семейными учреждениями. Итак, сцена была готова для борьбы, и первым вопросом было будущее Фонда братьев Рокфеллеров (ФоБР).

ФОНД БРАТЬЕВ РОКФЕЛЛЕРОВ: ПЕРВОЕ ПОЛЕ БИТВЫ

К 1973 году ФоБР стал двенадцатым по своим размерам фондом в стране, его средства составляли 225 млн. долл. Программа Фонда претерпела огромные изменения с момента его создания в 1940 году, когда мы, то есть пять братьев, создали его для управления нашей ежегодной поддержкой таких организаций, как Герлскауты, Ассоциация молодых христиан (АМХ) и еще более 90 других общественных организаций в г.Нью-Йорке и округе Уестчестер.

Пожертвование отца Фонду в виде ценных бумаг Рокфеллеровского центра на сумму почти в 60 млн. долл. в 1951 году впервые предоставило Фонду постоянные денежные средства (до этого момента он работал на ежегодные пожертвования каждого из братьев), что позволило нам расширить его сферу деятельности, не ограничиваясь тем сообществом, в котором мы жили, и предоставить значительную поддержку организациям, которые были индивидуально созданы братьями и которыми затем братья руководили. К основным получателям средств относились Совет по народонаселению Джона, Американская международная ассоциация экономического и социального развития, созданная Нельсоном, а также созданное и руководимое Лорансом учреждение «Заповедник Джексон-Хоул»³.

В 1961 году Фонд братьев Рокфеллеров получил дополнительные 72 млн. долл. из наследства отца. Это серьезное увеличение объема его ресурсов позволило нам еще более расширить программу Фонда. ФоБР продолжал давать пожертвования на общественные нужды и финансировать работу ряда руководимых нашей семьей организаций, однако теперь нам удалось охватить более широкий спектр групп и учреждений. В результате Фонд начал превращаться в фонд более традиционного характера. Мы с братьями не испытывали неудобств от этого процесса, поскольку имели все основания полагать, что наши дети в дальнейшем захотят принять на себя ответственность за существование Фонда и через него реализовывать собственные филантропические интересы.

Изменения, о которых идет речь, уже шли полным ходом в середине 1960-х годов, что серьезно отражалось в поддержке Фондом групп, действовавших в области гражданских прав и обеспечения равных возможностей, и весьма гармонировало с интересами многих из молодых «кузенов и кузин». Однако в то время как братья и я сам решительно поддерживали более широкую программу для Фонда, мы продолжали ощущать ответственность за руководимые семьей «наши» организации, получавшие от него на протяжении многих лет значительную финансовую поддержку. В преддверии предстоящего ухода с руководящих постов в этих организациях мы пришли к заключению, что пустить их по воле волн, не обеспечив их будущее в достаточной степени, было бы безответственным.

Мы думали о выделении до 100 млн. долл., или примерно половины постоянных средств Фонда, для этой цели и далее полагали, что после выделения этих субсидий с Фонда «будет снята ответственность за продолжение поддержки этих организаций». Правление Фонда одобрило наше предложение и немедленно инициировало процесс его дальнейшего рассмотрения под руководством президента ФоБР Даны Крил. Спустя год стало ясно, что ожидания и устремления каждого из братьев в отношении того, что мы называли «процессом Комитета Крил», были разными. Главная задача Джона заключалась в том, чтобы сохранить возможно большую долю постоянных средств Фонд, поэтому он высказывался в пользу резкого ограничения количества и сумм периодических пожертвований. Лоранс и я не имели разногласий с Джоном; мы также хотели, чтобы наши организации были укреплены в расчете на будущее. В частности, два учреждения - Онкологический институт памяти Слоун-Кэттеринга, как считал Лоранс, и Рокфеллеровский университет, как считал я, - требовали значительной финансовой помощи, если мы хотели, чтобы они остались «центрами совершенства». Поэтому и Лоранс, и я высказывали решительную поддержку идее предоставления серьезных капитальных субсидий для каждого из этих центров. Джон решительно возражал против тех сумм, которые мы предлагали, называя их «неуместными и служащими только нашим собственным интересам».

Хотя Нельсон проявлял мало интереса к «процессу Комитета Крил» на ранних этапах, нам вскоре предстояло услышать, что он обо всем этом думает.

«РАЗДАЧА» ФОНДА БРАТЬЕВ РОКФЕЛЛЕРОВ

Закон о налоговой реформе от 1969 года, отчасти предназначенный и для регулирования деятельности филантропических фондов, внес дополнительные осложнения в наши дискуссии. В этом законе содержались серьезные запреты на внутренние сделки, осуществляемые попечителями фондов, причем большинство из этих запретов имело разумный характер. Однако Джон, игравший важную роль в подготовке закона по налоговой реформе, когда он проходил через Конгресс, настаивал на том, что в Конгрессе имелась серьезная поддержка дополнительного законодательства, которое вообще положит конец фондам. Согласно доводам Джона, поскольку такое законодательство предусматривало, что доноры должны начать отказываться от контроля над своими фондами, мы в Фонде братьев Рокфеллеров должны дать этому пример, добровольно уменьшив контроль над Фондом со стороны семьи.

Для достижения этой цели Джон хотел ввести дополнительных внешних директоров, с тем, чтобы в правлении члены семьи были в меньшинстве. С моей точки зрения, позиция Джона ставила под удар основную посылку, на основании которой был создан Фонд. Именно из-за наших общих интересов в отношении социальных, экономических и политических вопросов дня Фонд и стал одним из наиболее уважаемых в стране фондов. Уменьшение роли братьев с целью умиротворения временного политического большинства в Вашингтоне, по моему мнению, было бы большой ошибкой. Однако мои аргументы не смогли убедить Джона.

Покровительственные манеры Джона, а также принятая им для себя посылка, что он выступает с высоких моральных позиций, делали этот вопрос предметом еще большего раздора. Хотя идеи и манеры Джона раздражали и Лоранса, и меня, Нельсон, вновь вошедший в правление Фонда в начале 1977 года после почти двадцатилетнего отсутствия, был буквально взбешен ими. Нельсон обвинил Джона в том, что он пытается осуществить «раздачу» Фонда точно так же, как он ранее позволил влиянию семьи сначала уменьшиться, а затем и исчезнуть вообще в Рокфеллеровском фонде.

Хотя я был готов пойти на определенные уступки Джону в интересах мира и согласия, настроение Нельсона было совсем иным. Не вызывало сомнений, что снисходительное отношение Нельсона к Джону всегда вызывало раздражение последнего, однако до этого момента их разногласия никогда не перерастали в открытую вражду. В прошлом обычно Джон уступал Нельсону, врожденные политические инстинкты которого всегда останавливали его, прежде чем он заходил слишком далеко в давлении на своего старшего брата. Однако в данном случае ситуация была иной.

Симпатия Джона в отношении «кузенов и кузин» и тех взглядов, которые они высказали написавшим книгу Кольеру и Горовицу⁵¹, вбила клин еще глубже. Нельсон был в ярости по поводу того, что он считал актом предательства со стороны «кузенов и кузин». Зачем беспокоиться о спасении Фонда, если мы просто передадим его молодому поколению, публично чернящему семью и приверженному идеалам, которые Нельсон считал абсолютно неприемлемыми? Решение, предлагавшееся Нельсоном, заключалось в том, чтобы распределить все средства Фонда братьев Рокфеллеров между небольшой группой организаций, которые были для братьев наиболее важными. Если этого достичь не удастся, Нельсон хотел восстановить существовавшее ранее доминирующее положение братьев в отношении программы Фонда и управления им.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

С начала 1977 года дискуссии на встречах Фонда становились все более ожесточенными. Раздраженные перепалки между Нельсоном и Джоном нарастали, а Лоранс иногда оставлял свою роль председателя для того, чтобы ввязаться в драку. Было бы уже достаточно неприятно, если бы такие семейные стычки происходили приватно, но эти некрасивые сцены видели и внешние попечители, включая лауреата Нобелевской премии из Рокфеллеровского университета Джеральда Эдельмана; бывшего председателя Федеральной резервной системы Уильяма МакЧесни Мартина и бывшего министра здравоохранения, образования и социального обеспечения Джона Гарднера.

Бои начались через несколько дней после возвращения Нельсона в комнату 5600, когда он заявил семье, что хочет стать председателем правления ФоБР. Ранее Нельсон был главой Фонда в течение короткого времени в 1956 и 1957 годах, придя на смену Джону, который занимал это положение в течение 15 лет. Теперь, после возвращения Нельсона, Лоране настаивал, что готов отойти в сторону, поскольку, как он выразился, только «заменял Нельсона на протяжении предшествующих двадцати лет». Джон немедленно возразил, заявив, что теперь «пришла моя очередь становиться председателем». Я отказался занять этот пост, ссылаясь на многочисленные обязанности в «Чейз бэнк» на протяжении последних лет работы. Лоранс неохотно согласился остаться председателем до тех пор, пока через четыре года я не уйду из банка в отставку.

Не сломленный этой неудачей, Нельсон продолжал проталкивать свой план по захвату контроля над ФоБР. На заседании Комитета по номинации в марте 1977 года Нельсон предложил ввести в число членов совета Нэнси Хэнке, бывшего директора Национального художественного фонда, и Генри Киссинджера. Ряд попечителей, включая брата Джона, сомневались относительно их независимости в качестве попечителей из-за длительных связей с Нельсоном. С другой стороны, было трудно отрицать их выдающиеся способности, и в результате оба кандидата были избраны.

Нельсон также предложил, чтобы Фонд вернулся к той роли, которую он играл в начале своего существования, служа проводником поддержки личных филантропических усилий братьев, а все другие попечители - как «кузены и кузины», так и те, кто не был членами семьи, должны были быть только советниками. Оскорбительная идея Нельсона, конечно, была «непроходимой», однако этим предложением был особенно оскорблен Джон Гарднер.

Гарднер попросил о приватной встрече с Лорансом и со мной, и мы встретились в моем кабинете в комнате 5600. Гарднер прямо-таки кипел от негодования в связи с предложением Нельсона, указывая, что по законам штата Нью-Йорк каждый попечитель Фонда, зарегистрированного как юридическое лицо, несет одинаковую юридическую и фидуциарную ответственность; голос внешнего попечителя никогда не может иметь меньший вес, чем голос одного из братьев. Я полностью согласился с Гарднером и сказал ему об этом. Однако, к моему немалому удивлению, Лоране горячо защищал позицию Нельсона и нападал на Гарднера, ставя под сомнение как его мотивы, так и его личную порядочность. Явно раздраженный тирадой Лоранса, Гарднер повернулся и вышел из комнаты.

Через несколько дней Гарднер вышел из состава правления Фонда, и вскоре после этого в «Нью-Йорк таймс» появилась статья, в которой подробно говорилось о противоречиях в Фонде. Я убежден, что Гарднер сыграл роль в утечке информации, давшей основу для этой статьи, и в том, что он обрисовал ситуацию с упором на неэтичное поведение Нельсона. Сильная реакция Гарднера на махинации Нельсона и тираду Лоранса, конечно, была понятной, однако у предложения Нельсона не было никакого шанса быть принятым. Именно поэтому я был очень расстроен, что Джон Гарднер позволил всему этому стать достоянием гласности. Отрицательное освещение в глазах общественности сказывалось на репутации ФоБР еще в течение какого-то времени.

Но Нельсон, всегда сильный в атаке, отказался отпустить поводья. Еще одна бомба взорвалась на заседании правления в июне 1977 года, когда он предложил, чтобы ФоБР предоставил субсидию на сумму в 3 млн. долл. для гарантирования строительства нового колледжа остеопатии при Нью-Йоркском технологическом институте на Лонг-Айленд; это предложение было подсказано ему доктором Кеннетом Райлендом.

Доктор Райленд лечил Нельсона в течение многих лет и стал его доверенным другом и неотъемлемой составной частью свиты Нельсона, путешествуя с моим братом, куда бы тот ни направлялся вместе со своим портативным столиком для процедур. При посещении Нельсона в Кикуите не было чем-то необычным найти его на столе доктора Райленда для остеопатических процедур, когда Райленд разминал ему суставы и поворачивал и оттягивал его руки и ноги всяческими явно неудобными способами.

По рекомендации Нельсона Бэбс и Лоране также пользовались услугами доктора Райленда и тоже молились на него.

Предложение Нельсона вызвало сильно отрицательную реакцию со стороны других попечителей, которые почувствовали, что он пытается залезть в ресурсы ФоБР для поддержки проекта сомнительной ценности, руководимого близким другом. Однако Нельсон отказался дать задний ход, и в качестве компромисса правление выделило 100 тыс. долл. для изучения вопроса о финансовой возможности создания колледжа!

Дуэль между Джоном и Нельсоном вновь разгорелась в связи с предложением о субсидии для Музея искусств «Метрополитен» весной 1978 года. Нельсон попросил, чтобы музей был включен в перечень Комитета Крил в качестве кандидата на проект, который увековечит память о его сыне Майкле, погибшем во время антропологической экспедиции в Папуа-Новой Гвинее в 1961 году. Нельсон подарил Музею «Метрополитен» прекрасную коллекцию предметов примитивного искусства, включая ряд экспонатов, собранных Майклом. Музей строит новый флигель, чтобы разместить коллекцию, и называет флигель именем Майкла. Это является прекрасным решением: коллекция Нельсона находит постоянное место, решается вопрос увековечения памяти Майкла, а в коллекции «Метрополитен» заполняется большой пробел.

Семья щедро откликнулась на инициативу Нельсона. Марта Бэрд предоставила большую часть фондов для строительства нового флигеля. Фонд братьев Рокфеллеров предоставил почти 1,5 млн. долл. для инсталляции и поддержания коллекции на постоянной основе, и ряд других членов семьи, включая меня и Лоранса, также поддержали этот проект. Однако стоимость была превышена, и Нельсон не мог оплатить эти издержки, поэтому он попросил ФоБР выделить дополнительную капитальную субсидию в сумме 150 тыс. долл. Большинство членов совета не возражало против дополнительной субсидии, однако Джон был против. Его аргумент заключался в том, что «Метрополитен» уже получил полную капитальную субсидию от Фонда и не имел права на дальнейшую поддержку. Это был еще один случай, когда отношение Джона, которое можно было выразить словами «святее папы Римского», восстановило всех нас против него. В конце концов, правление утвердило дополнительную субсидию, однако Джон, демонстрируя свое недовольство, воздержался от голосования.

Так обстояли дела в середине 1978 года, когда Джон и Нельсон смотрели друг на друга с разных концов стола в комнате заседаний правления, выказывая друг другу свое нерасположение и делая заседания Фонда событиями, неприятными для всех остальных.

СТОЛКНОВЕНИЕ В СЕМЕЙНОМ ОФИСЕ

Весной 1977 года Нельсон завершил свой никем не прошенный анализ положения семейного офиса и представил рекомендации трем братьям. Вплоть до этого момента семейный офис, созданный дедом в середине 1880-х годов, функционировал на неофициальной основе. Сначала дед, а потом и отец взяли на работу несколько профессионалов, чтобы помочь справиться с обслуживанием деловых и филантропических интересов семьи. Однако после Второй мировой войны, по мере того как мое поколение становилось все более активным, возникла необходимость создать отделы, которые бы ведали растущими юридическими, бухгалтерскими, инвестиционными и филантропическими интересами семьи, а также делами, имеющими отношение к недвижимости.

Отец продолжал щедро оплачивать большинство этих услуг, стоивших миллионы долларов в год, вплоть до своей смерти в 1960 году. В последующем его вдова Марта, унаследовавшая половину состояния, согласилась оплачивать половину затрат на офис, с тем чтобы мое поколение взяло на себя оставшуюся часть. Марта умерла в 1971 году, после чего братья при участии Бэбс взяли на себя полное бремя расходов на офис. Начиная с этого момента галопирующая инфляция и повышавшийся спрос «кузенов и кузин» и их детей на услуги привели к тому, что затраты росли с каждым годом.

Анализ, проведенный Нельсоном, дал ряд конструктивных и ценных рекомендаций. Он предлагал полную реорганизацию офиса за счет создания принадлежащей семье корпорации, которая будет брать со своих клиентов деньги за предоставляемые услуги. В качестве модели Нельсон использовал «Трастовую компанию Бессемер», которую несколько лет тому назад организовала семья Фибсов, и предложил, чтобы такая компания предоставляла услуги также и внешним клиентам. Такая «Рокфеллеровская трастовая компания» должны управляться советом директоров, и ей должен руководить председатель правления и главный исполнительный директор. План Нельсона сулил крупные сокращения в наших затратах за счет рационализации выполнявшихся офисом операций. Также решался трудный вопрос преемственности в семье и передачи власти между братьями и «кузенами и кузинами». Во многих отношениях предложение Нельсона было разумным решением проблем, с которыми сталкивалась семья.

Однако Нельсон, как это ни невероятно, неправильно оценил, как лучшим образом «продать» свою идею остальным членам семьи. Его проблемы начались, когда он беззастенчиво предложил, что станет председателем правления и главным исполнительным директором новой корпорации. Это означало замену Лоранса, который был председателем правления семейного офиса в течение почти двадцати лет, и Дж. Ричардсона Дилворта, который был талантливым управляющим и по существу главным исполнительным директором на протяжении того же периода. Нельсон также предложил ограничить членство в совете директоров новой корпорации только теми лицами, которые «зарекомендовали себя действиями во внешнем мире». В соответствии с критериями Нельсона только он, Лоране и я, а также сын Джона Джей, занимавший тогда пост губернатора штата Западная Вирджиния, соответствовали такому критерию во всей семье. Нельсон грубо отверг Джона и всех прочих «кузенов и кузин», включая собственных детей как «не имеющих достаточной квалификации».

Эта сторона плана Нельсона имела все атрибуты захвата власти, и большинство членов семьи отреагировало на него очень отрицательно. Этот вопрос стал предметом столкновения во время «уикенда "кузенов и кузин"» в июне 1977 года в Тарритауне; речь идет о ежегодной встрече, когда многие члены семьи возвращались в Покантико для развлечений, отдыха и встреч, посвященных различным вопросам, имеющим отношение к делам семьи.

В пятницу вечером Нельсон был на обеде в доме своего сына Родмана вместе с несколькими «кузенами и кузинами» и их супругами. После появления годом раньше году книги Кольера и Горовица это была первая встреча Нельсона со многими из них. Нельсон начал с того, что четко выразил отрицательное отношение к книге и свое невысокое мнение о тех «кузенах и кузинах», которые сотрудничали с ее авторами. Затем он перешел к изложению своего плана в отношении офиса, в соответствии с которым он должен был стать председателем правления и главным исполнительным директором. «Кузены и кузины» были оскорблены. Они пошли на Нельсона в атаку из-за того диктаторского настроя, с которым он пытался захватить власть над офисом. Нельсон ответил той же монетой. Для всех присутствующих это был напряженный и неприятный вечер.

На следующее утро четверо братьев собрались в «карточной комнате» Плэйхауса, а «кузены и кузины» собрались снаружи у плавательного бассейна, чтобы официально обсудить предложение Нельсона. Поскольку вопросы управления офисом никогда не решались путем голосования, Нельсон исходил из того, что его план вступит в силу, когда братья его одобрят. Он был ошеломлен, когда нам передали, что «кузены и кузины» единодушно проголосовали, чтобы отвергнуть этот план. Они настаивали, что на тот период, пока будут рассматриваться другие аспекты плана, главой офиса должен оставаться Лоранс. Нельсон был раздражен до предела и потребовал, чтобы три брата поддержали проведение в жизнь его плана целиком и немедленно.

Должен сказать, что я выступал в поддержку того, чтобы Нельсон стал главой офиса, однако без той абсолютной власти, которой он требовал. Я разделял его переживания, поскольку его чувства были действительно уязвлены, и из-за враждебности, с которой он столкнулся. Однако он, казалось, не понимал, насколько спровоцировал «кузенов и кузин». Несмотря на его требование о личной поддержке, я подумал, что пришло время дипломатии для того, чтобы закончить эту конфронтацию. На протяжении следующего часа я выступал в качестве парламентера сначала в отношении Нельсона, а потом с «кузенами и кузинами». После того как Нельсон немного остыл, я оставил братьев и направился к плавательному бассейну. Я призвал «кузенов и кузин» не отвергать предложение Нельсона в полной мере.

Потребовалось немало усилий, однако в конечном счете они смягчили свою позицию, но ненамного. Они продолжали настаивать, чтобы план реорганизации, предложенный Нельсоном, был отложен. Они согласились на то, чтобы он был председателем правления, но не главным исполнительным директором, и только при условии, что офис будет управляться в соответствии с более демократическими принципами, а их нуждам будет уделено большее внимание. После возвращения в «карточную комнату» Джон, Лоранс и я добились от Нельсона согласия на этот компромисс, однако его гнев на семью не утихал еще в течение нескольких месяцев.

Когда два десятилетия спустя размышляю о той солнечной субботе в Покантико, я понимаю, что в тот день динамика семьи начала необратимо меняться. Нельсон, архитектор и адвокат семейного единства, считавшийся в течение длительного срока неоспоримым лидером семьи, потерпел сокрушительное поражение. Полученный им отказ заставил его отдалиться от семьи и ее основных институтов. Вместе с тем и совершенно неожиданно в результате моего вмешательства с целью найти компромисс между «кузенами и кузинами» и братьями моя роль в качестве лидера семьи становилась более заметной.

КОНФРОНТАЦИЯ ПО ПОВОДУ ПОКАНТИКО

В то же время, когда шли битвы по поводу Фонда братьев Рокфеллеров и семейного офиса, перед братьями и мной также стояла необходимость принятия трудных решений в отношении Покантико, семейного поместья в округе Уестчестер. Это дело привело к еще одной ожесточенной ссоре между Джоном и Нельсоном.

К началу 1950-х годов мы осознали, что поместье не только было ценным экономическим активом, но также обладало реальной исторической и эстетической ценностью. Мы начали анализировать имевшиеся у нас варианты - этот процесс так полностью и не разрешился до конца 1970-х годов, когда умерли Джон и Нельсон. На ранней стадии наши усилия осложнялись тем обстоятельством, что структура владения этой собственностью была непростой.

Покантико, подобно Галлии из «Комментариев» Цезаря, было разделено на три части. Во-первых, был основной дом в Кикуите и территория, непосредственно окружавшая его, которую мы называли «парком» или «исторической зоной»; ее площадь составляла приблизительно 250 акров. Начиная с середины 1950-х годов Джон, Нельсон, Лоране и я владели этой частью Покантико на правах совместного владения. Затем была «открытая территория» размерами почти в две тысячи акров, ею владели все пять братьев через компанию «Хиллз риэлти». Кроме того, там была собственность, которой каждый из нас владел индивидуально: Джон владел Филдвуд Фарм, Нельсон -Хантинг-Лодж, мне принадлежала Хадсон-Пайнс-Фарм, а у Лоранса было пять отдельных участков, включая Роквуд-Холл на реке Г удзон.

С начала 1960-х годов мы начали разрабатывать планы относительно того, как поступить с этой собственностью в будущем, особенно с «открытой территорией». Ни один из этих планов не отвечал нашим нуждам, и поэтому в 1972 году мы попросили известного ландшафтного архитектора Хидео Сасаки попытаться решить все вопросы, возникшие на протяжении проводимых в течение целого десятилетия дискуссий, и подготовить план, который обеспечил бы «максимальное и наилучшее использование» всего поместья Покантико.

МОНУМЕНТ НЕЛЬСОНУ

Нельсона никогда особенно не заботило то, что происходило с нашей совместной собственностью «по ту сторону забора». Когда речь зашла о планировании будущего поместья, то Нельсон думал, если и не исключительно, то, по крайней мере, главным образом, о Кикуите. Он рассматривал усадьбу в качестве родового поместья семьи и символического центра вселенной Рокфеллеров. Для него было очень важно, что он занимает ее как прямой потомок деда и отца. Чувство собственности у Нельсона было настолько велико, что лишь немногие из его гостей знали, что он не был фактическим владельцем Кикуита, а одним из совладельцев наряду с тремя другими братьями. Именно Нельсон добивался присвоения Кикуиту статуса Национального исторического памятника, этот почетный статус был присвоен президентом Фордом в ходе торжественной церемонии в декабре 1976 года.

И в отношении Кикуита Джон также сильно расходился с Нельсоном. Историческое сохранение Кикуита, которое, по его мнению, просто означало бы создание «монумента Нельсону», не занимало высокого места в его списке приоритетов. Его главной заботой было обеспечить, чтобы открытые территории в других частях поместья предназначались в конечном счете для общественных нужд.

В этом Лоранс соглашался с Джоном, однако его лояльное отношение к Нельсону делало для него трудной задачей противостоять планам своего брата. В личном плане Лоранс был больше всего привержен идее сохранения поместья, и ему не хотелось использовать свои личные финансовые ресурсы для других аспектов планирования будущего имения Покантико. Он сильно склонялся к идее создать из открытых территорий общественный парк, который увенчал бы как дело его собственной жизни, так и то, чему посвятил свою жизнь отец. Позже я выяснил, что, когда речь шла о Кикуите, Лоранс даже не пожалел, если бы усадьбу снесли.

Моя собственная точка зрения заключалась в том, что мы должны попытаться сохранить открытую территорию, а также обеспечить сохранение Кикуита, поскольку, на мой взгляд, существовали убедительные аргументы в пользу как того, так и другого.

В плане, представленном в 1974 году Сасаки, был соблюден тонкий баланс между нашими различными взглядами и содержались рамочные основы для достижения наших конкурирующих друг с другом целей. Сасаки сказал нам, что «максимальное и наилучшее использование» собственности заключалось в том, чтобы оставить Покантико точно «как он есть». Он утверждал, что Кикуит и территория парка должны быть сохранены из-за их исторического, архитектурного и эстетического значения, а большая часть открытой территории должна быть сохранена для «парковых целей» на благо широкой публики. Этот план был дипломатично представлен семье, и ее реакция была положительной, даже с элементами энтузиазма.

При этом оставалось два важнейших вопроса: каким частным организациям должна быть передана собственность и каким образом она будет финансироваться? Если бы даже мы пожертвовали большую часть открытой территории государственному учреждению в виде парка, затраты могли быть значительными, особенно если выбранное учреждение потребовало бы создания фонда для поддержания построенных отцом средства для экипажей, а также полей и лесов. Сохранение Кикуита было бы еще более дорогостоящим делом; действительно, по проведенным оценкам, фонды, необходимые лишь для сохранения исторической территории, должны были составить 35 млн. долл.

Хотя некоторую часть этой суммы можно было получить путем продажи участков открытой территории, находившихся с краю, основная часть этих средств Фонда должна была быть выделена из наших собственных ресурсов. Нельсон предложил, чтобы ФоБР дал добавочные средства дополнительно к тому, что предоставит каждый из братьев. И в этом случае Джон энергично возражал, утверждая, что субсидия от Фонда будет «в основе своей служить эгоистическим интересам». Этот конкретный вопрос и стал последним полем битвы между Джоном и Нельсоном.

ПИСЬМО НА ТЕМУ О ХАРАКТЕРЕ

Вскоре после бунта «кузенов и кузин» в Плэйхаусе в июне 1977 года Джон написал Нельсону письмо, которое он отнес собственноручно из своего кабинета, находящегося в северо-западном углу 56-го этажа, в кабинет Нельсона, находившийся на северо-восточном углу. В нем, в частности, говорилось: «Ты всегда указывал мне, что на протяжении своей жизни хотел достичь двух целей. Первая заключалась в том, чтобы стать президентом Соединенных Штатов, а вторая - чтобы стать лидером семьи и способствовать тому, чтобы она жила в соответствии с великими традициями, завещанными нам отцом и дедом. Очевидно, ты потерпел неудачу в отношении первой из этих целей, и в настоящее время рискуешь потерпеть неудачу относительно второй, если не изменишь свое поведение».

Нельсон немедленно написал в ответ, требуя, чтобы письмо Джона было «отозвано». Это было, конечно, частное письмо; никто другой не видел его. Но Нельсон был неумолим. Он сказал, что если Джон не заберет письмо немедленно, то он прервет переговоры, касающиеся Покантико, и приступит к своим планам по строительству отеля и конференц-центра на собственной части территории. В конце концов Джон взял письмо обратно и переговоры возобновились.

И вновь я оказался в середине противоречий между Джоном и Нельсоном. И тот, и другой имели основания для своих аргументов, однако оба упустили из виду общее благо. После длительных переговоров мы достигли компромисса: Нельсон согласился на то, чтобы пожертвовать большую часть открытой территории для парка, при условии, что каждый из нас включит в свое завещание положение, в соответствии с которым 5 млн. долл. будут выделены Фонду по сохранению исторической территории, и что дополнительно к этим 20 млн. будет выделена субсидия 15 млн. долл. от ФоБР, таким образом будут обеспечены достаточные средства для финансовой поддержки сохранения исторических ценностей Покантико. Джон присоединился к этому соглашению, и перспективы окончательного и полюбовного решения казались достаточно радужными.

Однако все это не было еще улажено окончательно. После многих лет сражений с Нельсоном Джон решил, что он может позволить себе быть таким же непримиримым и колким, как Нельсон, пытаясь получить то, что хочет он. Прежде чем изменить свое завещание, Джон стал настаивать, чтобы Лоране включил в парк также и Роквуд-Холл - замечательную усадьбу, расположенную вдоль реки Гудзон. Хотя будущая судьба того, что входило в собственность, которой мы владели индивидуально, никогда не была частью наших переговоров, Джон произвольно решил, что Роквуд-Холл должен быть включен, а в противном случае сделка не состоится.

Лоранс воспротивился тому, что Джон односторонне вновь открыл переговоры на новых условиях. Он считал, что такой поворот дела неприемлем, и отказался рассматривать это предложение. Джон упорствовал, однако чем больше он наставлял Лоранса относительно его «долга», тем неистовее становился Лоранс. В конце концов, Джон пришел ко мне и предложил, чтобы мы вместе поговорили с Лорансом и выразили готовность самим купить Роквуд-Холл, чтобы включить его в намечаемый парк. Я согласился на совместный разговор с огромной неохотой, и мы столкнулись именно с той реакцией, которой я боялся. Лоранс был вне себя, отказался обсуждать этот вопрос и по существу вытолкнул нас за дверь.

После этого инцидента Джон окончательно принял тот факт, что Лоранс не пойдет на уступки, и согласился изменить свое завещание, что мы уже сделали, и выделить в нем 5 млн. долл. для фондов, предназначенных для Кикуита. Поскольку детали были для него всегда очень важны, он методически пересматривал один проект за другим, предлагая небольшие изменения и поднимая малосущественные вопросы для дополнительного рассмотрения своим адвокатом. Мы все думали, что пересмотр завещания Джоном завершен и что вопрос о Покантико решен окончательно. Безусловно, так бы оно и было, если бы не произошла трагедия.

СМЕРТЬ ДЖОНА

В последний раз я видел Джона 9 июля 1978 г. Он вместе с Бланшетт приехал в Хадсон-Пайнс на воскресный ленч со мной и Пегги. Наша трапеза прошла на обеденной террасе в тени большого вяза. Пегги рассказывала Джону о своем новом интересе к выращиванию чистокровной симментальской породы скота. Увлечение Пегги сельским хозяйством было очень страстным, как и все остальное, чем она увлекалась, и после ленча она уговорила Джона отправиться в поездку на экипаже, чтобы осмотреть ее призовых животных. Я остался дома вместе с Бланшетт обсудить вопросы, касавшиеся Музея современного искусства.

Увиденное Джоном произвело на него впечатление, и в конце следующего дня, после того как он провел весь день, работая над завещанием вместе с секретаршей, он решил взять секретаршу с собой, чтобы показать ей стадо по дороге на железнодорожную станцию, где они должны были сесть на поезд, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Секретарша управляла машиной, поскольку Джон недавно перенес операцию на голеностопном суставе.

Они ехали по Бедфорд-роуд, а навстречу им мчался «Фольксваген», за рулем которого сидел молодой человек, только что уехавший из дома и расстроенный ссорой со своими родителями. На повороте он потерял управление автомобилем, машина накренилась, ударилась о дерево и прямо врезалась в двигавшийся навстречу автомобиль Джона. Секретарша Джона была тяжело ранена; ее последующее выздоровление было долгим и трудным. Подросток скончался на месте происшествия, Джон погиб мгновенно.

Когда я узнал о произошедшем, то подумал не о тягостных спорах, а обо всех тех маленьких знаках доброты и внимания, которые он выказывал мне, когда мы были молодыми, то, о чем он, вероятно, забыл, но что значило для меня столь много. Хотя Джон был почти на десять лет старше меня, из всех братьев он предпринимал самые большие усилия сблизиться со мной. Мы не были по-настоящему близки, но его утешение и поддержка, когда я нуждался в них, привели к тому, что я попросил именно его быть шафером на моей свадьбе.

Жизнь была трудной для Джона, как она была трудной и для отца, но он оставил такое наследие достижений в области филантропии, которым мог гордиться даже член семьи Рокфеллеров. Подобно всем нам, Джон обладал недостатками, но он был приличным, честным и гуманным человеком, ощущавшим чувство глубокой заботы о мире, ненавидевшим несправедливость и посвящавшим свое время, талант и ресурсы неустанному достижению тех целей, которые были наиболее перспективными с точки зрения возможности осуществления реальных и устойчивых перемен. Его мужественная кампания по снижению тревожно высоких темпов роста народонаселения в мире, его щедрая поддержка искусств и дальновидные усилия по установлению более тесных связей между народами и странами Дальнего Востока и Соединенными Штатами - все они оставили свой след. Мне жаль, что достижения Джона в полной мере никогда не были достаточно поняты или признаны.

РЕВАНШ НЕЛЬСОНА

Смерть не всегда утихомиривает страсти или приводит вражду к концу. Иронией судьбы было то, что смерть Джона фактически вызвала новую вспышку того и другого. Когда Нельсон узнал, что завещание Джона не содержало пункта о выделении 5 млн. долл. для Покантико, он абсолютно вышел из себя. Когда нам читали соответствующие положения завещания, я видел, как глаза Нельсона начинают наливаться гневом. Для Нельсона не было важным то, что Джон в конце концов включил 5 млн. долл. в свое завещание; единственное, что для него было важно, это то, что Джон это завещание не подписал. Нельсон расценивал происшедшее как то, что Джонни переиграл его, и не собирался примиряться с этим.

Нельсон немедленно вызвал своих адвокатов и переписал свое завещание, сняв пункт о выделении 5 млн. долл. для фонда - Покантико; он оставлял свою долю открытых территорий для Хэппи и завещал свою часть исторической территории непосредственно Национальному трастовому фонду по сохранению исторических памятников. Он не оставил исполнителям завещания никакой гибкости в плане внесения изменений в эти положения в случае его смерти.

Нельсон не информировал об этих изменениях ни Лоранса, ни меня еще почти шесть месяцев, до декабря 1978 года. В декабре он пригласил нас в свой кабинет и проинформировал о том, что если мы хотим продолжать действовать в отношении плана по Покантико, как было изначально договорено, то будем должны выкупить принадлежавшую ему часть открытых территорий у Хэппи после его смерти. Я был в негодовании и сказал Нельсону об этом. Нельсон немного отступил, когда увидел, насколько я рассержен. Он сказал, что его завещание не было окончательным, и он надеялся, что мы сможем повернуть всю ситуацию обратно на нормальные рельсы. Однако этому не было суждено сбыться.

Когда я спросил его, почему он внес эти изменения, Нельсон объяснил, что Карл Хюмелсайн, глава Национального трастового фонда по сохранению исторических памятников, заверил его о том, что в результате действий со стороны Конгресса этот трастовый фонд получит миллионы долларов от продажи прав на аренду морских нефтяных месторождений и будет вполне в состоянии приспособить Кикуит для исторических нужд и посещения публикой и поддерживать его в таком состоянии; поэтому никто из нас не должен выделять для этого собственные деньги.

Поверить этому я не мог. Нельсон достаточно знал цену обещаниям политиков (он и сам делал такие обещания) и знал, что то, о чем он говорит, может измениться, как, оно, естественно, и произошло. Законодательство по выделению этих средств не прошло через Конгресс. Тем не менее, будучи мотивирован желанием нанести Джону ответный удар и показать, кто на самом деле являлся главным, Нельсон не изменил этого пункта в своем завещании и не дал исполнителям никакой свободы действий по этому вопросу. Его завещание автоматически передавало его долю в исторической территории Национальному трастовому фонду. Этот заключительный жест Нельсона стоил мне и в меньшей степени Лорансу многих миллионов долларов и еще больше головной боли на протяжении последующих пятнадцати лет.

ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ НЕЛЬСОНА

Когда наступление Нельсона с целью захвата семейного офиса и Фонда братьев Рокфеллеров было отбито, он отошел от семейных дел. Вместо этого он посвятил свое время двум броским новым предприятиям.

Первым была компания, занимавшаяся получением репродукций предметов искусства, находящихся в его личной коллекции, и продажей этих репродукций. В определенном отношении это было понятно, поскольку главным хобби Нельсона и формой его отдыха было коллекционирование предметов искусства. Нельсон узнал, что существует поразительно точный процесс получения репродукций, и высказал предположение, что для высококачественных репродукций может существовать довольно большой рынок, особенно если с этими репродукциями будет связано его имя. С этой целью он организовал изготовление репродукций многих из лучших произведений искусства из своей коллекции и продавал эти репродукции через магазин, арендованный на 57-й улице в Манхэттене, а также через магазины группы Нейман-Маркус. Хотя компания вскоре начала получать скромную прибыль, большинство членов семьи, за исключением моей жены Пегги, смотрели на эту затею со значительным скептицизмом.

Второй проект был еще более далеко идущим. Вместе с Джорджем Вудсом, бывшим президентом Всемирного банка, Нельсон создал «Саудовско-Американскую корпорацию» («Сарабам»). В партнерстве с несколькими крупными саудовскими бизнесменами Вудс и Нельсон рассчитывали использовать прибыль от саудовской нефти в сочетании с американским опытом управления для реализации проектов социального и экономического развития на Ближнем Востоке. Они надеялись убедить правительства Саудовской Аравии и нескольких других арабских стран, добывающих нефть, инвестировать 1 млрд. долл. из своих избыточных фондов и затем отдавать партнерам 50% прибыли за управление. Хотя более продуктивные формы использования денег, выручаемых за арабскую нефть, по сравнению с банковскими депозитными сертификатами и государственными облигациями, безусловно, имели смысл, было наивным думать, что правительства арабских стран сначала предоставят все деньги для проекта, а затем будут делиться прибылью поровну с Нельсоном и его партнерами. Это была грандиозная схема, характерная для Нельсона, однако я не был удивлен, когда саудовцы отказались от нее.

Нельсон всегда хотел делать деньги и весьма уважал тех, кто достигал успеха в бизнесе. Именно поэтому он нашел общий язык с Пегги. Однажды в воскресенье во время ленча Пегги сказала ему, что она продала одного из своих призовых быков симментальской породы за 1 млн. долл. Нужно было видеть выражение лица Нельсона в ответ на эту новость; он посмотрел на Пегги с вновь появившимся чувством уважения и проявил огромный интерес ко всем деталям ее бизнеса. Любопытно, что после долгих лет уважительных, но формальных отношений Пегги стала тем членом семьи, с которым Нельсон чувствовал себя наиболее комфортно.

На протяжении последних месяцев своей жизни Нельсон производил на меня впечатление очень несчастного человека. К очень многим вещам он относился фаталистически и, казалось, терял волю к жизни. У него были проблемы с сердцем, однако он никогда не говорил об этом Хэппи и отказывался обратиться к кардиологу. Он консультировался только с доктором Райлендом, который помещал его на свой стол для работы с его спиной и конечностями три раза в неделю. В середине января 1979 года я отправился по делам «Чейза» в поездку на Ближний Восток. Перед отъездом я повидался с Нельсоном и помню, что, как мне казалось, он вел себя более тепло и был более заботлив и внимателен, чем обычно, когда я отправлялся в какую-то из поездок, которые, в конце концов, были довольно частыми для нас обоих. Я помню, что подумал о том, увижу ли я его снова. Действительно, это был наш последний разговор.

СМЕРТЬ НЕЛЬСОНА

Я узнал о смерти Нельсона, когда находился в приемной султана Омана в Маскате. Я был шокирован, однако считал, что вежливость все равно требует короткой встречи с султаном Кабусом. Он выразил свои соболезнования в самых теплых словах и затем даже предложил мне, чтобы его «Боинг-747» отвез меня обратно в Нью-Йорк. Я был благодарен ему за это предложение, но вернулся на самолете «Чейза». Когда мы сели в аэропорту Уайт-Плейнз, Пегги ждала меня у трапа. Она отвела меня в сторону, чтобы рассказать об обстоятельствах смерти Нельсона - все они вскоре появились в газетах. Это было печальным концом человека с такой блестящей карьерой. Однако со временем память об этом печальном эпизоде постепенно угасла, и выдающиеся достижения Нельсона были надлежащим образом признаны и поняты.

Еще с того момента, когда Нельсон был подростком, казалось, что он знает, что хочет делать в жизни, и знает, как достичь своей цели. Хотя он испытывал огромное восхищение как дедом с отцовской стороны, так и дедом по линии матери, политика - призвание деда Олдрича - влекла его сильнее всего. И, став на этот путь, Нельсон устремил свой взгляд еще более прочно на достижение высшей власти: стать президентом Соединенных Штатов. Он понимал, что роль лидера в семье существенно важна для его планов. После окончания Дартмута он играл активную роль вместе с матерью в Музее современного искусства и с отцом - в создании Рокфеллеровского центра. Нельсон также был ведущей силой, которая стояла за объединением братьев в единую структуру.

Еще с того времени, когда при президенте Рузвельте Нельсон возглавлял Управление по межамериканским делам, он продемонстрировал качества, которые в последующем стали легендарными: способность к напряженной работе, огромную находчивость и личный магнетизм. Он научился свободно говорить по-испански и мог даже выражать свои мысли по-португальски. Нельсон стал специалистом по политике и вопросам безопасности этого региона и завоевал дружбу и восхищение многих латиноамериканских лидеров. Во многих странах на него смотрели как на героя.

После войны Нельсон недолго работал в аппарате президента Трумэна, занимал пост первого заместителя министра здравоохранения, образования и социального обеспечения и, наконец, работал специальным помощником президента Эйзенхауэра. На всех этих постах Нельсон зарекомендовал себя способным администратором и политиком, склонным к инновационным решениям как во внутренних, так и в международных вопросах.

Однако его самый большой вклад в общественную жизнь был связан с четырьмя губернаторскими сроками в штате Нью-Йорк. Он считал, как считал и я, что правительство должно играть важную роль в создании более гуманного и прогрессивного общества. Хотя он был республиканцем, Нельсон установил близкие и устойчивые контакты с представителями профсоюзов и групп, представлявших этнические меньшинства. Никогда не позволяя традициям стоять у него на пути, Нельсон трансформировал саму природу и функционирование правительства штата Нью-Йорк за счет реформирования его структуры и наполнения его духом перемены и инноваций. К числу его многочисленных достижений относится создание системы высшего образования в штате, резкое расширение сети парков и детальный пересмотр системы налогообложения. Под руководством Нельсона правительство штата Нью-Йорк стало моделью прогрессивного управления штатом.

Нельсон надеялся, что его успехи в штате Нью-Йорк выведут его на общенациональную орбиту. Однако в этом отношении он потерпел неудачу. Он никогда не чувствовал себя дома в национальной организации Республиканской партии. Его позиция по социальным вопросам также рассматривалась слишком либеральной набиравшим силу консервативным крылом партии. До сегодняшнего дня «рокфеллеровские республиканцы» звучит анафемой для твердых сторонников правого крыла. Наконец, развод Нельсона с Тод и его женитьба на Хэппи отбросили его назад как в партии, так и в опросах общественного мнения, и он никогда не оправился от этого.

Нельсон был сильным лидером, лидером-созидателем, одним из наиболее эффективных американских политиков и администраторов XX века. Он также был одним из немногих дальновидных международных государственных деятелей, которых дала наша страна. Он был бы великолепным президентом.